Текст книги "Великие оригиналы и чудаки"

Дракула

Он стал одним из популярных героев готических фантасмагорий и «ужастиков». Фильмы о вампирах воссоздают замок Дракулы – утонченно-кровожадного мертвеца, оживляемого постоянными крововозлияниями и оберегающего себя от смертоносных для него солнечных лучей.

Шутка сказать: правитель, питающийся кровью своих жертв!

О нем не следовало бы упоминать, если бы у столь зловещего образа не был реальный прототип по имени Влад (1431–1476) – князь валашский, принадлежавший к царскому роду Дракулов (от румынского слова, означающего «Дракон», изображение которого красовалось на их фамильном гербе). Правда, не совсем ясно, был он III, IV или даже V: у разных авторов он выступает под разными «номерами».

Он стал румынским национальным героем после того, как отстоял независимость своего княжества от нападений венгров и османских турок. Возможно, именно это обстоятельство стало причиной появления ужасных преданий, связанных с ним.

В юности ему довелось побывать в турецком плену. Там он увидел одну из наиболее мучительных казней: осужденного насаживают на заостренное древко, которое постепенно проникает внутрь тела, разрывая органы. Этот способ расправляться со взятыми в плен врагами он «принял на вооружение», получив прозвище «Цепеш» («Сажающий на кол» или «Протыкатель»).

Было ли это проявлением его злодейской натуры, которая наслаждалась лицезрением страшных конвульсий погибающих людей? Судя по некоторым описаниям, так оно и было. Американские авторы Б. Джонс и Н. Блэндфорд пишут:

«Его способность изобретать все новые и новые мучительные способы умерщвления людей была поистине ужасающей. Однажды он обедал в окружении большого количества своих медленно умирающих жертв. Одному из гостей сделалось дурно от зловония, и он имел неосторожность пожаловаться на это графу, который приказал посадить брезгливого гостя на кол, “чтобы он оказался над неприятным запахом”.

Двадцать лет своей жизни Влад провел в одной из венгерских тюрем. Не имея возможности мучить людей, он проводил долгие одинокие часы в застенках, издеваясь над животными…

Влад заставлял жен есть зажаренные тела своих мужей, а родителей съедать детей. Все его выходки были не просто следствием жестокого нрава. Цепеш был садистом, получавшим извращенное удовольствие от своих действий. Его привычка пить кровь своих жертв сделала его прототипом для создания образа графа Дракулы».

Интересно бы знать, каких животных мучил он в застенках? Клопов, блох, тараканов, крыс? Мучительная загадка… Как водится у данных авторов, они охотно пересказывают даже весьма сомнительные байки, а то и очевидную ложь.

Не гнушаются они и правдой. С удивлением констатируют: «И тем не менее в своей собственной стране Влад Пятый (у них он выступает под этим номером. – Р. Б.) считается героем, блестящим генералом, решившим положить конец десятилетиям междоусобных войн и дать отпор туркам, постоянно угрожавшим его границам». Но тут же добавляют: «Когда турки взмолились о мире, Влад пригласил к себе парламентеров и прибил им одежду к телу короткими гвоздями, чтобы агония длилась подольше».

Остается только руками развести. Можно подумать, что крохотная Валахия грозила захватить турецкую империю, и только мольбы ее правителей, да прибитая к телам одежда турецких парламентеров спасли их от полного поражения. И какое у авторов изощренное воображение: они полагают, что короткими гвоздями можно прибить одежду к живому телу, после чего начинается долгая агония.

Другой источник сообщает нечто похожее. Когда турецкие посланники осмелились не снять при нем свои головные уборы, он приказал прибить тюрбаны гвоздями к головам. Такая версия выглядит более правдоподобной, хотя и она вызывает сомнения. Не исключено, что Влад лишь пригрозил так поступить с турками.

И еще. Оказывается, в 1448 году Влада возвели на валахский трон. Однако вскоре он почему-то укрылся в монастыре, пробыв там 8 лет. В конце жизни он провел 12 лет в венгерской тюрьме. Правда, и в этой работе Владу III (так у автора) приписаны необъяснимые зверства: «Однажды он без всяких причин напал на свой же ни в чем неповинный город и умертвил под пытками 10 000 подданных». Или: «в день св. Варфоломея в одном из городов Трансильвании было посажено на кол 30 000 человек». Странное, если не сказать невероятное, развлечение для крещеного князя.

Трудно судить о реальном Дракуле. Был ли он изощренным злодеем? Совершал ли страшные казни? По всей вероятности, да. В те времена это было общепринято. Но умерщвлял ли он своих безвинных подданных? Такой безумный правитель подорвет экономику своего государства и возбудит против себя всех подчиненных, ибо каждый понимает, что ему в любой момент грозит расправа безо всякого повода.

