Текст книги "Хиты эпохи Сёва"

Следы комет

I

Убитую звали Янагимото Мидори. Первым, кто обнаружил ее труп, – вернее сказать, кто заинтересовался лежащим на земле телом, – оказалась ее же подруга Хенми Мидори. После того как Сугиока спешно ретировался, мимо лежавшей в луже пузырящейся крови Янагимото прошло не менее одиннадцати человек, однако все они сделали вид, что не заметили ее. Но как можно не заметить труп на совершенно пустынной улице, где и машин-то почти не было?

Тонкое белое платье Янагимото сплошь покрылось кровавыми разводами. Булочки с соусом карри, которые лежали в одном из пакетов, теперь валялись раздавленные на тротуаре, и вытекший соус напоминал размазанную по бетону блевотину. Сквозь просветы в дождевых облаках пробивалось яркое солнце, и под его лучами рассыпавшиеся моллюски уже начали источать характерный запах гниющей рыбы. Каждый из одиннадцати прохожих бросал быстрый взгляд в сторону Янагимото Мидори и тотчас же отворачивался. Один малыш, правда, ткнул в сторону несчастной пальцем и закричал: «Мама, смотри, тетенька на земле лежит!» – но в то же мгновение мамаша потянула его прочь со словами: «Не смотри туда! Тетя просто играет!» Следом показался ученик подготовительной школы. Первым его побуждением было броситься на помощь и даже вызвать полицию, но на нем была чистая белая рубашка, и, кроме того, он спешил на свидание.

– Прости, оба-сан, – пробормотал он и двинулся дальше.

«Ну не могу же я изгадить в крови рубашку, – думал он в свое оправдание. – К тому же, она вроде еще и обосралась».

Но, поскольку сердце Янагимото Мидори остановилось ровно через пятьдесят секунд после удара ножом, звать полицию или пытаться чем-то помочь не имело решительно никакого смысла. Впрочем, это обстоятельство вряд ли может извинить прохожих, по вине которых произошла неоправданная задержка в обнаружении останков. К тому моменту, когда Хенми Мидори заметила тело подруги и принялась выкрикивать ее прозвище: «Нагии-и-и-и!», Янагимото Мидори уже трудно было опознать. В предсмертных судорогах пострадавшая разодрала ногтями все лицо и рану на горле. Из разреза почти наполовину вылез пищевод и какие-то кровеносные сосуды, язык на добрых десять сантиметров свешивался из раскрытого рта, правый глаз выскочил из орбиты, а в правом кулаке все еще был зажат клок ее собственных волос, вырванных в агонии.

Хенми Мидори наклонилась поближе, чтобы получше рассмотреть лицо убитой, но не выдержала, и ее вырвало прямо в кровавое месиво, что внесло дополнительную сумятицу в и без того сложную картинку преступления. Однако Хенми все же удалось разглядеть важную улику: маленький серебристый значок, упавший с плаща Сугиоки, когда он убегал с места преступления. Не дожидаясь приезда полиции, Хенми Мидори подобрала кусочек металла и бросила его себе в сумочку.

Янагимото Мидори была в разводе и жила одна. Ее бывший муж взял на себя заботу об их единственном сыне, а она нашла приют среди компании подруг, которые называли себя Общество Мидори. Сразу после десяти вечера, когда родственники и знакомые в сопровождении ребенка и бывшего мужа разошлись по домам, Общество постановило провести самостоятельное расследование. Всех его участниц – Хенми, Ивату, Такеучи, Сузуки и Томияму – объединяла та же фамилия, что и у Янагимото: Мидори. Они нашли друг друга в культурных центрах, клубах по интересам и прочих учреждениях подобного рода и, будучи совершенно разными людьми, сходились в одном: они страдали от одиночества и не умели заводить друзей. Общество существовало уже несколько лет, и скрепляла содружество единственная фраза: «Батюшки, да вы тоже Мидори?!»

