Текст книги "Цивилизации Древнего Востока"

Сабатино Москати
Цивилизации Древнего Востока

Часть первая
Внешние обстоятельства

Глава 1
Восточное возрождение

На протяжении последних десятилетий наши знания о древней истории Ближнего Востока претерпевают фундаментальные изменения. В европейской культуре есть лишь одно явление, способное сравниться с этими переменами, и по аналогии с ним мы вполне можем назвать этот процесс Восточным Возрождением.

Этими переменами мы обязаны в первую очередь археологическим данным, но, помимо самой археологии, они естественным образом распространились на литературу, религию, искусство и – в конечном итоге – культурную сферу в целом. Начало переменам было положено в апреле 1928 г., когда плуг сирийского крестьянина во время пахоты задел остатки какой-то древней гробницы. Так был открыт Угарит. Конечно, в первой четверти XX в. тоже были важные археологические открытия, но значение этого – и последующих – открытий вышло далеко за узкие рамки местных культур и в конечном итоге перевернуло наши представления о культуре и истории всего региона. По масштабности с этими находками могут сравниться лишь открытия второй половины XIX в., которые впервые познакомили нас с народами Древнего Востока, до той поры почти неизвестными.

В Восточном Возрождении можно выделить три ключевых археологических открытия. Это Угарит, Мари и свитки Мертвого моря. Все три открытия были сделаны совершенно случайно: в Угарите крестьянин пахал собственное поле;

в Мари местные жители готовили могилу для похорон; на берегу Мертвого моря бедуин искал потерявшуюся овцу. Во всех трех случаях в результате мы получили новые знания, по сути революционные. Угарит оказался остатками древнего города, который существовал когда-то на месте тех крестьянских полей. Четыре тысячи лет в этом процветающем городе кипела жизнь; он был центром плодотворного культурного обмена между Ближним Востоком и островами Средиземноморья. Сотни обнаруженных там текстов, новых как по языку, так и по системе письма, позволили нам познакомиться с верованиями и мифологией людей, населявших Палестину и Сирию до евреев. В Мари был обнаружен другой город, не менее древний, – столица государства, охватывавшего в период своего расцвета значительную часть Северной Месопотамии. Его дипломатические архивы, содержащие более 20 тысяч документов, заставили полностью переписать историю Западной Азии первой половины 2-го тысячелетия до н. э. и внесли революционные изменения в хронологию того времени – ученым пришлось чуть ли не на двести лет сместить все датировки, имеющие отношение к древней Западной Азии[1]1
  На изменения в хронологии повлияли и другие факторы, в первую очередь обнаруженный в Хорсабаде новый список ассирийских царей. В настоящей книге автор пользуется так называемой «короткой» хронологией, где время правления Хаммурапи соответствует 1728–1686 гг. до н. э., а все другие даты корректируются соответственно. Однако существует и другая система – не менее, а может быть, и более вероятная, согласно которой все датировки смещаются на 64 года (Хаммурапи – 1792–1750 гг. до н. э.).


[Закрыть]. Свитки Мертвого моря на несколько столетий старше самых ранних известных прежде древнееврейских рукописей; их библейские тексты представляют особую ценность для ученых-текстологов, а небиблейские по-новому, очень живо и ярко освещают верования и ритуалы еврейского мира в канун христианской эры.

Помимо трех основных, было сделано немало и других значительных открытий. К примеру, если говорить о доисторических временах, то американские раскопки в районе Киркука дали материал, относящийся к палеолитическому и неолитическому периодам истории Месопотамии и принесли новую информацию о неолите и халколите. Что касается исторического периода, то документы, найденные в Алалахе, и дальнейшие материалы из Угарита позволили проверить по местным источникам и дополнить наши знания о политике великих империй Сирии после середины 2-го тысячелетия до н. э. Если говорить о юриспруденции, то обнаруженные древние кодексы пролили свет на фундамент, на котором построена законодательная система великого царя Хаммурапи, и указали на существование традиции, в которой действовали и он сам, и другие законодатели Древнего Востока. Наконец, – в сфере искусства, – замечательные работы, обнаруженные при раскопках в Нимруде, не говоря уже про Угарит и Мари, призывают вообще пересмотреть общепринятые взгляды на значительную часть ближневосточного искусства.

