Текст книги "Вдаль и вдаль ведут дороги. Путешествие двух братьев"

Где живет вера

Из Окленда к Короманделу долгий путь морем. Но мы прошли его. Полуостров прекрасен. Портовый городок окружен высокими холмами, покрытыми сочной зеленью. Туда мы и отправляемся теперь. Вверх, вглубь и через эти холмы. Больше я ничего не знаю, и просто радуюсь, что опять оказался на твердой земле.

По дороге мне велели научиться ходить под парусом. У меня была куча времени, чтобы кое-что освоить: я поднимал парус, управлял рулем, пополнил свой репертуар несколькими новыми узлами, и меня даже выбросили за борт (что было важнейшим из уроков выживания в море и поведения в ситуации «человек за бортом», как мне объяснили). Если говорить честно, я выпрыгнул сам. Видимо, это самое забавное в путешествиях на катамаране. Ты можешь броситься в море с его носа, и он пройдет над тобой, не задев тебя своим сдвоенным корпусом. Я и в лучшие времена плавал неуверенно, так что никогда не испытывал восторгов от того, чтобы прыгать в воду, если мои ноги не достают до дна. Что меня пугает там, внизу, так это неизвестность.

Акулы, например.

Но я это сделал. И еще раз сделал. Второй раз я, согласно инструкции, не стал хвататься за спасательный трос на корме и позволил судну медленно пройти надо мной. Я какое-то время барахтался в воде, глядя на проплывающий в синеве катамаран. Это было не самым приятным, но я был в надежных руках. Рядом со мной в воде барахтался человек, присутствие рядом которого – лучшее, чего можно пожелать в подобной ситуации. Это новозеландский чемпион по гребле, Роб Хамилл.

Роб – легенда. Он выиграл серебро на мировом первенстве по гребле в 1994 году, а потом закрепил успех в парной Атлантической гребной гонке в 1997-м. Он прошел на веслах через весь Атлантический океан. Без какого-либо подкрепления. Если кто и может спасти меня в море, то это Роб. Это его катамаран, и это благодаря ему и его прекрасной семье мы попали сюда на Коромандел.

По пути мы не только поднимали весла, плескались в воде и учились. У меня еще была возможность поболтать с Робом. Мы сидели на натянутой между двумя носами сетке и делились трагическими историями. В 1978 году, когда Робу было всего четырнадцать, его старший брат Керри ходил под парусом между Сингапуром и Бангкоком и попал в шторм. Его судно занесло в камбоджийские воды, он попал в плен к Красным кхмерам, и они пытали, допрашивали и в конце концов убили его. И – как будто этого было мало – другой его старший брат, Джон, покончил собой, узнав о судьбе Керри.

Роб открыто рассказывал о своем опыте, о том, как преследовал военных преступников, убивших его брата, и давал против них показания, и ему было так же интересно услышать о Майке, как мне о Керри. Несмотря на тяжелую тему, мне было радостно открыться кому-то, для кого так естественно было меня понять и поддержать. Роб и его супруга Рэйчел часто ходят в море со своими тремя мальчишками: Финном, Декланом и Иваном, поэтому выбрали для них домашнюю систему обучения. Они блестяще справляются.

Это такие добрые, зрелые, милые и умные мальчики! Делить с ними маленькое судно было отдельным удовольствием, и я знаю, Майку это бы тоже очень понравилось.

Представитель совета по туризму Коромандела везет нас вверх по холмам, туда, где в девятнадцатом веке происходило что-то вроде золотой лихорадки. Услышал бы это Майк, его глаза бы засияли. Потрясающе красивая дорога на другую сторону полуострова, там мы идем на пляж, и мне вручают каяк.

Я постоянно получаю задания от Майка на очевидные темы. Некоторые призваны меня испытать. Некоторые эмоционально вернуть во времена, проведенные вместе с ним. Некоторые однозначно были придуманы для того, чтобы выставить меня полным идиотом. А есть еще просто то, что Майк хотел сделать сам.

