Текст книги "Потерянное озеро"

– Еще одного? – не поняла Кейт.

Буладина наклонилась к ней поближе:

– Мужа, конечно. У Селмы есть восемь амулетов. Восемь надежных средств, чтобы заполучить мужчину, которого она выберет. Семь амулетов она уже использовала. И я с нетерпением хочу увидеть, на кого она потратит восьмой. Это должен быть кто-то очень крутой, поскольку он последний и все такое. Во-первых, человек с большими деньгами. А во-вторых, скорее всего, старикашка.

Кейт снова заглянула в лицо Эби. Та улыбнулась. Кейт нерешительно помолчала.

– Вы хотите сказать, у нее восемь настоящих амулетов? – наконец спросила она.

– Это она так говорит.

– Значит, она считает, что владеет магией, – произнесла Кейт и посмотрела туда, где скрылись Селма и Девин, вероятно жалея, что позволила дочери уйти со странной женщиной.

Заметив это, Буладина рассмеялась и похлопала Кейт по руке:

– Магию мы приплетаем, когда хотим получить нечто запретное. Селма думает, что она роковая женщина, и тем счастлива. А мы ей поддакиваем.

Через минуту бегом вернулась радостная Девин, в руке она сжимала кусочек шоколадки, завернутый в золотистую фольгу. Вслед за ней не торопясь пришла и Селма.

– У меня здесь самые лучшие сладости, – сказала она, снова садясь за свой столик, отдельно от всех.

– А что я вам говорила? – Буладина подмигнула Кейт. – Послушай, Селма, здесь в двадцати милях вокруг не сыщешь ни одного мужчины. Может, успокоишься?

– Ни за что, – отозвалась Селма.

– У Селмы правда лучшие сладости, – вставила Девин. – И я не хочу, чтобы она успокаивалась.

– Устами младенца… – промолвила Селма.

Уже совсем стемнело, и единственным источником света были гирлянды с лампочками, намотанные на шесты зонтов. Эби нашла эти рождественские украшения в кладовке и решила пожертвовать ими ради последнего лета. На поляне празднично сияли круглые пятна света; гости лакомились сосисками с китайской горчицей, подкладывали себе на картонные тарелки картошку с укропом; старожилы рассказывали, как весело здесь было в прежние годы. Припомнили лето, когда каждый день поливал дождик, и стало так сыро, что обои отклеивались от стен, а по поляне нельзя было пройти, не наступив на лягушку. И лето, когда было так жарко, что озеро почти полностью высохло, и гости переходили его вброд, отыскивая на дне безделушки, которые, должно быть, давно потерялись: монеты с добрыми пожеланиями, заколки для волос, солдатиков. Кейт по большей части молчала, но слушала с удовольствием. Эти рассказы ее успокаивали.

Эби то и дело поглядывала на нее. Кейт говорила, что после смерти мужа она пережила тяжелый год. С одной стороны, нет ничего необычного в том, что у вдовы нелегкая жизнь, особенно если она из рода Моррис. Но ее приезд говорил о многом. У нее имелся некий интерес, какая-то цель, что для убитой горем женщины из семейства Моррис довольно странно. Кейт производила впечатление человека, который в первый раз за долгое время вышел на воздух.

Наконец все насытились, и наступила тишина, если не считать ночных звуков живой природы – хоры лягушек, казалось, перекликались между собой с разных концов озера.

Девин достала полученную от Селмы шоколадку, и Кейт кивнула: можно. Шуршание обертки привлекло внимание Селмы. Как только Девин сунула шоколадку в рот и на лице у нее расплылась блаженная улыбка, губы Селмы тоже сложились в улыбку, но она сразу завяла, не успев распуститься.

– Хорошо сидим, как в прежние времена, когда были моложе. Я буду очень скучать по этому месту, – сказала Буладина, подливая в свою банку вина.

По вечерам она всегда была подшофе. Эби порой приходило в голову, что Буладина и приезжает сюда только потому, что здесь можно пить в свое удовольствие и никакие дети ей не указ.

– А знаете, что я придумала? Давайте устроим вечеринку. Прямо здесь. С декорациями, напитками, музыкой. Да! Надо же отметить прощание с «Потерянным озером»! В следующую субботу. Будет у этой истории хорошая концовка. Не самая лучшая, но все-таки.

Буладина порылась в сумочке, достала блокнот и ручку и стала что-то писать.

– А танцы будут? – поинтересовалась со своего места Селма.

– Если не против сплясать со мной, то да! – ответила Буладина.

– Нет уж, спасибо, – вздохнула Селма.

Прощальная вечеринка, значит. Смутившись, Эби встала и принялась собирать картонные тарелки и чашки. Кейт вызвалась ей помогать. Девин вытерла пальцы о платье и решила понаблюдать за лягушкой, желающей полакомиться привлеченными светом гирлянд насекомыми. Девин проскользнула мимо Селмы, и та демонстративно отпрянула, будто боясь, что девочка коснется ее измазанными в шоколаде руками.

