Текст книги "Минин и Пожарский. Подробные биографии"

Глава 9. Иван Болотников

После убийства самозванца бояре приказали выбросить его труп за ворота на площадь, а сами, затворившись в Кремле от народа, совещались всю ночь. Наутро они объявили о низложении главы церкви патриарха Игнатия. Незадолго до переворота православные люди с Украины прислали к патриарху некоего львовского мещанина с грамотами. Гонец уведомил патриарха, что царь является тайным католиком. После гибели Лжедмитрия грамоты попали в руки бояр и были использованы Думой для низложения патриарха. Боярская дума так же хорошо знала о вероотступничестве Отрепьева, как и глава церкви. Но отвечать за все пришлось одному Игнатию. На него бояре переложили вину за коронацию Лжедмитрия и Марины Мнишек. Грека с позором свели с патриаршего двора и заточили в Чудов монастырь.

Опасаясь народных волнений в стране, бояре спешили завершить дело избрания нового царя в течение одного-двух дней. При жизни Лжедмитрия заговорщики обещали корону польскому королевичу Владиславу. Бесчинства наемного войска, приведенного Мнишком, и последовавшие затем народные волнения привели к тому, что вопрос о передаче трона иноверному королевичу отпал сам собой. Ситуация претерпела разительную перемену, и боярам нетрудно было отказаться от своих обещаний Сигизмунду. Борьба с оппозицией поглощала все силы короля, и Москве не приходилось опасаться вооруженного вмешательства извне.

Решение избрать государя из московской знати положило конец единодушию Думы, достигнутому в дни переворота. Слишком многие желали заполучить себе корону. Среди бояр начались распри, которым не видно было конца. Шуйский, Мстиславский, Романовы, Голицыны наперебой вербовали себе сторонников в Думе и среди столичного населения. Дворяне поддерживали тех, к кому вхожи были в дома и кто их жаловал.

Правящие верхи не прочь были созвать Земский собор и пригласить на «царское избрание» представителей провинции. Положение в столице, однако, оставалось угрожающим, и боярам пришлось отказаться от своих намерений. Народ не выпускал из рук оружия. Кого бы ни избрала Дума, ее ставленник не удержал бы власть без общего согласия. Обращение к народу оказалось неизбежным.

На третий день после переворота, едва члены Думы съехались в Кремль, как по всему городу ударили в колокола. Скоро народ запрудил всю Красную площадь. Во дворце собрался импровизированный Земский собор. В его деятельности участвовали Боярская дума, духовенство, многие столичные дворяне, гости и торговые люди. Собор утвердил в качестве кандидатов на трон двух старших и знатнейших членов Думы – князя Федора Мстиславского и князя Василия Шуйского. Окончательное решение думные чины предоставили всему православному народу. Взойдя на Лобное место, руководители собора представили населению намеченных кандидатов.

Мстиславский не был популярен в столице. Толпа промолчала, когда дьяк объявил его имя. Кандидатуру Шуйского народ встретил одобрительными возгласами. Это и решило исход дела. Наблюдавший за церемонией Конрад Буссов писал, что Шуйский стал царем по воле немногих бояр и князей и всех этих купцов, сапожников и прочих жителей Москвы. Шуйские в самом деле поддерживали давние связи с верхами московского посада и пользовались определенной популярностью в народе. При расстриге князь Василий едва не лишился головы как поборник православия. С крестом в руках он поднял толпу на еретика в день переворота.

С Лобного места бояре и посадские люди отвели князя Василия в кремлевский Успенский собор. Митрополит Крутицкий нарек его на царство и отслужил молебен по этому случаю.

