Текст книги "Орден: Тевтонский крест. Тайный рыцарь. Крестовый дранг (сборник)"

– А что с именем?

Аделаида вздохнула:

– Отец ведь тоже любил не свою законную жену, а княжну Агделайду – сестру покойного нынче князя Силезии Генриха Бородатого. И она любила Лешко. Даже, по слухам, встречалась с ним тайком пару раз. Только ее отец Болеслав Высокий не пожелал выдать единственную дочь за молодого краковского князя: враждовал он тогда с Малой Польшей. Так в память о той любви Лешко Белый и назвал меня Агделайдой. Конечно, мамочке это не понравилось.

Бурцев встряхнул головой. Он вконец запутался в переплетениях родословных и адюльтерах. А Аделаида не умолкала:

– Мою участь Конрад и Грымыслава предрешили три года назад. Уже тогда меня пророчили в жены сыну Конрада – моему кузену Казимиру, князю Куявскому. К счастью, сам Казимир тогда не горел желанием связывать свою жизнь со мной. Он в то время увлекся дочерью Генриха Благочестивого и внучкой Генриха Бородатого Констанцией Силезской. Увлекся настолько, что пытался к ней свататься против воли отца.

Конрада жутко взбесил тот поступок Казимира. В ярости он даже повесил Яна Чаплю – наставника своего своенравного сына, который выполнял функции посредника между Казимиром и Констанцией. Свой гнев Конрад впоследствии объяснял нежеланием потворствовать кровосмесительному браку, поскольку Казимир состоял с Констанцией в четвертой степени родства. Однако истинная причина заключалась в другом: по замыслу родителя, Казимир должен был жениться на мне. А я, между прочим, прихожусь ему двоюродной сестрой. Но это обстоятельство ничуть не смущает Конрада. И я догадываюсь, почему. Если у меня и Казимира родится наследник, Конраду Мазовецкому больше не потребуется опекунство над Болеславом, которое рано или поздно должно закончиться. Брат тогда может, к примеру, умереть от внезапной «хвори», а внук Конрада унаследует Малую Польшу.

– Слушай, а почему бы Конраду просто не взять в жены твою мать и самому не родить наследника?

– Я же говорила – Конрад уже женат. На Агафии Черниговской. И портить отношения с ее родственниками он не желает. К тому же мазовецкий князь и Грымыслава уже слишком стары, чтобы заводить наследников. Вот и мечтают повязать брачными узами меня и Казимира.

Глава 20

– Погоди-ка, княжна, – перебил Бурцев. – Ты ведь и сейчас на невесту не больно-то тянешь: возрастом не вышла, а раньше вообще ребенком была. О каком браке может идти речь? Этак и под статью попасть можно за совращение малолетних. Или у вас здесь совсем дикие законы?

Княжна гордо вскинула голову:

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, русич. Для династических браков – возраст не помеха. Моя сестра Саломея была повенчана с восьмилетним королевичем Кальманом, когда ей исполнилось три года…

Бурцев присвистнул.

– А брат мой Болеслав женился четыре года назад. Ему было тринадцать, невесте же – Кунигунде или, как ее называют в народе, Кинге Венгерской – всего пять лет.

– Свадьбу твоего брата тоже устроил Конрад?

– Нет, здесь мазовецкий князь оплошал. Если бы у Конрада была дочь, он непременно выдал бы ее за Болеслава. Но Бог не дал ему дочерей. Этот брак организовали венгры, уже породненные с родом Лешко Белого через Саломею и тоже рассчитывающие усилить влияние на Краковский стол. Венгерские послы принудили Конрада отпустить Болеслава на встречу с соскучившейся сестрой. Брата, правда, сопровождал сильный отряд мазовецких рыцарей, однако разговор Болеслава и Саломеи проходил наедине. Уж не знаю, что они там обсуждали, но к великому неудовольствию Конрада, Болеслав заявил о намерении жениться на Кунигунде – дочери венгерского короля Белы. Дипломатия венгров, подкрепленная появлением их несокрушимой конницы на границе с Малопольским княжеством, вынудила Конрада дать согласие на брак.

