Текст книги "Гептата"

Рубен Аракелян
Гептата

* * *

– Все пропало! Нам конец!

Дверь с громким стуком закрылась, и вошедший человек прижался к ней спиной, закрыв глаза и устало стянув с головы припорошенную снегом шапку. Его раскрасневшееся от колючего мороза лицо было изрезано красными нитями полопавшихся капилляров, а густая черная борода покрыта стремительно таящими крупными снежинками. Он закрыл глаза, опустив голову, и глубоко вдохнул, стараясь успокоить набравшее нешуточных ход сердце, грозившее вот-вот выпрыгнуть из груди. Выдохнув, он стянул с руки перчатку и приложил замерзшую ладонь к груди. Когда пульс немного успокоился, он снова медленно открыл глаза и увидел стоявшего у дальнего окна молодого человека, озадаченно наблюдавшего за разворачивающейся картиной. Тот смотрел на мужчину у двери, прищурившись, медленно вытирая мокрые руки о свой фартук.

– Тебе бы успокоиться. Изведешь ведь себя.

– Успокоиться?! Ты слышал, что я только что сказал? Нам конец! Мы покойники! Все, теперь уже точно.

Молодой человек, все так же не сводя глаз с собеседника, подошел к кухонному столу и налил из чайника кипяток в деревянную кружку, после чего протянул ее раскрасневшемуся мужчине.

– На, согрейся.

Тот стянул с себя тулуп и, стряхнув с него снег, бросил на пол, после чего выхватил протянутую кружку и отпил из нее глоток.

– Так, – сказал он, усаживаясь за стол, – у нас два варианта.

– Ты можешь толком объяснить, как все прошло?

Бородатый мужчина поставил кружку на стол и взглянул на собеседника, высоко подняв кустистые брови.

– А как, по-твоему, все прошло? Разве не ясно?

– Ну пока что я вижу только панику, – ответил молодой человек, улыбнувшись, – но, зная тебя, это ровным счетом ни о чем не говорит.

– Не время для шуток, пацан. Все очень серьезно. Времени очень мало.

– Ну так ты расскажешь наконец, что произошло? Или ждешь, пока время закончится?

Сидевший за столом мужчина снова закрыл глаза, потом вдруг вскочил на ноги, подбежал к двери и, распахнув ее настежь, выглянул наружу. Все пространство перед дверью в ту же секунду занесло снегом.

– Пошли прочь от моего дома! – прокричал он в темноту, – и не приближайтесь больше, иначе я…

– Эй, закрой дверь, – сказал молодой человек, отталкивая его в сторону, – спятил что ли?

Он опустил тяжелый засов и смахнул ногой под стену небольшой сугроб.

– И без того холодно. Что ты вообще, черт возьми делаешь? Очень разумно с твоей стороны.

– Они меня достали, – ответил бородатый мужчина, раздраженно отодвигая стул и усаживаясь обратно к столу, – всю дорогу за мной плелись. Я чувствую себя каким-то музейным экспонатом. И так каждый день. Тебе-то легко говорить. Ты сидишь тут целыми…

– Да ну? – перебил его молодой человек, улыбнувшись.

Он присел на край стола и сложил руки на груди. Бородатый мужчина покачал головой и поднял вверх правую руку.

– Ладно, прости. Я не это имел ввиду.

– А что ты имел ввиду? – улыбнувшись, спросил молодой человек.

– Просто это все навалилось… И никакого света в конце тоннеля. Вроде пришли сюда зиму переждать, и, стоило этой самой зиме по-настоящему начаться, как вот это вот все… Плюс еще ты со своей упертостью… Ты только все усложняешь.

– Ты что-то там про варианты говорил.

Бородатый мужчина выдержал недолгую паузу и кивнул.

– Да. В общем, либо мы продолжаем тянуть время и ждать, пока за нами придут, – он снова закрыл глаза и замолчал, – вот чертовы ублюдки! Опять подбираются.

– Либо, – молодой человек вернул обратно собеседника.

– Либо действуем. Все просто.

– И что ты подразумеваешь под действием?

– Ты знаешь, что я подразумеваю, – он взял со стола обломок мела и многозначительно кивнул в сторону деревянного пола.