Очевидно, вся эта новая информация относится к конкретным регионам и историческим периодам и почти не затрагивает другие территории и времена. Однако, как ни парадоксально звучит, этот факт скорее усиливает, нежели ослабляет сдвиги в наших представлениях о Древнем мире. Мало рассматривать лишь регионы и периоды, непосредственно затронутые недавними открытиями. Необходимо определить, как старое соотносится с новым, – а это неизбежно приводит к свежему взгляду на давно, казалось бы, известные вещи. Так, хронологию Древней Анатолии пришлось пересмотреть не столько потому, что этот регион принес ученым новые находки, сколько из-за необходимости согласовать ее с данными по Месопотамии. Точно так же, многие перемены во взглядах на Древний Египет основываются на том, что изменились наши представления о его азиатских параллелях.

Конечно, мы сравниваем этот процесс с классическим Возрождением отнюдь не из-за случайного характера открытий, – право на это нам дают природа и масштаб перемен в наших представлениях о Древнем Востоке, вызванных этими открытиями. Проводя параллель дальше, мы могли бы сказать, что нынешнее состояние наших знаний о Древнем Востоке соответствует Раннему Возрождению – эпохе гуманизма, ведь научная деятельность в этой области в настоящий момент почти полностью сводится к поиску новых данных, их публикации и анализу. Соотнести конкретные результаты с общей картиной и реорганизовать в соответствии с этим всю систему наших знаний – дело будущего. Когда эти задачи будут выполнены, – но предсказать, когда именно это произойдет, невозможно, – мы станем свидетелями завершения Восточного Возрождения. Вероятно, тогда можно будет сказать, что его основное значение заключается в воссоздании фундамента классической цивилизации, знания о котором прежде были неполными и неточными. Когда Греция и Рим займут свое законное место в историческом процессе, когда определятся предпосылки и условия их возвышения, – только тогда мы увидим, насколько широкое, разнообразное и временами решающее влияние оказали на эти цивилизации предшествовавшие им цивилизации Древнего Востока.

Попытка обозначить главные черты древних ближневосточных цивилизаций не имеет прецедентов, поэтому нам придется сначала рассмотреть, хотя бы кратко, условия и предпосылки их возникновения и развития: мы поговорим о месте и времени, о действующих лицах и предшествовавших доисторических эпохах. Мы обозначим противоречия, разрешение которых вполне может оказаться решающим фактором нашего исследования; в некоторых случаях вопросы возникли лишь вследствие последних открытий – и, соответственно, тоже могут послужить основанием для новых выводов.

Обратимся к первому вопросу, вопросу места. Понятие «Древний Восток» по давно устоявшемуся и общепринятому соглашению ученых означает древний Ближний Восток. Его история начинается в весьма отдаленные времена – и начинается документами, знаменующими собой начало истории в бассейне Средиземного моря. История этого региона непрерывна и прослеживается по письменным источникам – в отличие от соседних регионов, населенных в основном народами, не оставившими после себя письменных документов, а стало быть, практически лишенными истории. Общим центром притяжения для народов региона служила восточная часть бассейна Средиземного моря; каждый из них рано или поздно обращал туда свой взгляд и находил на его берегах места для встреч и общения с другими народами. Этот факт позволяет нам подобрать для этого региона и другое подходящее название: «Средиземноморский Восток» – и отделить его таким образом от культур Индии и тем более Китая – там были свои центры притяжения, а культуры развивались в значительной степени независимо. И дело не только в разделении. Ближний Восток с его тягой к Средиземному морю сыграл важную роль в формировании фундамента классической цивилизации, где вклад Индии и Китая гораздо менее заметен.

Мир Древнего Востока включает в себя (с запада на восток) Египет, Палестину, Сирию, Аравию, Анатолию, Месопотамию и Иран. Если рассматривать этот регион в целом, то сердцем его окажется Аравийская пустыня – пространство бесплодных песков. Вокруг нее громадной дугой простирается «плодородный полумесяц», который образуют речные долины Египта и Месопотамии и сирийско-палестинское связующее звено. Этот полумесяц включает в себя самые плодородные земли на всем Ближнем Востоке. Вокруг него к северу и востоку лежат плоскогорья Анатолии и Ирана, более бедные в сельскохозяйственном отношении, но обладающие значительными природными ресурсами – запасами леса, камня и металлов.

Однако такое определение границ Древнего Востока порождает и некоторые спорные вопросы. Во-первых, должны ли являться предметом нашего рассмотрения иранские цивилизации? Мнения по этому вопросу разделились; но мы склонны считать, что да, – именно по критериям взаимозависимости и тяготения к Средиземноморью, которые мы только что сформулировали.