– Бедняга твой брат, – посочувствовал Бурцев. – Еще один марьяж без любви…

– А вот тут ты ошибаешься, Вацлав, – с доброй улыбкой покачала головой Аделаида. – Болеслав и Кунигунда как нельзя лучше подошли друг другу. Их детская дружба уже переросла в нечто большее. Так что я искренне рада за брата – ему досталась достойная супруга. Уже сейчас о Кинге Венгерской рассказывают легенды. Говорят, что, едва появившись на свет, она сразу же восславила Богоматерь. Да-да, не смейся, Вацлав, родившаяся Кунигунда так и сказала: «Да здравствует царица небес!» А потом, как и положено новорожденным, не произносила ни слова, пока не научилась говорить. Еще рассказывают, будто перед свадьбой с Болеславом Кинга опустила свое обручальное кольцо в венгерскую соляную шахту Марамуреша и пожелала, чтобы такая же чистая белая соль появилась на ее новой родине в Польше. Позднее соляные залежи действительно переместились под землей из Венгрии чуть ли не к самому Кракову – в Величку. Кинга показала слугам, где нужно рыть шурфы, и через некоторое время там обнаружили соль. Причем в первой же отколотой соляной глыбе нашлось и кольцо Кинги. Подобные чудеса, Вацлав, Господь не творит зря. Это добрый знак: браку Болеслава и Кунигунды благоволят Небеса.

– Честно говоря, верится с трудом. Но как бы то ни было, Конрад теперь может грызть себе локти. Ведь законным наследником Краковского престола станет сын твоего брата и этой венгерки Кунигунды, не так ли?

Аделаида помрачнела:

– Боюсь, что наследника не будет.

– Ну, не сразу, конечно. Сейчас-то ваша Кинга Венгерская еще ребенок, заводить детей рановато. Но со временем…

– Ты не понял меня, Вацлав. Наследника не будет вообще.

– Бесплодие? – Бурцев уже пожалел, что затронул столь деликатную тему.

– Нет. Дело в другом. Болеслав и Кинга хоть и юны годами, но набожнее многих старцев. Они мало интересуются земными делами и бренной жизнью, проводя почти все свое время в постах и молитвах. По сравнению с ними я – величайшая из грешниц.

– Ну, посты, ну, молитвы, – не понял Бурцев, – и что с того?

– А то, что их стремлением к праведной жизни воспользовался Конрад. Да, он не препятствовал этому браку, но, вернув Болеслава и Кингу в Краков, подослал к ним красноязычных немецких духовников. Долгими беседами и посулами вечной жизни они заставили брата и его жену дать клятву перед святым крестом.

– Клятву?

– Брат и его жена поклялись блюсти обет целомудрия. Отныне их помыслы чисты. Оба думают лишь об обретении Царствия Небесного. И… – По лицу Аделаиды разлилась краска стыда. – Семя Болеслава никогда не попадет в лоно Кинги.

– Чушь! Сейчас они неразумные дети, готовы поклясться чем угодно и в чем угодно. Но позже, когда заиграют гормоны…

– В их чистых душах и светлых головах будут вечно играть лишь церковные гимны, – не то с жалостью, не то с завистью проговорила Аделаида. – Такие клятвы преступать нельзя. Болеслава уже сейчас люди называют Стыдливым. А Кингу – Благочестивой. И это на всю жизнь[4]4
  Болеслав Стыдливый и Кунигунда Благочестивая прожили вместе 40 лет и действительно не оставили потомства. Позже Кунигунда Благочестивая была причислена к лику святых.


[Закрыть].

– Так, – начал рассуждать Бурцев. – Саломея замужем за венгерским королевичем, у Болеслава никогда не будет ни сына, ни дочери. Остаешься ты, Аделаида. Выходит, твой ребенок станет основным претендентом на Малопольское княжество. Значит, ты у нас совсем не простая княжна. Прямо-таки золотая.

– Вот именно! Конрад это прекрасно понимает. Да и венгры тоже спешно подыскивают мне жениха. Но у меня нет никакого желания отдавать им в качестве приданого вотчину отца. И уж тем более я не соглашусь присоединить Малую Польшу к дядиной Мазовии и к Куявии его сына Казимира.

– Погоди-ка. Ты же сказала, что Казимир без ума от Констанции Силезской.