Молодой человек мотнул головой и встал из-за стола.

– Исключено, – сказал он, подходя к камину.

– Погоди, давай хотя бы обсудим…

– Нечего тут обсуждать.

Он взял ржавую кочергу и сдвинул ею крупное полено. Пламя вспыхнуло с новой силой.

– Тебе все равно придется. Рано или поздно, но придется.

– Нет, не придется, – ответил молодой человек, все еще орудуя кочергой в камине, – мы будем ждать.

– Ждать? Чего ждать?

– Ее возвращения.

Бородатый мужчина запустил пальцы в волосы и с силой дернул их, зарычав.

– Ты совсем ничего не понимаешь? – воскликнул он, стукнув по крышке стола ладонями, – сама она не вернется. Сколько времени уже прошло? Будем и дальше сидеть, и их потерям и сами…

– Будем ждать столько, сколько потребуется. Она вернется.

– Откуда такая уверенность? Ты что-то знаешь? Признайся, если так. Ты ведь не думаешь, что я не жду ее так же, как и ты…

– Нет, старик, – ответил молодой человек, – я так не думаю. Просто верь, что она вернется. Они обе.

– Верить… Верить я никогда не перестану.

Он замолчал, уставившись в пустоту перед собой. Молодой человек взглянул на него через плечо.

– Что ты узнал?

– Нас хотят изгнать.

– Изгнать? И из-за этого весь сыр-бор? Я уж думал, они собираются попытаться…

– На земли катаров, – добавил мужчина, и поднял на собеседника полные обреченности глаза.

Молодой человек пожал плечами. Не проявив совершенно никакой озабоченности услышанными словами.

– Подумаешь, – ответил он, – катары, так катары.

– Ты серьезно? – мужчина улыбнулся, подняв брови, – знаешь, что они делают с такими как мы с тобой?

– Мне не десять лет, Игорь, я уже давно не верю в сказки. Сомневаюсь, что они делают что-то, что не делают по это сторону гряды.

– Ты ведь понятия не имеешь…

– Ну а ты, стало быть имеешь. Хоть кто-то из нас двоих знает, куда судьба ведет. Может хоть с катарами удастся общий язык найти, раз со всеми остальными ничего не вышло.

Игорь так резко вскочил со своего стула, что тот покачнулся и упал на пол.

– Они ненавидят всех, кто живет по эту сторону скал. О каком общем языке ты болтаешь?

– Зато здешние обитатели – верх гостеприимства, верно? Тебе бы успокоиться, старик, – ответил молодой человек, – ты слишком волнуешься. Это до добра не доведет.

Он подошел и вернул упавший стул на место, после чего подвинул кружку ближе к краю.

– Сядь и расслабься. Выпей чаю.

– Ты что, издеваешься? Я говорю…

– Слышу я, что ты говоришь, успокойся. Просто подумай. Мы всю жизнь вынуждены приспосабливаться. Такова наша судьба. Отбросы, изгои, – он замолчал и заглянул в глаза собеседнику, – уроды. Можно подумать, что здесь мы стали своими.

Игорь нервно почесал бороду.

– Ты неисправим. И уперт как баран.

– Мы будем ждать ее возвращения. Катары, так катары.

Игорь устало покачал головой, опустив взгляд, и сделал глоток из кружки, после чего закрыл глаза и прислушался.

– Они здесь.

Молодой человек кивнул.

– Я соберу вещи.

Стоило ему сказать эти слова, как в дверь громко постучали.

– Это все твое волнение, старик, – сказал молодой человек, торопливо подходя к небольшой кровати в углу и, опустившись на колени, извлекая из-под нее сумку, – прежде ты бы услышал их за несколько кварталов.

– Открывайте! – послышался крик снаружи, после чего удары повторились с еще большей настойчивостью, – именем императора!

– Ух ты, как официально, – усмехнулся молодой человек, сгребая в сумку разбросанные на кровати вещи, – сейчас! Только штаны натяну!

Новый стук был такой силы, что отдавался скрипом в старом рассохшемся деревянном полу.

– Сейчас-сейчас, – ответил Игорь, медленно встав и подойдя к двери, – открываю.