Этим вечером все участницы горько оплакивали Янагимото Мидори. Время от времени то одна, то другая подавляла рыдания, чтобы произнести: «Ах, что это была за женщина!» или же: «Подумать только, мы больше никогда не услышим, как она поет „Следы комет“!», или: «Мне показалось или ее муж и правда вздохнул с облегчением?» Правда, как обычно и бывало, друг друга никто не слушал. Все эти женщины несомненно принадлежали к жуткому племени «тетушек», оба-сан. Все они родились в середине эры Сёва, всем было под сорок, все приехали в столицу из других городов, окончили среднюю школу либо колледж, все отличались коренастым телосложением и были далеко не красавицами, все тащились от караоке и ни разу не испытали оргазма. В семейной жизни не повезло не только покойной Янагимото: каждая участница общества пережила развод, хотя дети были не у всех. Томияма Мидори выходила замуж три раза и от второго супруга прижила сына; Такеучи Мидори родила в семнадцать, и теперь ее дочь была замужем за иностранцем и жила в Канаде.

Предаваясь своему горю, все пятеро кумушек испытывали доселе неведомое им чувство. И дело было не в осознании печального факта, что рано или поздно они тоже умрут, и не в том, что их потрясла ужасная и неожиданная кончина Янагимото Мидори. Причиной их гнетущей тревоги был не вид ее растерзанного окровавленного платья и не горечь от потери близкого человека, пусть даже они не были особенно близки, а всего лишь собирались вместе и болтали о том, о сем, не слушая друг друга. Нет, всех пятерых оставшихся Мидори терзала мысль, что кто-то посмеялся над ними.

Нельзя сказать, что участницы Общества Мидори испытывали недостаток в мужчинах. И хотя никому из них так и не удалось наладить длительные отношения, они никогда не были одиноки. Мидори относились к тому сорту женщин, которым противна даже мысль о зависимости от кого-либо. Они просто жили, не давая и не получая ни любви, ни заботы, ни дружбы, и так достигли сорокалетнего рубежа. Тут им удалось найти друг друга и создать некое подобие компании единомышленников. Они собирались вместе поболтать, позавтракать в каком-нибудь ресторанчике, попеть в караоке, позагорать и поплавать в бассейне, но никому никогда не приходило в голову интересоваться личной жизнью других товарок. Время от времени одна из них, например Хенми Мидори, начинала рассказывать: «Послушайте-ка! Помните, я говорила, что со мной в офисе работает парень, которого считают сексуально озабоченным? И вот выходим мы с работы, а он забыл свой зонт, а на улице так лило! И чтобы он вконец не промок, я предложила ему пойти рядом со мной под моим зонтиком. Мы и пошли, и тут он вдруг поворачивается ко мне и такой говорит: „Хенми-сан, а не желаете ли потрахаться?“ Нет, вы представляете? Я такая смотрю на него и говорю: „Да как ты смеешь?“ А он мне и отвечает, что, мол, шесть из восьми женщин, которым он предлагал подобное, соглашались. Будто бы от такого прямого подхода женщина сразу же мокнет от возбуждения. А я такая: „Да ничего подобного, тупица!“ Но он, похоже, так и не понял. Мне кажется, что он вообще не способен разделить чью-либо точку зрения, кроме его собственной. Понимаете, что я имею в виду?» Однако никто в компании не обращал на рассказ подруги никакого внимания. Иногда в головах тетушек застревала самая несущественная деталь, вроде слова «зонтик», и тогда одна из подруг подхватывала, впрочем, без всякой связи с предыдущей историей: «Да-да, со мной тоже было похожее, точно! Однажды я забыла зонтик, а этот, как его? Сакакибара, который работает в нашей конторе, – ему уже сорок, и он до сих пор не женат, но на гомика не похож, хотя не возьмусь объяснить, почему мне так кажется, – и вот он встал прямо передо мной, а дождь шел нешуточный, и я подумала, что Сакакибара хочет одолжить мне зонт, а он вдруг стал размахивать им, будто в гольф играет, и едва не попал мне по лицу! Но мне думается, теперь такое случается сплошь и рядом. Столько ненормальных развелось!»

И тем не менее по никому не понятным причинам Обществу Мидори удалось просуществовать более четырех лет. Вряд ли можно сказать, что залогом такого долголетия являлся особый тип личности участниц общества. Впрочем, всех их объединяло инстинктивное неприятие чужих проблем, нежелание, так сказать, залечивать чьи-то раны. Виноваты в такой черствости были их отцы, хотя никто из подруг даже не догадывался об этом. Да и личности их отцов, в общем-то, не имеют никакого отношения к нашей истории. Однако наши дамы считали неприличной и достойной презрения привычку открывать душу другому человеку, делиться с ним своими тревогами в надежде получить душевное облегчение. По той или иной причине они не могли позволить себе углубляться в суть и причины собственных душевных ран. А то странное, незнакомое чувство, которое они испытывали, оплакивая Янагимото Мидори, диктовалось лишь неудержимой яростью, вызванной осознанием того, что теперь рана нанесена извне, и не душевная, а самая настоящая рана поперек горла.