Тех, кто читал о чудовищных злодействах турецких захватчиков, не удивит отношение Влада к ним. Одна жестокость порождает в ответ другую. Таким было средство устрашения врагов. Страшные рассказы о кровожадном, беспощадном, жестоком Дракуле могли распространять не только его противники, но и сторонники – чтобы врагам неповадно было вторгаться в пределы отечества.

Достаточно корректно сказано о нем в «Хронике человечества»: «Влад IV Цепеш, известный, с одной стороны, тем, что сумел отстоять автономный статус Валахии в борьбе с венграми и особенно османскими турками, а с другой – необычайной жестокостью, стал в новое время героем легенды, изображающей его вампиром».

Петр Великий

Поэт-философ Максимилиан Волошин в поэме «Россия» высказал неожиданную мысль:

 
Великий Петр был первый большевик,
Замысливший Россию перебросить,
Склонениям и нравам вопреки,
За сотни лет, к ее грядущим далям.
 

Да, царь Петр Алексеевич первым осуществил революционный переворот не только в экономике, но и в государственном устройстве, общественных отношениях и даже – в общественном сознании, народных традициях. В этом он был, пожалуй, подстать древнеегипетскому фараону Эхнатону.

На характере и деяниях царей заметно сказываются государственные события, на фоне которых протекает их детство и юность. Ведь детские годы, скажем, Ивана Грозного, безусловно отразились на его поведении как самодержца, ненависти к боярам, жаждущим власти. То же относится и к Петру I (1672–1725).

У царевича Петра были просторные, светлые, ярко разукрашенные хоромы, хитроумные игрушки; он постоянно играл со сверстниками. Не тогда ли пробудился у него интерес к технике, военному делу, к пушкам и кораблям? Брали его на театральные представления и праздники. Возможно, шумные потехи тоже запечатлелись в сознании малыша, определив его тягу к развлечениям (порой грубым, а то и безобразным, хмельным).

Его отец, Алексей Михайлович, умер в январе 1676 года. Корона перешла к болезненному царевичу Федору Алексеевичу. Реальной властью пользовались приближенные к нему бояре. Вдовствующая царица и ее сын были оттеснены от престола. С пяти лет Петра начали обучать грамоте. Систематического образования он не получил.

На похоронах Федора Алексеевича в апреле 1682 года знать целовала руки наследникам: Ивану, сыну от первой жены Алексея Михайловича, болезненной Марии Милославской, и Петру, сыну Натальи Нарышкиной.

Вскоре взбунтовались стрельцы и ворвались в Кремль, крича: «Нарышкины задушили царевича Ивана!» Царица Наталья вывела на Красное крыльцо двух царевичей. Но разбушевавшейся толпе требовались жертвы. На глазах малолетнего Петра стрельцы учинили зверскую расправу над боярами, среди которых были наставники царевича. Эти события запомнил Петр навсегда. Почти все его родственники Нарышкины и их приближенные были убиты или сосланы. Обоих царевичей признали царствующими при первенстве Ивана Алексеевича. Правление государством взяла в свои руки царевна Софья.

При живости характера Петр не отличался усидчивостью, а учителя не старались (или не смогли) принудить его к прилежной учебе. Может показаться странным, что такой недоучка в зрелые годы стал реформатором русского общества, поборником наук и просвещения. Но в этом нет ничего удивительного. Прилежные ученики редко бывают смелыми новаторами. Учителя не погасили у Петра искры любознательности – вот что главное.

В Преображенском он велел устроить военный городок. Через Яузу перебросили мосты, возвели фортификационные сооружения с башнями. Появились первые офицеры потешного войска – с навыками настоящих профессионалов. Царевич Петр не сидел, сложа руки, когда другие работали. Он во все вникал, всему обучался; осваивал ремесла каменщика, кузнеца, столяра и плотника, печатное и военное дело, навыки артиллериста. В Оружейной палате Кремля приметил огромный глобус, привезенный голландскими послами в подарок отцу. Велел его починить и по нему изучал географию.

Узнал он от князя Долгорукого, что есть инструмент, позволяющий узнавать расстояние, не сходя с места. Долгорукий по его просьбе привез из Франции астролябию. Царевич пожелал научиться ею пользоваться. Пришлось под руководством иностранного преподавателя пройти курс арифметики и геометрии. Теперь он умел, в частности, вычислять траекторию брошенной из мортиры бомбы.

