Текст книги "Кто готовил Тайную вечерю? Женская история мира"

Эта модель поражения и частичного выживания часто находит свое воплощение в популярном мотиве – победе солнечного бога над богиней луны, всегда женщиной. В японской версии богиня Аматэрасу, высшее божество синтоистского пантеона, терпит нападение бога Сусаноо: он уничтожает ее рисовые поля, оскверняет ее священные места фекалиями и мертвечиной. Она сражается с ним, но он «крадет ее свет»; оставшись лишь с половиной своей былой силы, она теперь может светить только ночью[102]102
  Geoffrey Parrinder, Sex in the World’s Religions (1980), с. 105–106.


[Закрыть]. Как и в историческом переходе от выращивания и сбора растений к хлебопашеству, за этим, казалось бы, естественным развитием событий стоят глубокие и необратимые перемены в отношениях между мужчиной и женщиной и даже в образе мышления:

Божественность солнца, повелителя пространства и времени, в сущности маскулинна: фаллические солнечные лучи падают на Мать-Землю, оплодотворяют ее и побуждают зерно давать всходы. От Испании до Китая доисторическое солнце символизирует мужественность, индивидуальное самосознание, интеллект и ослепительный свет знания – все противоположное луне, повелительнице приливов, чрева, океанских вод, тьмы и сноподобного бессознательного… соляризация, победа мужественного солнечного бога над женственной богиней луны… включала в себя гибель преимущественно женских цикличных культов плодородия и победу мужской концепции линейной истории, состоящей из неповторяющихся событий[103]103
  De Riencourt, с. 35 и с. viii.


[Закрыть].

Победа над женщинами не осталась чисто мифологической темой. И в реальной жизни женщины, обладающие властью, сделались мишенями атаки: самыми разными способами мужчины старались отбить у них власть. Там, где престол передавался по женской линии, смелый искатель приключений мог стать царем, навязав царице брак или просто овладев ею насильно. Томирис, правительница скифов, в VI столетии до н. э. отбилась от такого «предложения» Кира Великого Персидского с оружием в руках. Но не всем так везло. Когда Береника III Египетская в 80 году до н. э. отказалась выходить замуж за своего юного племянника Птолемея Александра, он приказал ее убить. Чудовищность этого преступления для той страны и эпохи подтверждается тем, что после этого александрийцы, до того верные Птолемею, восстали и убили его[104]104
  Macmillan Dictionary of Biography, с. 54. Согласно некоторым источникам (поздний греко-римский историк Аппиан Александрийский, или Порфирий), в 81 году до н. э. Птолемей насильно женился на Беренике и прикончил ее через девятнадцать дней после свадьбы.


[Закрыть]. Но в целом царям более или менее удавалось удержать захваченную власть. Из этого периода агрессивного наступления мужчин на женские прерогативы берет свое начало царский инцест: царь, не желавший освобождать трон после смерти жены, женился на законной наследнице – своей дочери. Или же он мог женить на новой царице кого-нибудь из своих сыновей; в этом случае царь получал двойную выгоду – оставлял монархию под мужским контролем и постепенно вплетал в ткань наследования престола сыновей, пока их право не перевешивало право дочерей.

При таких обстоятельствах женщины-правительницы быстро становились пешками в силовых играх мужчин; их значимость признавалась лишь в той мере, в какой готовы были признавать ее мужчины. Галла Плацидия, дочь римского императора Феодосия Великого, во время взятия Рима попала в плен к готскому вождю Алариху, а после его смерти Галлу унаследовал его брат, Атаульф. Убили и брата, Галлу вернули римлянам, те насильно выдали ее замуж за своего победоносного полководца Констанция; император Гонорий, брат Галлы, дал ей титул Августы, а Констанций стал «Августом» и ее соправителем. По смерти Констанция Гонорий занял ее престол, а ее изгнал в Константинополь; и лишь в 425 году н. э., когда императором стал ее сын, она наконец достигла покоя и безопасности.