Он распахнул дверь и отошел на два шага назад. В проеме возник державший в руке факел высокий человек в темной синей накидке с капюшоном, посыпанной крупными снежинками. Он вошел в дом и, сбросив с головы капюшон, медленно осмотрел тесное помещение, стремительно терявшее так бережно хранимое тепло.

– Вы двое пойдете за мной, – сказал он низким голосом, остановив взгляд на сгребавшем в сумку с полок всякие склянки молодом человеке, – был приказ, чтобы в доме все оставалось, как прежде. Ты. Оставь это.

– Это мои вещи, – ответил молодой человек, – едва ли они понадобятся императору.

– Ты слышал приказ. Все остается на своих местах.

– Послушай, уважаемый, – Игорь развел в стороны руки и улыбнулся, – ты же не выгонишь нас на мороз без вещей? Едва ли император хочет нашей смерти, раз не приказал убить нас обоих на месте, ведь так?

Мужчина в дверях улыбнулся и шагнул назад за порог.

– Вы двое справитесь, – сказал он, – там, куда вы направляетесь, теплая одежда не нужна. На выход!

Игорь и молодой человек переглянулись. Последний застегнул сумку и перекинул ее через плечо, после чего оба подошли к двери.

– Сумку тоже оставь. Такой приказ.

Молодой человек шагнул через порог и приблизился к мужчине с факелом вплотную.

– А ты попробуй забери, – сказал он, улыбнувшись.

На точенном гладко выбритом лице, испещренном россыпью мелких морщин, за пару секунд гневное выражение успело смениться сомнением, затем разочарованием, и завершилось бессилием и принятием. Он кивнул, отступив в сторону и выпустив пленников из дома. Снаружи их ждала целая процессия из стражников в синих плащах, а так же пара десятков обычных зевак, не поленившихся явиться на заснеженную окраину великого города глубокой ночью, только ради того, чтобы лицезреть приведение в действие приговора. Игорь медленно обвел взглядом всю толпу и отвесил реверанс, сняв с головы воображаемую шляпу.

– Как мило, что все вы сегодня пришли сюда ради нас. Мы польщены вниманием.

– Вперед, – сухо скомандовал командир, отчаянно старавшийся утихомирить уязвленное секундой ранее эго.

Вся процессия медленно двинулась по улице, с трудом преодолевая полуметровые снежные заносы. Из толпы зевак то и дело слышались оскорбительные выкрики, и, чем дальше идущие удалялись от маленького дома, из трубы которого все еще валил дым, тем громче и отчетливее эти выкрики становились.

– Да-да, – ответил громко Игорь на очередное оскорбление, – вы все – смельчаки, в этом нет никаких сомнений. Обрели смелость за синими плащами.

– Успокойся уже, старик, – шепнул идущий рядом молодой человек, который старался не обращать никакого внимания на выкрики, – зачем ты это делаешь?

– Где же была ваша смелость прежде? – не заметив его слов, продолжал отвечать Игорь, – ведете себя, как безмозглое отребье. Пришли среди ночи поглазеть. Вот диво-то невиданное!

– Тишина, – скомандовал командир, ведший процессию.

Стоило ему сказать это, как в затылок молодому человеку прилетел увесистый снежок. Он смахнул с волос снег и продолжил свое движение. Через несколько минут они достигли городских ворот, где их дожидались еще десяток облаченных в синие плащи стражников с факелами в руках. Перед ними стояла высокая женщина в богатых одеждах из черной ткани и меха. Процессия остановилась, и выкрики, успевшие перейти в сплошной гул, затихли. Женщина отодвинула капюшон на самую макушку, открывая бледное, практически такое же белое, как и вездесущий снег, лицо с большими зелеными глазами, и с не самой доброй улыбкой осмотрела пленников. В ее взгляде отчетливо читалось нескрываемое ликование.

– По решению суда, – сказала она холодным высоким голосом, – императором приказано приговорить вас к остракизму за колдовство. Вы будете изгнаны из Великого города через южные ворота и лишены права вернуться обратно до полного истечения сорока сезонов. Если вы вернетесь раньше срока, то будете схвачены и казнены. Учтите благосклонность императора и пронесите ее через все земли, через которые пройдете. Пусть каждый дикарь прознает о его доброте, – она снова хищно улыбнулась и добавила, – есть последние слова?