У Василия Шуйского были сложные отношения с Боярской думой. Не прошло и года с тех пор, как бояре осудили его на смертную казнь. Многие из них боялись мести с его стороны. Чтобы заручиться поддержкой большинства в Думе, нареченному царю пришлось составить особый документ – крестоцеловальную запись. Самодержец под присягой обязался без истинного суда с участием бояр не казнить дворян и не отнимать у их жен и детей вотчин и пожитков. По своему усмотрению царь мог «по суду и по сыску» приговорить к смертной казни черных людей – гостей и торговцев. Но и в этом случае он не должен был забирать имущество у семьи казненного. Шуйский обещал не слушать наветы, строго наказывать лжесвидетелей и доносчиков, судить всех истинно и по справедливости.

Обстановка в столице оставалась после переворота тревожной и неопределенной. Даже после наречения Шуйского бояре пользовались большей властью, нежели сам царь. Знать спешила выдвинуть проекты, клонившиеся к ограничению самодержавной формы правления.

Среди церковников царил такой же разлад, как и среди бояр. Положение усугублялось тем, что церковь лишилась главы. Давний покровитель Отрепьева Пафнутий, покинув чудовскую келью, стал митрополитом Крутицким. Он сыграл не последнюю роль в разоблачении самозванца и заговоре против него. Теперь он рассчитывал разделить с Шуйским плоды успеха. Именно Пафнутий нарек князя Василия на царство. По чину руководить подобной церемонией могли лишь старшие иерархи – новгородский либо ростовский митрополит. Когда после избрания царя Дума и Священный собор начали совещаться насчет избрания патриарха, сторонники Шуйского оказались в трудном положении. Им не удалось привести на патриарший престол Пафнутия. Не прошла также и кандидатура Гермогена, самого рьяного из противников Лжедмитрия. Большинство голосов на соборе неожиданно получил Филарет, в миру боярин Федор Никитич Романов, пользовавшийся до того полным доверием Отрепьева.

Почему Дума и князья церкви оказывали предпочтение деятелям умеренного толка вроде Мстиславского и Романова, проявлявшим безусловную лояльность по отношению к Лжедмитрию? Ответ на этот вопрос напрашивается сам собой. В Боярской думе оставалось еще слишком много людей, всецело обязанных карьерой Отрепьеву. Они получили из его рук чины, не соответствовавшие их породе и службе. Естественно, что они боялись за свое положение и избегали крутых перемен.

Руководители переворота, захватив Отрепьева, могли организовать суд над ним, с тем чтобы полностью обличить его в самозванстве. Но они предпочли убить его. Три дня обезображенный труп Отрепьева валялся у торга на Красной площади. С утра и до ночи подле него толпилось множество людей. Труп царя таскали с места на место, уродовали и пинали, плевали на него. После трехдневного «позора» Отрепьева увезли за город и, бросив в яму, пригвоздили колом к земле, чтобы «чародей» никогда не мог восстать из мертвых.

Убиение двух государей и самодержцев всего лишь за год – такого в русской истории еще не случалось. Было от чего прийти в изумление подданным российской короны. Смущенные умы тотчас приметили множество зловещих «знамений», предвещавших новые беды. Передавали, будто на могиле поверженного Лжедмитрия по ночам зажигались огни, слышалось дивное пение и творились другие диковинные вещи. В ночь после гибели Отрепьева неожиданно грянул мороз, державшийся целую неделю. На полях померзли хлеба, пожухла трава и листья на деревьях. Испуганные люди объяснили беду вмешательством сверхъестественных сил. Оборотень давал о себе знать с того света, наколдовав похолодание.

Сторонники Лжедмитрия распускали по городу слухи, крайне неблагоприятные для Василия Шуйского. В первое воскресенье после его наречения неизвестные лица на рассвете прибили на многие дома листы с известием о том, что Дмитрий жив и сам Бог вторично укрыл его от изменников. Прокламации вызвали смятение в народе. Красную площадь вновь запрудили толпы москвичей. Они требовали к себе бояр для объяснений. Бояре вышли на Лобное место и поклялись, что Бог покарал лжецаря расстригу Отрепьева, а мощи истинного царевича Дмитрия все скоро смогут увидеть своими глазами.