– Любовь в развратном сердце Казимира – гость мимолетный, Вацлав, – горько вздохнула княжна. – Он непостоянен в своих чувствах. Да, пока я была сопливой девчонкой, куявский князь предпочитал обольстительную Констанцию. Но время идет. А время – враг уже расцветшей красоты. Казимир охладел к своей прежней возлюбленной. Да и уговоры старика-отца не проходят бесследно. Когда мне исполнилось шестнадцать, Казимир приезжал в Краков вместе с Конрадом. Думаю, это были смотрины. О, знал бы ты, как куявский князь пожирал меня глазами!

Аделаида скрипнула зубами, видимо, вспоминая тот неприятный визит.

– Думаю теперь Казимир только и мечтает о том, как бы уложить меня на свое ложе.

– А тебя эта перспектива не устраивает?

– Я впадаю в бешенство, едва подумаю об этом! Выходить замуж за сына того, кто причастен к убийству моего отца?! Выходить замуж за собственного двоюродного брата?! Выходить замуж за законченного развратника, чтобы через несколько лет оказаться в положении несчастной отверженной Констанции?!

– Ясно, – кивнул Бурцев.

– Да ничего тебе не ясно, русич! – в сердцах вскрикнула Аделаида. – Ты хоть видел это чудовище куявское?! Страшный, лысый, старый! Ему уже лет сорок, наверное. Вот кому я предназначена по воле Конрада и Грымыславы!

– М-да, неравный брак вещь неприятная. Особенно на фоне политических интриг и инцеста. Но все-таки не ошибаешься ли ты, Аделаида? То, что наговорил тебе воевода Клеменс, могло ведь оказаться и… гм… не совсем правдой. Да и Казимир ведь не предлагал тебе пока руки и сердца?

Княжна аж подскочила. Лицо ее пылало от негодования.

– Владислав Клеменс всю жизнь считал ложь тяжким грехом и всегда говорил правду, сколь бы горька она ни была. За это его и ценил отец.

– Аделаида, – мягко произнес Бурцев, снова усаживая разгоряченную собеседницу на шкуры. – Чтобы выдвигать такие серьезные обвинения против близкой родни, все-таки нужны более весомые доказательства, чем свидетельство одного человека.

– А то, что я оказалась здесь одна, – не доказательство?! Люди Конрада вывезли Грымыславу и брата из Кракова перед приходом татар. А меня начали готовить к дороге Казимировы слуги и дружинники. На прощание мать… хотя какая она мне мать… «Увидимся на свадьбе в Куявии, дочка», – заявила она, уезжая. И смеясь в лицо, сказала, что Казимир будет мне хорошим мужем. Лучше чем ей – Лешко. Подумай, Вацлав, какие тебе еще нужны доказательства!

Бурцев подумал. Пожалуй, что и никаких. В очередной раз он от души пожалел эту несчастную девочку с громким титулом. Да уж, не родись княжнивой…

– Значит, Святополк, убивший Лешко Белого, был марионеткой в руках твоей матери, а та в свою очередь выполняла волю Конрада, – подытожил Бурцев. – И сейчас они раскатали губу на тебя…

– Это еще не все! Я не сказала тебе главного, русич. У покровителей убийцы моего отца есть свой покровитель – более могущественный, коварный и дальновидный. Тот, кому сейчас меньше всего выгодно объединение Польши под сильным князем, каким стал Лешко Белый.

– Кого ты имеешь в виду?

Если тут за каждым интриганом стоит еще один интриган и интриганом погоняет, разобраться в хитросплетениях старопольской политики будет весьма непросто.

– Конрада, ландграфа Тюрингии, – голос Аделаиды дрогнул и зазвучал тише. Неужели боится? Больше чем коварную мать, подлого дядюшку и не милого девичьему сердцу двоюродного братца-жениха.

– Еще один Конрад? Тезка твоего дяди? Тоже какой-нибудь князек?

– Магистр ордена германского братства Святой Марии.

– Какого-какого ордена?

– Тевтонского. Тевтоны сейчас – друзья и союзники моего дяди.

Глава 21

Тевтоны?! Опять?! Значит, и здесь они тоже водятся? Хотя где же им еще водиться, как не здесь?! Тринадцатый век – самое раздолье для немецких крестоносцев.

И все-таки диковато: сюда он попал по вине неоскинхэдовской секты – тевтонов двадцать первого столетия… и – пожалуйста! – угодил во времена расцвета настоящего Тевтонского ордена.

