Текст книги "Роза и меч"

Наблюдавший за ними Перан вышел из-за дерева, слегка покачиваясь, приблизился к Филиппу и присел перед ним на корточки, чтобы получше рассмотреть. Когда он встал, его лицо было искажено злорадной гримасой. Он залился пьяным смехом:

– Смотрите-ка! Пропавший без вести лейтенант де ля Ромм! Так вот, значит, где он скрывается, в этом укромном местечке! Я так и знал, что здесь что-то нечисто. – Он вызывающе повернулся к графу, обдав его винным перегаром. – А остальные? Господин граф? Вместе с вашим сынком испарились еще трое. Где они?

Граф вытащил из кармана пистолет, взвел курок и прицелился в Перана, но потом опустил оружие и холодно бросил:

– Это касается только меня и моего сына. Понятно? Исчезни, пока я тебя не пристрелил, – он отвернулся, не обращая больше на того внимания.

Граф не видел, как Перан направился к башне, одержимый лишь одной идеей – найти и других дезертиров…

– Я их вытащу оттуда, этих предателей, этих псов… – бормотал он себе под нос.

Филипп встал с земли, доковылял до колоды с водой, зачерпнул полные пригоршни и жадно выпил. Потом выпрямился и подошел к отцу. Он бросил взгляд на пистолет, который граф все еще держал в руке.

– Ну, сделай же это, – произнес он твердым голосом. – Ты ведь хочешь судить меня.

Отец не пошевелился. Не мигая, смотрел он на сына, стоявшего перед ним в белых рейтузах и зеленом мундире офицера-драгуна.

– Ну же, отец! Подумаешь, одним человеком будет меньше. Твой обожаемый император истребил целое поколение! – Филипп еще на шаг приблизился к отцу и распахнул на груди мундир. – Чего же ты ждешь? Я, правда, многое забыл из того, что мне вдалбливали по уставу, но одно помню твердо: дезертир стоит не больше, чем бешеная собака… Ну давай же, спасай честь графов де ля Ромм-Аллери!

Покачав головой, отец убрал оружие. Он боролся с чувствами, не совместимыми с его честью.

– Мне нужно возвращаться, – спокойно произнес он. – Наши пути расходятся – навсегда. Прощай. – Он вытащил портмоне, достал оттуда несколько банкнот и протянул их сыну.

– Ты знаешь, что ты делаешь? – саркастически усмехнулся Филипп. – Ты помогаешь бежать дезертиру.

– Я помогаю своему сыну. В последний раз. Отныне у меня нет сына – я только что потерял.

Граф повернулся, чтобы уйти, но Филипп схватил его за руку.

– Нет, погоди! Мы еще не все сказали друг другу. Я слишком долго молчал. Мальчишкой ты отправил меня в кадетский корпус, а в пятнадцать лет дослал на войну против Австрии, против родины твоей жены, моей матери, и это убило ее! А ты спокойно пережил ее смерть! Ты был так слеп – или так жесток? Я уже тогда потерял отца!

Графу показалось, что он впервые заглянул в душу сына. Он вдруг остро почувствовал, что в Филиппе продолжает жить что-то от него самого, но в тот же миг это чувство пропало. Истошный вопль, донесшийся из башни, заставил обоих вздрогнуть – пронзительный предсмертный крик. Они успели увидеть в огне Перана, беспомощно размахивавшего руками, и тут же башня с грохотом обрушилась и погребла его под собой.

– Вот и еще один отец лишился своего сына, – произнес Филипп. И помолчав, добавил: – Ну что ж, до встречи в Париже! Обещаю тебе, я буду там, когда Париж капитулирует! – Не обращая внимания на деньги, которые отец все еще протягивал ему, Филипп повернулся и пошел к двум лошадям, беспокойно ржавшим у ворот.

Он отвязал коня Перана и поскакал прочь.

3

Темно-серые глаза Каролины тревожно мерцали, она беспрестанно выглядывала из окна: не видно ли догоняющего отца, и казнила себя, что не поехала вместе с ним на помощь Филиппу. Альбер, который теперь сидел в, карете, медленно катившейся по дороге меж раскидистых деревьев, обнял ее. Откинув голову, Каролина улыбнулась ему. Однако мыслями она была там, в замке, с отцом и Филиппом. Альбер наклонился и указательным пальцем бережно обвел черты ее лица. Блестящие густые брови, изящно выточенный нос с подрагивающими ноздрями, четко очерченные чувственные губы, нежный овал, упрямый подбородок.