Грести веслами в чистой воде у восточного побережья Коромандела вокруг крепких мысов, и потом вытянуть свой каяк на прекрасный уединенный пляж Кафедральной бухты – это совершенно точно привело бы Майка в восторг. А я так хотел бы сделать это сейчас вместе с ним. Я знаю, что, составляя этот список, он гуглил, куда можно поехать в Новой Зеландии. Я воображаю, как он рассматривал фотографии этого места, искал его на карте и охал от восторга при виде этой красоты.

От нее действительно захватывает дух. Кафедральная бухта – это, безусловно, лучший выход к морю. Здесь есть тропа, по которой сейчас (надеюсь) спускается Дрю, выполнив свои обязанности оператора с помощью водонепроницаемой камеры GoPro, но идти по берегу от Тихого Океана с видом бесстрашного путешественника – это, конечно, самое эффектное появление. Мягкий песчаный пляж усеян валунами и обрамлен возвышающимися со всех сторон скалами. Здесь есть пещера, настоящий водопад и прекрасный валун, и на нем я могу посидеть, глядя на море, которое начинает золотиться на вечернем солнце.

«Спасибо, за то, что любил меня и так заботился обо мне, – написал Майк в коротком послании, в котором посылал меня сюда. – Я с тобой всегда».

Он подарил мне этот опыт. Как способ меня поблагодарить. Я никогда не хотел, чтоб он меня благодарил. Никогда. Каждый день, пока он был болен, я обнимал его и говорил, что я его люблю, и он говорил, что любит меня. И благодарил меня. А я отмахивался. Мне ничего не было нужно взамен на любовь и заботу о нем. Конечно нет. Мне говорят, что то, что я сделал, ухаживая за Майком, невероятно. Я этого не понимаю. Я не понимаю, как кто-то мог бы в такой ситуации поступить по-другому. Но если ты с таким не сталкивался, ты не представляешь, что значит быть вынужденным ухаживать за братом или любимым человеком. Ты не понимаешь, что это в себя включает. Этому невозможно научиться заранее. К этому невозможно подготовиться. Но когда это случается, ты просто входишь в это. Потому что это важно. Потому что это то, что ты делаешь.

И все-таки Майк говорил мне «спасибо» по вечерам, потому что я уходил домой на ночь.

«Шшш, – отмахивался я. – За что? Я всего лишь сидел с тобой и смотрел телик. Заткнись!»

Что ж, теперь мне нужно принять его благодарность. Я не могу ее проигнорировать. Его здесь нет.

«Спасибо за то, что любил меня».

Что тут скажешь? Ничего. Перевес на его стороне. Он все-таки смог поблагодарить меня, и последнее слово осталось за ним.

Милый мой братик.

Хотел бы я, чтобы ты был здесь, Майк. Больше всего на свете.

Я легко могу представить его здесь. Здесь он был бы на своем месте, умиротворенным. Сидел бы рядышком, смотрел на море и закат, почти не говорил, только если восхищался бы великолепием всего вокруг. Впитывал в себя красоту. Я позволяю покою окутать меня, утихомирить мои эмоции, мои страхи, опасения, мою опустошенность, мое горе.

«Спасибо за то, что любил меня». Нет, Майк. Тебе спасибо.

Ко мне неспешной походкой приближается находчивый новозеландец – каякер, который привел нас сюда.

– Хочешь кофе, Ройд?

– О, – говорю я с удивлением. – Я бы с удовольствием выпил латте, если можно.

– Не вопрос, приятель. С сахаром?

Что? Я говорил несерьезно. Нет, конечно это правда. Я был бы очень рад выпить латте, но просить об этом сейчас было однозначно нахальством. Мы торчим в скользких гидрокостюмах на пляже вдали от цивилизации и только что вылезли из каяка.

Здесь ничего нет, кроме природы. И, само собой, тут нет кафе.

Но слава новозеландцам! Этот парень знает, как извлечь максимум удовольствия в диком месте. Он аккуратно разворачивает водонепроницаемый сверток, достает все необходимые для обещанного ингредиенты и через несколько минут я потягиваю дымящийся, пенистый кофе.

– Хочешь к кофе домашнего песочного печенья, приятель?