Итак, оставшись впятером, они проплакали более трех часов. Наконец Томияма Мидори перестала шмыгать носом и тоненьким голоском затянула «Следы комет». Мелодия органично вплеталась в шум дождя, что лил за окном однокомнатной квартиры покойницы. Постепенно, одна за другой, подруги успокоились и тоже присоединились к пению. За четыре с лишним года существования Общества Мидори его участницы в первый раз исполняли песню все вместе. Они начинали снова и снова, и именно тогда Хенми Мидори решила показать подругам свою находку с места убийства.

– Вот что я там подобрала, – сказала она. – Кто-нибудь знает, что это такое?

Кусочек серебристого металла пошел по рукам.

– Думаю, это обронил убийца.

– Я помню, как недоумок полицейский заявил, что это случайное убийство, а значит, как я полагаю, преступника вообще никогда не найдут, – отозвалась Сузуки Мидори.

– А в выпуске новостей сказали, что полиция сейчас ищет свидетеля, – добавила Ивата Мидори.

А Томияма Мидори воскликнула:

– Я знаю, что это за значок! Я ведь недавно виделась с сыном, помните? Мне хотелось угостить его чем-нибудь вкусненьким, потому что его папаше вообще наплевать, чем мальчик питается, так что сыну наверняка лучше жилось бы со мной, но ведь я работаю, и мне кажется, что сын все понимает, но каждый раз просит сводить его в «МОС-бургер», где мы берем терияки-бургеры с двойным майонезом, сразу три штуки, а потом идем к универмагу «Кидди касл», там снаружи возле входа стоит автомат с видеоигрой, которая очень нравится сыну, и если набираешь триста тысяч очков, тебе дают вот такой же значок, а еще там висит список всех тех людей, которые выиграли такой значок.

Впервые за все годы существования общества говорила только одна из подруг, а остальные внимательно ее слушали.

II

– И если мы проверим все имена из этого списка, то обязательно найдем убийцу.

Тут Томияма Мидори наконец оборвала поток своего красноречия, и в комнате повисла зловещая тишина. Казалось, воздух наполнился неким волнующим сердце предчувствием – ощущением, которое члены Общества Мидори испытывали крайне редко. Последний раз подобное случилось, когда они решили все вместе отправиться в заграничную поездку, а именно в пятидневный тур по Сингапуру и Гонконгу. Мидори не относились к категории заядлых путешественников, и хотя они постоянно пытались придумать какое-нибудь совместное занятие, идея дальней поездки как-то не приходила им в голову. Такого рода авантюра казалась всем шестерым чересчур экстравагантной выходкой. Подруги искренне считали, что не стоит желать того, в чем по-настоящему не нуждаешься. По их мнению, те, кто щеголяет в шарфах «Селин» или кичится сумочкой «Луи Виттон», ремешком «Шанель» и духами «Гермес», просто-напросто лишены чувства собственного достоинства. В глубине души Мидори подозревали, что приобретение модных вещей является попыткой, пусть и на самом примитивном уровне, «исцелить раны», однако, вне всякого сомнения, они и сами втайне вздыхали о сумочках и дорогих духах, не говоря уже о путешествиях. И вот однажды, когда они собрались на квартире Сузуки Мидори ради сомнительного гастрономического эксперимента – они собирались попробовать готовые обеды с семи главных городских вокзалов, – Ивата Мидори вдруг произнесла:

– А не отправиться ли нам куда-нибудь в путешествие?

Тогда в комнате воцарилась точно такая же жутковатая тишина, как и сейчас: у всех подруг захватило дух, но ни одна не отваживалась первой признаться в этом.

– Ну хорошо, допустим, мы найдем убийцу… и что дальше? – прервала тишину Хенми Мидори. Она несколько переусердствовала с гигиеническими салфетками для лица, отчего на щеках и на лбу у нее отражался свет люстры.

После этих слов в комнате снова стало тихо как в могиле. Все пятеро опустили очи долу, словно невесты на смотринах. Ивата Мидори задумчиво дергала бахрому на ковре, Хенми Мидори разглядывала ногти на руке, Такеучи Мидори немузыкально мурлыкала себе под нос, Сузуки Мидори водила по губам краем пустого стакана из-под пива, а Томияма Мидори просто хлопала накладными ресницами – такими длинными, какие еще поискать.

