Текст книги "Лечение стрессом"

Саки
Лечение стрессом

На полке железнодорожного вагона прямо против Кловиса лежал солидный саквояж, к нему была прикреплена бирка, на ней тщательно выведено: «Дж. П. Хаддл. Смотритель заповедника. Тилфилд, близ Слоубаро». Непосредственно под полкой сидел тот, чье имя было написано на бирке, – серьезный человек, скромно одетый, в меру разговорчивый. Даже из его беседы (которую он вел с сидевшим рядом приятелем и касавшейся главным образом таких тем, как позднее цветение римских гиацинтов и распространение цистоцеркоза[1]1
  Болезнь человека и животных, вызываемая личинками ленточных червей.


[Закрыть] в хозяйстве приходского священника) можно было с большой долей уверенности определить характер и жизненные воззрения обладателя саквояжа. Но он, похоже, ничего не желал оставлять воображению случайного наблюдателя и скоро перевел разговор на собственные проблемы.

– Ума не приложу, отчего так происходит, – сказал он, обращаясь к своему спутнику. – Мне немногим больше сорока, но иногда кажется, что я уже далеко не молодой человек. То же самое с моей сестрой. Мы любим, чтобы все было на своем месте, чтобы все происходило в свое время, нам нравится, чтобы во всем соблюдался порядок, пунктуальность, систематичность – до миллиметра, до минуты. Если этого не происходит, то мы расстраиваемся и огорчаемся. Да взять, к примеру, хоть такой пустяк: на дереве, которое растет у нас на лужайке перед домом, год за годом гнездился дрозд, в этом же году он почему-то свил себе гнездо в плюще, который обвивает садовую изгородь. Мы почти ничего не сказали друг другу по этому поводу, но, как мне кажется, оба сочли эту перемену ненужной, да и несколько нервирующей.

– Может, – заметил его приятель, – это был другой дрозд.

– Мы думали об этом, – сказал Дж. П. Хаддл, – и это вызвало у нас еще большее раздражение. Мы не хотим, чтобы на этом этапе нашей жизни у нас жил другой дрозд. И тем не менее, как я уже говорил, мы еще не достигли того возраста, когда этому придаешь значение.

– Все, что вам нужно, – сказал его приятель, – это лечение стрессом.

– Лечение стрессом? Не слыхал ни о чем подобном.

– Но вы наверняка слышали о лечении покоем людей, которых излишние тревоги и суровые жизненные обстоятельства привели к стрессу. Вы же страдаете от чрезмерного покоя и умиротворения, и вам нужно совсем другое лечение.

– И куда в таких случаях ездят?

– Ну, можно выставить свою кандидатуру для состязания с килкенийскими котами от унионистов,[2]2
  Унионисты – противники предоставления самоуправления Ирландии. Килкени – католический город в южной Ирландии. Легендарные килкенийские коты дрались до тех пор, пока от них оставались только хвосты.


[Закрыть] или исследовать те парижские кварталы, где обитают апаши,[3]3
  Хулиганы (фр.).


[Закрыть] или прочитать несколько лекций в Берлине, пытаясь доказать, что музыку Вагнера написал Гамбетта,[4]4
  Леон Гамбетта, премьер-министр Франции в 1881–1882 гг.


[Закрыть] и потом, всегда можно отправиться во внутренние районы Марокко. Но чтобы лечение стрессом было по-настоящему эффективным, лучше всего проходить его дома. Как оно будет протекать, не имею ни малейшего представления.

В эту самую минуту Кловис весь обратился во внимание. В конце концов, его двухдневное пребывание у пожилого родственника в Слоубаро не предвещало ничего интересного. Прежде чем поезд остановился, он успел украсить левую манжету своей рубашки надписью: «Дж. П. Хаддл. Смотритель заповедника. Тилфилд, близ Слоубаро».

Два дня спустя мистер Хаддл явился утром в комнату своей сестры, которая читала журнал «Сельская жизнь». Это были именно ее день, час и место для чтения «Сельской жизни», и внезапное вторжение раздосадовало ее, но в руке он держал телеграмму, а телеграммы в этом доме считались ниспосылаемыми Богом. Эта, конкретная, предвещала недоброе. «Епископ присутствует конфирмационных занятиях окрестностях не может остановиться доме приходского священника ввиду цистоцеркоза рассчитывает ваше гостеприимство».

– Я с епископом едва знаком, лишь однажды с ним разговаривал! – воскликнул Дж. П. Хаддл извиняющимся тоном человека, который чересчур поздно осознал, что общаться с незнакомыми епископами неблагоразумно.

Мисс Хаддл первой овладела собой; она не любила непрошеных гостей так же горячо, как и ее брат, но женский инстинкт подсказывал ей, что и их надобно кормить.

– Можно приготовить утку с кэрри, – сказала она.