Бесчисленные исторические примеры из самых разных стран повествуют о женщинах, имевших наследственные или иные права на престол, которых использовали, словно пешки, в мужской борьбе за власть, а затем от них избавлялись. Вот, например, классическая история Амаласунты, королевы остготов: в 526 году н. э., когда умер ее отец, король Теодорих, она стала править страной от имени своего малолетнего сына, но после его смерти была насильно выдана замуж за племянника покойного короля, а тот, едва укрепив свою власть, предал ее казни.

Не только женщины королевской крови испытывали на себе мужскую ярость, мужское желание господствовать, унижать и уничтожать. В письменных источниках этого периода мы встречаем первую организованную атаку на природу женщин, их права на детей, даже право на полноценное человеческое существование. Дуализм солнца и луны расширяется и превращается в космическую систему полярных противоположностей: что есть у мужчины – того нет у женщины; и этот принцип контрастирования по полу постепенно ведет к тому, что мужчина превращается в средоточие всех человеческих способностей и возможностей, а женщина – в его противоположность, нечто неоформленное и недоделанное. В IV веке до н. э., рассуждая о половых различиях, заключенных в человеческой природе, Аристотель говорил лишь то, что принимали как факт все мужчины и женщины того времени:

Мужчина активен, полон движения, проявляет творческое начало в политике, торговле и культуре. Мужчина выковывает общество и мир, определяет его форму. Женщина, напротив, пассивна. Она остается дома – такова ее природа. Она – материя, от активного мужского принципа ждущая своего оформления. Разумеется, активные элементы на любой шкале измерения стоят выше, и в них больше божественного. Следовательно, мужчина играет в воспроизведении основную роль; женщина лишь пассивно вынашивает его семя… мужская сперма запекает менструальную кровь и творит из нее новое человеческое существо[105]105
  Fisher, с. 206–207.


[Закрыть].

Однажды начатое, дальше очернение женщин начинает литься потоком, когда военные вожди, политики и историки, такие как Ксенофонт, Катон и Плутарх, рассуждают о «женском вопросе»:

Боги создали женщину для выполнения домашних дел, мужчину – для всех остальных. Боги поместили женщину в дом, поскольку она менее способна терпеть холод, жару и войну. Честно для женщины оставаться в стенах дома, бесчестно бродить где попало – для мужчины же позор запираться в доме и не заниматься внешними делами[106]106
  Boulding, с. 20.


[Закрыть].

Ее нужно держать на коротком поводке… Женщины жаждут абсолютной свободы или, вернее сказать, вседозволенности. Если позволить им достичь полного равенства с мужчинами, думаешь ли ты, что с ними станет легче жить? Вовсе нет. Едва достигнув равенства, они обратят тебя в раба[107]107
  Julia O’Faolain and Laura Martines, Not in God’s Image: Women in History (1973) с. 57; см. также: Тит Ливий. История, кн. 34.


[Закрыть].

Разумеется, я не назову то чувство, что питаем мы к женщинам и девушкам, «любовью» – разве лишь в том смысле, в каком мухи любят молоко, пчелы мед, или скотоводы своих коров и гусей, которых откармливают на убой[108]108
  Плутарх. Диалог о любви.


[Закрыть].

Как напоминает нам здесь Плутарх, для греков существовала «лишь одна подлинная любовь, та, которую внушают мальчики». Гомосексуальность в Древней Греции, по сути, представляла собой институционализованную фаллократию: за женщинами здесь отрицались любые социальные или эмоциональные роли, кроме вынашивания детей. Но для мужчины, едва открывшего в себе сознание и думающего фаллосом, казалось очевидным, что и к детям подобное существо должно иметь как можно меньше отношения: отсюда знаменитый «Суд Аполлона» в кульминации Эсхиловых «Эвменид», где солнечный бог объявляет свое решение:

Мать – не родительница того, кого называет своим ребенком; она лишь взращивает брошенное в нее семя. Родитель – тот, кто его посадил.