С потешного ботика начался вовсе не потешный могучий российский флот. Речка Яуза оказалась мала даже для небольшого бота. Измайловский Просяной пруд, где продолжили испытания, – тоже. Следующей акваторией стало Переславское озеро. И Кубенское озеро показалось ему невеликим и мелким. «Того ради, – вспоминал позже Петр, – уже положил намерение прямо видеть море».

Желая остепенить семнадцатилетнего сына, царица Наталья Кирилловна женила его на красавице-боярыне Евдокии Лопухиной. Однако Петра больше жены привлекали корабли, построенные на Переславском озере. В письме оттуда матери он о жене и не вспоминает. Сообщает о делах, называя себя: «Сынишка твой, в работе пребывающий, Петрушка».

Летом 1689 года пустили слух, будто готовится убийство царя Ивана и царевны Софьи. Командир стрельцов Шакловитый призвал вооруженные отряды в Кремль и на Лубянку. Большинство стрельцов отказалось бунтовать. Двое из них добравшись в Преображенское к Петру, предупредили его об опасности. Петр в ужасе бросился в конюшню босой, в одной сорочке, вскочил на коня и умчался в лес. Придя в себя, отправился в Троицкую лавру, туда стали стягиваться верные ему бояре, стрельцы и потешные отряды. А когда явились служивые иноземцы, стало ясно, что дело Софьи проиграно; ее отправили в Новодевичий монастырь.

…О Петре I написано очень много исследований и художественных сочинений. Кому-то он представляется самодуром, насильно перестроившим Россию на западный лад. Чаще его восхваляют как великого реформатора и государя, сделавшего нашу страну мировой державой и заложившего в ней основы просвещения. Одни его считают спасителем России, другие – губителем. В народе был слух, что царь – антихрист. И не удивительно. Вот как описывал Алексей Толстой одно из развлечений Петра Алексеевича.

«Растянувшись по всей улице, медленно ехали телеги на свиньях – по шести штук; сани на коровах, обмазанных дёгтем, обваленных перьями; низенькие одноколки на козах, на собаках. В санях, телегах сидели люди в лыковых шляпах, в шубах из мочальных кулей, в соломенных сапогах… На иных были кафтаны из пёстрых лоскутов, с кошачьими хвостами и лапами.

Щелкали кнуты, свиньи визжали, собаки лаяли, наряженные люди мяукали, блеяли, – красномордые, все пьяные. Посреди поезда пегие клячи с банными вениками на шеях везли золотую царскую карету. Сквозь стекла было видно: впереди сидел молодой поп Битка, Петров собутыльник… Он спал, уронив голову. На заднем месте – развалились двое: большеносый мужчина в дорогой шубе и в колпаке с павлиньими перьями и – рядом – кругленькая жирненькая женщина, накрашенная, насурмлённая, увешанная серьгами, соболями, в руках – штоф. Это был Яков Тургенев – новый царский шут из Софьиных бывших стольников, променявший опалу на колпак, и – баба Шушера, дьячкова вдова. Третьего дня Тургенева с Шушерой повенчали и без отдыху возили по гостям.

За каретой шли оба короля – Ромодановский и Бутурлин и между ними – князь-папа «Святейший кир Ианикита прешпургский» – в жестяной митре, красной мантии и с двумя в крест сложенными трубками в руке. Далее кучей шли бояре и окольничие из обоих кремлевских дворов. Узнавали Шереметьевых, Трубецких, Долгоруких, Зиновьева, Боборыкина… Срамоты такой от сотворения Москвы не было…

За боярами везли на колесах корабль, вьюжный ветер покачивал его мачты. Впереди лошадей шел Пётр в бомбардирском кафтане. Выпятив челюсть, ворочая круглыми глазами на людей, бил в барабан… На корабле стояли, одетые голландскими матросами, – Лефорт, Гордон, усатый Памбург, Тиммарман… Они смеялись, посматривая сверху, дымили трубками, притопывая на морозе».

Петр был человеком крайностей, вспыльчивым, страстным и противоречивым. Оставаясь самодержцем, бывал и шкипером, и бомбардиром Петром Алексеевым. Возглавил русскую армию в Азовских походах. В Северной войне со шведами сначала потерпел сокрушительное поражение под Нарвой, но затем, извлекая опыт из неудач, наголову разбил армию Карла XII под Полтавой в 1709 году.

Государственный гений Петра I проявился и в том, что он упорно, преодолевая огромные трудности, превращал Россию в морскую державу, имеющую выход и в северные, и в южные моря. В 1703 году основал Санкт-Петербург. Победоносно завершив Северную войну, присоединил к России прибалтийские земли с городами Ригой и Ревелем (Таллинном). В октябре 1721 года была провозглашена Российская империя; Сенат присвоил Петру Алексеевичу титулы Великого, императора и Отца Отечества.

