Текст книги "Чужое сердце"

Сандра Браун
Чужое сердце

© Бушуев А., перевод на русский язык, 2015

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2015

Глава 1

10 октября 1990 года

– Кэт, проснись! У нас есть сердце!

Вынырнув из глубин медикаментозного сна, Кэт Делани устремилась к берегам сознания. Здесь она открыла глаза и попыталась сфокусировать зрение. Перед ней оказался Дин. Правда, его образ был размыт – в отличие от улыбки, широкой, яркой и отчетливой.

– У нас есть для тебя сердце, – повторил он.

– Что, правда? – спросила она слегка осипшим голосом. Ложась в больницу, Кэт точно знала, что у нее есть всего два способа выйти оттуда: либо с пересаженным сердцем, либо на катафалке.

– Да, и оно уже спешит к тебе.

Доктор Дин Спайсер повернулся, чтобы поговорить с коллегами, которые пришли вместе с ним в палату интенсивной терапии. Кэт слышала его голос, но почти не вникала в смысл слов.

Неужели она все еще спит? Нет, Дин ясно сказал, что донорское сердце уже спешит к ней. Новое сердце для нее! Новая жизнь!

Внезапно она ощутила небывалый прилив энергии, чего с ней не было уже много месяцев. Она села на больничной кровати и, выпрямив спину, принялась болтать с медсестрами и техническим персоналом. Те уже суетились вокруг, тыча в нее иглами и катетерами.

Медицинское нарушение тканей и вторжение в отверстия тела стало настолько рутинным делом, что Кэт давно перестала обращать на это внимание. За последние несколько месяцев из нее выкачали столько жидкости, что ею можно было бы наполнить олимпийских размеров бассейн. Она также сильно исхудала и выглядела едва ли не как скелет.

– Дин? Куда он ушел?

– Я здесь. – Кардиолог протиснулся к кровати и сжал ее руку. – Я же тебе говорил, что мы непременно найдем для тебя новое сердце!

– Какой ты, однако, самоуверенный. Вы, доктора, все одинаковы. Напыщенные индюки.

– Я оскорблен в лучших чувствах.

Эти слова принадлежали другому – в палату неторопливо вошел доктор Джеффрис, кардиохирург, который должен был выполнить операцию по пересадке сердца. Вернее, даже не вошел, а вплыл с таким видом, будто совершал ежевечернюю прогулку по воде. Вот кто в точности соответствовал определению Кэт. Талантлив, отличный профессионал – что ж, этого не отнять. И вместе с тем личность малоприятная.

– Что вы здесь делаете? – спросила она. – Мне казалось, ваше место сейчас в операционной, где вам полагается стерилизовать инструмент. Или я не права?

– Это такая двусмысленная шутка?

– Вероятно, вы гений. Как вы догадались?

– Вам вечно все не так. Кем вы себя возомнили, звездой телеэкрана?

– Именно.

Хирург с невозмутимым видом повернулся к старшей медицинской сестре.

– У пациентки есть высокая температура?

– Нет.

– Простуда? Вирусное заболевание? Инфекционное заболевание?

– В чем дело? – раздраженно спросила Кэт. – Вы передумали, что ли? Доктор, вы решили взять выходной? У вас появились другие планы?

– Просто хочу удостовериться, что с вами все в порядке.

– У меня все нормально. Принесите сердце, разрежьте меня и замените старое на новое. Можно даже без наркоза.

Джеффрис никак не отреагировал на ее колкости. Повернувшись к ней спиной, он неторопливо удалился.

– Самодовольный индюк, – пробормотала Кэт.

– Я бы на твоем месте не стал его обзывать, – усмехнулся Дин. – Сегодня вечером он тебе очень пригодится.

– Сколько мне еще ждать?

– Недолго.

Кэт попыталась получить от Дина конкретный ответ, но так ничего и не добилась. Перед операцией ей был положен покой, но уровень адреналина зашкаливал. Она ворочалась в постели, не в силах уснуть, и не сводила глаз с часов. Время тянулось долго. Ей было одновременно и любопытно, и страшно.

Известие о предстоящей трансплантации уже облетело всю больницу. Пересадка органов не была чем-то из ряда вон выходящим, хотя и внушала священный ужас. В особенности пересадка сердца. В течение вечера в палату Кэт то и дело забегали доброжелатели.