– Через несколько дней мы будем в Париже, – нарушил он молчание. – Вот увидишь, скоро наступит мир. И тогда мы поженимся! Наконец ты будешь целиком принадлежать мне. Дни и ночи! Мы всегда будем вместе, объедем весь мир. Ведь ты так хотела этого!

Каролина недоумевала. Что произошло с ней? Ведь она по-прежнему любит его? Пусть даже их чувства и непохожи на ту любовь, о которой она мечтала: огонь, пожирающий человека.

Стук копыт прервал ее мысли. Их догонял отец. Темный круп Месяца блестел от пота. Граф что-то прокричал, и карета остановилась.

Каролина и Альбер вышли. Альбер принял у графа поводья и вопросительно посмотрел на него. Но вопросов никто не задавал.

– Вы потеряли одного человека, – сказал граф Альберу. – Пожилой солдат с оспенным лицом.

– Перан?

– Он поскакал вслед за мной. Возможно, хотел мне помочь. Он был в горящей башне, когда та рухнула.

Каролина внимательно смотрела на отца, стараясь угадать, что произошло возле замка. Она восхищалась отцом, его абсолютным спокойствием, хотя временами его хладнокровие и внушало ей ужас.

У Летерпа было много невысказанных вопросов, но вид графа не располагал к беседе. К тому же время подгоняло, и он лишь произнес:

– Теперь нам придется расстаться. Этой ночью я должен быть в Сен-Дизье. А вы едете слишком медленно. Большое спасибо за кареты.

– Скажите императору, что он всегда может рассчитывать на генерала де ля Ромм-Аллери.

Граф деликатно отвернулся, не желая мешать молодым людям при расставании.

Альбер с неожиданной порывистостью, не свойственной ему раньше, обнял невесту и, крепко поцеловав, прошептал:

– Скоро ты будешь моей – и днем, и ночью!

Отряд Летерпа свернул на одну из боковых дорожек и исчез. Каролина помахала ему вслед и села в карету рядом с отцом. Граф постучал в стенку.

– Вперед, Симон! – Карета рывком тронулась.

– Он жив? – спросила Каролина.

Отец кивнул. Лицо его оставалось непроницаемым, и она не осмелилась расспрашивать дальше.

Пошел дождь. Капли звонко барабанили по крыше кареты. Каролина положила голову отцу на плечо, закрыла глаза, но задремать не смогла. Поездка ей казалась сплошным кошмаром: монотонный шум дождя, запотевшие от холода окна, подпрыгивание кареты на плохой дороге, голос и свист кнута Симона, подгоняющего лошадей. На какой-то почтовой станции они сделали остановку. Это было глубокой ночью. Только забрезжил рассвет, как они снова двинулись в путь. Иногда ветер доносил до них одиночные выстрелы отдаленных боев сторожевого охранения.

Был уже полдень, когда они добрались наконец до Сен-Дизье. Над биваком, разбитом на подступах к городу в поле, низко висело тяжелое, затянутое тучами небо. Все было серым и мокрым: палатки, лошади, повозки и кареты, люди, сновавшие между ними. Граф достал из багажа новое пальто, накинул его на плечи и сказал дочери:

– Подожди меня здесь, мне нужно к императору.

Симон наполнил две кожаные сумки овсом и подвесил их лошадям. Каролина тем временем тоже выпрыгнула из кареты, разгладила смявшиеся юбки и отряхнула фиолетовое суконное пальто, отороченное пушистым мехом рыси. Глядя в окно кареты, она поправила прическу. Волосы были высоко заколоты и пышно и непокорно выбивались из-под серого берета. Это шло ей гораздо больше, чем манерно уложенные локоны. Каролина извлекла из сумочки благоухающий кружевной платочек и сунула его в рукав. Туалет был завершен. Симон протянул ей с козел корзинку с провизией.

– Вы, конечно, голодны?

– Нет, сгораю от любопытства! Пойду немного осмотрюсь и скоро вернусь.