В этом простом и безжалостном речении фаллическая мысль переворачивает с ног на голову изначальный взгляд на творение, державшийся тысячи лет. Женщина – больше не орудие природы, творящей нового человека. Теперь мужчина творит женщину как орудие для себя. Как солнце победило луну, царь поборол царицу, так и фаллос узурпировал матку как источник и символ жизни и власти.

В этой новой атмосфере права женщин уступили место женским обязанностям, и в городах и государствах от Пекина до Перу женщины оказались в положении, немногим отличающемся от рабства. Они сделались собственностью – и обнаружили, что их достояние попросту украли. Новые социальные и психологические системы лишили их свободы, независимости, власти – даже самых базовых прав контроля над собственным телом. Теперь они принадлежали мужчинам – точнее, каждая своему мужчине. В какой-то неизвестный нам, но поворотный момент истории женщины подпали под тиранию сексуальной монополии: едва стало понятно, что для зачатия требуется всего один мужчина, от этой мысли остался всего один шаг до той, что прочие мужчины не нужны.

Однако эксклюзивное владение женщиной и исключительное право на ее сексуальные услуги всегда можно отменить, если возникнет нужда. Например, в эскимосских племенах принят обмен женами. Для мужа-эскимоса это «мудрая инвестиция в будущее, поскольку тот, кто ссужает, знает, что однажды сможет и занять», когда ему понадобится женщина, которая «сделает иглу пригодным для жилья, высушит его носки… и будет готовить принесенную им добычу». И не только – об объеме обязанностей заемной жены можно судить по особому термину, которым называют эскимосские дети любого, кто ведет дела с их отцом: «тот-кто-спит-с-моей-матерью»[109]109
  Farb, с. 42.


[Закрыть].

Став собственностью мужчин, женщины в этих древних обществах оказались полностью в их распоряжении; и теперь, когда женщины больше не были ни основным ресурсом племени, борющегося за жизнь, ни священным источником жизни и надежды на будущее, ничто не мешало мужчинам в борьбе за власть использовать против них силу. У древних китайцев, как отмечал греческий писатель II века н. э. Посидипп, «даже бедняк станет растить сына, но даже богач избавится от дочери»[110]110
  O’Faolain and Martines, с. 62.


[Закрыть]. А на другом конце земли вождь с Огненной Земли говорил Дарвину во время его путешествия на «Бигле»: чтобы выжить во время голода, их племя никогда не ест собак – только старух[111]111
  Иллюстрированное происхождение видов., ed. Richard A. Leakey (1979), с. 58.


[Закрыть]. Как из письменных источников, эпосов и хроник, так и из антропологических и археологических свидетельств мы узнаем бесчисленные примеры половой вражды, выраженной в действиях, иногда доходящих до крайности: женщин порабощали, женщинами торговали, их насиловали, продавали в публичные дома, убивали над гробом их мужа или господина, вообще угнетали и мучали, как только пожелают.

Добавим мяса на скелет этого мрачного обобщения, припомнив историю, произошедшую в одном из англосаксонских поселений языческой Англии. В одной могиле дохристианского периода были найдены два женских скелета. Старшая из женщин, лет двадцати с небольшим, была похоронена обнаженной – и живой: положение скелета после смерти показывает, что она пыталась выбраться из могилы, когда на нее бросали землю. Младшая, девушка лет шестнадцати, носила на себе следы, «типичные для результата жестокого изнасилования при отчаянном сопротивлении жертвы», в том числе углубление в кости под левым коленом: туда насильник ударил ее ножом, заставляя раздвинуть ноги. После этого нападения она прожила еще шесть месяцев – и также была похоронена обнаженной, со связанными руками и ногами и, вполне возможно, заживо, как и ее сестра по несчастью из той же могилы. Археологи предполагают, что она была казнена за потерю девственности, возможно, всплывшую на свет в результате беременности.