Перенимая у наиболее развитых стран Западной Европы то лучшее, что было полезно России, Петр I едва ли не первый выступил против «стиляг». В 1709 году издал указ: «Нами замечено, что на Невской перспективе в ассамблеях недоросли отцов именитых в нарушение этикета и регламенту штиля в гишпанских камзолах с мишурой щеголяют предерзко. Господину полицмейстеру Санкт-Петербурга указую впредь оных щеголей с рвением великим вылавливать, сводить в Литейную часть и бить кнутом, пока от гишпанских панталонов зело похабный вид не окажется. На звание и именитость не взирать, также и на вопли наказуемых».

Петр I поощрял развитие заводов и мануфактур, провел административную реформу и укрепил чиновничество, подчинил церковь государству. Тяготы войн и преобразований тяжким бременем легли на крестьян. Но, как верно отметил историк С. М. Соловьев, «великий человек не может делать ничего не по мере сил и потребностей народных; если увлечется как человек, сделает иначе, погибнет дело его, если перейдет меру сил народных – дело в это время не устоит, им отстранится, или подвергнется ограничениям, но если оно согласно с дальнейшим развитием народа и с его пользой, то служит примером для будущего… Великий человек не может ничего сделать без народа… Только великие народы могут иметь великих людей». По его словам, Петр I «завещал нам науку и труд».

Результаты бурной деятельности Петра Великого оказались плодотворными еще и потому, что преемники, в частности рассудительная и деловитая Екатерина II, подхватили и развили его начинания. «Великим счастьем русского народа, – писал В. И. Вернадский, – было то, что в эпоху перестройки своей культуры на европейский лад он не только имел государственного человека типа Петра I, но и научного гения в лице Ломоносова».

…Выдающиеся личности не возникают в результате счастливых и случайных генетических комбинаций. Такие люди появляются, когда есть в них насущная потребность, когда народ и общество дозрели – как плодотворная почва – до того, чтобы вырастали именно гении, а не ловкие и прожорливые сорняки.

Шуты

Шут в силу своей профессии должен демонстрировать свое решительное отличие от окружающих. Он имеет возможность высказываться буквально как бог на душу положит: прикидывается дураком (или таковым является).

Шуты подчас дошучивались до больших неприятностей. Нешуточное это дело – пребывать шутом при абсолютном монархе. Своими словами и ужимками народ веселишь, да как бы не заиграться. Если ты не дурак, а таковым прикидываешься, приходится быть особенно умным, увертливым, двусмысленным, пользуясь предоставленной свободой весьма умело.

Эпиктет

Эпиктет (ок. 50–125 гг.) по отношению к жизненным благам был подобен Диогену. Не удивительно: он родился рабом. Из Малой Азии его привезли в Рим. Его купил телохранитель Нерона. Говорят, Эпиктет, когда хозяин бил его палкой по ноге, сказал:

– Ты вот-вот ее сломаешь.

Так и случилось. Философ (оставшийся хромым на всю жизнь), не теряя самообладания, заметил:

– Я ведь тебя предупредил.

Эпитект, получивший свободу после казни его хозяина как пособника Нерона, ничего не писал. Мысли его изложил современник Марка Антония Флавий Арриан.

Высказывание Эпиктета «людей мучают не вещи, а представления о них» заставляет вспомнить труд Артура Шопенгауэра «Мир как воля и представление». Кто не знает слова Шекспира: «Мир – театр, а люди в нем актеры». Но задолго до этого Эпиктет сказал: «Подумай о том, что ты являешься актером в драме и должен играть роль, предназначенную тебе поэтом, будь она велика или мала… Твое дело – хорошо исполнить возложенную на тебя роль; выбор же роли – дело другого».

Свободу, а вовсе не богатство или власть он считал высшей ценностью. Человека считал главным вершителем собственной судьбы: «Состояние и свойство невежды есть никогда от себя самого не ожидать себе ни пользы, ни вреда, но всегда от внешних вещей. Состояние и свойство Философа есть всякой пользы и всякого вреда ожидать только от самого себя».

Каждому следует иметь в виду простую, но тем более верную его мысль: «Если бы тебя усыновил царь, твое высокомерие не знало бы пределов. Почему же ты не гордишься сознанием, что ты – сын божий?»

Одно из любимых высказываний Эпиктета, учившего словом и своим примером: «Терпи и воздерживайся».