Все так и молчали, пока Хенми Мидори, обнаружившая тело Янагимото Мидори, не развила мысль:

– А дальше… убьем его?

Теперь в комнате наступила поистине гробовая тишина.

* * *

На той же неделе, в субботу Томияма Мидори встречалась со своим сыном Осаму на железнодорожной станции линии Кейо.

– Ну, как твой отец? – спросила она, поглаживая сына по голове.

Впрочем, ей было решительно все равно, как поживает его отец. Осаму отвернулся в другую сторону и ничего не ответил. И все-таки Томия-ма Мидори любила своего неприветливого, вечно хмурого сына, как только мать может любить ребенка. Слово «любовь» обретало для нее истинное значение, лишь когда она думала об Осаму. Любовь заключалась не в том, чтобы радоваться встрече или пузыриться от счастья, увидев любимого человека. Любовь требовала прилагать все возможные усилия, чтобы именно объект любви получал удовольствие от общения. Часы, проводимые с сыном, были для Томиямы Мидори поистине мучительными. Он приезжал к ней под вечер и оставался до следующего вечера, и если за целые сутки Томияме Мидори удавалось уловить хотя бы одну слабенькую улыбку на лице сына, она чувствовала, что совершила настоящий подвиг.

Привычки Осаму установились раз и навсегда. Обычно он встречал мать на станции у билетной кассы, затем они шли через галерею в «МОС-бургер», потом Осаму тащил ее к игровому автомату в «Кидди касл», затем мать покупала ему диск с новой компьютерной игрой и три выпуска манги. На автобусе они доезжали до жилого комплекса, корпуса которого скрывались среди глыб слюдяного песчаника. Осаму осваивал новую игру, обедал, листал купленные выпуски манги, принимал ванну и наконец засыпал, держа мать за руку. Они почти не разговаривали друг с другом, но Осаму всегда улыбался хотя бы разок. В ожидании его улыбки Томияма Мидори была как на иголках; иногда ей приходилось мучиться до самого последнего момента, когда Осаму уже садился в поезд, чтобы ехать домой.

В тот знаменательный день Осаму улыбнулся почти сразу же, едва они встретились. В «Кидди касл» Томияма Мидори переписала все фамилии игроков, набравших более трехсот тысяч очков. Затем, следуя совместно разработанному с другими Мидори плану, она объяснила служащему, что является представителем отдела маркетинга крупной фирмы по разработке компьютерных игр и желала бы связаться со всеми чемпионами, предложив им протестировать новую «стрелялку».

– Нельзя ли получить их адреса? – спросила она.

– Да я и не знаю, где они живут, – отвечал служащий, чья физиономия напоминала раздавленный апельсин. – Но есть список учебных заведений.

Там оказалось семь имен:

1. Шинкай Йосиро – средняя школа Сакураги, второй класс.

2. Сакаи Миненори – начальная школа Чофугаоки, пятый класс.

3. Сакума Тосихиро – начальная школа Симофуды, шестой класс.

4. Нака Ацуси – средняя школа Нисибоси, первый класс.

5. Сугиока Осаму – институт электроники Коганеи.

6. Фудзии Масацугу – начальная школа Симофуды, шестой класс.

7. Маэда Такуми – средняя школа Яманобэ, третий класс.

Ее немного покоробила фамилия Осаму, совпадающая с именем ее сына, но Томияма Мидори чувствовала, что здесь не может быть ошибки. И она пометила пятый пункт звездочкой. Судя по данным списка, Сугиока набрал 370 000 очков.

– Какой крутой парень! – воскликнул Осаму и снова улыбнулся.

Томияма Мидори ласково потрепала его по голове.

* * *

Сугиока вышел из ворот института электроники, не заметив, что за ним пристально следят две оба-сан. В первый раз после множества дождливых дней было ясно. Сугиока неспешно брел в тени кедров, высаженных вдоль улицы, по обыкновению бессмысленно хихикая. На некотором расстоянии за ним следовали Ивата и Хенми Мидори.

– Я думала, он будет выглядеть пострашнее.

– А ты видела его челку? Длиннющая. Наверное, девицам такое нравится.

– Кажется его зовут так же, как и сына Томии.

– И она уверена, что это точно он, так ведь?