Мы можем лишь догадываться, за какое преступление претерпела наказание старшая из женщин… Но для юной девушки, обнаженной, связанной, покрытой шрамами и, возможно, еще живой, окруженной зверями в человеческом облике, эта грязная канава, скорее всего, открыла дорогу к милосердному забвению[112]112
  «Кингсворти: жертва изнасилования», описание раскопок в Ворти-парке, Кингсворти, графство Гэмпшир, Англия. Авторы: Соня Чедуик Хоукс из Оксфордского Университета и доктор Келвин Уэллс из Министерства окружающей среды. Сообщение опубликовано в «Антиквити» и в «Таймс» 23 июля 1975 года.


[Закрыть].

Утратив священный статус, женщины превратились в расходный материал. Одно из ацтекских человеческих жертвоприношений представляло собой прямую насмешку над былым могуществом женщин: каждый год в декабре женщину, одетую как Иламатекутли, Старая Богиня земли и зерна, обезглавливали и приносили ее голову жрецу, наряженному в такой же костюм и маску, а он вместе с другими жрецами в таких же одеяниях исполнял праздничный ритуальный танец. И это лишь один из множества ацтекских ритуалов такого рода. Каждый год в июне таким же образом приносили в жертву женщину, изображавшую Ксиулонен, Богиню молодого маиса, а в августе обезглавливали и свежевали женщину, игравшую роль Тетеоиннан, Матери Богов; жрец обряжался в ее содранную кожу и исполнял роль Богини в последующей церемонии. Мотив «убей-свою-мать» еще яснее звучит в одной детали этой кошмарной процедуры: одно бедро женщины-жертвы свежевали отдельно и изготавливали из этой кожи маску, которую надевал жрец, изображающий сына мертвой «матери»[113]113
  James (1962), с. 80–81.


[Закрыть]. Схожие обычаи были распространены по всему миру: так, в дофеодальном Китае каждый год избирали молодую женщину, «невесту Желтого Князя», год откармливали ее и украшали, а затем бросали в Янцзы[114]114
  C. P. Fitzgerald, China: A Short Cultural History (1961) с. 52.


[Закрыть]. От ритуальных жертвоприношений до насильственных браков девочек – уничтожение женщин, как чума, распространилось от Индии, Китая, Европы и Ближнего Востока до самых отдаленных человеческих поселений; в сущности, повсюду, где к власти пришел фаллос.

По мере развития общества мужской контроль при помощи грубой силы уступал место контролю закона. В Риме pater familias обладал неоспоримой властью над жизнью и смертью всех членов семьи: в глазах закона он единственный из всего своего дома был полноценным человеком. В Греции, где в 594 году до н. э. начал работу законодатель Солон Афинский, одним из первых принятых им законом стал запрет для женщин выходить из дома по ночам; с этого началось, и чем дальше, тем больше их привязывали к дому и при свете дня. В Древнем Египте женщины сделались не просто собственностью, но юридически «частью тела» своих отцов или мужей, так что должны были разделять с ними любую их участь. Как рассказывает в своей «Мировой истории» потрясенный греческий историк Диодор (60–30 гг. до н. э.), ни в чем не повинные женщины даже пополняли ряды жалких рабов, принуждаемых к строительству пирамид:

…закованные в цепи, трудятся они, ни днем, ни ночью не зная отдыха. Нет у них даже тряпки, чтобы прикрыть наготу; ни дряхлость, ни женская немощь не дают им избавления – они работают под градом ударов, пока не упадут замертво[115]115
  Lynn Thorndike, A Short History of Civilization (1927), с. 148.


[Закрыть].