Молодой человек взглянул на Игоря и мотнул головой, давая понять, что в этих самых последних словах нет никакой необходимости.

– Что ж, – сказала женщина, – таком случае, приговор вступает в силу немедленно. Открыть ворота! И пусть Теос решает вашу судьбу.

Двое солдат в синих плащах, стоявшие по обе стороны огромных ворот, синхронно потянули цепи, массивные створки с грохотом сдвинулись с места и открыли проход в арке под высокой каменной стеной. Под вновь поднявшийся гул толпы изгнанники прошли в ворота. Игорь в последний раз обернулся и помахал провожающим их оскорблениями и проклятиями людям рукой.

– Прощайте, добрый люди! – крикнул он, когда массивные створки медленно закрывались за ними, – спасибо вам за вашу смелость.

– Да прекрати ты уже, – одернул его молодой человек, закидывая сумку за спину и наматывая вокруг головы колючий шерстяной шарф, – как идиот себя ведешь.

– Это отребье, возомнившее себя элитой, как же они все меня бесят, ты бы знал. Сейчас пойдут по своим лачугам и будут еще целую неделю хвастаться, как изгоняли за южные ворота двух нарушителей. Фу! – он сплюнул в снег, – противно.

– Ты точно найдешь с катарами общий язык, – прошептал молодой человек, снимая с ноги ботинок и высыпая снег.

– Что? Это еще почему?

– Ты сейчас произнес их слова, согласно твоим же описаниям.

* * *

– Она так и не выходила?

Стоявший у окна молодой человек отрешенно покачал головой, даже не взглянув на вошедшего мужчину. Тот нервно и задумчиво пригладил густую бороду и, глубоко вздохнув, подошел к запертой изнутри двери. Приложив ухо к старому деревянному полотну, он замер на несколько секунд, внимательно вслушиваясь.

– Не нравится мне это, – сказал он, ничего не услышав, – как бы она глупостей не натворила.

– Оставь ее в покое, – произнес молодой человек, все так же глядя в окно.

Сильный ветер снаружи пускал по высокой зеленой траве волны, и, если прищурить глаза, то вполне могло показаться, что за домом расположен большой пруд, стремительно превращающийся в болото. Снова открыв широко глаза, картина будто бы не менялась. Это и было болото. Зловонное и мертвое. Но даже в мертвом болоте, в которое не поступает новая жизнь, происходят свои, только ему одному свойственные процессы. Так он и стоял у окна, то щурясь, то вновь поднимая веки, снова и снова меняя тем самым свойства и природу ландшафта за стеклом.

– Мне нужна будет твоя помощь в подготовке, – сказал мужчина, – ты поможешь?

Молодой человек снова кивнул, не оборачиваясь.

– Как только она все решит.

Болото. Теперь это совершенно точно было оно. Вне зависимости от широты смотрящего на него взгляда. Даже запах чувствовался тут, внутри, перед окном. Запах чего-то затхлого, старого, застоявшегося. От этого запаха молодой человек ощутил приступ тошноты. Это не трава шевелилась от дуновения сильного ветра, а, должно быть, водомерка без устали колышет умирающий водоем, нарушая его предсмертное спокойствие.

– И что она должна… – настороженно проговорил мужчина, после чего, будто сообразив, в ужасе поднял брови и широко раскрыл глаза, – нет-нет-нет, только не это. Она же не собирается…

– Успокойся, старик, – бросил через плечо молодой человек, сражающийся со все новыми и новыми приступами тошноты.

– Она говорила с тобой? Откуда ты знаешь?

– Тут слова не нужны. Все и так понятно.

Мужчина быстрым шагом подошел к окну и, переминаясь с ноги на ногу в нерешительности, положил руку на плечо собеседника. Тот даже не шелохнулся.

– Ты должен помочь мне отговорить ее.

Молодой человек еле заметно усмехнулся и покачал головой.

– Отговорить? Ты точно на ней женат?

– Мы должны попытаться…

– Она попытается за всех нас, старик, – ответил молодой человек, дернув плечом и сбросив все еще лежавшую на плече руку.

– Ты же понимаешь, о чем я. Она хочет сделать глупость. Ясно, что она убита горем, но это не повод губить себя. Я поговорю с ней.