Труднее разрешить вопрос, касающийся культур Крита и Инда. Мы считаем, что лучше не включать эти культуры в наше исследование, хотя многие историки придерживаются противоположного мнения. Древние цивилизации Инда лежат за пределами основного района Средиземноморья, их невозможно соотнести с органичным и цельным развитием нашего региона. А крито-микенская цивилизация, несомненно, оказала огромное влияние на наш регион и сама подверглась его влиянию, – но почва, вскормившая ее корни, географически и этнически всегда была обособлена от рассматриваемого региона.

Наконец, отдельный случай представляет собой древняя южно-аравийская цивилизация. По месту и времени ее очень трудно исключить из общей картины древнего Ближнего Востока. Но важно также то, что этот район окружен защитным поясом пустыни, который изолирует его одновременно и от остальных частей региона, и от общего для них тяготения к Средиземноморью. Эту брешь удалось преодолеть только исламу. Соответственно, если мы считаем возможным ориентироваться скорее на исторические, нежели на географические факторы, то можем смело игнорировать южно-аравийскую цивилизацию – ее правильнее отнести к истории арабов или предыстории ислама. Но необходимо добавить, что в свете новых знаний это решение, возможно, придется подвергнуть ревизии. В настоящее время у нас есть лишь случайные обрывки информации об отношениях между северными южно-аравийскими колониями и другими государствами Ближнего Востока; но с появлением новых данных картина может решительно измениться.

Внутри обозначенной территории можно в принципе провести дальнейшее деление по нескольким вполне понятным принципам, но ни одной серьезной исторической причины для такого деления не существует. Особенно это относится к Египту – ведь его изучают в рамках специализированной дисциплины и рассматривают, как правило, вне связи с Западной Азией, хотя ей не присуще какое бы то ни было историческое единство, которое можно было бы противопоставить единству Египта. В сущности, нам следует либо заниматься историей отдельных регионов и народов, их населявших, – а именно египтян, шумеров, вавилонян и ассирийцев, евреев и т. д., – либо рассмотреть более широкое историческое объединение. В данном случае таким объединением может стать только Ближний Восток в целом, включая и Египет, – вот подлинный предмет нашего исторического исследования; несмотря на разнообразие компонентов, мы будем рассматривать его как четко определенное составное целое.

Есть еще один вопрос, тесно связанный с вопросом места и не менее противоречивый, – вопрос времени. История Древнего Востока начинается с первых найденных документов, которые относятся к началу 3-го тысячелетия до н. э. Но как далеко мы имеем право продлить ее?

По этому вопросу существует три мнения; хотя, поскольку эти позиции не обсуждаются в открытой дискуссии, лучше сказать, что существует три точки зрения, которых на практике придерживаются ученые. Во-первых, окончание периода можно отнести к 538 г. до н. э. или чуть позже – к тому времени, когда пал Вавилон, а империя Ахеменидов с Дарием во главе начала контактировать с греками. Во-вторых, его можно обозначить 330 г. до н. э. и связать с решительной победой Александра Македонского над персами. Наконец, в-третьих, можно продлить этот период до времени Христа и рассматривать историю Древнего Востока как пролог христианской эры.

Мы считаем, что первая и третья позиции не выдерживают критики. С одной стороны, какие у нас основания полностью или частично исключать из рассмотрения империю Ахеменидов? Оспаривать тот факт, что империя эта принадлежит истории Древнего Востока, невозможно. С другой стороны, зачем включать историю эллинистических государств? Они, конечно, располагались на завоеванном Востоке, но по происхождению и форме правления принадлежали западной цивилизации.

Таким образом, у нас остается лишь одна разумная временная граница – победа Александра Македонского. Вплоть до этой даты Восток существовал под властью восточных же империй; после нее Восток становится объектом западного влияния. Более того, переход от независимости к подчиненности сразу же отразился в самых разнообразных областях культуры, а потому сможет послужить нам естественной временной границей.

В рамках места и времени, которые мы определили, на исторической сцене действовал целый комплекс народов, разных по происхождению и образу жизни; именно взаимодействие этих народов и объединение их в различные группы определило ход истории Востока. Посмотрев на историю в целом, мы не увидим в ней какой-нибудь одной постоянно доминирующей группы или народа; каждый из них по очереди принимает на себя лидирующую роль и оставляет свой след в одном из периодов – в своем собственном периоде – истории. В целом же нельзя сказать, что какой-либо из народов сыграл здесь преобладающую роль. Поэтому история Востока очень сложна, и ее единство строится на синтезе очень разнородных элементов. Свое окончательное и полное выражение этот синтез нашел в период правления Персидской империи, которой удалось незадолго до своего падения объединить под своей властью весь регион.