– Э… Да, пожалуйста.

Дрю наконец добрался до пляжа по этой пугающего вида тропе. Он ворчит о том, какое тяжелое оборудование, как далеко ему пришлось идти и через какие крутые мысы пришлось переходить. И все равно здорово его видеть. На Пляже Черного Песка был момент, когда он направил на меня камеру, и мы поговорили. Он снимал меня крупным планом, и мы болтали о Майке. Я не обращал внимания на камеру и разговаривал с Дрю.

Как с другом.

– Ага, – говорю я с наигранным сочувствием. – Управлять каяком тоже довольно тяжелое физическое упражнение.

– Еще бы. Хочешь, поменяемся на обратном пути?

Делаю вид, что обдумываю это предложение.

– Неа, сам справишься, – я изображаю самую милую улыбку. – Съешь печенье. Это тебя подкрепит.

Над облаками

Я, как дурак, верил, что мы просто выпьем кофе.

Я вернулся в Окленд, пройдя обратный путь под парусом с Робом и его семьей. Когда мы ехали на машине в гавань, Роб предложил мне залезть на мачту. Я не поклонник высоты, но плевать. Согласился. Удивительно, каким пугающе маленьким кажется судно, когда ты свешиваешься с троса на высоте шестидесяти фунтов. Зато мне достался прекрасный вид на гордо возвышающуюся над очертаниями Окленда Скай-тауэр.

Этим видом я продолжаю любоваться и теперь, только на чрезвычайно близком расстоянии. Кофе вдруг делается более горьким, чем должен быть. Почему? Потому что выяснилось, что я должен подняться на эту башню и спрыгнуть вниз. Кому вообще в голову придет сделать такую глупость? Это же безумие. И я дико напуган. Опять.

Мы входим в башню и сразу же спускаемся на несколько ступенек вниз, в цокольный этаж. Меня взвешивают (что, существует нормальный вес для такого?), выдают экипировку для прыжка и пристегивают ремни безопасности, а я все смотрю на фотографии на стене, на которых так же одетые другие люди. Они улыбаются и выглядят так, будто это лучшая минута их жизни. Думаю, они вряд ли стали бы фотографировать людей вроде меня – бледных, с широко распахнутыми глазами и пересохшим от страха ртом.

Теперь, когда я выгляжу так, будто меня сейчас расстреляют из пушки в цирке – связанный, в цветастом комбинезоне, – мы идем в лифт. Это такой лифт, в котором уши закладывает. На полпути наверх я вижу из окна Окленд и уверенно могу сказать, что высота уже вполне достаточная. Я не знаю и знать не хочу, какая тут высота. Думаю, тысячи футов.

Наконец мы наверху и идем по узкому коридору в помещение с блестящими окнами. Я вижу, как какой-то сумасшедший (или сумасшедшая) выкидывается из оконного проема и быстро исчезает в направлении заполоненного толпой тротуара. Это сопровождается жутким скрежечущим звуком, и я вижу трос, который быстро раскручивается от какого-то подобия подъемного механизма. Второй конец, слава богу, остается привязанным к прыгнувшему.

– Были ли случаи, чтобы кто-нибудь погиб? – спрашиваю я, пока кто-то дважды проверяет крепления ремней.

– Нет. Если бы такое случилось, мы бы уже не работали.

Но кто-то может погибнуть. Кто-нибудь. Я, например.

Дрю совершает рискованный прыжок передо мной. На нем ярко-оранжевый комбинезон, и он похож на заключенного, которым, учитывая его проблемы с ESTA, он мог бы быть. Я не вижу его лица из-за направленной на меня камеры, которую он держит на плече, но должен же он хоть немного нервничать? Подъемный механизм рядом со мной ноет, взвизгивает и трос заматывается назад.

Моя очередь. Пошатываясь, я высовываюсь за дверь, и меня озадачивает последовательность врезающихся и отскакивающих на ветру металлических боковых обвязок, отходящих от башни. Я смотрю вниз. Зачем я на это пошел? Пол сетчатый. Я хорошо вижу сквозь него. Голова сразу начинает кружиться, костяшки пальцев белеют, и я хватаюсь за перекладину. Люди делают это ради развлечения.