Василий Шуйский заблаговременно послал в Углич за телом царевича Дмитрия только что нареченного в патриархи Филарета Романова. Вместе с ним в угличскую комиссию вошли Петр Шереметев и некоторые другие лица, противившиеся избранию на царство Шуйского. Предоставив пост главы церкви митрополиту Филарету, царь Василий рассчитывал привлечь на свою сторону всех Романовых и их влиятельную родню. Фаворит Лжедмитрия Иван Хворостинин отправился на покаяние в монастырь. Чин кравчего Василий Шуйский передал племяннику Филарета Ивану Черкасскому. Однако новый царь напрасно расточал милости боярам романовского круга. Переворот воскресил в душе Федора Романова прежние честолюбивые мечты. Бывший боярин не помышлял о сложении духовного сана и возвращении в мир. Расстриги пользовались на Руси самой дурной славой. Но у Филарета был девятилетний сын Михаил. Он имел основание занять трон в качестве племянника последнего законного царя Федора. Боярская дума отвергла кандидатуру малолетнего Романова. Но о возможности его избрания народ толковал по всей стране. В конце мая в Нарве немцы со слов русских говорили, что управлять Москвой будет не иначе как один из Романовичей.

Федор Никитич обладал слишком нетерпеливым характером. Он с головой окунулся в интриги, едва попав в патриархи. Когда власти стали доискиваться, откуда взялись подметные письма, следы привели на двор к Романовым. Оказалось, что злоумышленники приносили листы не кому иному, как Филарету Романову.

За вторичное воскрешение тени Дмитрия взялись люди, принадлежавшие к ближайшему окружению убитого. Тут были и его слуга Хвали-бога, не признавший в убитом государя, и секретарь Станислав Бучинский, рассказывавший сказки о двойнике царя, и повар Мнишков, и некоторые другие лица польского происхождения. Но почти все они находились под стражей и ничего не могли бы сделать, если бы не покровительство влиятельных русских вельмож.

Власти пытались в корне пресечь зловредные слухи о чудесном спасении «истинного Дмитрия». Для этого они затеяли новое представление с трупом Отрепьева. Тело извлекли из могилы и на глазах у горожан провезли в открытой повозке через всю столицу. Последним земным пристанищем Гришки стала деревня Котлы. Туда самозванец велел перевезти Гуляй-город, готовясь к последним потехам. Москвичи называли расписной Гуляй-город чудищем ада. Деревянные стены крепостицы были сломаны. Из обломков сложили костер и на нем сожгли тело Отрепьева. Пепел от костра развеяли по ветру.

В день «казни» тела самозванца пришла весть о том, что в Угличе патриарх и бояре открыли мощи истинного Дмитрия. С согласия Марфы Нагой власти постановили перевезти его прах в Архангельский собор.

Василий Шуйский был озабочен тем, чтобы изобразить действия заговорщиков как вынужденный акт. Секретаря Яна Бучинского угрозами вынудили дать ложные показания, будто Лжедмитрий собирался с помощью наемников перебить всех бояр, но опоздал с осуществлением плана всего на один день. «Речи» Бучинского тотчас были доведены до общего сведения, как и секретные договоры Отрепьева с Мнишек, его переписка с Ватиканом и другие документы, захваченные в тайнике в царских покоях.

При огромном стечении народа дьяки зачитали обвинительные статьи против самозванца с объяснением причин его убийства. Поборники запоздалого правосудия утверждали, будто перед смертью убитый признался, что он беглый чернец Гришка Отрепьев, а Нагие тогда же подтвердили это. Отрепьева обвиняли в том, что он был чернокнижник и еретик, думал разорить православную веру, опустошил казну, предавался разврату, занимал деньги у святых монастырей, покровительствовал самозваному царевичу Петру.