Обе Мидори напоминали самых обычных домохозяек, обсуждающих вступительные экзамены своих отпрысков, – зрелище настолько привычное, что ничей любопытный взгляд на нем не задержится. Со своего наблюдательного поста они не могли видеть идиотскую улыбочку на лице Сугиоки, который как раз вспоминал недавнюю вечеринку, где произвел настоящий фурор. Пока остальные поглощали вяленую говядину, салат из макарон, сушеного кальмара и свиные клецки, он неожиданно поднялся с места и сообщил всем о своем подвиге, мгновенно превратившись в героя и до предела повысив градус эмоций собравшихся.

– Хотите верьте, хотите нет, – начал он, выкладывая на стол перед друзьями газету с жирным заголовком: «Случайное убийство». Потом он вынул из-за пазухи шведский нож, на котором все еще оставалась почерневшая запекшаяся кровь, и объявил: – Именно этим ножом я перерезал горло этой оба-сан. – И добавил с истеричным смешком: – Настоящее орудие убийства!

Никто даже не усомнился в его словах. Все знали, что Сугиока постоянно носит при себе оружие и любит резать все, что попадется под руку. Тут, однако, был совсем особый случай. Исихара разволновался больше всех. Представляя себе, как нож рассекает горло оба-сан и рана раскрывается, точно рот Пакмана[2]2
  Персонаж одноименной компьютерной игры.


[Закрыть] он вдруг понял природу своего внутреннего беспокойства, хотя не сумел облечь ее в слова. Вместо этого он пробормотал: «Я тебе верю!» – и заерзал на месте, захлебываясь булькающим смехом. Остальные поначалу не знали, как реагировать на заявление Сугиоки. Но тут Яно сообразил, что приятелю удалось исполнить мечту самого Яно «уничтожить» человека, и разразился гоготом, точно сумасшедший вьетконговский солдат, выскакивающий из засады в полной боевой готовности. А вслед за ним захлопал в ладоши и заржал Нобуэ:

– Невероятно! Значит, ты и есть убийца!

Сугияма потупился и тихо произнес:

– Возможно, теперь и для меня настало время что-то изменить в жизни.

Потом закудахтали и все остальные, будто повторяли слоговую азбуку катакана: «Ка-ки-ку-ке-ко!» – а щеголь и модник Като, уставившись на Сугиоку округлившимися глазами, воскликнул:

– Вот что я называю «ништяк»!

Следующие полчаса приятели только обалдело пялились друг на друга, то и дело разражаясь неудержимыми взрывами хохота.

И сейчас, неспешно прогуливаясь, Сугиока перебирал в памяти те минуты и тихонько подхихикивал. С особым удовольствием он вспоминал момент, когда его спросили, как выглядела эта самая оба-сан, и то, с каким вниманием друзья выслушали его историю.

– В общем, после окончания нашего шоу Pinky & the Killers… э-э, мне неловко говорить об этом, но я так перевозбудился, что не мог заснуть. Пришлось жрать снотворное, которое я купил в Сибуйе. Но и тогда я заснул с трудом, а с утра – ну, вы знаете, как бывает, – у меня случился такой стояк, что аж больно стало. И вот взял я нож и пошел прогуляться. Теперь-то мне кажется, что я действительно с самого начала хотел кого-нибудь уложить – не в смысле убить, а именно уложить, вот такое настроение было. И тут вижу: выходит эта самая оба-сан в белом платье из «Ито Йокадо», а платье-то такого цвета, будто из спермы сделано, и сама она воняет моллюском…