Местность была заболоченной, повсюду стояли лужи. Подобрав двумя руками подол, Каролина маленькими шажками прокладывала себе путь между измотанными и оборванными солдатами, лежавшими прямо на голой земле. До сегодняшнего дня она знала армию лишь по парадам и картинам баталистов, а то, что предстало глазам сейчас, потрясло ее – это была побежденная армия, состоявшая из юнцов и инвалидов. Там, где она проходила, солдаты поднимались, кричали вдогонку весьма сомнительные шутки, свистели сквозь зубы. У Каролины по спине бежали мурашки. Ей было не по себе от такой манеры выражать свое восхищение, и она очень обрадовалась, обнаружив остроконечную палатку с императорским штандартом. Там же поблизости стояли три кареты. Она пошла к ним и увидела, как какой-то солдат закрашивал герб графа де ля Ромм-Аллери большим золотым N. Поблизости стояла Кира, лошадь Альбера. Каролина потянулась, чтобы погладить животное, но оно нервно и пугливо отпрянуло и шумно зафыркало. Она подошла к карете. Занавески были задвинуты. Быть может, Альбер еще спал. Ее рука потянулась к серебряной круглой ручке. Рядом кто-то закричал:

– «Остановите ее! Скорее!», – но Каролина уже открыла дверцу.

При виде страшного зрелища ее полная надежды улыбка вмиг погасла.

На полу кареты лежал окровавленный Альбер с зияющей раной поперек лба.

– Альбер! – Каролина как подкошенная упала на тело убитого.

Император встал из-за походного письменного стола и пошел навстречу входящему.

– Генерал де ля Ромм! Как приятно увидеть старого знакомого.

В круглой палатке из тяжелого зеленого шелка, с вышитым золотом орлом позади стола, на низких каменных цоколях стояло пять широких медных тазов, доверху наполненных раскаленным углем. Благовонные палочки из алоэ, тлеющие на решетке над углем, источали терпкий аромат.

– Я весьма сожалею, что наша встреча омрачена плохой новостью для вас, – начал император. – Ваш будущий зять, лейтенант Летерп, мертв…

– Летерп? Мертв? – Граф в растерянности смотрел на Императора.

– Вражеский дозор. Они напали на обоз с каретами. Летерп пал в бою. Остальные прорвались.

Граф опустил голову. Первая же мысль была о Каролине. Он должен быть с ней. Немедленно, прежде чем она узнает это от других. Наполеон положил руку на плечо графа и тихо произнес:

– Всегда уходят лучшие… – Его волевое лицо на какой-то момент утратило спокойствие, и на нем проступило глубокое изнеможение.

Снаружи раздались голоса. Полог раздвинулся, и нерешительно вошел солдат охраны.

– В чем дело? – набросился на него император. – Я хочу, чтобы мне не мешали!

– Ваше величество! Там упала в обморок молоденькая девушка… около кареты… она нашла мертвого.

Не успел он договорить, как граф опрометью выбежал из палатки.

Каролина неподвижно лежала на теле убитого, обвив его руками. Волосы выбились из-под мехового берета и черными тяжелыми прядями ниспадали на лицо Альбера, закрыв смертельную рану.

– Каролина! – Граф осторожно помог дочери подняться.

Она не противилась и прислонилась к отцу, уткнувшись лицом в его плечо. Оберегающим жестом граф обнял ее и хотел увести, но заметил императора, последовавшего за ним.

– Ваше величество, позвольте вам представить мою дочь, – граф наклонил голову к Каролине и тихо что-то ей сказал.

Она высвободилась из его объятий. Однако отец напрасно ждал, что дочь склонится перед императором в реверансе.

Каролина стояла неподвижно, высоко держа голову. Ее взор был устремлен на легендарного мужчину в зеленом мундире, на его лицо, бледное в холодном свете серого дня. До этого она видела императора лишь издали – во время парадов и на портретах. То, что он излучал сейчас, на таком близком расстоянии, был не в состоянии передать ни один портрет.

– Графиня, – прервал Наполеон молчание, – я понимаю вашу боль. Я страдаю вместе с вами.

Она прямо посмотрела на него, ее глаза вдруг превратились в два черных жгучих уголька.

– Тогда вам приходится страдать с очень многими, с миллионами! – Ее голос был тихим, ледяным и обвиняющим, полным ненависти.

Граф схватил дочь за локоть. Ужас был написан на его лице.

– Ваше величество! Простите! Это шок, она не ведает, что говорит.