Официальные заявления не достигли цели. Вера в доброго царя оказалась столь же живучей, как и ненависть к лихим боярам. Опасаясь происков бояр и народных волнений, Василий Шуйский решил короноваться, не медля ни дня. Предшественники царя Василия надевали шапку Мономаха месяц спустя после наречения. Даже самозванец не осмелился нарушить традицию. Шуйский ждал менее двух недель. Корону на его голову мог возложить только патриарх. Но царь Василий имел случай убедиться в том, что Филарет тайно интригует против него вместе с прочими его врагами. Он не стал дожидаться возвращения Романова из Углича и венчался на царство 1 июня. Вместо патриарха в соборе священнодействовал новгородский митрополит Исидор. Вновь по всей столице звонили в колокола, но торжества прошли без веселья и блеска.

Дворяне, успевшие в немалом числе съехаться в Москву, были жестоко разочарованы. И Борис, и Лжедмитрий пожаловали их двойным годовым окладом при вступлении на трон. Шуйский не нашел денег в казне. Получив многочисленные дары от бояр и епископов по случаю воцарения, он не смог отдариться как следует.

Предполагалось, что торжества по случаю обретения мощей царевича Дмитрия послужат прологом к коронации. Из-за спешки эти замыслы остались неисполненными. Патриарх привез тело из Углича с опозданием в два дня. Царь и бояре отправились пешком в поле, чтобы встретить мощи за городом. Их сопровождали попы и большая толпа горожан. Марфе Нагой довелось в последний раз увидать сына, вернее – то, что осталось от него. Потрясенная страшным видением, Нагая не смогла произнести слов, которых от нее ждали. Чтобы спасти положение, царь Василий сам возгласил, что привезенный труп и есть мощи Дмитрия. Ни молчание царицы, ни речь Шуйского не тронули толпу. Все живо помнили встречу Марфы с «живым сыном». И Шуйский, и Нагая слишком много лгали и лицедействовали, чтобы можно было поверить им снова.

Едва Шуйский произнес нужные слова, носилки поспешно закрыли. Процессия после некоторой заминки развернулась и проследовала по городским улицам в Кремль до врат Архангельского собора. В собор были допущены только главнейшие бояре да епископы.

Обретение мощей царевича Дмитрия не привело к желаемым результатам, в народе по-прежнему царило беспокойство. Передавали, будто недовольные намеревались забросать Василия Шуйского камнями на улицах города. Ночью неизвестные люди пометили крестами дворы изменных бояр и поляков. Прошел слух, будто сам государь велел предать меченые дома разграблению. Слух был ложным. Василий Шуйский поспешил удвоить стражу подле двора польских послов «для безопасности от народа». Меры предосторожности оказались нелишними. Подле «крещеных» дворов народ толпился и шумел, подобно пчелиному рою. Рассеять его удалось лишь с большим трудом.

Волнения достигли апогея 15 июня в воскресенье. Многотысячная толпа с оружием и дрекольем собралась у Лобного места против кремлевских ворот и потребовала царя для объяснений. Шуйский шел к обедне, когда ему сообщили об опасности. Со всех сторон к дворцу бежали люди, непонятным образом просочившиеся в Кремль. Окруженный со всех сторон, царь Василий не мог сдержать слез, бросил царский посох и объявил боярам, что отказывается от власти, если он им неугоден. «Если так, – воскликнул он, – выбирайте, кого хотите!» Теснившиеся подле придворные выразили царю свою преданность и просили наказать виновных. Шуйский не дал себя долго упрашивать и с видимой поспешностью принял жезл, который подали ему услужливые руки.

Начальник дворцовой стражи Маржерет, находившийся весь день подле государя, пережил много неприятных минут. Если бы Шуйский вышел на площадь, писал позже Маржерет, ему не миновать бы участи Лжедмитрия. Бояре несколько раз выходили к толпе и Христом Богом заклинали посадских разойтись. Время шло, и толпа стала редеть. К ночи на Красной площади никого не осталось. Стража приметила тех, кто шумел больше всех. Их вскоре же схватили, заманив в западню. Несколько дней спустя вожаков мятежного посада били кнутом и сослали в ссылку.

Царь Василий использовал случай, чтобы отделаться от оппозиции в Боярской думе.