В этот день у них не намечалось блюд с кэрри, но небольшой конверт оранжевого цвета допускал отклонение от правил и обычаев. Ее брат промолчал, но глазами выразил ей благодарность за смелость.

– К вам юный джентльмен! – объявила горничная.

– Это его секретарь! – в унисон воскликнули Хаддлы.

Их лица приняли выражение, недвусмысленно свидетельствовавшее о том, что хотя нежданные гости и нарушают, в их представлении, порядок вещей, но они все же готовы выслушать, что те имеют сказать в свое оправдание.

В комнату с видом изящного высокомерия ступил юный джентльмен. Вовсе не таким представлял себе секретаря епископа Хаддл. Он и думать не мог, что в окружении епископа могли себе позволить такую дорогую игрушку, меж тем как имеющиеся средства можно было употребить на другие нужды. Ему на секунду показалось, что и лицо это он где-то уже видел; если бы он уделил побольше внимания пассажиру, сидевшему напротив него в вагоне поезда два дня назад, то без труда признал бы в явившемся к нему госте Кловиса.

– Вы секретарь епископа? – спросил Хаддл, переходя на почтительный тон.

– Да, притом пользуюсь его особым доверием, – отвечал Кловис. – Можете называть меня Станислав; другие мои имена можно опустить. Возможно, епископ и полковник Альберти прибудут сюда к ланчу. Но я должен быть здесь в любом случае.

Все это становилось похожим на программу королевского визита.

– Епископ ведь присутствует в окрестностях на конфирмационных занятиях, не так ли? – поинтересовалась мисс Хаддл.

– По-видимому, так, – был уклончивый ответ, а затем последовала просьба показать крупномасштабную карту местности.

Кловис был погружен в глубокое изучение карты, когда принесли еще одну телеграмму. Она была адресована «Хаддлу, смотрителю заповедника, для передачи принцу Станиславу». Кловис заглянул в нее и объявил:

– Епископ и Альберти прибудут только во второй половине дня.

После чего он принялся вновь внимательно изучать карту.

Ланч проходил в весьма будничной обстановке. Венценосный секретарь ел и пил с явным аппетитом, но пресек в корне всякие разговоры. По окончании трапезы лицо его неожиданно озарилось сияющей улыбкой, он поблагодарил хозяйку за прекрасное угощение и с почтительным восхищением поцеловал ей руку. Мисс Хаддл так и не решила, что этот жест ей больше напоминал – изысканные манеры времен Людовика Четырнадцатого или же отношение римлян к сабинянкам, достойное порицания. В этот день у нее не планировалась головная боль, но обстоятельства заставили ее извиниться, и она отправилась в свою комнату, чтобы вволю там натерпеться от головной боли, прежде чем явится епископ. Разузнав, как добраться до ближайшего телеграфа, Кловис вскоре вышел из дома. Мистер Хаддл встретил его в холле спустя два часа и спросил, когда же прибудет епископ.

– Он в библиотеке вместе с Альберти, – был ответ.

– Но почему мне ничего об этом не сказали? Я и не знал, что он уже здесь! – воскликнул Хаддл.

– Никто этого не знает, – сказал Кловис – Чем меньше мы себя обнаруживаем, тем лучше. И ни под каким видом не беспокойте его в библиотеке. Это его указание.

– Но к чему вся эта секретность? И кто такой этот Альберти? И будет ли епископ пить чай?

– Епископ жаждет крови, а не чаю.

– Крови! – выдохнул Хаддл.

Он и не подозревал, что недобрые вести могут принять любой оборот.

– Сегодня будет великая ночь в истории христианского мира, – сказал Кловис. – Мы убьем всех евреев в окрестности.

– Вы собираетесь убивать евреев! – с возмущением проговорил Хаддл. – Не хотите ли вы сказать, что против них все восстанут?

– Нет, это прежде всего идея епископа. В настоящий момент он уточняет подробности плана.

– Но… епископ такой терпимый, такой человеколюбивый.

– Именно это и придаст его действиям подлинный эффект. Резонанс будет огромный.

В этом Хаддл как раз не сомневался.

– Но его же повесят! – с полной уверенностью проговорил он.

– Приготовлен автомобиль, который отвезет его к побережью, а там на парах стоит судно.

– Но в округе и тридцати евреев не сыщешь, – протестующе заговорил Хаддл, чей мозг, будучи в течение дня несколько раз задет разного рода шокирующими известиями, действовал с неуверенностью телеграфа во время землетрясения.

– В нашем списке их тридцать шесть, – сказал Кловис, доставая пачку бумаг. – Мы с ними со всеми тщательно разберемся.

– Не хотите ли вы сказать, что намереваетесь прибегнуть к насилию в отношении такого человека, как сэр Леон Бэрбери? – пробормотал Хаддл. – Это один из самых уважаемых людей во всей стране.

– Он есть в нашем списке, – равнодушно произнес Кловис, – и потом, у нас имеются люди, которым мы доверяем, так что мы не рассчитываем на помощь кого-нибудь из местных. К тому же нам помогают бойскауты.