Он резко развернулся и хотел было направиться к запертой двери, но молодой человек схватил его за предплечье, не дав сделать и шага. Стоило ему отвернуться от окна, как новый порыв сильного ветра запустил по высокой траве самую большую из волн. Настоящий девятый вал.

– Я ведь попросил оставить ее в покое. Дай ей время.

Мужчина высвободил руку и подошел вплотную к собеседнику.

– Ты в своем уме, пацан? – прошептал он, – нельзя потакать ей в такой ситуации.

– Мне кажется, что она сама вправе решать, нет? Ты ведь не хозяин ей.

– Нет, я не могу позволить этого. Я не могу еще и ее потерять, ты понимаешь?

– Понимаю, – тихо ответил молодой человек, снова кивнув, – и ты конечно же попытаешься ее отговорить. Потому что это все, что ты можешь. Но будь готов принять ее решение. Это придется сделать, если она решит.

– Удивительно, – на морщинистом лице мужчины появилась нервная улыбка, – как ты можешь так спокойно говорить об этом? Нет, чтобы помочь мне. Речь ведь идет о твоей матери.

– Ты прости, старик, но если придется выбирать между тем, кому из вас помогать, я выберу ее.

– Даже если она решит покончить с собой?

– Даже если так, – ответил молодой человек, и на его лице не дрогнул ни один мускул, – мне удивительно другое. Почему, когда она жаждет все исправить, а у нее есть для этого все необходимые знания, ты это знаешь не хуже меня, ты говоришь, что хочешь ей помешать?

– Исправить? Ты в своем уме? Исправить что? Ты прости меня, пацан, я не ставлю под сомнения ваши, так сказать, семейные черты, но то, о чем мы сейчас говорим – самоубийство.

Молодой человек несколько долгих секунд смотрел собеседнику в глаза, испещренные красными прожилками полопавшихся капилляров. Он чувствовал жалость. Ужасную и деструктивную эмоцию, которую, пожалуй, ненавидел и презирал в себе сильнее любых других.

– Давай мы предоставим ей самой возможность распорядиться своей жизнью, ладно?

– Нет, не ладно. Не ладно! – мужчина всплеснул руками, – я уже достаточно потерял. Это горе в ней говорит. Есть только один способ все пережить. Время. Время залечит раны. Нужно просто…

– Время не лечит. Оно уходит, – ответил молодой человек, – и пока оно еще окончательно не ушло, нужно попытаться все исправить. Прежде, чем ты начнешь по привычке истерить, я напомню о, как ты их назвал, семейных чертах. Ты знаешь, что не в силах ей помешать.

– Да как ты можешь?! Неужели ты не понимаешь..?!

Он, словно отчаявшись найти подходящие слова, взмахнул руками, затем рванул к запертой двери, и, когда уже хотел постучать в нее, замок щелкнул, и та распахнулась. Из темного помещения с занавешенными окнами за порог шагнула высокая темноволосая женщина с бледным как мел лицом и большими синяками под опухшими от слез глазами. Она медленно перевела взгляд с одного присутствующего на другого и горько улыбнулась, вытерев нос рукавом своего длинного черного платья.

– Что здесь происходит? – спросила она тихим дрожащим голосом.

– Милая, ты как? – спросил мужчина, обнимая ее за плечи, – как себя чувствуешь?

– Чувствую? – удивленно переспросила женщина.

Поняв всю глубину глупости собственного вопроса, он поморщился и прижал ее к себе.

– Я имею ввиду твое самочувствие.

– А, ты об этом. Все нормально, не волнуйся за меня. Ты сам-то как? Держишься?

– Да, любимая. Я держусь.

– Хорошо. Это очень хорошо. Ты у меня сильный. Я знаю, что ты со всем справишься. А как там моя девочка? Как Иона?

Мужчина отстранился, пряча от жены взгляд.

– Она еще с нами, – ответил он, – она в храме. За ней присматривает настоятельница.

– Удивительно, – ответила женщина, – теперь ее больше не волнует ее происхождение? А почему ты не с ней?

– Я пришел проверить, как ты. Мне кажется, что ты изведешь себя… Ты уж прости мне мою…

Она не дала ему закончить фразу, приложив палец к его губам и улыбнувшись.