Ее искупали в противном и липком йоде, отчего кожа приобрела отталкивающий золотушный оттенок. Кэт проглотила первую дозу циклоспорина – главного препарата, направленного против отторжения тканей пересаженного органа. Жидкость пришлось смешать с какао, чтобы хоть как-то перебить вкус препарата, напоминавший оливковое масло. Кэт все еще ворчала по поводу невкусного лекарства, когда в палату, окрыленный долгожданным известием, ворвался Дин.

– Они уже на пути в клинику с твоим новым сердцем. Ты готова?

– А ты как думал? Что за дурацкий вопрос.

Дин наклонился и поцеловал ее в лоб.

– Пойду готовиться к операции. Составлю компанию Джеффрису, буду заглядывать ему через плечо. – Дин на мгновение задумался. – Я буду с тобой на протяжении всей операции.

Кэт схватила его рукав.

– Когда я очнусь от наркоза, вы сразу скажете мне, что у меня новое сердце?

– Обязательно.

Она была наслышана историй о других пациентах, которым сообщили, что новое сердце имеется в наличии. Одного мужчину подготовили к операции и даже ввели ему наркоз. Но когда привезли сердце, доктор Джеффрис отказался его пересаживать, объяснив это тем, что сердце в недостаточно хорошем состоянии. Пациент так и не оправился от эмоционального шока, который усугубил его и без того критическое состояние.

Кэт с поразительной силой схватила Дина за рукав дорогого пиджака.

– Как только я отойду от наркоза, я в ту же секунду хочу знать, есть ли у меня новое сердце, хорошо?

Он накрыл ее руку своей и утвердительно кивнул.

– Даю тебе свое честное слово.

– Доктор Спайсер, пожалуйста, – позвала его медсестра.

– Увидимся в операционной, дорогая.

После его ухода события замелькали с невероятной быстротой. Кэт положили на каталку и повезли по коридору к двойным дверям операционной. Она испуганно вцепилась в поручни. Двери распахнулись. В глаза ей ударил ослепительный свет операционной, где уже деловито сновал персонал в хирургических масках.

Бросив взгляд поверх ламп, подвешенных над операционным столом, Кэт увидела лица, глядевшие сквозь стекло галереи для наблюдателей.

– Смотрю, тут у вас полный аншлаг. У всех есть билеты и программки? Кто они вообще такие? Эй, отзовитесь кто-нибудь! Или я тут одна говорю по-английски? Что вы там делаете?

Один из наблюдателей, в медицинском халате и маске, громко простонал.

– Где доктор Эшфорд?

– Уже иду, – отозвался вошедший анестезиолог.

– Слава богу, вы здесь. Вырубите же вы, наконец, эту балаболку, пора приступать к делу.

– Да, на язык она остра, настоящая заноза в заднице.

Кэт пропустила колкость мимо ушей, прекрасно зная, что ни у кого и в мыслях нет ее обидеть. Глаза поверх масок светились улыбкой. В операционной царил оптимизм, и Кэт это нравилось.

– Если вы всегда оскорбляете своих пациентов, неудивительно, что вы носите маски, чтобы скрыть свои лица. Трусы, вот кто вы такие.

Анестезиолог подошел к операционному столу.

– Я понимаю, что вы перевозбуждены и от вас много шума, мисс Делани.

– Это моя большая сцена. И я буду играть на ней как хочу.

– Вы будете просто бесподобны.

– Вы уже видели мое новое сердце?

– Я не вхожу в число избранных. Я просто даю наркоз. А теперь расслабьтесь. – Он взял Кэт за тыльную часть руки, готовясь ввести в вену иглу. – Вы почувствуете маленький укол.

– Подумаешь, нашли чем пугать!

Все рассмеялись.

Вошел доктор Джеффрис вместе с Дином и Шолденом, ее кардиологом. Дин перепоручил ему вести пациентку, так как сам из личных соображений отказался быть ее лечащим врачом.

– Как ваши дела? – спросил доктор Джеффрис.

– Ваш сценарий нужно слегка поменять, доктор, – презрительно бросила ему Кэт. – «Как ваши дела?» – это должна быть моя реплика.

– Мы обследовали сердце, – спокойно ответил врач.

У Кэт перехватило дыхание, но затем она нахмурилась.

– Мы в сериалах, если хотим создать напряженную атмосферу, используем многозначительные паузы. Дешевый трюк. Ну, расскажите же мне про сердце.