– Бойскауты?

– Да. Когда они поняли, что будут по-настоящему убивать, они прониклись еще большим желанием почувствовать себя мужчинами.

– Все это ляжет пятном на двадцатый век!

– А ваш дом будет промокательной бумагой. Неужели вы еще не поняли, что половина газет Европы и Соединенных Штатов опубликуют снимки того, что здесь произойдет? Кстати, в библиотеке я нашел фотографии, на которых запечатлены вы и ваша сестра, и отослал их в английский «Мартин» и в немецкую «Неделю»; надеюсь, вы не возражаете. К фотографиям я приложил план лестницы; в основном именно на ней скорее всего и будут происходить убийства.

Чувства, одолевавшие Дж. П. Хаддла, были слишком сильны, чтобы их можно было выразить словами, и все же он выдавил из себя:

– Но в этом доме нет евреев.

– Пока нет, – сказал Кловис.

– Я пойду заявлю в полицию! – воскликнул Хаддл с неожиданной решимостью.

– В кустах, – заметил Кловис, – засели десять человек, которым дан приказ стрелять в каждого, кто покинет дом без сигнала или разрешения. Еще один вооруженный пикет находится в засаде близ ворот. Бойскауты стерегут тыл.

В эту минуту к дому подъехал автомобиль и послышался веселый гудок. Хаддл бросился к двери с видом человека, пробудившегося от кошмара, и увидел сидевшего за рулем сэра Леона Бэрбери.

– Я получил вашу телеграмму, – сказал он. – Что тут у вас стряслось?

Телеграмму? Похоже, в этот день телеграммам не будет конца.

«Немедленно приезжайте. Срочно. Джеймс Хаддл» – такой текст предстал перед глазами изумленного Хаддла.

– Все ясно! – неожиданно воскликнул он тоном, в котором прозвучала решительность, и, бросив отчаянный взгляд в сторону кустарника, потащил изумленного Бэрбери в дом. В холле как раз накрывали к чаю, но насмерть перепуганный Хаддл поволок протестующего гостя наверх, и спустя несколько минут там же нашли временное прибежище и остальные обитатели дома. Кловис один почтил вниманием чайный столик; фанатики, находившиеся в библиотеке, были, очевидно, слишком поглощены своими чудовищными замыслами, чтобы попусту тратить время на какой-то там чай и горячие хлебцы. Один раз юноше пришлось подняться, чтобы открыть дверь и впустить в дом мистера Пола Айзекса, сапожника и члена приходского совета, который также получил приглашение незамедлительно явиться к смотрителю заповедника. Напустив на себя вид внушающей ужас учтивости, в чем его не смог бы перещеголять ни один Борджа, секретарь препроводил своего нового пленника к подножию лестницы, где его поджидал хозяин, отнюдь не жаждавший встречи с ним.

А потом последовало долгое и мучительное ожидание. Раз или два Кловис выходил из дома и неторопливо приближался к кустарнику, после чего всякий раз возвращался в библиотеку, наверно, затем, чтобы коротко доложить обстановку. Раз он выходил, чтобы встретить почтальона, доставившего вечернюю почту, которую потом с пунктуальной учтивостью передавал собравшимся наверху. После очередной отлучки из дома он поднялся на середину лестницы и объявил:

– Бойскауты неправильно поняли мой сигнал и убили почтальона. У меня в этом деле никакого опыта. В следующий раз буду внимательнее.

Горничная, которая была обручена с почтальоном, доставлявшим вечернюю почту, дала волю расстроенным чувствам.

– Не забывай, что у твоей хозяйки болит голова, – сказал ей Дж. П. Хаддл. (У мисс Хаддл голова болела все сильнее.)

Кловис поспешил спуститься вниз и, еще раз ненадолго посетив библиотеку, возвратился с очередным сообщением:

– Епископ с сожалением узнал, что у мисс Хаддл головная боль. В настоящий момент он подписывает указание на тот счет, чтобы близ дома не применяли огнестрельное оружие; в доме же для убийства будет применяться только холодное оружие. Епископ не понимает, почему нельзя быть одновременно и джентльменом, и христианином.

Больше они Кловиса не видели; было почти семь часов, и его престарелый родственник настаивал на том, чтобы он переодевался к ужину. Однако, несмотря на то что он оставил их навсегда, его незримое присутствие ощущалось в нижней части дома в продолжение долгих бессонных ночных часов, и всякий раз, когда скрипела лестница или ветер шуршал в кустарнике, обитателей дома охватывал страх, не предвещавший ничего хорошего. Часов в семь утра сын садовника и утренний почтальон сумели наконец убедить затворников в том, что двадцатый век незапятнан.

– Не думаю, – размышлял про себя Кловис в утреннем поезде, уносившем его в город, – что лечение стрессом принесло им хоть какую-то пользу.