Под предлогом борьбы с крамолой он удалил из Москвы многих лиц, выступавших против его избрания. Нареченный патриарх Филарет Романов был согнан с патриаршего двора. Многие недавние любимцы Лжедмитрия лишились титулов и отбыли в изгнание – в пограничные крепости и башкирские степи.

Низшее духовенство, близкое по своему положению к посадским людям, оказалось вовлеченным в массовые движения. «Взбесились тогда многие священники и иноки, – повествует один церковный автор, – и чин священства с себя свергли и много крови христианской пролили». Покончить с разбродом в собственных рядах мог лишь пастырь, обладавший твердым характером и решительностью. По этой причине царь и бояре, отделавшись от Филарета, поставили в патриархи казанского митрополита Гермогена. Нового святителя многие считали даже излишне крутым в «словесах» и деяниях. Гермоген, не щадя живота, боролся с крамолой «священного чина». Он наказывал «бешеных» проклятиями и запрещениями, но проклятия не слишком помогали. В стране неумолимо поднималась волна новых восстаний.

Члены Боярской думы не желали расставаться с землями, полученными от самозванца. Они постановили признать законными все его пожалования. Решение не распространялось на опальных и на мелкую сошку. «Приятель» самозванца Михаил Молчанов был обвинен в «воровстве» и чернокнижии. Его подняли на дыбу и отделали кнутом так, что он едва дышал. Но у Молчанова были во дворце свои люди. Они выкрали несколько лучших скакунов с царской конюшни и помогли ему бежать. В пути к нему присоединился князь Григорий Шаховской, сосланный на воеводство в Путивль. Сначала Молчанов трусил, ожидая погони. Но затем осмелел и, покидая постоялый двор, дал понять хозяевам, что он сопровождает некую высокую особу. Добравшись до границы, Молчанов во всеуслышание заявил, будто помог спастись царю Дмитрию. Не желая вторично отведать дыбы, беглец ушел в Литву. Григорий Шаховской, оставшись в Путивле, скоро убедился в том, что население Северского края возбуждено до крайних пределов и готово восстать против боярского царя. Шаховскому не терпелось посчитаться с Василием Шуйским, и он объявил путивлянам, что истинный Дмитрий жив, а Шуйский готовит расправу с ними за их преданность законному царю. В Путивле все было готово для нового восстания. Тщетно Василий Шуйский обещал путивлянам «держать их в своем царском жалованье свыше прежнего». Тщетно приглашал их прислать в Москву трех-четырех лучших людей с челобитьем об их нуждах. Путивльские казаки и служилые люди вторую весну не пахали государеву десятинную пашню, а горожане и мужики из дворцовой Комарицкой волости пользовались податными льготами, полученными от Лжедмитрия. От нового царя никто не ждал добра.

Тучи гражданской войны, нависшие над страной, еще более сгустились. Дворянство успело оценить выгоды крепостного режима, расширившего их власть над крестьянством до невиданных ранее пределов. Но крестьяне не желали мириться с возмутительными новшествами. Справедливость, традиция и обычай были на их стороне. Право крестьянского перехода существовало веками. Отменив Юрьев день, дворяне преступили закон и справедливость. Мольбы и просьбы были бесполезны. Социальный взрыв давно назрел. И хотя Лжедмитрий I много обещал, но мало сделал, монархические иллюзии не покидали деревню. Если истинный царь, считали крестьяне, не дал им обещанной воли, то это значит, что ему помешали лихие бояре. Убиение царя от бояр служило лучшим тому доказательством. Царь стал жертвой той самой злой силы, от которой страдал и народ. Природные господа на поверку оказались государевыми изменниками.