III

– И тут-то меня и осенило, что эту оба-сан я и должен уложить. Сейчас объясню, почему я так решил. Потому что я охотник. То есть собственно охотой, беготней за всякими там зверушками, я ни разу не занимался, но читал книгу одного чувака, который называет себя Первый Охотник Японии. Этот перец работал в какой-то занюханной рекламной конторе копирайтером, денег у него особо не было, жена его выгнала, и он жил в Тама-Нью-Тауне, бухал и участвовал в боях. И пусть обычно он проигрывал, но упорно считал себя Первым Охотником Японии и постоянно вписывался во всякие блудняки. И вот я прочитал его книжку, и знаете, когда читаешь такое, то сразу думаешь: вот это и правда настоящий охотник. Он воображал, что носит с собой дробовик, хотя у него и ружья-то не было, потому что он запорол письменный экзамен на лицензию, хотя там вообще легкотня, обычный вопросник с вариантами ответов, как тест на водительские права. Я думаю, вопросы были вроде такого: «После охоты или тренировочной стрельбы у вас остались неиспользованные патроны. Ваши действия: А) забрать их с собой и поместить дома в оружейный шкаф; Б) раздарить детям; В) швырнуть в ближайший водоем и заорать изо всех сил: „Да пошли вы!“» Короче, чувак всегда выбирал пункты «Б» или «В», потому что был честен перед собой, вот в чем засада, просто не мог лгать. Короче, разрешение на оружие ему не светило, и как же он вышел из положения? Он занялся бегом и во время пробежек представлял себе, что расстреливает по пути все живое. Начал с муравьев, гусениц и прочей дряни, потом переключился на богомолов и бабочек. Наконец, нарезая круги по Тама-Нью-Тауну, отважился мысленно палить по собакам и кошкам. Я не помню, как там точно в книге, но вроде того: «Охотничьи угодья бывают не только степях и лесах, но и в городе. Я единственный, кто охотится в самом сердце большого города». И еще он писал, что правило «выживает сильнейший» – очередная слащавая философская чепуха, которая горожанину совершенно не поможет. И продолжал: «Гуманизм – вот что важно. Мы, охотники, должны убивать только в мыслях, придерживаться непостижимого учения под названием гуманизм и по возможности претворять его в жизнь». Неплохо сказано, а?

Произнося свою речь, Сугиока оглядывал комнату и заметил, что в кои-то веки собравшиеся внимательно его слушают и стараются вникнуть в смысл. Нобуэ нахмурился, что случалось с ним довольно редко, и сказал:

– Поразительно. Судя по всему, он и правда удивительный чувак.

Исихара, сверкнув глазами, добавил:

– Не иначе. А где ты купил эту книгу? В каком издательстве она вышла? Небось, «Кадокава», а?

Сугияма же потупился и пробормотал:

– Глубоко… Офигеть как глубоко!

Яно, так и не вышедший из образа вьетконговского бойца, готовящегося к атаке в безлунную ночь, завопил:

– Да он настоящий человек дела, вот он кто! Не Мыслитель, как тот роденовский истукан, а настоящий Деятель!

А Като, едва сдерживая слезы, произнес:

– Вот человек, кому на роду написано нести знамя Мира Настоящих Охотников[3]3
  Популярная серия манги.


[Закрыть].

Сугиока же, весь трепетавший от совершенно нового для него ощущения – глаза всех присутствующих устремлены на одного, уши внимают его истории, – продолжал:

– Иными словами, когда представляешь себе убийство, но не хватает решимости его совершить, нужно некое подспорье. В моем, например, случае в качестве подспорья выступили утренний стояк и недосып. Но ни в коем случае не какая-нибудь идея, философия или прочая ерунда – вещи, которые вообще не имеют смысла, если верить тому парню. Он писал, что после «охоты» на собак и кошек перешел к визуализации охоты на людей. Но дальше так и не продвинулся, остановился на мысленном убийстве. И кому же, как не мне, надо было рано или поздно претворить его учение в жизнь? Короче, я только подошел сзади к этой оба-сан и ткнул ей хером в задницу, а она заверещала, точно банши[4]4
  Персонаж ирландского и шотландского фольклора, привидение-плакальщица, чьи завывания под окнами дома предвещают скорую смерть.


[Закрыть] Я такое дерьмо терпеть не намерен. Тут любой обозлится, верно? У меня ведь тоже есть гордость. И тогда я прорвал завесу воображения и пронзил ножом реальность, разрезав бабе глотку на манер десантников. И поступил правильно.

Остальные согласно кивнули. Одни говорили: – Вот именно! Ты довел дело до логического конца.

Другие подхватывали:

– Уж коли дело доходит до дела, в наши дни имеет смысл только убийство.

Вот такие моменты своего триумфа и вспоминал Сугиока, направляясь к дому, а Хенми Мидори и Ивата Мидори между тем записали его адрес.

* * *

Все пятеро оставшихся участниц Общества Мидори собрались на квартире Иваты Мидори, чтобы создать учебную группу под названием «Как совершить убийство». Хотя трехкомнатная квартира обошлась Ивате недешево, стены были настолько тонкими, что пятерым подругам приходилось говорить почти шепотом и убавить до самого минимума звук на видео, которое они смотрели в исследовательских целях.