Бедная женщина, которой приходится стоять здесь целую вечность, отправляя людей на то, на что они сами себя обрекли, с огромным удовольствием сообщает мне, на высоте скольких сотен тысяч футов мы находимся:

– Посмотрите на прекрасный вид Окленда!

Это обязательно? Она разговаривает с сотрудниками (ликвидаторами трупов?) на земле и сообщает, что я готов прыгнуть. Готов? Правда? Я плетусь к краю. Внезапный порыв ветра заставляет меня еще сильнее ухватиться за перекладину.

– Хорошо, Ройд, пошел! – в ее голосе начинает слышаться нетерпение.

Я планировал совершить прыжок супергероя, свергнуться вниз в духе каратэ-пацана в журавлиной позе, подняв одну ногу, вытянув голову и приземлиться, как Капитан Америка. Это было до того, как я увидел, что мы на высоте миллионов футов над землей. «На счет три…» Нет, подождите.

– Два…

Хорошо, я это сделаю.

– Один…

Я прыгну!

– Пошел!

Наплевать! Я холодею. Мои руки решительно отказываются отрываться. Она смотрит со смесью насмешки и разочарования. Нет сомнений, что ей здесь приходилось видеть все проявления страха. Я просто еще один белый воротничок, слишком трусливый, чтобы прыгнуть. Или слишком разумный. Или… ну почему я просто не прыгнул? Теперь это еще труднее.

– Давай, Ройд! – опять с еле различимой смесью раздраженного «сделай это, в конце концов» и подбадривающего «ты сможешь, приятель». Я приготовился.

– На счет три…

Пожалуйста, нет.

– Два…

Я правда не хочу.

– Один…

Ты супергерой, Ройд. Сделай это.

– Пошел!

Я прыгаю. Поза журавля длится пару секунд, а потом я отдаюсь на милость силе гравитации и троса, который даже не чувствую. Это странно. Это называется «контролируемое падение», это означает, что вы летите вниз только с той скоростью, с которой допускает трос, но это, между прочим, тоже достаточно быстро. Я чувствую слабое сопротивление, что-то удерживает меня от полностью свободного падения. Глядя на землю через миллиарды футов подо мной, я могу различить людей-муравьев и игрушечные машинки. И на кратчайший миг, когда ветер и скрип троса заглушают любой крик, который я мог издать, время останавливается.

А потом, из ниоткуда, перед моим лицом возникает бетон, и срабатывают тормоза. Мое падение, казавшееся фатальным, быстро замедляется, и я принимаю вертикальное положение прямо перед тем, как встать на ноги, и правильно, хотя и нетвердо, приземляюсь. На моем лице неуверенная улыбка облегчения, я откашливаюсь и отцепляюсь от троса. Мои губы – пустыня, а ноги превратились в желе. Если я и не обделался, то очень близок к этому. Но дело сделано. Галочка. Завершено. Больше никогда.

И тут я вспоминаю, что Стори должен прыгнуть после меня. Это совершенно новый уровень страха. Никто при этом не погиб. Я не погиб. Он будет в порядке. А вдруг нет? Мой драгоценный сын! В его детстве я не отпускал его одного на велосипеде у нас в деревне. Он месяцами меня умолял, пока я не сдался. А это очень спокойная деревня.

И вот теперь он будет прыгать. Это безопасно, конечно. Я только что это сделал. А вдруг небезопасно? И он – это не я. Я смотрю вверх и вижу Стори, который, распахнув руки в стороны, стремительно падает надо мной. Над землей. Я могу только смотреть.

Он благополучно приземляется. Даже грациозно. «Это просто, – смеется. – Можно еще раз?» Ни тени испуга.

Так повел бы себя Майк.

Я совершенно забыл о второй части задания. Но я переодеваюсь в оранжевый комбинезон, то же делают Стори и Энди. Дрю уже в таком комбинезоне. И мы опять идем в лифт. Пора совершить прогулку в небесах вокруг башни. Мы поднимемся на самый (почти) верх и обойдем башню вокруг. Я об этом забыл, потому что это казалось не таким серьезным мероприятием. Не то что с нее прыгнуть.