– Оно прекрасно, – ответил ей доктор Шолден. – Настоящий шедевр. На нем написано ваше имя.

Кэт краем глаза заметила, что группа операционных сестер возится возле кулера.

– Когда ты проснешься, оно уже будет биться у тебя в груди, – сказал Дин.

– Вы готовы? – спросил доктор Джеффрис.

Готова ли она?

Естественно, когда впервые была озвучена идея трансплантации, кое-какие опасения у нее были. Но теперь все они далеко позади.

После того как Дин впервые диагностировал у нее проблемы с сердцем, состояние ее стало ухудшаться едва ли не с каждым днем. Лекарства оказались лишь временным спасением. Кэт буквально валилась с ног, но, как сказал ей Дин, в ее случае любые лекарства бессильны. Она до последнего отказывалась поверить в серьезность своей болезни. И лишь почувствовав себя из рук вон плохо, когда мытье под душем превратилось в пытку, а принятие пищи стало настоящим испытанием, она поняла: тянуть дальше нельзя. Ее болезнь чревата летальным исходом.

– Мне требуется новое сердце.

Пока она не сделала это смелое заявление на телевидении, никто из коллег даже не догадывался о ее болезни. Актеры и съемочная группа мыльной оперы «Коридоры», с которыми она работала каждый день, вообще не замечали под слоем грима предательскую бледность.

Как и следовало ожидать, их первой реакцией стал шок. Все отказывались верить, что Кэт Делани, завоевавшая три награды «Эмми», их звезда, исполнительница роли Лоры Мэдисон в сериале «Коридоры», серьезно больна. Впрочем, благодаря поддержке коллег, актерскому мастерству и завидному упорству Кэт продолжала работать.

Увы, в конце концов, настал момент, когда, несмотря на свою целеустремленность, она больше не могла вписываться в напряженный график съемок и взяла отпуск.

Тем временем состояние ее здоровья продолжало ухудшаться. Она похудела настолько, что даже многочисленные поклонники не смогли бы ее узнать. Под глазами от недосыпания появились темные круги – несмотря на постоянную усталость, ее мучила бессонница. Пальцы и губы приобрели синюшный оттенок.

Таблоиды запестрели заголовками, сообщавшими, что Кэт Делани тяжело больна. Заболевания назывались самые разные – от краснухи до СПИДа. Обычно такая наглость со стороны СМИ возмущала ее. Увы, сейчас у нее не осталось сил даже на то, чтобы возмутиться. Она просто не обращала внимания на желтую прессу, поставив перед собой лишь одну задачу: выжить. Ее состояние стало настолько критическим, а депрессия настолько тяжелой, что однажды вечером она сказала Дину:

– Как же мне надоело быть слабой и беспомощной. Или это называется «конец первой серии»?

Дин редко удостаивал вниманием ее комментарии на тему смерти, даже шуточные, но в тот самый день он почувствовал: ей необходимо произнести вслух то, что ее тяготило.

– О чем ты думаешь?

– Я каждый день веду беседы со смертью, – тихо призналась Кэт. – Я с ней спорю. Каждое утро на рассвете я говорю ей: «Ну, пожалуйста, позволь мне прожить еще один день. Всего лишь один». Все, что я делаю, я как будто делаю в последний раз. В последний раз вижу дождь, ем ананас, слушаю песню «Битлз».

Кэт подняла на него глаза.

– Я помирилась с Богом. Я не боюсь умирать, но чтобы только это было не страшно и безболезненно. Когда меня не станет, как я это почувствую?

Дин не стал уходить от ответа на ее вопрос и честно признался:

– Твое сердце просто перестанет биться, Кэт.

– И никаких фанфар и барабанной дроби?

– Ничего. Это будет не так болезненно, как сердечный приступ. Никакого предварительного покалывания в руке. Твое сердце просто…

– Остановится.

– Да.

Этот разговор произошел у них всего несколько дней назад. Теперь же, по воле судьбы, ее будущее сменило вектор движения в сторону жизни.

Внезапно ей подумалось, что, прежде чем пересадить ей новое сердце, врачи должны будут вырезать старое. Эта мысль повергла ее в ужас. И хотя она в последние два года глубоко презирала свой неисправный «мотор», все же по-своему ей было его жаль. С одной стороны, Кэт не терпелось от него избавиться, с другой, ей казалось, что все испытывают просто неприличную радость при мысли о его удалении.