– Я в порядке. Ты должен быть с ней.

– Хорошо, я сейчас же отправлюсь в храм…

– Нет, Тим пойдет туда. А ты, пожалуйста, сходи к леснику и возьми у него жимолость. Мне нужно сварить зелье.

– Зелье? Сейчас? Что за зелье?

– Оно придаст мне сил. Пожалуйста. Мне очень нужно, – сказала женщина.

– Хорошо. Жимолость, так жимолость. Я сбегаю и вернусь. Не закрывай пожалуйста дверь, ладно? Я быстро.

Она снова устало улыбнулась и положила ладонь на его щеку, покрытую густой черной бородой с прожилками серебристой седины.

– Как мне с тобой повезло, – сказала она.

Он поцеловал ее руку и выбежал наружу. Стоило ему удалиться, улыбка исчезла с ее лица. Она прикрыла глаза, глубоко вдохнула, после чего взглянула на стоявшего у окна молодого человека.

– Жимолость значит? – спросил он, улыбнувшись, – у лесника ее никогда не было.

– Это теперь неважно. Главное, что его не будет около получаса. Этого времени нам хватит.

Она собрала растрепанные спутавшиеся волосы на затылке и затянула их в тугой хвост.

– Решила значит, – сказал Тим.

– А тут и решать нечего. Просто нужно было все обдумать.

Он подошел к матери и заключил ее правую руку в свои ладони.

– Я сам пойду, – сказал он, – ты не должна…

– Еще как должна. И мы оба знаем, что тебе нельзя. Ты останешься тут и позаботишься об Игоре.

– Нет, мам, это ты должна остаться и заботиться о нем. Он ведь не мой муж, а твой, в конце концов.

– Это не обсуждается, понял? Когда я уйду, вам придется покинуть это место.

– Это понятно.

– И, скорее всего, вы нигде не сможете надолго задерживаться. Придется постоянно бежать. Он не справится сам, так что, мне нужно, чтобы ты присмотрел за ним, пока я не вернусь.

– Хочешь сделать меня его нянькой? – улыбнувшись, спросил молодой человек.

– Хочу, чтобы ты помог мне.

Тим покачал головой и снова подошел к окну. Болото было на все том же положенном ему месте.

– Мне все же кажется, что это плохая идея, – сказал он, – я должен сам пойти туда.

Мать подошла к нему и нежно обняла его сзади, положив подбородок на его могучее плечо.

– Ты не расслышал ту часть, в которой я сказала, что это не обсуждается? – она положила руки на его плечи и развернула лицом к себе, – у нас мало времени. Ты должен пойти в храм и принести сюда Иону. Постарайся, чтобы тебя никто не видел, иначе вам двоим не дадут спокойно уйти из города.

– Настоятельница и так все знает. Наше время тут сочтено, – ответил Тим.

– На счет нее не волнуйся. Она будет держать свой длинный язык за зубами. Я о других служителях. Они не должны ничего понять. Давай, поторопись. У тебя не больше пятнадцати минут. Я пока все приготовлю.

Он кивнул и направился к выходу из дома.

– Тим, будь осторожен с ней, – сказала мать, когда молодой человек уже стоял в дверях, – она сейчас очень слаба. Нельзя, чтобы она ушла, пока ты будешь ее нести. Иначе, ты знаешь, что случится.

Тим кивнул и вышел наружу, закрыв за собой дверь. Женщина еще несколько долгих секунд смотрела ему в след, после чего подошла к стеллажу у дальней стены, усыпанному стеклянными сосудами разных размеров и форм, и взяла с полки небольшой пузырек.