Мы можем, хотя и очень приблизительно, классифицировать народы по различным географическим зонам Ближневосточного региона; зоны эти различаются по условиям существования, а потому движение народов в них управляется различными импульсами и законами.

Ядро нашего региона, Аравийская пустыня, является родиной семитов, пастухов-кочевников; засушливый климат родной земли вновь и вновь заставляет их устремляться прочь, в плодородные соседние области. Концепция семитов как стремящейся к единству отдельной группы племен основана не на сомнительных расовых характеристиках, а на исторической общности происхождения и – самое главное – на близком языковом родстве всех племен группы.

В регионах, дугой окружающих Аравийскую пустыню, – на территории «плодородного полумесяца» – с самого начала времен и даже раньше семиты пустыни вступали в контакт с различными народами, смешивались с ними и образовывали в разных районах различные этнические комплексы. На западе, в долине Нила, семитские и хамитские элементы объединились с образованием египетского народа; этот процесс нашел свое отражение и в египетском языке. С этнической точки зрения хамиты менее однородны, чем семиты; лингвистически их языкам не хватает единства семитских языков[2]2
  В хамито-семитской группе независимой семитской ветви противостоит не столь же однородная хамитская ветвь, но три ветви, состоящие примерно в одинаковых отношениях друг к другу и к семитской ветви.


[Закрыть]. Непросто также определить время и характер египетского смешения народов из-за тесной связи между хамитскими и семитскими языками, которая в последнее время находит в среде ученых все большее признание.

На другом конце полумесяца, в Междуречье, семиты встречаются с шумерами. Происхождение этого народа неясно, а их язык, агглютинативный по типу, не выказывает генетической близости ни с одним из прочих известных нам языков. Даже этнический тип шумеров остается неясным, поскольку результаты антропологических исследований противоречат данным, полученным в результате изучения предметов искусства. Трудно сказать, как далеко зашло этническое смешение семитов и шумеров. Два языка продолжали использоваться на равных, но применение обоих не ограничивалось исключительно представителями соответствующего народа. По общему мнению, история Месопотамии представляет собой результат противостояния двух народов; но такое суждение не согласуется с известными фактами. Более вероятным представляется вариант, что эти народы мирно сосуществовали и сотрудничали в определении общей политики, а также в экономической и общественной жизни.

На сирийско-палестинской береговой полосе, соединяющей две речные долины, семиты с доисторических времен встречали народы, о которых мы теперь можем сказать только одно: оставшиеся после них географические названия говорят о том, что они не были семитами. В этом регионе семиты взяли верх и стали доминирующей нацией; на разных стадиях проникновения управление брали на себя разные группы, но доминировали в истории региона и его письменных документах всегда семиты. Однако эта область играет в регионе весьма своеобразную роль и неизменно является для соседних культур местом встречи и обмена, а потому всегда отражает происходящие вокруг великие политические перемены – и чем дальше, тем больше усложняет и без того сложную этническую ситуацию.

За «плодородным полумесяцем», на плоскогорьях Анатолии и Ирана мы вновь обнаруживаем кочевые племена, – но это не пастухи, как в пустыне, а охотники и коневоды. У них разные корни, но их объединяет один существенный факт: их масштабное вмешательство в ближневосточную историю неразрывно связано с миграцией индоевропейских народов, которые составляют по крайней мере часть их правящей верхушки. Таким образом, здесь тоже присутствует элемент единства – узнаваемый и определяемый, как и прежде, преимущественно лингвистически, – который уравнивает массу различных племен и оправдывает их включение в общую концепцию, несмотря на разнообразие составляющих элементов.

Разговор о доисторических временах Ближнего Востока в очерке, посвященном его истории, уместен лишь в том случае, если мы, во-первых, ограничимся лишь легким наброском, а во-вторых, сосредоточим внимание не столько на конкретных деталях, сколько на основных направлениях развития цивилизации и тех формах, к которым пришла цивилизация в интересующем нас регионе. В данном случае между историей и тем, что ей предшествовало, не было никакого разрыва, и без упоминания о доисторических временах история не была бы понятна и не имела смысла.