К тому же идти на попятную уже поздно. Да и сама пересадка относительно проста по сравнению с другими операциями на открытом сердце. Отсечь скальпелем. Убрать. Заменить. Наложить швы.

Пока она ждала свое новое сердце, команда трансплантологов была готова ответить на любые ее вопросы. А их у Кэт было немало. В результате этих долгих бесед ей удалось получить от них массу ценной информации, в придачу к той, что она уже знала раньше.

Ее группа поддержки состояла из других пациентов-сердечников, как и она, ожидавших операции. Во время их встреч они делилась своими страхами и переживаниями. Их мнения были ей интересны, так как давали пищу для размышлений. Проблема пересадки органов был многосторонней, полной противоречий. У каждого имелось свое мнение, основанное на эмоциях, религиозных убеждениях, моральных заповедях и юридических сложностях.

За месяцы ожидания Кэт преодолела все эти противоречия и была вполне довольна своим решением. Она прекрасно понимала возможные риски и была готова к ужасам, ожидавшим ее в палате реанимации. Таким, как, например, вероятность отторжения ее организмом нового сердца.

Но был ли у нее выбор? Единственной альтернативой пересадке была смерть – в очень скором времени. Так что, выбора у нее, можно сказать, не было вообще.

– Я готова, – уверенно произнесла она. – Ой, нет, подождите. Если я под наркозом начну сочинять оды своему персональному вибратору, знайте, что все это выдумка.

В ответ ей послышался приглушенный масками смех докторов.

Через несколько секунд Кэт начали накрывать теплые волны анестезии, погружая ее в состояние умиротворения и покоя. Она посмотрела на Дина, улыбнулась и закрыла глаза – возможно, в последний раз.

Всего за мгновение до того, как сознание окончательно отключилось, в мозгу вспышкой Сверхновой промелькнула последняя мысль. Кто же мой донор?

Глава 2

10 октября 1990 года

– Как может развод быть более грешным, чем то, чем мы занимаемся? – спросил он.

Они лежали в постели, которую она обычно делила с мужем. Правда, в данный момент тот был на работе, на мясокомбинате. Она же была дома. В их офисном здании произошла утечка газа. Работников в срочном порядке эвакуировали и отправили по домам, а само здание закрыли до конца дня. Внезапно на них свалился незапланированный выходной.

В небольшой, тесной спальне стоял мускусный запах бурного секса. Тела обоих блестели капельками пота. Над головой медленно вращались лопасти вентилятора.

Мятые простыни были влажными. Жалюзи опущены, преграждая путь лучам полуденного солнца. На ночном столике горели ароматизированные свечи, отбрасывая дрожащие отблески на выцветшие обои в цветочек и висевшее на стене распятие.

Впрочем, сонная атмосфера была обманчива. Время поджимало, и они в оставшиеся минуты отчаянно пытались выжать из них последние капли удовольствия. Вскоре две ее дочери вернутся из школы. Не хотелось бы тратить ценные мгновения на выяснение отношений.

Он не в первый раз умолял ее подать на развод, чтобы она могла выйти за него замуж. Но она католичка. Католики не разводятся.

– Да, я изменяю мужу, – негромко сказала она. – Но мой грех касается лишь нас двоих. Мы единственные о нем знаем. Кроме моего исповедника.

– Ты рассказала про наши отношения исповеднику?

– Да, причем несколько раз. Но я больше не пойду на исповедь. Мне стыдно.

Она села и, подвинувшись к краю кровати, отвернулась он него. Ее темные, влажные волосы налипли ей на шею. В стоявшем в углу трюмо ему было видно ее отражение. Смуглая спина, тонкая талия, плавно переходящая в широкие бедра. На пояснице – две небольших ямочки.

Она была критического мнения о своей фигуре: бедра чересчур широки, ноги толстоваты. Ему же, наоборот, нравились ее женственные формы и смуглая, мексиканская кожа. Она даже на вкус мексиканская, говорил он ей. Разумеется, страстный шепот ничего не значит, и все же ей была приятна его похвала.

Он протянул руку и погладил ее спину.

– В том, что мы делаем, нет ничего дурного. Тебе нечего стесняться. Когда ты говоришь, что тебе стыдно за нас, я чувствую себя полным ничтожеством.