– Ну-ка, расскажи об ордене поподробнее, княжна, – попросил Бурцев.

– А чего рассказывать-то? Немецкие рыцари основали его в Святой Земле лет пятьдесят тому назад – во время крестовых походов. Но свои владения в Палестине германцы удержать не смогли. И с тех пор всюду ищут лакомые кусочки. Венгерское королевство уже познало их коварство. Венгры пригласили тевтонов как временных союзников в борьбе с половцами на земли Семиградья, но вскоре орден объявил эту территорию своей собственностью и начал заселять ее немецкими колонистами. Венгры едва-едва изгнали пришлых рыцарей из страны. Тогда предыдущий магистр ордена Герман фон Зальц заключил договор с моим дядей. Конрад Мазовецкий отдал тевтонам всю Хелминскую землю Куявии по-над границей с Пруссией. Казимир Куявский, конечно же, не противился и поддержал волю отца. Взамен орден обязался охранять Мазовецкое и Куявское княжества от набегов пруссов.

– И что, не охраняет?

– Почему же, охраняет. Но куда больше тевтонов интересует расширение своих вновь обретенных владений. Причем расширяют их они не только за счет прусских территорий. Тевтоны уже добились у Конрада и его сына Казимира разрешения на владение Добжиньской землей. По сговору с ними крестоносцы попрали законные права польских рыцарей, имевших в этих краях фамильные лены. Наших панов просто изгнали оттуда, а их замки заняли немцы. Даже орден Добжиньских братьев, созданный самим Конрадом Мазовецким для борьбы с язычниками-пруссами, остался без земель. Многие знатные и благородные добжиньцы после тех событий рассеялись по Польше, словно однощитные странствующие рыцари.

– Вообще-то твоему дяде стоило бы гнать тевтонов прочь по примеру венгров, – заметил Бурцев.

– Да, но князь Конрад слаб и измотан постоянными стычками с пруссами. Дядя больше полагается на могущественного союзника, чем на собственные силы. А сплоченный и хорошо организованный орден Святой Марии сейчас могущественнее иного княжества. За спиной такого покровителя Конраду Мазовецкому живется спокойно. Пока, по крайней мере. Но тевтоны требуют платы. Предоставленных им земель и неслыханных привилегий, которыми пользуются немецкие рыцари в Мазовии и Куявии, христовым братьям уже недостаточно. Они хотят получить влияние над всей Польшей и, подобно гигантскому спруту, повсюду тянут свои щупальца.

– И куда они смогли дотянуться?

– Куявское и Мазовецкое княжества уже находятся под их пятой. В Поморье тевтоны начинают хозяйничать, как у себя дома. Великая Польша, лишенная сильного князя, тоже рада склонить перед ними голову. А у нынешнего правителя Силезии Генриха Благочестивого слишком кроткий нрав. Он не мечтает об объединении Польши, а потому не страшен ордену. К тому же тевтоны обещали Генриху помощь в борьбе с татарами. Своих воинов орден, конечно, пришлет, но вот что он потребует взамен в случае победы?

Бурцев кашлянул, приостанавливая речь увлекшейся княжны:

– А откуда тебе-то столько известно о тайных планах тевтонов? Слишком уж осведомлена ты для своих юных лет. А ведь тевтонские магистры вряд ли вели с тобой доверительные беседы.

– Прежний магистр ордена Герман фон Зальц беседовал с моим отцом. Послы ордена приезжали в Краков незадолго до смерти Лешко Белого. На тех переговорах присутствовал и Владислав Клеменс. Позже опекун мне все рассказал.

– Что – все?

– Тевтонский магистр добивался разрешения поставить на Малопольских землях свои замки. Отец отказался. Заявил, что видит насквозь все тайные помыслы магистра и не даст немцам подмять под себя Польшу. Уезжая, фон Зальц был в ярости. А отец вскоре погиб. Теперь же через опекунство послушного воле ордена Конрада над моим братом Болеславом тевтоны имеют возможность влиять на политику Малопольского княжества. Ну, а если я выйду замуж за Казимира и рожу куявскому князю сына – наследника Краковского престола, орден навеки укрепится в вотчине отца. Вот тогда-то их замки и полезут отовсюду, как грибы после дождя.