Оказавшись на улице, молодой человек инстинктивно накинул капюшон, но, пройдя несколько шагов, снял его, сообразив, что тот лишь будет привлекать к себе лишнее внимание тут, в небольшом городке, где все знали друг друга в лицо. Кроме того, в это время суток на маленьких улочках было практически безлюдно. Небо уже почти почернело, оставив на своем полотне лишь легкий светлый налет только что минувшего дня. Тим, стараясь не переходить на бег, миновал несколько несуразных строений, над которыми возвышался, будто инородный объект на гармоничном сельском пейзаже, новехонький каменный храм. Это была единственная каменная постройка не только в этом городке, но и на многие километры, а может даже десятки километров вокруг. Молодой человек снова поймал себя на мысли, что если боги и требовали от людей возведения в свою честь непременно именно таких огромных сооружений, то что-то определенно не так с их самооценкой. Всякий раз, с самого его детства, когда они с матерью переселялись в какой-нибудь новый город, полный старых землянок с покосившимися деревянными заборами, там непременно стоял внушительных размеров храм, возведенный совсем недавно, словно воткнутый посреди гармоничного пейзажа невидимой рукой. И всякий раз эта находка лишь возбуждала внутри него неприятие, давно ставшее чем-то разумеющимся, когда речь заходила о новых богах с их непомерной жаждой заставить людей поклоняться. Жаждой, отчего-то транслируемой самими людьми, но никак не богами, отказывавшимися явиться тем, от кого они требовали поклонения.

Тим вошел в храм, внутреннее пространство которого уже было слабо освещено масляными лампами, прикрепленными к массивным колонам. Тени внутри угрожающе колыхались при каждом новом врывавшимся внутрь огромного помещения порыве ветра, усугубляя и без того не самую приятную атмосферу. Он снова поймал себя на мысли, что абсолютно все, начиная с внешнего вида чужеродного храма, заканчивая его внутренним убранством и атмосферой, все это способствовало и было направлено только на то, чтобы внушить посетителю трепет, заставить его ощутить собственную незначительность, даже ничтожность. Именно поэтому он так не любил приходить сюда и всячески избегал подобных мест. Атмосфера давила на свободолюбивый юношеский дух со страшной силой, и лишь разжигало такое легко воспламеняемое внутреннее отрицание. Он не останавливаясь прошел к алтарю, стараясь не смотреть на немногочисленных служителей, занятых своими обычными идолопоклонническими делами, после чего зашел за массивный черный монолит, знаменовавший собой тяжесть воли Теоса, вездесущего нового бога, и, открыв небольшую дверь, оказался в узком коридоре. Навстречу ему медленно двигалась, шурша по каменным плитам пола подолом своей не по размеру длинной черной мантии, сгорбленная маленькая женщина. При виде возникшего перед ней молодого человека, она замерла и озадаченно оглянулась в поисках спасения, после чего, собравшись с силами, вернула на свое морщинистое лицо подобающий ее высокой особе важный вид и, подняв тонкие брови, гордо задрала подбородок.

– Ты? – с плохо скрываемой неприязнью в голосе проскрипела она.

– Я, – сухо ответил молодой человек, едва заметно поклонившись, отдавая дань ненавистным традициям.

– Тебе нельзя тут находиться, – сказала она скрипучим голосом, стараясь не смотреть Тиму в глаза, – что ты тут делаешь?

– Я пришел к сестре. Мне нельзя посещать ее?

– Она тебе не сестра.

– Конечно сестра, мать, – тихо ответил Тим, улыбнувшись, – ты это знаешь. Мы уже обсуждали это прежде.

– Обсуждали, – кивнула женщина, все не опуская надменно поднятые брови, – и, я думала, что ты меня понял в тот раз.

– А я думал, что ты поняла меня. Выходит, мы оба ошиблись в своих заключениях. Я это с легкостью признаю. А ты, мать? Ты способна признать свои заблуждения?

– Ты смеешь дерзить мне? – ее мутные глаза расширились, а брови, казалось, поднялись еще выше на лоб, хотя, вроде бы, это было невозможно, – ублюдок!

Тим снова улыбнулся и склонил голову на бок.

– Ну вот. Ты так предсказуема в своих деяниях, мать. Минуты не прошло, а твое богобоязненное нутро вырвалось наружу, – он поднял перед собой указательный палец и втянул носом теплый воздух мрачного коридора, пропитанный благовоньями, – ну да, с характерным запахом. Но я восхищаюсь твоей смелостью. Даже сейчас, когда нас никто не слышит, ты продолжаешь играть эту свою роль. И, не знай я тебя и твоих сестер, то и впрямь мог бы подумать, что ты совсем меня не боишься. Похвально.