Восстание против Василия Шуйского получило грозный размах по той причине, что в нем слились разнородные социальные потоки. В провинции многие служилые люди, не видевшие своими глазами убитого Отрепьева, поверили слухам о спасении законного государя. Поместное дворянство давно почувствовало свою силу и рвалось к рычагам власти. Лжедмитрий во время своего кратковременного царствования инстинктивно чувствовал это и афишировал свою особую заботу о «воинском чине». Он вызывал из уездов дворянских представителей, чтобы лучше знать их нужды, не жалел казны для служилых людей. Опасались, что с устранением «сына Грозного» продворянскому курсу придет конец. Таковы были причины самого широкого участия в антиправительственном мятеже служилых и ратных людей всей южной окраины от Путивля до Тулы и Рязани.

В Путивле мятежное войско возглавил мелкий помещик Истома Пашков, служивший прежде стрелецким сотником в Веневе неподалеку от Тулы. В Рязанщине выступил Прокофий Ляпунов. Дворяне, стрельцы, казаки, посадские люди стекались под знамена Пашкова и Ляпунова из разных уездов.

В Осколе восставшие убили преданного Шуйскому воеводу Бутурлина, в Борисове-городе – Сабурова. Из Ливен окольничий Шеин едва «утек душой и телом». В руках разрозненных повстанческих отрядов оказались Астрахань и некоторые другие поволжские города.

В июле 1606 года Москва напоминала вооруженный лагерь. Солдаты вкатывали на башни орудия и готовили крепость к осаде. Ежедневно в столицу прибывали отряды ратников. Власти пытались скрыть от народа правду насчет восстания, охватившего юг России. Царь Василий велел объявить, будто Москве угрожает нападение крымского хана. Но очень скоро столичное население узнало правду. Московский гарнизон готовился биться не с татарами, а с восставшим народом. 20 июля на улицах столицы появились новые подметные письма от «Дмитрия». Царские полки получили приказ подавить силой восстание в южных городах. Главным пунктом борьбы вскоре стала небольшая степная крепость Елец.

Готовя поход на Азов, Лжедмитрий отправил в Елец много пушек, запасы амуниции и продовольствия. Василий Шуйский пытался склонить восставший гарнизон на свою сторону. Марфа Нагая прислала в крепость брата, чтобы обличить самозванство убитого царя. Но уговоры не помогли. Тогда Шуйский послал к Ельцу воеводу Воротынского с ратью.

Движение в пользу «доброго Дмитрия» вновь возглавили жители Путивля. Понимая значение Ельца, путивляне собрали ополчение и направили его к осажденной крепости. Возглавил восстание Истома Пашков. Он окружил лагерь Воротынского, а затем наголову разбил его пятитысячную рать.

Между тем Путивль рассылал во все стороны гонцов. Призыв к восстанию не остался гласом вопиющего в пустыне. В Путивль прибыл с Украины атаман Иван Исаевич Болотников с большим отрядом запорожских казаков. Как и Истома Пашков, Болотников происходил из среды мелких детей боярских. Судьба послала ему много суровых испытаний. Нужда загнала его в кабалу на боярский двор. Но он не смирился с холопской долей и бежал к вольным казакам на дикое поле. Там счастье окончательно изменило ему. Татары захватили его в плен и продали на невольничьем рынке в Турции. Несколько лет Болотников плавал на турецких галерах, прикованный цепями к скамье. Гребцов-невольников выручили моряки из Западной Европы, захватившие галеру в бою. После скитаний Болотников попал к украинским казакам и сражался под польскими знаменами против турок в Венгрии. Казаки оценили храбрость и распорядительность недавнего невольника и выбрали его атаманом. После заключения мира с турками отряд Болотникова вернулся на Украину. По дороге атаман заехал в Самбор и виделся там с человеком, которого ему представили как спасшегося «царя Дмитрия». Обитатели самборского замка не прочь были возродить самозванческую интригу. Они дали приют Михаилу Молчанову и помогли ему мистифицировать Болотникова. Мнимый Дмитрий снабдил атамана письмами на имя Шаховского и запечатал их печатью, украденной из кремлевского дворца.