Вообще, в эпоху оледенения Ближневосточный регион был, по всей видимости, значительно более плодородным, чем теперь. Холодный европейский воздух гнал атлантические циклоны на юг, в Северную Африку и Западную Азию. Именно этим объясняются находки доисторических орудий и наскальных рисунков в тех местах, где сегодня жизнь невозможна. Самыми древними человеческими останками на Ближнем Востоке по-прежнему остается скелет, найденный несколько десятилетий назад мисс Гэррод в пещере на горе Кармель. Однако в Месопотамии недавно были открыты более многочисленные и более древние палеолитические стоянки, от Шанидара до Палегавры. В частности, экспедиция Брейдвуда обнаружила немало мест, где жили пещерные охотники; расщепленные человеческие кости (таким образом доставали костный мозг) позволяют предположить каннибализм.

В мезолите, примерно между 10 000 и 6000 гг. до н. э., климатические условия на Ближнем Востоке резко изменились. Сместились маршруты движения дождевых облаков; плодородные прерии превратились в сухие степи, а затем и в пустыни. Население теперь концентрировалось в долинах великих рек, где еще оставалась вода и, соответственно, можно было жить. Мисс Гэррод обнаружила следы этой фазы в пещерах вдоль небольшого потока – Вади-Натуф – к северо-западу от Иерусалима; теперь слово «натуфийский» используется для характеристики людей той эпохи. Во времена натуфийской цивилизации появились два принципиальных новшества: собирание семян пшеницы и ячменя и начало одомашнивания животных. Главное значение этих нововведений в том, что они знаменуют начало перехода к оседлому образу жизни. На Ближнем Востоке следующий шаг – когда пищу стали не просто собирать, но выращивать, – был сделан, по всей видимости, тоже в натуфийский период или чуть позже.

Эра неолита, которая обычно датируется примерно 6000–4000 гг. до н. э., демонстрирует дальнейшее развитие. Появляются поселения земледельцев и даже города; обнаружены осязаемые свидетельства религии и искусства. По мере продолжения исследований картина этого периода постоянно меняется; по имеющейся информации, самым древним из обнаруженных селений является Джармо в Месопотамии, а самым древним городом – Иерихон в Палестине. То и другое датируется примерно 5000 г. до н. э., причем дата установлена достаточно уверенно при помощи радиоуглеродного метода[3]3
  Этот метод знаменует собой революцию в археологии. Он основан на том факте, что в любом органическом веществе содержится не только обычный углерод (C₁₂), но и радиоактивный изотоп углерода, названный по своему атомному весу C₁₄, причем соотношение между двумя изотопами в живом организме постоянно. После смерти носителя ткани углерод С₁₄ начинает медленно распадаться – со скоростью 50 процентов за примерно 5500 лет, – превращаясь в С₁₂, который при этом остается неизменным. Следовательно, соотношение в органическом веществе изотопов С₁₂ и С₁₄ однозначно указывает на его возраст. Этот метод, изобретенный доктором Либби из Чикаго, позволяет датировать предметы возрастом до 20 или 30 тысяч лет с точностью в каких-то 200 лет. Профессор Арнольд, тоже из Чикаго, разработал улучшенную методику, которая позволяет расширить датировку до 44 тысяч лет и уменьшить возможную ошибку до 37 лет.


[Закрыть]. В глинобитных домах селения Джармо было по нескольку комнат; полы в них тоже представляли собой утрамбованную глину поверх тростникового основания; в них были разного рода печи, а также емкости для воды, выкопанные в грунте. Обнаруженные здесь кости принадлежат преимущественно домашним животным.

На присутствие религии и искусства указывают грубые глиняные статуэтки. Чаще всего они изображают сидящую женщину с явными признаками беременности: это богиня-мать, символ земного плодородия; в дальнейшем ее культ распространится на весь Ближний Восток. В Иерихоне дома были построены из кирпича ручной лепки, а стены покрывал толстый слой штукатурки; для домов здесь характерны широкие дверные проемы, комнаты в них довольно большие и прямоугольные. Но самая интересная деталь – массивная городская стена из огромных каменных блоков; судя по ней, Иерихон можно назвать древнейшим городом не только Ближнего Востока, но и всего мира. Несколько гипсовых скульптурных голов с чрезвычайно тонкими и живыми чертами лица свидетельствуют о необычайном развитии искусства; а небольшое святилище с апсидой, алтарем и маленькой колонной указывает на существование организованного религиозного культа.