– Погоди, но ведь сейчас во главе ордена стоит уже не фон Зальц, – напомнил Бурцев, – а этот, как его… Конрад Тургинский.

– Тюрингский. Да, магистр сменился, но планы ордена остались прежними. Более того, аппетиты тевтонов возросли. Теперь им мало Пруссии и Польши. Ландграф Тюрингии Конрад мечтает о новом крестовом походе. Подготовка к нему уже ведется: до прихода татар при дворах польских князей, европейских монархов и в резиденции папы частенько мелькали черные кресты орденских послов. И за мной, кстати, вместе с Казимировыми воинами в Краков приезжал один такой крестоносец. Наблюдал, все ли пройдет благополучно.

– Значит, те кнехты, что охраняли тебя и твой обоз, были людьми Казимира и тевтонскими прихвостнями?

– Нет. Отряд Казимира перебили дружинники моего опекуна Владислава Клеменса. Видя, что меня увозят силой, воевода напал на куявцев. Жаль, несколько человек сбежали и увезли с собой в Куявию и орденские земли весть о случившемся. Наверное, люди Казимира и посланники Конрада Тюрингского уже ищут меня по всей Польше.

– А опекун твой, воевода Клеменс, что же?

– Первейший долг городского воеводы – защищать город, а к Кракову подступали татары. Опекун не смог отбыть вместе со мной сам, но под охраной своих дружинников и вооруженных кнехтов отправил меня прочь из Малопольских областей. Через земли Силезии я должна была добраться до Великопольского княжества. Там для решающей битвы с татарами собирает войско брат Владислава Клеменса Сулислав. Я не знакома с ним, однако только у него могу сейчас искать защиты и покровительства. Увы, уйти от татар, как тебе известно, моему отряду не удалось. Должно быть, у коней этого поганого племени выросли крылья. От проклятых язычников не спасают расстояния. Как, впрочем, и крепостные стены. Знаешь, сколько городов уже пало под их натиском?

Бурцев не знал.

– Люблин, Завихвост, Сандомир, – скорбным голосом перечисляла Аделаида. – Под Турском полегло малопольское ополчение. Тогда Владислав вывел свою дружину к Хмельнику, чтобы там дать бой язычникам и не допустить татар к Кракову. Сопровождавшие меня дружинники тоже рвались под знамена своего господина. Уповая на милость Божию, я не стала их удерживать. Для защиты от разбойников достаточно кнехтов, а отбиться от татар наш маленький отряд все равно не смог бы. Ну, а потом…

В глазах Аделаиды снова блеснули слезы.

– Думаю, воевода не очень-то верил в победу, иначе оставил бы меня в городе. Но не оставил ведь… Наоборот, все торопил – поезжай, мол, скорее из Кракова, пока на дорогах тихо.

Она с трудом сглотнула слюну, затем продолжила:

– По пути к нам прибились беженцы. Я не могла отказать им в защите, хоть и возненавидела этих несчастных за дурные вести, что они привезли с собой.

Тяжелый – от самого сердца вздох…

– А вести такие, Вацлав. Дружина моего опекуна разгромлена, а сам он… сам…

Слово «убит» так и не было произнесено. Несколько секунд тягостного молчания дали Бурцеву возможность осмыслить услышанное. Княжна, эта взбалмошная и беззащитная семнадцатилетняя девочка, в самом деле осталась совершенно одна. Отец погиб, заботливый опекун тоже. Малолетний братец находится под чужим влиянием и к тому же с головой ушел в религию. Сестра живет в иноземном государстве. Мать терпеть не может собственную дочь. Дядя – марионеточный князек тевтонов – замыслил ненавистный брак. Двоюродный брат мечтает затащить юную кузину в постель. А на неведомого Сулислава, которого краковская княжна и в глаза-то не видела, надежда слабая. Да и добраться до него – не горсть изюма съесть.

– Беженцы шли отовсюду, – тихо заговорила Аделаида. – Обезумевшие от страха люди рассказывали нехорошее. От них я узнала, что под Торчком язычники разбили сандомирское войско воеводы Пакослава и кастелянина Якуба Ратиборовича, которые шли на помощь Владиславу Клеменсу. Потерпели поражение и малые дружины князей Владислава Опольского и Болеслава Сандомирского. Татары взяли Поланец и Вишлец. И Краков тоже…

Еще один вздох-стон.