Каролина вырвалась из рук отца и сделала шаг к Наполеону. Движением руки показала на мертвого Летерпа на полу кареты, потом в сторону, туда, где на голой земле лежали измученные, оборванные солдаты – остатки великой армии. И вдруг всхлипнула – и рухнула на землю.

Император подхватил ее на руки. На лице девушки, еще секунду назад полыхавшем от ненависти, было выражение детской беспомощности. Из-под длинных черных ресниц катились слезы.

– Ваше величество… Простите! Я позабочусь о своей дочери. Здесь поблизости есть монастырь цистерцианок. Туда я ее и отвезу.

– Это теперь касается и меня, граф, – император подозвал охрану и отдал короткий приказ.

Принесли носилки. Четверо слуг положили на них бывшую без сознания Каролину, прикрыли сверху красным шелковым покрывалом и задвинули носилки в просторную императорскую карету. Привели верховых лошадей, и Наполеон вместе с графом поскакали впереди кареты к монастырю.

4

Каролина поставила поднос на столик возле кровати и откинулась на подушки. Прошло четыре дня с тех пор, как ее привезли в монастырь. По распоряжению настоятельницы сегодня ее кровать выкатили в зимний сад.

Ночью пришла весна. Через высокую застекленную стену светило яркое мартовское солнце.

Настоятельница переходила с медной лейкой от одного растения к другому. Эти двадцать квадратных метров цветущих зарослей с выложенной камнем дорожкой посередине и плещущимися фонтанчиками у стен были ее единственной радостью. Время от времени она бросала взгляд на гостью. Первые два дня та была без чувств. Потом жизнь постепенно вернулась к ней. Однако она ничего не ела, оставалась апатичной, безучастной ко всему, и настоятельнице никак не удавалось расшевелить ее, пробить это жутковатое молчание. Подойдя ближе, настоятельница увидела пустой поднос. Графиня все съела: рис, фрикасе из дичи, салат, ореховый крем. Настоятельница отставила в сторону лейку и присела к девушке на кровать.

– Я рада, что вам лучше. Значит, я могу сегодня отослать курьера. У вас есть особые сообщения для императора?

– Для императора? – Каролина невольно приподнялась. – Как я могла бы себе такое позволить?

– Он был очень озабочен вашим здоровьем. И настоятельно просил меня держать его в курсе.

Каролина опустилась на подушки. Ее лицо замкнулось. Странные чувства боролись в ней. Значит, это была правда, а не лихорадочный бред… Она противилась этому всеми силами, но голос и взгляд Наполеона преследовали ее, тревожили. Ей казалось, что она продолжает слышать и ощущать их на себе. Это было насилием над ее волей, рядом с которым меркло все остальное: воспоминания об Альбере, отчаяние, вызванное его смертью, бессильная ненависть к тому, ради кого он отдал жизнь. Она попыталась стряхнуть с себя таинственное наваждение.

– Что с моим отцом? – спросила она. – Вам что-нибудь известно о нем?

– Он уехал вместе с императором в Париж.

– Без меня? – Каролина сказала это скорее сама себе.

Настоятельница подняла брови.

– Мне кажется, молоденькой девушке здесь безопаснее.

В ответ Каролина звонко, вызывающе рассмеялась. «Мое первое впечатление было верным», – подумала настоятельница. Когда четыре дня назад девушку принесли без сознания, при виде спутанных черных волос, обрамляющих красивое лицо, и в обмороке хранившее следы гордыни и непокорства, ей пришло на ум сравнение с дремлющим хищником. С существом диким, строптивым и сильным. Что бы ни случилось с этой девушкой, она найдет в себе силы вновь подняться, восстать, как птица Феникс из пепла. Настоятельница непроизвольно покрутила кольцо, которое носила на мизинце левой руки. На темно-синем лазурите был выгравирован герб герцогов де Ламар Феникс. В семье веками жила вера в магическую силу сказочной птицы. Ей она не помогла ни разу. Герцогиня была полностью сломлена тогда, десять лет назад, получив известие о смерти возлюбленного. Она покинула Париж и удалилась в монастырь. В Париже до сих пор бродят слухи, что герцогиня Элиэтт де Ламар скрывается под вымышленным именем в Англии. Лишь один человек знал правду: ее сводный брат Жиль. Но и ему не удалось вернуть ее к прежней жизни. Все ее существование было сплошным ожиданием, она это прекрасно понимала: ожиданием смерти. Но эта молодая особа была сильным созданием, для нее всегда будет существовать другой манящий берег – жизнь.