Собственно говоря, их постельному роману было всего четыре месяца. До этого они почти год боролись с собственной совестью. Их офисы находились на разных этажах, но они часто сталкивались в лифте офисного небоскреба. Их знакомство состоялось в столовой цокольного этажа. Он случайно толкнул ее, и она разлила кофе. Они виновато улыбнулись друг другу и обменялись извинениями.

Вскоре они уже вместе проводили обеденный перерыв и «кофейные паузы». Встречи в столовой вошли в привычку, привычка постепенно переросла в потребность. Им было важно видеть друг друга, встречи поднимали обоим настроение. Выходные растягивались на целую вечность, превращаясь в пытку. Казалось, что понедельник, когда они снова увидятся, никогда не наступит. Она начали задерживаться на работе сверхурочно, чтобы урвать еще несколько бесценных моментов, прежде чем разойтись по домам.

Однажды вечером, когда они вместе уходили с работы, пошел дождь. Он предложил довезти ее до дома.

Она покачала головой.

– Нет, я, как обычно, поеду на автобусе. Но все равно спасибо.

Посмотрев друг на друга с тоской и сожалением, они пожелали друг другу доброй ночи и расстались. Прижимая к груди сумочку и сжимая во второй хлипкий зонтик, она бросилась под проливным дождем к автобусной остановке на углу.

Она все еще стояла там в своем тонком плаще, когда у тротуара остановилась машина. Он опустил стекло со стороны пассажирского сиденья.

– Прошу тебя, садись.

– Скоро придет автобус.

– К тому времени ты промокнешь до нитки. Садись.

– Он опаздывает всего на несколько минут.

– Прошу тебя.

Он умолял ее о чем-то большем, нежели просто возможности довезти ее до дома, и оба это прекрасно знали. Не в силах противостоять искушению, она, как только он распахнул дверь, села к нему в машину. Не говоря ни слова, он отвез ее в глухую часть городского парка, благо до него было недалеко.

Не успел он выключить мотор и повернуться к ней, как их губы слились в жарком поцелуе. Этого первого прикосновения было достаточно, чтобы она забыла о муже, о детях, о своих религиозных убеждениях. Ею двигали лишь потребности тела, а не строгие моральные правила, впитанные еще в юном возрасте, как только она начала различать добро и зло.

Охваченные нетерпением, они буквально рвали на влажной одежде друг друга пуговицы, молнии и крючки, пока наконец не соприкоснулись обнаженными телами. Сначала его руки, а затем и рот творили с ней вещи, от которых она одновременно пришла в восторг и ужас. Когда он вошел в нее, голос совести стал почти не слышен – его заглушили пылкие признания в любви.

Эта первоначальная страсть даже не думала ослабевать. Наоборот, она лишь сильнее разгоралась с каждым их тайным свиданием.

И вот теперь она обернулась и посмотрела на него через плечо. На ее полных губах играла застенчивая улыбка.

– Мне еще не настолько стыдно, чтобы поставить точку в наших отношениях. Пусть это грех, но я бы умерла, знай я, что больше никогда не окажусь в твоих объятиях.

Простонав от нестерпимого желания, он вновь притянул ее к себе. Она повернулась к нему, а в следующий миг уже лежала сверху, сжимая ногами его бедра.

Он с силой вошел в нее, после чего оторвал голову от подушки, чтобы приласкать ее грудь. Ее отвердевшие соски коснулись его губ. Сначала он ласкал их языком, после чего жадно втянул в рот.

Эта позиция до сих пор была для нее в новинку, возбуждала, подстегивала желание. Она оседлала его член, галопируя на нем, словно безумная наездница. Вскоре оба уже корчились в сладких конвульсиях оргазма, а потом обессиленно, задыхаясь, словно от быстрого бега, откинулись на подушки.

– Уйди от него, – прохрипел он. – Сегодня. Сейчас. Я не хочу, чтобы ты провела с ним хотя бы ночь.

– Я не могу.

– Неправда, можешь. Я, даже думая о тебе, схожу с ума. Я люблю тебя. Слышишь? Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – сказала она сквозь слезы. – Но я не могу взять и уйти из семьи. Не могу оставить детей.

– Твой дом теперь – со мной. Я не требую, чтобы ты оставила детей. Забери их с собой. Я заменю им отца.

– У них уже есть отец. И они его любят. Но мой муж… В глазах Господа я принадлежу ему. И не могу его бросить.