– Об этом мне рассказали во всех подробностях, – продолжала княжна. – Татары хотели захватить город наскоком, но дозорный трубач вовремя протрубил тревогу. Язычники сбили его стрелой – попали в горло, однако краковцы успели закрыть ворота. Только это все равно не спасло город. Заколдованные татарские пороки, снаряженные магическим огнем, способны проломить и сжечь любую стену.

Заколдованные пороки? Магический огонь? Как обычно, пугающие легенды рождаются из страха и отчаяния.

Княжна тихонько всхлипнула.

– Мы шли от Вислы к Одре… Но быстро передвигаться с обозом беженцев невозможно. А бросить этих несчастных – не по-христиански. Ты меня понимаешь?

– У тебя доброе сердце, Аделаида, – Бурцев еще раз провел ладонью по ее волосам.

– Эх, Вацлав, – с какой-то даже детской обидой произнесла полячка из-под его руки. – Какая все же жалость, что ты не рыцарь. Будь ты благородным паном по рождению…

Он удивленно посмотрел в ее влажные глаза.

– Я бы обвенчалась с тобой в первой же попавшейся церквушке. Хотя бы ради того, чтобы досадить дяде, брату и тевтонскому магистру.

Бурцев отвел взгляд, пряча невеселую улыбку. Похоже, его личное мнение по поводу перспективы бракосочетания девушку не интересовало.

И все же в эту минуту он тоже искренне пожалел об отсутствии знатного происхождения, громкого титула и длинной родословной. А что, обзавестись рыцарским званием было бы совсем не лишним. Дело тут, разумеется, не в Аделаиде. Или… Или именно в ней дело? А, пан Вацлав?

– Русич, у тебя не осталось чего-нибудь поесть? – неожиданно менять тему разговора княжна умела как никто другой.

Снова перед ним сидела беспомощная, нахохлившаяся, как воробушек, девочка-подросток с голодными глазами.

Бурцев покачал головой. Денек выдался суматошный и к тому же без завтрака, обеда и ужина. И спать им, похоже, тоже придется ложиться на голодный желудок.

– А где мы будем ночевать? – полячка растерянно огляделась. – Здесь нет даже моей повозки, а я умираю от усталости.

Бурцев кивнул на шкуры-попоны, пропахшие конским потом:

– Насуем под них веток… Не пуховая, конечно, перина, но все удобнее, чем на голой-то земле. Поможешь?

Глава 22

Она честно пыталась помогать, но, исколов нежные пальчики о хвою, расплакалась и уселась на прежнее место. Так и сидела, пока Бурцев охапку за охапкой таскал наломанные ветки, хворост и еловые лапы. Только под конец работы Аделаида внесла-таки свою скромную лепту в общее дело: отошла к ближайшим деревьям и с сосредоточенным лицом положила на собранную Бурцевым кучу несколько прутиков. И то прогресс!

– Молодчина, княжна! – похвалил он.

Немудреная постель готова. Внизу – хрустящая подстилка, выпиравшая под шкурой-попоной некомфортными буграми. Сверху наброшена еще одна шкура – одеяло.

– Располагайтесь, ваше высочество, – широким жестом пригласил Бурцев.

– А твой ремень?! – напомнила она.

Ах да, конечно! Разговор по душам и упоминание о гипотетической свадьбе назло врагу вовсе не означает, что Аделаида согласна спать с мужчиной на ложе без хотя бы символической границы. Тем более что… «Какая все же жалость, Вацлав, что ты не рыцарь»…

– Глупо, Аделаида. Все равно придется по очереди дежурить всю ночь, так зачем же тогда…

– Ремень! – требовательно протянула руку девушка.

Бурцев со вздохом расстегнул пряжку и отдал ремень. Она растянула его во всю длину и быстренько поделила пространство на шкуре. Причем себе, как отметил Бурцев, худенькая тростиночка-княжна отхватила большую часть.

Приминая хрустящую подстилку, девушка влезла на ложе, перетянула на себя почти все одеяло и укуталась в шкуру с головой. Эх, вот бы и ему сейчас так!