Голос Каролины вывел настоятельницу из задумчивости.

– А неприятель?

– Приближается к Парижу! На этот раз все поставлено на карту.

Симон знал, что делал, оставив в монастыре жеребца Каролины. Когда она узнала об этом, удержать в постели ее было уже невозможно. Два дня настоятельнице еще удавалось помешать ее конным прогулкам. На третий день Каролина уже не спрашивала. Ранним утром она вывела Месяца из конюшни и поскакала за ворота монастыря.

Положив руку на шею Месяцу, Каролина ласково похлопала его но блестящему загривку. Вороной скакун с белой звездой во лбу уносил ее все дальше и дальше от монастыря, взлетая па пригорки, навстречу восходящему солнцу.

Каролина изголодалась по воздуху, свободе, жизни. При первой же возможности она покинет монастырь и уедет и Париж. Как вообще отец мог бросить ее здесь одну? Неужели дела были так плохи? Но именно поэтому он и должен был взять ее с собой. Перед ней открылась просторная холмистая равнина, вдоль ручья были разбросаны отдельные березки, вдалеке маячил темный силуэт леса.

Каролина тесно-тесно прижалась к Месяцу, погоняя его:

– Быстрее, Месяц! Еще быстрее! – Ее волосы развевались по ветру.

Она обожала лететь вот так между небом и землей…

И в тот же миг тишину разорвали выстрелы.

Месяц встал на дыбы. Каролине с большим трудом удалось успокоить коня. Потом она увидели кавалерийский эскадрон. Он постепенно отделился от тени, отбрасываемой лесом, и словно темное облако перемещался по залитой солнцем равнине. Мундиры распознать было невозможно из-за солнца, стоявшего у всадников за спиной. Они приближались с пугающей быстротой. Теперь Каролина различила высокие прямые шапки. Казаки! Девушка круто развернула лошадь. Крупным галопом она помчалась назад и, пригнув голову, влетела в калитку монастыря.

На хозяйственном дворе царила суета. Взволнованные сестры в белых развевающихся рясах и черных накидках таскали бревна и мешки с песком, баррикадировали большие ворота тележками и досками. Среди сестер она заметила высокого монаха в низко надвинутом капюшоне. Он отдавал короткие четкие команды. Не успела Каролина всему этому удивиться, как у низкой монастырской стены уже появились первые черно-зеленые папахи. Воздух вдруг наполнился дикими воплями – и Каролина увидела, как со стены в монастырский двор спрыгивают казаки. За ними следовали все новые и новые. Мгновение – и двор кишел красными рубахами.

Каролина поспешила к маленькой потайной калитке, которая вела в галерею вокруг монастырского двора. Здесь было тихо и спокойно. Из монастырской часовни доносилось бормотание молившихся монахинь. Каролина побежала по галерее в поисках настоятельницы. Неожиданно она услышала за спиной звон шпор. Не оглядываясь, Каролина припустила что есть мочи. Однако тяжелые позванивающие шаги приближались. Две сильные руки схватили ее за талию. С трудом переводя дыхание, она обернулась и увидела перед собой молодое смеющееся лицо мужчины. Она попыталась вырваться, но руки казака крепко держали ее. Его озорной смех уступил место удивлению.

– Во Франции все монашки такие красивые? – Он говорил на ломаном французском.

Мягко, но настойчиво он подталкивал Каролину, пока та не оказалась прижатой спиной к стене.

Страха Каролина не испытывала, только нетерпение.

– Отпустите меня, немедленно! – Она опять попробовала освободиться от цепкой хватки.

Казак упрямо покачал головой. Глаза его сузились, дыхание стало прерывистым, и с неожиданной грубостью он рванул на ней одежду.