Кумушки проанализировали и подробно обсудили различные способы человекоубийства. Они долго взвешивали все достоинства и недостатки яда, дубинки и веревочной петли и по окончании дискуссии с изумлением отметили, что смогли последовательно выслушать друг дружку. Первой на это обстоятельство обратила внимание сама Ивата Мидори.

– А ведь раньше мы никогда не обменивались мнениями, – произнесла она, – и даже не слушали друг друга.

– Да уж, – откликнулась Хенми Мидори. – И вроде как если внимательно слушаешь других, то действительно понимаешь, о чем они толкуют, вы заметили?

– И тогда ясно, что другой человек – тоже человек, – подытожила Такеучи Мидори.

Вот так, на исходе четвертого десятка своего существования на нашей планете, каждая из Мидори открыла для себя других людей. Уже поздно вечером, обсудив и выбрав способ отмщения, они взялись за руки и заплакали. Для представительниц уникальной нации, привычной разве что к «банзай-атакам», вечер выдался поистине революционным.

* * *

– Самое главное – чтобы нас не поймали.

* * *

Возвращаясь в очередной раз домой, Сугиока по обыкновению улыбался. Проходя мимо спального корпуса женского колледжа, он замедлил шаги и по привычке пристроился помочиться. Стена спального корпуса образовывала тупик, поэтому машин на улице было мало. Но что характерно, именно в это время, между тремя и четырьмя часами дня, бо́льшая часть студенток находилась во дворе. Для робкого в душе Сугиоки вряд ли нашлось бы лучшее место и время, чтобы продемонстрировать свою извращенную натуру и публично обоссать стену.

* * *

– Рассмотрев все варианты, я бы сказала, что лучше выбрать самый простой способ, но с небольшим подвывертом.

* * *

В тот день Сугиока играл в видеоигры в «Кидди касл». Но думал он только о грядущей вечеринке на квартире у Нобуэ, которая намечалась в следующий вечер. Он до сих пор не мог сдержать довольной ухмылки, вспоминая недавний свой триумф. Ведь никогда раньше, ни разу в жизни, Сугиока не оказывался в центре всеобщего внимания. И теперь его душу переполняла благодарность. «Но кого же мне благодарить? – невольно спросил он себя, и ответ пришел незамедлительно: – Кого еще, как не Первого Охотника?

Завтра темой вечеринки будет „Тяньтики окэса“[5]5
  Популярная песня 1950-х, название которой можно приблизительно перевести с японского как «Бей, барабан».


[Закрыть] и все благодаря мне, ведь именно я дал Като послушать ее. Великолепная песня, почти в блюзовом стиле: пусть она грустная, но приносит настоящее счастье, о чем и писал Первый Охотник: „Радость через печаль“. Вот куплю себе кроссовки и начну бегать трусцой по улицам этого гнилого умирающего города в поисках удачи. Все согласились, что убийство – клевая штука; в первый раз ни у кого не нашлось возражений, если не считать того случая с женщиной с потрясающей фигурой. А как было бы круто поступить с ней, как я поступил с той вонючей оба-сан! Но в одиночку у меня не выйдет, понадобится помощь всей компании. Да, именно: взаимопомощь! Что может быть важнее для каждого мужчины, чем укрепление дружеских уз?»

* * *

– А еще нужно держаться от него на расстоянии, правильно? Все-таки он мужик, и если подойти слишком близко, преимущество окажется на его стороне…

* * *

«Да и почему бы не поссать прямо здесь? Кто меня остановит – та страшненькая бледная немочь с первого курса, которая на днях чуть в обморок не хлопнулась, когда увидела мою сосиску? Ха!»

Сугиока придвинулся поближе к бетонной стене и расстегнул ширинку. Однако, едва вытащив член наружу, краем глаза он заметил на дороге женщину в красном шлеме, которая приближалась к нему на скутере по пустынной улице. На ней были черные штаны из искусственной кожи и такая же куртка, а в глубокой тени, отбрасываемой козырьком шлема, мерцала улыбка. Женщину звали Ивата Мидори. Она остановилась рядом с Сугиокой и произнесла:

– Здесь нельзя справлять нужду.

В ладони она сжимала длинную ручку от швабры, к которой изолентой был примотан острый как бритва, сияющий на солнце нож для сашими. И когда Сугиока развернулся, чтобы сказать: «А мне плевать», сверкающее лезвие в ту же секунду вонзилось ему в горло и вынырнуло обратно с резким поворотцем.

– Получай, – произнес женский голос, и скутер умчался прочь.