Иван Балакирев

Иван Балакирев, шут Петра I, был сыном бедного дворянина. В отличие от многих представителей его профессии, он не рядился в потешные наряды и даже не притворялся дураком. Сначала он по протекции камергера Монса стал камер-лакеем императрицы Екатерины I. Выведывал придворные сплетни и новости, сообщал ей. Царю он нравился за остроумие. По той же причине случалось Балакиреву опасаться за свою неприкосновенность.

Как-то решил царь узнать у шута, что говорят в народе о строительстве новой столицы – Санкт-Петербурга. И услышал:

– Царь-государь, народ говорит: с одной стороны море, с другой – горе, с третьей мох, с четвертой – ох!

Говорят, разгневанный Петр, схватив свою трость, стал охаживать шута, приговаривая: «Вот тебе море, вот тебе горе, вот тебе мох, а вот еще и ох!»

Было так или не было, а в народе действительно так говорили. А то и добавляли, что воздвигают город на крестьянских костях. В другой раз, вроде бы, Петр поинтересовался:

– А правду ли говорят при дворе, что ты дурак?

– Слухам не верь, Петр Алексеевич. Всякое говорят. Они и тебя называют умным, но кто же этому поверит.

Рассердился царь. Бить наглеца не стал, а приказал:

– Вон с глаз моих и с земли русской!

Пришлось Балакиреву спешно покинуть столицу. Пересек он шведскую границу. За малую плату пограничная стража позволила ему насыпать мешок местной земли и удостоверила, что она – шведская. На этом мешке и вернулся Балакирев в Санкт-Петербург.

Стал он разъезжать таким образом по городу, пока его не встретил Петр.

– Ну, теперь пеняй на себя, коли ослушался моего приказа, – сказал император.

– Не извольте гневаться, ваше величество! – отвечал шут. – Я на шведской земле нахожусь. – И указал на мешок.

Другая байка. Петр I поручил Меншикову какое-то дело. А тот, не желая им заниматься, стал возражать. Решение отложили на следующий день. И когда снова Меншиков начал спорить с царем, появился Балакирев. В одной руке он держал курицу, в другой решето с яйцами.

– Прости, царь-государь, послушай челобитную от сей важной птицы…

Он произнес жалобу курицы на яйца, которые поучают ее. А потому за оное ослушание она просит государя сделать из них добрую яичницу.

– Справедлива ли жалоба? – улыбаясь, спросил Петр присутствующих.

Все со смехом ответили утвердительно, прекрасно поняв намек, лишь Меншиков насупился. Ему-то и поручил царь приготовить яичницу.

Говорят, что после войны с Персией, в которой участвовал Балакирев, Меньшиков при других вельможах спросил его:

– Ты, дурак, в Персии побывал, а какой у персиян язык, не знаешь.

– А вот и знаю, – ответил Балакирев.

– Ну, и какой же?

– А вот такой, как у тебя и у меня, – и шут показал ему язык.

Когда на обеде у князя Меншикова гости хвалили обилие и достоинства подаваемых вин, Балакирев отозвался:

– У Данилыча всегда найдется много вин, чтобы невинным быть.

…Однажды Балакирев упал в ноги царю:

– Воля твоя, Алексеич, хватит мне быть шутом. Перемени мне это звание на другое.

– Да какое же? Дурака? Чай, хуже будет.

– Назови меня царем мух, да выдай такой указ.

Петр исполнил его просьбу. И вот на застолье, где присутствовали знатные господа, Балакирев, с важным видом гулявший по зале с хлопушкой, колотя мух, подкрался к заведующему дворцовым хозяйством, отменному казнокраду, и хлопнул его по лысине.

– Ты что делаешь? – вскричал Петр.

– Не извольте беспокоиться, ваше величество, – отвечал царь мух. – Одна из моих подданных крала твои царские запасы, вот я ее и наказал.

Придворный, обиженный шуткой Балакирева, как-то сказал ему:

– Тебе люди, как скоту какому-нибудь, дивятся.

– Неправда, – ответил он. – Даже подобные тебе скоты удивляются мне как человеку.

О шуте Балакиреве немало сохранилось анекдотов. Трудно сказать, насколько они правдивы. Известно только, что в 1724 году он был арестован вместе с Монсом за «разные плутовства», бит батогами и сослан. Вернули его ко двору при императрице Анне Иоанновне, любившей шутовство.

…Фаворит императрицы Бирон ввел новые налоги, вызвавшие ропот в народе. В правительстве стали обсуждать вопрос, не применить ли к недовольным телесные наказания. Балакирев возразил:

– Нельзя на это гневаться. Надобно же и народу иметь какое-то утешение за свои деньги.