Каролина почувствовала его желание. Его руки жадно скользили по ее телу, и что-то в ней отозвалось на эти требовательные мужские руки и пылкие слова, которые бормотал юноша. Значения слов она, правда, не понимала, но их дикая нежность дурманила. Не ослабляя хватки, он увлек ее за собой на пол. Каролина пронзительно закричала, и в тот же момент он выпустил ее. Она увидела, как он одеревенело выпрямился и поднял руки, показывая, что сдастся. А потом за спиной казака блеснула шпага. Все произошло в считанные секунды: высокий монах с низко надвинутым на лоб капюшоном; казак, обернувшийся на приказ… два свистящих удара шпагой… искаженное от боли лицо казака, его рука, схватившаяся за щеку… Смертельно побледнев, казак прислонился к стене, в замешательстве разглядывая кровь на руке.

Когда Каролина обернулась, монаха нигде не было видно. Кто-то позвал ее по имени. Раскинув руки, к сестре подбегал Филипп. Увидев казака, он оторопел. Подошел к нему ближе, взял за подбородок и повернул его левую щеку к свету. Острие шпаги неглубоко поранило кожу. Но два удара были нанесены мастерски, на щеке красовался темно красный крест! Филипп разглядывал его, словно завороженный.

– Где он? Кто это был? – взволнованно выдавил наконец.

Каролина посмотрела на кровавый знак.

– Это был монах. Он исчез так же неожиданно, как и появился. Его лица я не разглядела.

Филипп схватил Каролину за руку.

– Скорее! – Он потащил ее за собой.

Ни в церкви, ни в хозяйственных постройках, ни во дворах – они не нашли его нигде. Он словно провалился сквозь землю.

Каролина завела Филиппа в свою келью, заперла дверь.

– Ты можешь объяснить, что все это значит? Кто этот монах?

Филипп в форме казацкого офицера прислонился к окну, не спуская глаз со двора. Его лицо было по-детски восторженным. Когда он произносил это имя, его голос звучал почти торжественно:

– Жиль де Ламар!

«Жиль де Ламар», – повторила про себя Каролина.

– Это же… Симон рассказывал мне о нем.

– Больше, чем Симон, и я не знаю. Всем известны только его поступки. Говорят, он ничего не боится. Во время революции он сотням помог бежать и спас их от гильотины. Он был другом генерала Бонапарта. Но недолго – ему претит насилие. Он живет для людей, которые нуждаются в его помощи. Мне говорили, что он добрый, умный и отважный. Вот идеал для подражания!

Каролина попробовала представить себе человека, о котором брат говорил как о божестве. Но в ее воображении всплывали лишь высокая фигура в монашеской рясе, свист шпаги, кровавый знак.

– И ты уверен, что это был он? – недоверчиво спросила она.

– Крест! Это его знак.

– Тогда почему ты носишься с этой ордой дикарей, если твой кумир – Жиль де Ламар?

– Потому что я хочу стать очевидцем падения Наполеона! Потому что собственными глазами надеюсь увидеть, как он отречется и его режим насилия рухнет.

– Ты так и отцу сказал? – Каролина все время порывалась спросить, что произошло между ними той ночью, когда горел Розамбу.

Филипп нетерпеливо отмахнулся.

– Не будем говорить об этом, во всяком случае – сейчас.

– Порой мне кажется, что я тебя понимаю, – вдруг серьезно заметила она.

Филипп с нежностью посмотрел на сестру. Они тронули его душу. Он знал, что между ними не нужны лишние слова и она не ждет, что он заговорит о смерти Альбера. Они были одного воспитания, одной крови.

– Рано или поздно ты до конца поймешь меня, – проговорил он. – Завтра мы будем в Париже. А это означает мир. – Он обнял сестру. – Вот увидишь, Каролина, все будет хорошо.

Еще не рассвело, когда на следующее утро казаки стали собираться и поход. Вестовой привез приказ царя. Вечером того же 30 марта все части войск должны встретиться под Парижем. Мужчины молча седлали лошадей, небольшими группами выезжали со двора и собирались на поле перед монастырем.

Последним из ворот выехал молоденький казак в низко надвинутой на лоб папахе. Однако конь выдал Каролину. Филипп тут же узнал Месяца и направил к нему свою лошадь.

– Тебе что, не надоели казаки? Тебе нельзя ехать с ними, это безумие! – В душе он, однако, гордился ею.

Филипп знал, что мог бы жениться только на женщине, похожей на сестру: гордой, красивой и непредсказуемой.

Каролина свесилась из седла и шлепнула гнедую кобылу брата.

– Вперед, казак! Вперед, в Париж!