К началу осени Болотников с запорожцами добрался до Путивля. Жители заставляли его вновь и вновь рассказывать о свидании с «добрым Дмитрием» в Польше. Восстание получило новый мощный импульс. Посадские люди провозгласили Болотникова «большим воеводой». Костяк его армии составляли люди, не обученные военному делу, но одушевленные идеей борьбы за справедливость. Из Путивля повстанческая армия выступила через Комарицкую волость к Кромам. Многие крестьяне, наспех вооружившись дубинами и топорами, последовали за атаманом.

Армии Болотникова еще предстояло приобрести боевой опыт. Пока же она терпела неудачи в стычках с царскими воеводами. Защитники Кром признали власть Дмитрия, и у стен города немедленно появились правительственные войска. Болотников пытался прорваться на помощь восставшим. Оба войска бились с ожесточением, пролилось много крови. Исход боя оставался неопределенным. Но в царской армии нарастал разброд. Новгородские и псковские дворяне потянулись в родные края. Воевод обескуражил разгром Воротынского у стен Ельца. Опасаясь завязнуть под Кромами на всю осень, бояре отступили к Орлу. Но там вскоре обнаружилась «шатость». Восстание в Орле привело к окончательному распаду рати. Не встречая более сопротивления, Болотников предпринял наступление на Калугу. Царь Василий выслал навстречу ему своего брата Ивана Шуйского с полками и артиллерией. 23 сентября 1606 года Иван Шуйский дал бой повстанцам и помешал им переправиться за реку Угру. Войско Болотникова потеряло много людей. Но царские воеводы не сумели использовать свой успех. Повстанцы снеслись с калужанами. В приокских городах «стала смута», и Ивану Шуйскому пришлось отступить к Москве.

После остановки в Серпухове Болотников предпринял наступление на Москву, но был разгромлен воеводой Скопиным-Шуйским на реке Пахре.

Дворянское войско одерживало верх над болотниковцами. Но моральный перевес был на стороне восставших. Невзирая на то что наступила глубокая осень и дороги покрылись непролазной грязью, воины Болотникова продвигались вперед. Они вновь и вновь вступали в бой с хорошо вооруженной дворянской конницей. Неудачи следовали одна за другой, но после каждой неудачи Болотников делал новый бросок к Москве. Будучи принужден отступить с поля боя, он не опускал рук, но действовал с удесятеренной энергией, приводил в порядок свою расстроенную рать, формировал новые отряды.

По пути к столице болотниковцы громили дворянские гнезда, делили имущество. В городах над «изменниками» – дворянами учиняли всенародные судилища. Набатный звон созывал все население на площадь к «раскату» – самой высокой городской башне. Осужденного выводили наверх и после оглашения его имени и вины спрашивали народ, как с ним поступить. Народ либо прощал жертву, либо требовал смертной казни. И тогда дворянина сбрасывали с башни в ров.

Насилия, сопровождавшие выступления масс, внушали страх дворянам, участвовавшим в восстании. Отряд служилых людей Истомы Пашкова, нанеся поражение Воротынскому, имел возможность идти от Ельца прямым путем на Тулу и Москву. Но он предпочитал вести свою особую войну, отдельно от Болотникова. От Ельца Пашков направился на север, затем свернул к Ряжску и ушел на Рязанщину. В Рязани Прокофий Ляпунов успел собрать вокруг себя значительные силы. Младший рязанский воевода Григорий Сунбулов, находившийся с отрядом служилых людей в районе Тулы, объявил о своем присоединении к повстанцам. Он вернулся в родной город и объединился с Ляпуновым.

Восставшим дворянам была чужда тяга к социальным переменам. Своей главной целью они считали свержение царя-боярина и возвращение к власти законного государя. Дворянские предводители Пашков, Ляпунов, Сунбулов щадили попавших в плен помещиков – сторонников Василия Шуйского. Их без дальних слов отсылали в Путивль, где появления «Дмитрия» ждали со дня на день.