Однако не все женщины жили как жертвы и умирали рабской смертью: было бы и неточно, и исторически несправедливо изображать весь женский пол пассивным и безропотно терпящим угнетение. Даже в то время, когда Аристотель всерьез обсуждал со своими учениками врожденную неполноценность женщины, в IV веке до н. э. некая Агнодика сумела проникнуть в чисто мужской мир науки. Она брала уроки медицины, а затем, переодевшись мужчиной, начала лечить женские болезни, да с таким успехом, что другие врачи, позавидовав ее успеху, обвинили ее в соблазнении пациенток. В суде, чтобы спасти себе жизнь, Агнодика принуждена была раскрыть свой пол; за этим последовало новое обвинение – в том, что она занялась делом, которое закон предназначал лишь для мужчин. Но и в этом Агнодика сумела оправдаться и продолжила свою практику. Так она стала первой известной нам женщиной-гинекологом[116]116
  Историю Агнодики см.: Macmillan Dictionary of Biography, с. 7.


[Закрыть].

Это показывает нам, что и в самых неблагоприятных обстоятельствах женщины не смирялись с судьбой. Верно, их топтали, как только могли; но чем выше вздымался фаллос нового властелина мира, тем встречал все более упорное и изобретательное сопротивление. Не так уж много трудов потребовалось, например, чтобы выстроить свои подпольные «коридоры власти»: распространившаяся во всем мире система менструальных табу – исключения менструирующих женщин из общества, чтобы они не заразили мужчин, не осквернили пищу или даже (в это верил Аристотель) не замутили своим дыханием зеркала – в сущности, предоставила женщинам широкие возможности для создания альтернативных властных центров и связей, тем более эффективных, что они оставались незримы. Того, что происходило в «менструальных хижинах» или на женских половинах, куда женщины заходили отнести еду, новости или что-то передать своей менструирующей сестре, мужчины не замечали – однако это неизбежно ощущалось в их жизни.

Нечасто женское сопротивление мужскому контролю выражалось открыто, даже насильственно; но и с таким пришлось столкнуться римским сенаторам в 215 году до н. э., когда, желая снизить инфляцию, они издали закон, запрещающий женщинам владеть более чем пол-унцией золота, носить разноцветные платья или ездить в экипаже, запряженном парой лошадей. Когда об этом разнеслась весть, толпы разъяренных женщин заполнили Капитолий и повалили по улицам: ни укоры чиновников, ни угрозы мужей не заставили их тихо разойтись по домам. Несмотря на яростное сопротивление печально известного женоненавистника Катона, закон был отозван: так состоялась, быть может, одна из первых побед сестринства и женской солидарности.

В игре в доминирование и подчинение женщины не всегда проигрывали: анналы исследователей XIX века богаты рассказами о первобытных африканских племенах, где женщины успешно отбили атаку фаллоса и продолжали править мужчинами. Большинство из них ныне исчезло, как племя валонда, о котором Ливингстон писал, что муж в нем находится в полном подчинении у жены, не осмеливается ничего сделать без ее одобрения. Но и по сей день ученые открывают и исследуют новые племена, такие, например, как каннибальское племя мундугума на реке Юэт в южной части Тихого океана, в котором женщины – такие же свирепые охотницы за головами, как и мужчины, и решительно отказываются иметь детей. Вековое сопротивление традиционной роли жены отражено и в поговорке, имеющей хождение в этом же регионе, на Островах Мануа: «Совокупление так мерзко, что единственный муж, которого можно вытерпеть – тот, которого и не почувствуешь»[117]117
  Mead, с. 206.


[Закрыть].

Это показывает, что женщины вовсе не легко и не без сопротивления принимали служебную роль, для которой, по мнению господ из всех известных нам фаллократий, они «предназначены самой природой». Многочисленными и разнообразными путями женщины подрывали и отвергали власть мужчин, утверждая свою независимость и свободу. Ведь новая политическая система мужского доминирования не была ни монолитной, ни единообразной: в ней находилось множество трещин, через которые могла проскользнуть предприимчивая женщина. Кроме того, хоть абстрактный фаллос и мог почитать себя властелином всего и вся – на деле мужчинам волей-неволей приходилось и жениться на женщинах, и становиться отцами женщин. Все эти факторы, взятые вместе, создавали множество опорных точек, в которых женщины могли действовать более или менее как мужчины.