Я переживаю все заново. Я снаружи, на свежем воздухе, пугающе нетуго пристегнут к тросу над головой. У прогулочной зоны вокруг башни решетчатый пол, она примерно метр шириной и на несколько метров отходит от стен башни. Нет ничего, за что можно держаться или на что опереться, ничего, что давало бы чувство безопасности. А так называемый страховочный трос совершенно не натянут и вообще меня не поддерживает. Меня заверяют, что он удержит меня в случае падения. Но я совсем не хочу падения. Вообще совсем. А сзади Стори, так что мне страшно вдвойне.

Вы можете подумать, что нет ничего сложного в том, чтобы уверенно пройтись по платформе в метр шириной, но учтите триллионы футов до земли и порывистый ветер. Трудно даже устоять на ногах, не то что идти. Я убежден, что споткнусь о собственные ноги и упаду, и страховочная веревка порвется. Я смотрю с башни на окна «Сахарного клуба», одного из ресторанчиков, принадлежащих премированному повару Питеру Гордону; там Дрю отдыхает от съемок. Он укрылся в безопасности внутри и потягивает лучший, по моему мнению, кофе на свете. Гребаный везунчик. Он делает мне приветственный жест чашкой и ухмыляется, совершенно довольный тем, что прицепил на нас камеры GoPro, которые теперь делают всю работу за него.

Наш гид (просто поверить не могу, что существуют люди, которые выбирают это своей работой и поднимаются сюда ежедневно, чтобы буднично пройтись вокруг этой башни) говорит, что пора проверить страховочные тросы. Не проверить. Продемонстрировать. Он хочет, чтобы я встал на край платформы и отклонился назад над бездной. Безумие. Мне плевать, кто там ждет своей очереди, я не спешу. Продвигаюсь к краю. Нет точки, на которую можно было бы смотреть, чтоб это не было жутко. Я смотрю на ноги, потому что твердо намерен следить, чтобы они не соскользнули, и вижу через решетку внизу муравьев и игрушечные машинки. Приходится приложить все усилия и всю волю, которая у меня есть, чтобы отклониться назад, но я медленно это делаю. Мои скользкие от пота ладони инстинктивно цепляются за веревку, я чувствую, что она натянулась, и обретаю устойчивость.

«Отпусти веревку, Ройд, – говорит гид. – Вытяни руки».

Я знаю, что, держась за веревку, чертовски много теряю в ощущениях, но отпустить ее – против моих инстинктов. Ох, ладно. Я медленно ослабляю хватку и расставляю руки в стороны. На одну секунду. Потом возвращаю себе единственный возможный здесь комфорт, а мое сердце готово выскочить из груди. Смотрю налево на Стори, с будничным видом откинувшегося назад; он совершенно доверяет веревке. Руки широко раскинуты, голова откинута. Он получает наслаждение, и я уверен, что вижу даже, как он заигрывает с опасностью.

Идем опять вокруг башни. В какой-то момент налетает порыв ветра и рассеивает небольшую уверенность, которая начала у меня появляться, но тут я вижу дверь. Последние несколько ярдов – и я кидаюсь к перилам и хватаюсь за них. И вот мы внутри. В безопасности. Временно.

Было ли во всем этом что-то поучительное? Узнал я что-то новое о себе, когда прыгал или гулял вокруг башни? Благодарен ли я, что это было в списке? Нет, нет, и еще раз нет. Все, что я получил, – это подтверждение того, что я и так знал.

Я трус, каких поискать.

Жажда скорости

Я опять в комбинезоне. Или это роба. Не знаю. Но сегодня хоть башен нет в зоне видимости. Нет, сегодня я на гоночной трассе Хэмптон Даунс в Вайкато. И я буду демонстрировать свои таланты в вождении. На настоящей гоночной машине.

В дождь. Должно быть весело.