– Ты его не любишь.

– Нет, – честно призналась она. – По крайней мере, не в том смысле, в каком я люблю тебя. Он хороший человек. Он обеспечивает меня и наших дочерей.

– Это не любовь. Он всего лишь исполняет свой долг.

– Для него это примерно одно и то же, – она положила ему на плечо голову, как будто помогая ему понять. – Мы выросли в одном квартале. Мы влюбились друг в друга еще школьниками. Наши жизни переплелись и их не разъять. Он – часть меня. Я – часть его. Если я его брошу, он никогда не поймет, почему. Это его убьет.

– Если ты не уйдешь от него, это убьет меня.

– Неправда, – возразила она. – Ты умнее, чем он. Сильнее, увереннее в себе. Ты выживешь, что бы ни случилось. А вот он – вряд ли.

– Он не любит тебя так, как люблю я.

– Он не делает со мной в постели того, что делаешь ты. Ему бы и в голову не пришло, – она смутилась и опустила голову.

Сексуальность была запретной темой. Ее обходили молчанием. Такие вещи было не принято обсуждать вслух. Ни в ее семье, когда она была девушкой, ни когда вышла замуж. Это делали в темноте – неизбежное зло, которое господь терпит лишь затем, чтобы не прервался человеческий род.

– Он не чувствителен к моим желаниям, – призналась она, покраснев. – Он бы пришел в ужас, узнай он, что они у меня есть. Ты вынуждаешь меня трогать тебя так, как никогда бы не осмелилась прикоснуться к нему, опасаясь тем самым его оскорбить. Он счел бы твою сексуальность признаком слабости. Его никто не учил быть нежным в постели.

– Типичный мексиканский мачизм, – с горечью произнес он. – И ты согласна терпеть его до конца своих дней.

Она печально посмотрела на него.

– Я люблю тебя сильнее, чем свою жизнь. Но он мой муж. У нас есть дети. Мы принадлежим одной культуре.

– Мы с тобой тоже могли бы иметь детей.

Она с нежностью и сожалением прикоснулась к его щеке. Порой он вел себя как ребенок, требуя от нее того, чего она не в состоянии ему дать.

– Брак – это священное таинство. Перед Богом я пообещала принадлежать ему до самой смерти, ибо только она способна разлучить нас, – к ее глазам подступили слезы. – Ради тебя я нарушила обет верности. Другие я не нарушу.

– Перестань. Не надо плакать. Я не хочу, чтобы ты из-за меня страдала.

– Обними меня, – она теснее прижалась к нему.

Он погладил ее волосы.

– Я знаю, что, бывая со мной, ты нарушаешь свои религиозные заповеди. Но это свидетельство глубины твоих чувств. Твое понятие морали не позволило бы тебе спать со мной, не люби ты меня всем сердцем.

– Я же тебя люблю.

– Знаю. – Он вытер с ее щек слезы. – Прошу тебя, не плачь, Джуди. Мы что-нибудь придумаем. Вот увидишь. А пока полежи рядом со мной. Нам осталось совсем немного времени.

Они прижались друг к другу. Их страдания были столь же абсолютны, как и их любовь, а их тела как будто созданы друг для друга.

Именно такими их и застал ее муж всего несколько минут спустя.

Она заметила его первой – он стоял в дверном проеме спальни, пылая праведным гневом. Она тотчас вскочила и потянулась за простыней, чтобы прикрыть наготу. Она открыла было рот, чтобы произнести его имя, но в горле пересохло от страха и стыда.

Изрыгая грязные слова, каких от него она ни разу не слышала, он бросился к кровати, воздев над головой бейсбольную биту. Очертив в воздухе зловещую дугу, та опустилась ей на голову.

Позднее даже медиков, которым не привыкать к самым ужасным сценам, едва не вырвало при виде кровавого зрелища. Обои в цветочек рядом с кроватью от пола и до потолка были забрызганы кровью и частичками мозга.

– Господи Иисусе! – пробормотал один из них, отнюдь не для того, чтобы оскорбить висевшее на стене распятие.

Его партнер опустился на колени.

– Черт побери, я прощупал пульс.

Второй с сомнением посмотрел на раскроенный череп, откуда по-прежнему вытекал мозг.

– Думаешь, есть шанс?

– Нет, но попробовать можно. Похоже, мы имеем потенциального донора органов.