– Ладно, подежурю первым, княжна, – проворчал Бурцев. – Но учти, потом разбужу тебя.

Ответом было лишь уютное посапывание.

И снова он терпел песок в глазах и свинцовую тяжесть в веках, пока звезды не начали тускнеть, а в черном небе не появились предрассветные проблески. Сил бороться со сном не стало. Если он сейчас же не ляжет, то уснет сидя. Или даже стоя. Не забудется в чуткой дреме, как тогда, у повозки княжны, а отключится по-настоящему – провалившись на несколько мертвых часов в бездонный чернильный колодец. Прошлая бессонная ночь и тяжелый день давали о себе знать.

Однако спать обоим теперь, когда выяснилось, что по лесу шныряют не только всадники в масках, но и местные «зеленые братья» во главе с усатым рыцарем – безрассудство. «Что ж, княжна, пришло твое время заступать на пост, – подумал он. – Извини, но я не двужильный».

Тормошить Аделаиду пришлось долго. Девушка поднялась медленно, вяло, словно сомнамбула, помотала головой. Выслушала Бурцева, не открывая глаз, кивнула, давая понять, что согласна с его доводами.

– Зенки-то все же раскрой, княжна, а то опять сон сморит.

Тяжкий стон… Полячка послушно подняла длинные пышные ресницы, часто-часто заморгала.

– Так-то лучше! Ты же понимаешь, что спать сейчас никак нельзя?

Кивок.

– На тебя можно положиться?

Еще кивок.

А потом сила тяжести возросла неимоверно. Бурцев рухнул в трескучую упругую массу. И сгинул, растворился, растекся на импровизированном ложе грудой расслабленных, трепещущих от предвкушения долгожданного отдыха мышц. Только и успел пробормотать:

– Разбудишь меня… когда в лесу… светло… отправимся… доро… у…

Последнего кивка, если тот и был, он уже не видел. В полуосознанном усилии укрылся куском шкуры. Запах конского пота и хвои был острым и пряным. А пришедший вместе с ним сон – мягким, всепоглощающим.

…Проснулся Бурцев от холода и дробного костяного звука, выбиваемого его собственными зубами. Одеяло куда-то подевалось. Зябкое утро обступало со всех сторон. Бр-р-р, весьма зябкое. И достаточно уже светлое. Давно пора бы тронуться в путь. Почему же Аделаида его не разбудила?

Да все, блин, потому же! Княжна не выдержала предутренней вахты. Девчонка лежала рядом с Бурцевым, плотно закутавшись в их общую шкуру, и спала безмятежным сном праведника. Даже сладко улыбалась далеким видениям. Интересно, когда она улеглась – сразу же после пробуждения или все-таки пободрствовала хотя бы с полчасика? Впрочем, какая разница? Главное, что благосклонная фортуна позволила им провести эту ночь без приключений. Но если ночные дежурства так будут продолжаться и впредь…

По-хорошему, конечно, надо бы растуркать эту девицу и отчитать как следует. Может быть, отшлепать, невзирая на титулы. Но, еще раз взглянув на спутницу, Бурцев понял: не сможет. Рука не поднимется. И язык тоже.

Он тряхнул головой.

Ну, полячка! Ну, княжна! Мало того что намотала на себя все одеяло, так еще и забилась к нему под бочок. Попросту перекатилась через разделительный ремень и пригрелась.

Вот будет шуму, если Аделаида поймет, что спали они на одной половине походного ложа чуть ли не в обнимку. Лучше ей ничего не говорить, а сама, глядишь – и не вспомнит, с какого боку на шкуру залазила. Сонная ведь была, как сурок зимой.

Аккуратно, стараясь не разбудить девушку, он начал медленно сползать с постели. И замер. Стоп! Сейчас лучше вообще не двигаться, ну а княжна… Княжна вряд ли станет допытываться, что он делает на ее половине постели, когда увидит с десяток стрел, направленных в их сторону.

Лучники в волчьих шкурах и мохнатых шапках осторожно – в полшага, в четверть шага, – чтобы не потерять цель с кончика стрелы, – выходили из-за деревьев. Приближались молча. А чего тут говорить-то? И без слов ясно: одно резкое движение – и Василий с княжной превратятся в подушечки для гигантских оперенных иголок. Хотя девушку тронут вряд ли, но тем хуже для него: все хищно поблескивающие наконечники польских робин гудов достанутся одному. Бурцев легонько коснулся руки Аделаиды, моля Бога, чтобы княжна не спровоцировала лучников резким движением. К счастью, полячка была сонной, а движения ее – заторможенными.