В юности мы с Майком были гонщиками-любителями. Детьми мы жили в такой глуши, что, если хотели попасть куда-то, куда невозможно доехать на велосипеде, нам приходилось полагаться на родителей или почти бесполезные и медленные автобусы, которые ходили с перерывами в два часа и только до шести вечера.

Я не мог дождаться, когда научусь водить. В шестнадцать мне подарили на Рождество мою первую машину, побитый Mini Clubman. Это была сильно подержанная развалюха, и она требовала большого ремонта. Идея заключалась в том, что оставалось около семи месяцев до семнадцатилетия, когда я смог бы сдать на права. А пока я должен был привести машину в порядок и научиться водить. Я полностью выпотрошил ее, оставив нетронутым разве что водительское сиденье, и приложил все усилия, чтобы превратить ее в настоящий автомобиль.

Тогда же я сам научился водить. И даже научился каким-то трюкам, или, по крайней мере, это казалось мне трюками. Как только родителей не оказывалось поблизости, я выезжал на машине, гонял по дорогам и полям, резко тормозил на поворотах и наворачивал круги. Отец постоянно мне выговаривал, но это меня не останавливало.

Наша дорога шла вдоль длинного холма, у подножия которого тянулась ограда пастбища, потом вверх, и наконец сворачивала к большой дороге. У моего друга Джастина тоже был Mini. Один раз мы посмотрели ралли Великобритании, гонку, которая проходила в лесистой местности недалеко от нас, и так вдохновились, что были готовы на все, лишь бы прибавить нашим Mini скорости. Каркас безопасности, спортивные сиденья и тому подобное. Однажды и Майку захотелось принять участие в гонке.

Ему было десять или чуть больше, а нам шестнадцать, и мы были дураками. Так что Майк забрался в машину. Там не было ремней безопасности. Сидений не было! Не было даже дверей. Джастин рванул с места и понесся с Майком, державшимся изо всех сил, вниз по холму, мимо ограждения для скота, потом повел машину вверх и за угол на большую дорогу. Это не загруженное шоссе, но все-таки дорога. Через эту дорогу от нас был небольшой лужок. Я обычно в этом месте тормозил, смотрел налево и направо, потом пересекал дорогу, на лужке делал разворот с ручником, и крутил рулем, возвращаясь назад на нашу дорогу. Относительно безопасно. Но не думаю, что Джастин так умел.

С верхней точки нашей дороги я увидел другую машину на большой дороге, она ехала в нашу сторону. И увидел, как Джастин гонит мой Mini вверх по холму и вообще не тормозит. А внутри мой младший брат. Было понятно, что машины неминуемо должны столкнуться, при том, что оба водителя не могут увидеть друг друга за деревьями. Другая машина тоже ехала по левой стороне, так что должна была вмазаться прямо в пассажирское место моей. И там не было ни двери, ни сиденья, ни ремней безопасности – ничего, за что мог бы ухватиться десятилетний Майк.

Кричать не было смысла. Даже если бы мотор не ревел так громко, я находился слишком далеко, чтобы Джастин меня услышал. У меня перед глазами пронеслась сцена, как машина врезается в Майка. Будь там мои родители, я бы так же волновался! Я молился, чтобы Джастин вспомнил о развилке и затормозил. Но он этого не сделал.

Он на полной скорости вылетел с нашей дороги и разминулся с другой машиной буквально на считаные дюймы. Не футы. Они чудом не столкнулись. Он развернулся и рванул обратно, туда, где ждал я. Я был так зол, что сорвался на него, но нам было по шестнадцать, и вскоре все было забыто. В конце концов, ничего страшного ведь не случилось, ну и «проехали».

Когда Майк стал постарше, он тоже стал ездить на машинах, и всегда на быстрых. Даже после того, как ему поставили диагноз, он купил мощный «Гольф», приземистый и простой, суперлегкий, и сделал лопастное переключение передач, потому что ему было бы слишком трудно использовать сцепление. И прекрасная машина получилась. Я несколько раз ее водил вместе с ним. В другое время он бы, конечно, заявил, что я не справлюсь и постоянно повторял бы, чтобы я вел полегче и не нажимал на педаль, но не теперь.

