Текст книги "Исчезновение Криспины Амберли"

Саки
Исчезновение Криспины Амберли

Поезд мчался по венгерской равнине в сторону Балканского полуострова. В купе вагона первого класса сидели два англичанина и вели дружескую, время от времени угасающую беседу. Они впервые встретились в холодных серых предрассветных сумерках на границе, где у надзирающего за происходящим орла вырастает еще одна голова, а тевтонские земли переходят от Гогенцоллернов во владение Габсбургов и где чиновники время от времени испытывают надобность в том, чтобы предупредительно и, быть может, поверхностно порыться в багаже пассажиров. У последних, впрочем, это неизменно вызывает раздражение. После остановки на целый день в Вене путешественники еще раз встретились в поезде и поздравили друг друга с тем, что вновь оказались в одном купе. Наружность и манеры старшего изобличали в нем дипломата. В действительности же он имел родственные связи в виноторговле. Другой явно был журналистом. Ни один не отличался разговорчивостью, и каждый был благодарен другому за то, что и тот молчалив. Поэтому они лишь изредка перебрасывались фразами.

Естественно, одна тема занимала их больше всего. Накануне в Вене они узнали о загадочном исчезновении из Лувра всемирно известной картины.

– Это печальное происшествие приведет к множеству подражаний, – сказал журналист.

– По правде, этого уже давно ждали, – ответил виноторговец.

– О да, разумеется, в Лувре и раньше происходили кражи.

– А я сейчас как раз думал о похищении людей, а не картин. В частности, я вспомнил случай с моей тетушкой, Криспиной Амберли.

– Помню, я что-то слышал об этом деле, – сказал журналист, – но в то время меня не было в Англии. Я так и не узнал, что же на самом деле произошло.

– Я вам расскажу, что случилось в действительности, если это останется между нами, – продолжал виноторговец. – Прежде всего должен сказать, что исчезновение миссис Амберли в семье не сочли такой уж большой утратой. Мой дядюшка, Эдвард Амберли, был человеком отнюдь не малодушным. Скажем, в политических кругах с ним считались как с более или менее сильной личностью, но он находился в полном подчинении у Криспины. Признаться, я никогда не встречал человека, который вследствие продолжительного общения с моей тетушкой не попадал бы к ней в зависимость. Некоторые люди рождаются затем, чтобы властвовать. Криспина, миссис Амберли, родилась, чтобы осуществлять законодательную власть, указывать, разрешать, запрещать, приводить свои решения в исполнение и быть всему судьей. Если она и не родилась с такой судьбой, то с раннего возраста действовала сообразно избранной ею участи. Все в доме подпадали под ее деспотическое влияние и уступали ему с обреченностью моллюсков, застигнутых резким похолоданием. Будучи ее племянником, я лишь изредка посещал их дом, и она относилась ко мне как к некой болезни, которая неприятна, покуда длится, но не может же она длиться вечно. А вот собственные сыновья и дочери боялись ее смертельно; их занятия, привязанности, питание, развлечения, соблюдение ими религиозных обрядов и манера причесываться – все регулировалось и предписывалось этой августейшей особой в зависимости от ее воли и прихоти. Это должно помочь вам понять, с каким изумлением восприняли в семье ее неожиданное и необъяснимое исчезновение. Это все равно что ночью исчез бы собор Святого Петра или гостиница «Пиккадилли» и там, где они находились, появилось бы пустое место. Насколько было известно, ничто ее не тревожило; напротив, все говорило за то, что уж она-то особенно должна была наслаждаться жизнью. Младший из мальчиков пришел из школы с неудовлетворительной отметкой, и она должна была судить его в тот день, когда исчезла; если бы поспешно исчез он, то этому еще можно было бы найти объяснение. К тому же она переписывалась через газету с благочинным, обвиняя его в ереси, непоследовательности и недостойном уклонении от прямых ответов посредством софизмов, и при обычном ходе вещей ничто бы не заставило ее прекратить этот спор. Дело, разумеется, было передано в руки полиции, но постарались сделать так, чтобы оно не попало в газеты, а то, что она не появляется более в обществе, объясняли обыкновенно тем, что она находится в частном санатории.

– А какова была реакция на случившееся домашних? – спросил журналист.

– Все барышни обзавелись велосипедами. Мода на велосипеды по-прежнему была распространена среди женщин, а Криспина наложила суровое вето на это увлечение среди всех членов семьи. Младший из мальчиков в следующем семестре зашел так далеко, что семестр стал для него последним в этом учебном заведении. Старшие мальчики высказали предположение, что их мать путешествует где-то за границей, и принялись прилежно ее разыскивать, главным образом, надобно признаться, в районе Монмартра, где ее ну никак нельзя было найти.

– И за все это время ваш дядюшка так и не смог ничего разузнать?

– По правде говоря, он имел кое-какие сведения, хотя я, разумеется, тогда об этом не знал. Однажды он получил послание, в котором сообщалось, что его жена похищена и вывезена из страны. Говорилось, что она спрятана на одном из островов недалеко, кажется, от побережья Норвегии и за ней там ухаживают и обеспечивают всем необходимым. А вместе с этим сообщением потребовали денег: ее похитителям нужно было передать кругленькую сумму, а в дальнейшем ежегодно выплачивать по две тысячи фунтов. Если это не будет сделано, то ее немедленно возвратят в семью.