Этот классический путь к власти пролегал через постель обладающего властью мужчины или родство с ним, зеркально тому, как обстояло дело для мужчин при матриархате. Один из ярчайших примеров такого пути – впечатляющая карьера «Юлий», могущественной женской династии из двух сестер и их дочерей, правивших Римом в III веке н. э. Старшая сестра, Юлия Домна, впервые ворвалась в римскую большую политику, став женой императора Севера. После его смерти в 217 году инициативу перехватила младшая сестра, Юлия Меса: двух своих дочерей, также Юлий, она выдала замуж столь удачно, что они сделались матерями следующих двух императоров, так что все три женщины с успехом правили страной вплоть до 235 года. Еще одной мастерицей этой игры была византийская императрица Пульхерия (399–453 гг. н. э.). Всего в пятнадцать лет став регентшей при своем слабоумном брате, позже Пульхерия отбила притязания на первенство жены брата, а после его смерти начала править уже самостоятельно, при поддержке своего мужа, отважного полководца Маркиана. Этот Маркиан был ей мужем только по имени: Пульхерия не допускала его в свою постель, ибо приняла обет целомудрия, что после смерти позволило канонизировать ее как святую.

Как показывает история Пульхерии, женщины очень рано научились управлять механизмами власти и успешно маневрировать в обстоятельствах, которые, быть может, стесняли их действия и ограничивали возможности, но не мешали добиваться своих жизненных целей. Так, великолепная Феодора, в молодости циркачка и куртизанка, воплотившая в жизнь фантазию о Золушке – в 525 году она вышла замуж за принца Юстиниана, наследника Византийской империи – предлагала свои меры Государственному совету, «всегда извиняясь за то, что берет на себя смелость говорить, будучи женщиной»[118]118
  Macmillan Dictionary of Biography, с. 464.


[Закрыть]. Но, укрывшись за этим скромным фасадом, Феодора ввела законодательство, дававшее женщинам права на собственность, наследование и развод, а также на собственные средства выкупила девушек, проданных в публичные дома, и изгнала из страны сутенеров и сводней.

В отличие от Феодоры, использовавшей полученную власть с поистине царственным великодушием, другие женщины демонстрировали аппетиты к realpolitik в самых жестоких ее формах. Римские императрицы Ливия Друзилла (около 55 г. до н. э. – 29 г. н. э.) и Валерия Мессалина (22–48 гг. н. э.) относились к тем, кто интриговал без устали и для устранения препятствий со своего пути не гнушался ядом. Яд был одним из любимых орудий и легендарной красавицы Зенобии. Эта скифская царица-воительница разбила римскую армию, совершала завоевательные походы в Египет и в Малую Азию, а будучи наконец побеждена и пленена римлянами, избежала смерти, соблазнив римского сенатора. Затем она вышла за него замуж и остаток жизни, вплоть до смерти в 274 году н. э., провела в мире и благополучии.

Настоящей «Синей бородой» женского пола в мире династических интриг, бесспорно, следует назвать Фредегонду, королеву франков, умершую в 597 г. н. э. Начав как служанка при королевском дворе, она сделалась любовницей короля, убедила его прогнать с позором одну жену и убить другую. Когда в результате Брунгильда, сестра погибшей королевы, сделалась ее злейшим врагом, Фредегонда подстроила убийство мужа Брунгильды и ввергла два королевства в сорокалетнюю войну. Среди следующих жертв Фредегонды – все ее пасынки и падчерицы, муж-король и, наконец, старая врагиня, королева Брунгильда: ее Фредегонда подвергала публичному унижению и самым ужасным пыткам на глазах у армии в течение трех дней, пока смерть Брунгильды не положила конец развлечению. Сама же Фредегонда мирно скончалась в собственной постели.