«Давай, попробуй, – подзуживал он меня. – Отпусти ее». Боже, а это и правда было быстро.

Я сделал несколько кругов по Хэмптон Даунс с инструктором. Уверен, что мне позволят просто вести машину самому, любую машину. Я считаю инструктора скорее вторым водителем. Я упомянул, что дорога была мокрой после дождя?

Я думал, что ехал быстро. Я думал, что совершил самый быстрый круг, какой можно ждать от мирного жителя, а не профессионального гонщика. Когда меня сносило на обочину, я был весьма доволен собой. «Выглядело быстро?» – спросил я, напрашиваясь на похвалу. В ответ мне покачали головами. Так дорога сырая. Чего вы от меня ждали?

Так или иначе, теперь я пристегнут на пассажирском сиденье «Порше». Что это за «Порше», даже не спрашивайте, я понятия не имею. За рулем – легенда новозеландских гонок Грег Мерфи. Он покажет мне класс.

«На этой машине я еще не ездил, – мне кажется, он мне улыбается, но трудно сказать, когда на нем защитный шлем. – Посмотрим, на что она способна?»

Не думаю, что он поедет много быстрее, чем я только что. Мы срываемся с места, зацепив асфальт, и мчим по трассе. Да, это быстро. Весьма быстро. Он никогда раньше не водил эту машину. Это вообще хорошая идея? Мы идем на первый поворот, и нет такого ощущения, что у него все под контролем. Хочу посмотреть на него, но не могу отвести взгляд от расплывающейся в глазах дороги перед машиной.

«Немного скользко, да? – кричит Грег, перекрикивая рев мотора. – Подожди, посмотрим, как я смогу ее разогнать». Он идеально вписывается в новый поворот, как в сцене из «Форсажа». Кажется, что машина почти цепляет мокрый асфальт. Как будто он пытается сделать так, чтобы задняя часть машины оторвалась от земли. Я не сомневаюсь, что испытываю перегрузки в тысячу g на каждом повороте. Честно говоря, меня тошнит. Меня тошнит и мне немного страшно, но я в полном восторге.

Майк улыбался бы от уха до уха, окажись он сейчас на моем месте. Он подзуживал бы Грега ехать еще быстрее. Не знаю, может ли Грег ехать быстрее. Он выжал из машины максимум, если не свой, то машины точно. Я наблюдаю профессионала за работой. Вот это называется «класс».

После нескольких ошеломительно быстрых кругов мы снижаем скорость и едем на стоянку на обочине. У меня сводит желудок и дрожат ноги. Я с трудом могу вылезти из машины и снять шлем.

«Вау!» – все, что я могу сказать.

Майк поездил на своем «Гольфе» всего раз десять. Его руки слабели. Но что важнее, судороги в ступнях и слабые ноги означали, что он не может быть уверен, что ему удастся вовремя затормозить. Это стало огромным ударом. Он обожал водить. Он обожал эту машину. Но просто не смог ею пользоваться. Даже на разумной скорости.

Позже, когда ему понадобилось инвалидное кресло и он начал получать пособие по инвалидности, у него появилась машина побольше. Такая, куда помещалось его кресло. Которую водили другие, а сам он уже никогда не водил. Это было что-то вроде фургона, но опять же с приличным для таких размеров двигателем. Еще какое-то время он мог с небольшой помощью встать и пересесть в нее. Я его возил, часто не куда-то конкретно, а просто потому что он любил быть в машине. Мы катались, слушали музыку, соревновались в рэпе.

Прошло еще немного времени, и Майк уже не хотел садиться в машину. Ему не очень нравилось быть пассажиром, иметь перед глазами постоянное напоминание о том, что он любил и больше никогда не будет делать. Вождение играло огромную роль в его жизни с семнадцати лет, и потерять это, потерять независимость, было так бессмысленно. К тому времени, когда его приходилось заносить в машину (это было нелегко), он полностью потерял интерес к тому, чтобы кататься.

Точно знаю, зачем он добавил в список это задание. Для себя.

Но мне очень понравилось.