– Что это? Кто это?

Она села на постели, по-совиному хлопая глазами.

– Полагаю, наши вчерашние знакомые, – шепнул Бурцев.

Он узнал среди лучников трех давешних лесных стрелков. Особые приметы – синяки, ссадины и выбитые зубы.

– Главное, не дергайся, княжна, и все будет хорошо.

Бурцев поднял руки ладонями вверх. Универсальный жест мира. Вроде бы успокаивает даже самых кровожадных дикарей. А эти лесные хлопцы в шкурах здорово смахивают на одичавшее племя.

– Мир вам!

Бурцев очень старался, чтобы голос его звучал дружелюбно, а с лица не сходила улыбка. Никто из лучников оружия не опустил. И никто не ответил на приветствие. Лишь самый молодой глянул мельком на самого старшего, словно спрашивая, когда же можно будет стрелять. И то верно: долго ли способен удерживать человек оттянутую тетиву тугого лука?

– Встать! – распорядился старшой – черноволосый, широкоплечий, с косматой бородой, нестрижеными усами и бугристыми мышцами. Руки бородача чуть дрогнули от напряжения. Пальцы жаждали поскорее пустить стрелу.

– Хорошо-хорошо, уважаемый, – Бурцев поднялся. – Уже встаем.

– Да как вы смеете?! – возмущенно заверещала было полячка.

– Тихо, – шикнул он. – Делай, что говорят.

Аделаида порывисто встала, испепеляя взглядом вожака лесной шайки. Да только бородачу все это – побоку. Его глаза были по-прежнему такими же острыми, колючими и холодными, как наконечник стрелы. А рука на тетиве чуть подрагивала.

Бурцев прикинул расстояние. Далековато для нападения. К тому же десять лучников – не троица скинхендов. Да если бы и не лучников… Десяток противников ему не раскидать. Не супермен все-таки.

– Оружие на землю! – приказал предводитель лучников.

Оружие? Какое оружие? Ах, это! Бурцев вытащил кинжал Аделаиды, предательски топорщивший карман. Швырнул его вместе с ножнами к ногам бородача.

– Богдан, – обратился тот к молодому лучнику, – свяжи мужику руки, да покрепче.

Вязать узлы Богдан оказался мастер: прочные ремни больно врезались в запястья и сцепили руки не хуже милицейских браслетов. Пленников лесные стрелки все еще держали под прицелом, так, что сопротивление сейчас неуместно: хоть одна из стрел, но достанет его сразу. А не его, так девчонку. Утешала лишь мысль, что их не прикончили спящими. И если вяжут, значит, убивать пока не собираются.

– Теперь бери лошадь, – последовал новый приказ бородача.

Расторопный Богдан – он, кажется, был в этой компании чем-то вроде салаги или мальчика на побегушках – накинул самодельную узду на гнедую кобылицу, которая паслась неподалеку.

– Что вы намерены с нами делать, скоты? – голос Аделаиды был преисполнен достоинства и презрения.

О, эти лесные бедолаги еще не знают, с кем им придется иметь дело! С княжеской дочкой! Невыспавшейся…

– Пан Освальд разберется, – с пугающим спокойствием ответил главный «скот» в волчьей шкуре. И опустил, наконец, лук. Его примеру последовали остальные. – Пан Освальд всегда и со всеми разбирается по справедливости.

Глава 23

До лагеря таинственного Освальда они добрались, когда от утренней зябкости не осталось и следа, а солнце стояло высоко в зените, щедро орошая лес почти отвесными лучами. Лагерем, собственно, это временное лесное стойбище можно было назвать весьма условно.

Несколько навесов, шалаши, сооруженные на скорую руку, старый выцветший шатер посреди притоптанной поляны. Чуть поодаль – коновязь из поваленного и грубо отесанного бревна на козлах. У коновязи – лошади самой различной масти и стати. Еще пяток расседланных лошадок бродят за навесами, выискивая в грязи и прошлогодней листве молодую зелень.