– Мне не нужна твоя похвала. Я и так позволила приходить сюда твоей нечестивой матери, храня ее грязный секрет…

– И конечно же ты поступила так только из-за своей хваленной человечности и безмерной доброты, верно?

– Убирайся отсюда!

– Ну-ну-ну, мать, – он сложил ладони у груди и покорно поклонился, – я пришел к сестре, и не уйду отсюда, пока не увижу ее. И ты ничего не сможешь с этим поделать. Покажи мне дверь, за которой она лежит, и можешь и дальше заниматься своими… ну чем там ты обычно занимаешься.

Ее старческое лицо искривилось в гневе, через маску которого отчетливо проступил животный страх. Она хотела так много сказать, излить все гадости, на которые был способен ее идолопоклоннический язык, но с превеликим трудом сдержалась. Страх все-таки взял верх в этой борьбе нахлынувших эмоций. Иначе и не могло быть. Она с трудом поборола новый позыв сквернословия, после чего ткнула большим пальцем через плечо в направлении закрытой двери в правой стены тесного коридора.

– Она там, – с нескрываемым отвращением в голосе сказала старуха, отчаянно старавшаяся не встречаться со стоявшим напротив человеком взглядами, – я вернусь через пять минут. К этому времени, чтобы следа твоего тут не было, понял?

– Спасибо тебе, мать, – ответил Тим, снова поклонившись, – этого времени мне с лихвой хватит. И, надеюсь, ты помолишься за меня Артузе. Попроси ее разогнать ветра, чтобы те сдули с меня зловоние от этого места, когда я его покину.

– Проклятый богохульник! – воскликнула женщина, инстинктивно прикрывая уши, – не смей упоминать имена старых богов в этом священном месте!

– Ну-ну, тише, мать. Не нужно так нервничать. Побереги свое шаткое здоровье. Ведь ты так стара, что, наверняка, для тебя старые боги успели побыть вполне молодыми. Скажи, им ты молилась так же неистово, как сейчас молишься новому? Эта новая обувь пришлась тебе по размеру?

– Ублюдок! Выродок!

Она будто билась в истерике, не убирая ладони от собственных ушей, словно это могло защитить ее от произносимых ненавистным собеседником слов.

– Да, мать. Да. Давай. Выпусти наружу свое нутро. То, что ты так надежно заперла в чертогах своей светлой и чистой души.

– Будь ты проклят! Ты и все твое уродское семейство!

– Непременно, мать. Будь уверена, что так и будет, – кивнул в ответ Тим, широко улыбаясь, – пусть боги, если они когда-нибудь решат заглянуть в это уродливое здание, услышат то, какие проклятия ты извергаешь, прикрываясь их именем. И пусть богиня справедливости Азура…

– Прекрати! Немедленно заткнись, ублюдок! Никаких старых богов в этих стенах!

– …рассудит, может ли почтенная мать и дальше служить своим мнимым идолам. Дыши, мать. Не забывай дышать.

Она, казалось, исчерпала свой бездонный лимит озлобленности и устало опустила плечи, все еще по инерции ища подходящие оскорбления, для того, чтобы излить их на стоящего напротив молодого человека.

– Пошла прочь, старая дрянь, – все так же улыбаясь, сказал Тим, мотнув головой в сторону выхода.

Не промолвив больше ни слова, настоятельница прошла мимо него, постаравшись как можно сильнее оттолкнуть его плечом, но лишь ударилась о него и сама отпрянула к противоположной стене, не замедляя свой ход. Тим проводил ее взглядом и довольно вздохнул. Он давно надеялся на эту встречу, и надежды сполна оправдались. Единственное, о чем он жалел, так это о том, что не было свидетелей. И о том, что не сможет рассказать об этом содержательном разговоре матери, которая непременно придет в ярость от услышанного. Он прошел к двери, снимая на ходу плащ. Внутри было еще темнее. На массивном каменном постаменте в самом центре тесной комнатки неподвижно лежала маленькая девочка. Вокруг нее, по всему постаменту были расставлены небольшие горевшие свечи и посуда с благовонными маслами. Тим подошел к камню и, склонившись над девочкой, приблизил ухо к ее маленькому аккуратному носу. Выждав несколько секунд, он осторожно приложил ладонь к ее лбу. Тот был холодным и сухим.