Журналист с минуту молчал, а потом тихо рассмеялся.

– Весьма необычный способ требовать выкуп, – сказал он.

– Если бы вы знали мою тетушку, – заметил виноторговец, – вы бы удивились тому, что они не запросили еще больше.

– Понимаю, соблазн велик. И ваш дядюшка поддался ему?

– Видите ли, он не только о себе должен был думать, но и о других. Возвратиться назад в рабство Криспины после того, как познаны все прелести свободы, было бы для семьи трагедией, однако в расчет нужно было принимать и другие соображения. Со времени ее потери он сделался человеком гораздо более смелым и предприимчивым, и соответственно возросли его популярность и влияние. Если раньше в политических кругах он считался сильной личностью, то теперь о нем отзывались как о единственной сильной личности. Он знал, что всем этим рискует, если снова займет общественное положение мужа миссис Амберли. Он был состоятельным человеком, и две тысячи фунтов в год – хотя и не скажешь, что это комариный укус, – не казались ему чрезмерной суммой, чтобы оплачивать проживание Криспины на стороне. Конечно же, он испытывал страшные угрызения совести по поводу подобного соглашения. Позднее, посвятив меня в это дело, он сказал, что, выплачивая выкуп, – я бы назвал это платой за молчание, – он исходил из опасения, что если откажется отсылать деньги, то похитители могут сорвать свою ярость и разочарование на пленнице. Он говорил, что лучше уж знать, что за ней хорошо ухаживают на одном из Лофотенских островов, почитая ее за дорогого гостя, который платит за себя сам, чем позволить ей вести дома жалкую борьбу за существование в убогих и стесненных условиях. Как бы там ни было, он отсылал ежегодную дань так же пунктуально, как оплачивают страховку на случай пожара, и с той же аккуратностью приходило подтверждение получения денег с кратким извещением на тот счет, что Криспина пребывает в добром здравии и бодром расположении духа. В одном сообщении даже упоминалось о том, что она занята подготовкой проекта предполагаемой реформы управления церковью, который намеревалась представить на рассмотрение местным пасторам. В другом говорилось, что с ней приключился приступ ревматизма и она предприняла путешествие на материк с целью излечения, и на этот случай были востребованы и получены дополнительно восемьдесят фунтов. Разумеется, в интересах похитителей было делать так, чтобы их подопечная пребывала в добром здравии, но тайна, в которую они умудрились облечь соглашение, обнаруживала поистине замечательную организацию дела. Если мой дядюшка и платил довольно высокую цену, он мог, во всяком случае, утешаться тем, что отсылал деньги мастерам своего дела.

– А что же полиция, отказалась ли она от всех попыток найти пропавшую женщину? – спросил журналист.

– Не совсем так. Время от времени полицейские приходили к моему дядюшке, чтобы сообщить, какие, по их мнению, сведения могли бы пролить свет на ее судьбу или местонахождение, однако я думаю, что у них были свои подозрения на тот счет, будто он обладает большей информацией, чем предоставляет в их распоряжение. И вот после почти восьмилетнего отсутствия Криспина с драматической неожиданностью возвратилась в дом, который столь загадочно покинула.

– Улизнула от своих похитителей?

– А ее и не похищали. Ее отлучка объяснялась внезапной и полной потерей памяти. Обыкновенно она одевалась так, будто была главной домашней работницей, и не так уж удивительно, что она вообразила, будто таковой и является, и вовсе неудивительно, что люди поверили ее заявлению и помогли ей найти работу. Добралась аж до Бирмингема и приискала там довольно хорошее место, притом ее энергия и энтузиазм в деле наведения порядка в комнатах компенсировали ее упрямство и властность. Для нее явилось шоком, когда викарий отечески обратился к ней со словами «милашка моя» – в ту минуту они спорили насчет того, где должна быть поставлена печь в приходском концертном зале, и память неожиданно к ней вернулась. «Мне кажется, вы забываете, с кем разговариваете», – сокрушительно заметила она, а это уже чересчур, если иметь в виду, что она и сама об этом только что вспомнила.

– А как же, – воскликнул журналист, – люди с Лофотенских островов? Кого же они у себя держали?

– Чисто мифического пленника. Кто-то из тех, кто кое-что знал об обстановке в доме. Скорее всего, это был уволенный слуга, который предпринял попытку обманным путем вытянуть из Эдварда Амберли кругленькую сумму, прежде чем исчезнувшая женщина объявится. Последующие ежегодные выплаты явились нежданной прибавкой к первоначальной добыче.

Криспина обнаружила, что вследствие ее восьмилетнего отсутствия влияние на теперь уже взрослых отпрысков существенно уменьшилось. Муж после ее возвращения так и не достиг сколько-нибудь значительных высот в политике. Все его душевные силы были употреблены на то, чтобы более или менее толково объяснить, на что ушли тысяча шестьсот фунтов, тратившихся с неизвестными целями в продолжение восьми лет. Но вот и Белград и еще одна таможня.