Пробыв некоторое время на Рязанщине, Истома Пашков занял Коломну, а затем вместе с Ляпуновым начал решительное наступление на Москву. Царь Василий выслал навстречу ему все свои полки во главе с боярами Мстиславским, Воротынским, Голицыными. На помощь к боярам поспешил Михаил Скопин, ранее действовавший против Болотникова. Царским воеводам недоставало единодушия. Их разъединяло тайное соперничество. Мстиславский и Голицын в душе не расстались с мечтами о троне и без всякого воодушевления защищали дело Шуйских. Среди дворян многие помнили о благодеяниях только что свергнутого царя и не питали особых симпатий к новому государю. Среди нараставшей смуты неокрепшая власть Шуйского колебалась, как тростник на ветру.

Рать Мстиславского обладала численным превосходством. Тем не менее она не выдержала столкновения с повстанческой армией. Пашков и Ляпунов атаковали царских воевод на коломенской дороге в селе Троицком и обратили их в бегство. Было захвачено в плен несколько тысяч царских дворян и ратников. Их наказали кнутом и распустили по домам.

28 октября 1606 года Пашков утвердился в селе Коломенском у стен столицы. После 1 ноября с ним соединился Болотников. Численность повстанческой армии возросла до 20 тысяч человек. В лагере восставших сразу возник раздор. Истома Пашков добился наибольших военных успехов и потому надеялся сохранить за собой руководство армией. Однако Болотников предъявил патент «большого воеводы», полученный им от самого «Дмитрия». Писаные бумаги сами по себе, однако, не имели решающего значения. Вождем повстанческой армии мог стать лишь тот, кого поддерживали вооруженные массы. К Михайлову дню (8 ноября) Пашков покинул Коломенское и с отрядом в пятьсот дворян ушел в Котлы.

Шуйский потерял армию, и его падения ждали со дня на день. Восстание в южных уездах лишило столицу дешевого хлеба. Народ роптал. «Государь не люб боярам и всей земле, – толковали люди, – между боярами и землей рознь великая, а у царя нет ни казны, ни служилых людей». Бояре втайне помышляли о том, чтобы «ссадить» Шуйского. Пашков считал возможным договориться с ними и требовал лишь выдачи братьев Шуйских как главных зачинщиков мятежа против законного царя. Повстанцы делали ставку на переворот в столице. Они могли рассчитывать здесь на поддержку «меньших» людей. Совсем недавно Москву сотрясали народные выступления. Однако в критические ноябрьские дни власть имущим удалось удержать низы от восстания. Проявив обычную изворотливость, Шуйский нашел выход из, казалось бы, безвыходного положения. Он отобрал преданных ему посадских людей и послал их в качестве представителей Москвы в стан восставших. Представители посада обещали сдать город без боя, при условии, что повстанцы покажут им спасшегося «Дмитрия». Болотников отнесся к их словам с излишней доверчивостью. Вместо решительных действий он слал гонцов в Путивль и настойчиво просил ускорить возвращение «Дмитрия» в Россию. Никакого Дмитрия не было и в помине, и обращения Болотникова звучали как глас вопиющего в пустыне.

Бояре перехитрили народ. Они выиграли время и дождались подхода подкреплений. Депутация, прибывшая в лагерь восставших, использовала момент, чтобы разведать силы болотниковцев и завязать тайные переговоры с дворянами, чувствовавшими себя неуютно в стане восставшего народа. Такие выдающиеся вожди дворян, как Ляпунов, при всей их ненависти к Шуйскому стали подумывать о примирении с ним. Обстоятельства властно толкали их на этот путь. Церковь помогала царю воздействовать на колеблющихся. Патриарх Гермоген стращал «лучших людей» тем, что «шпыни» побьют их и разделят между собой их имущество, их жен и детей. Принимая во внимание огромный авторитет Ляпунова, Шуйский решил пожаловать ему чин думного дворянина, хотя члены семьи Ляпуновых никогда не заседали в Боярской думе. Таким путем Шуйскому удалось привлечь Прокофия на свою сторону.