Ближе к концу неолитической эры начинает появляться керамика – базовое средство надежной датировки. В настоящее время древнейшими являются образцы, найденные в Джармо и на недавно исследованных площадках в Тель-Хассуне и Матаре, также в Месопотамии. Техника изготовления примитивна: сосуды лепились руками и обжигались на открытом очаге; в числе украшений – геометрический орнамент, выдавленный или нарисованный, или то и другое одновременно.

В халколите, продолжавшемся примерно с 4000 по 3000 г. до н. э., гончарное искусство совершенствуется; сам этот период делится на фазы по типам гончарных изделий, их распространенности и преобладанию. Вообще говоря, в этот период мы наблюдаем дальнейшую концентрацию культуры в долинах рек, в Египте и Месопотамии. Различные типы керамики, распространенные в них, часто обнаруживаются и в соседних регионах, указывая таким образом на то, что народы речных долин распространяли на соседей культурное и политическое влияние. Гончарное искусство постепенно совершенствуется: появляются закрытые печи для обжига, позволяющие поддерживать нужную температуру и удалять дым; сосуды ручной лепки сменяются на изделия гончарного круга, гораздо более тонкие и правильные по форме. Развивается и отделка. Простой геометрический орнамент сменяется изображениями людей и животных – таким образом, у нас появляется новый бесценный источник информации о жизни создателей керамики. К примеру, на керамике из Самарры в Месопотамии в основном изображены птицы, дикие козлы и олени, что свидетельствует об обществе, в котором по-прежнему преобладающим занятием является охота.

Насколько известно в настоящий момент, эволюция в двух великих центрах – Египте и Месопотамии – шла по разным путям. Но в какой-то момент – точнее, в самый канун исторической эпохи – появляются признаки множественных контактов. Значение их не стоит преувеличивать, но все же это указание на исторические связи, способные вызвать самые серьезные последствия. В процессе этого обмена Месопотамия оказывает на Египет заметное влияние: здесь появляются цилиндрические печати месопотамского происхождения, которые сразу же находят новое развитие и обретают чисто египетские черты; множество изобразительных тем – переплетенные фигуры животных, симметрично расположенные пары животных, сцены борьбы героя со львом, корабли с характерными изогнутыми оконечностями – заимствуются Нилом у Междуречья; даже в египетской письменности, в ее зарождении и развитии, если не в окончательной форме, можно различить влияние более древней письменности Месопотамии. Более того, недавно ученые обратили внимание и на противоположную тенденцию – на влияние, оказанное Египтом на Месопотамию. Так, Гилберт нашел месопотамские печати с рельефными изображениями зданий с двойными дверями, украшенными по притолоке декоративным орнаментом из переплетенных цветов; в этих изображениях, похоже, присутствуют египетские мотивы. Кроме того, мы не будем здесь касаться сложной проблемы отношений между пирамидами и месопотамскими храмовыми башнями. Однако в целом складывается впечатление, что в этот решающий момент перехода к исторической эре при независимом в целом развитии этих двух культур Месопотамия все же играла ведущую роль.

На Ближнем Востоке история появляется не мгновенно. Первые несколько столетий письменные документы еще недостаточно многочисленны, обширны или понятны, чтобы можно было по ним восстановить ход истории. После начальной фазы развитие письменности в двух долинах идет более или менее параллельно: от рисунков к пиктограммам, затем схематическим изображениям и идеограммам (иероглифам), от идеограмм, то есть обозначения слов, к фонетическим единицам в форме слогового (силлабического) письма, хотя используются и идеограммы. В Египте следующий шаг делается путем акрофонии, то есть произнесения лишь первого элемента слога, – таким образом достигается буквенная стадия. Но этот принцип не становится всеобщим, в результате чего слоговые и идеографические единицы существуют бок о бок с алфавитными. Следующим решительным шагом вперед должно было стать изобретение систематического алфавита, – но до этого оставалась еще по крайней мере тысяча лет.

Таким образом, на самой заре истории Древний Восток уже имел за плечами огромный опыт и долгую жизнь; точнее говоря, большую часть жизни: от пещер к селениям и городам, от охоты к скотоводству и земледелию. Его общественная, политическая, религиозная и художественная жизнь успела пройти громадный эволюционный путь. Именно в этот момент роль рассказчика переходит к истории, которая уверенно ведет нить повествования к завершению.