– У тебя сохранился танцпол, который вы с Джорджем собирали для вечеринок? – спросила Буладина. – Помнишь, огромные деревянные квадраты, которые соединялись вместе?

– Да, видела недавно в кладовке, когда ходила за гирляндами, – ответила Эби. – Я про него совсем забыла.

– Хорошие были времена… Танцы летними ночами. – Буладина закачалась под воображаемую музыку. – По выходным Джордж даже оркестр нанимал. Помнишь? Кейт, а вы с Девин придете?

Кейт пошла к деревянной урне для мусора, стоящей возле гриля, и сунула в пластиковый мешок остатки ужина.

– Не знаю, будем ли мы еще здесь, – ответила она.

– О, а я-то думала, вы останетесь, – сказала Буладина. – Да и Эби надо помочь.

Кейт повернулась к Эби:

– Вам нужна помощь?

– В общем-то, переезд намечается большой, – проговорила Эби, сгружая остальные тарелки и чашки на поднос. «Да, переезд будет большой, даже очень, – подумала она. – Просто выше крыши».

– Буду рада помочь, чем могу.

Эби помолчала, не зная, что ответить. Лизетта, похоже, помогать не собирается. Правда, благодаря ей у Эби остается предлог не переезжать вовсе.

– Ты уверена?

– У Девин сейчас каникулы. Все наши вещи уже на новом месте. Я скоро должна выйти на работу в агентство недвижимости, которым владеет моя свекровь, но когда именно, еще не решено.

– А вы, значит, агент по недвижимости? – спросила Буладина.

– Нет, у нас с мужем был велосипедный магазин… – Кейт помолчала. – В прошлом году мужа не стало, и я продала бизнес.

Эти слова слегка отрезвили Буладину.

– Простите, – пробормотала она.

– Что ж, если вы действительно намерены немного здесь пожить, я от помощи не откажусь, – смиренно сказала Эби.

Прощальная вечеринка. Помощь в переезде. Все становится на свои места. Она до сих пор гнала от себя мысль, будто появление Кейт и Девин – это знак, и ничего продавать не нужно, потому что найдется способ спасти пансионат. Глупо, конечно, ведь ее родственники никогда не приносили хороших вестей.

Буладина в честь принятого решения отхлебнула полбанки вина и со стуком поставила ее на стол.

– Отлично! Значит, на вечеринке будет уже пятеро, – провозгласила она. – Нет, шестеро! Мы устроим праздничек днем, так что Лизетта тоже приглашена.

Кейт ничего не поняла:

– А Лизетта вечером не может?

– Лизетта считает, что есть вечером – не к добру, поэтому после захода солнца ничего не готовит. Вот почему у нас в столовой только завтрак и обед, а ужина нет. Джордж специально соорудил эти жаровни, чтобы гости сами готовили по вечерам.

Эби улыбнулась, увидев, что Кейт смотрит в сторону дома, где на втором этаже горит одно окно – в комнате Лизетты. По стеклу скользнула тень, словно Лизетта подошла к окну и наблюдала за ними.

– Наверное, мы вам кажемся странными, – сказала Эби.

– Вовсе нет. – Кейт покачала головой. – Именно это мне больше всего и запомнилось, когда я сюда приезжала.

Вдруг в отдалении послышался звук, который трудно с чем-либо спутать, – звук хрустящих по гравию автомобильных шин. Все как по команде повернули голову. Вскоре сквозь деревья прорезались лучи автомобильных фар. Кейт оглянулась, ища глазами Девин, испуганно позвала ее. Девин уже успела потерять интерес к лягушке и носилась по лужайке от одного освещенного места к другому. Она тут же прибежала к матери.

«Странно, – подумала Эби, – кто бы это мог приехать?»

Из темноты показалась темно-синяя «тойота», сделала круг и остановилась возле главного здания. Из нее вышел сухощавый человек лет шестидесяти с небольшим. Он застенчиво улыбнулся, поднял руку и помахал.

– Ага, теперь нас семеро! – радостно воскликнула Буладина, записывая его имя в блокнотик.

– Если он останется, я, так и быть, приду на вашу вечеринку, – изрекла Селма.

Буладина неодобрительно цыкнула:

– Ты же знаешь, он приехал не ради тебя.

– Это не значит, что я не могу с ним танцевать.

– Кто это? – спросила Кейт.

– Джек Хамфри, – сообщила Эби. – Тоже приезжает сюда каждое лето. Влюблен в Лизетту уже целую вечность. И знает, что сейчас у него есть последняя возможность. Посмотрите на Джека внимательно. У него лицо человека, который наконец очнулся.

– Мне это чувство знакомо, – отозвалась Кейт.

Как много Эби хотелось сейчас ей сказать! Хотелось объяснить, что пробуждение интереса к жизни после долгой скорби исключительно важно, что многим женщинам у них в роду так и не удалось справиться с собой, что она гордится Кейт, которая борется до конца, стремясь вернуться к нормальному существованию. Но она ничего говорить не стала. Она была способна уладить многое, но только не в семейных делах. В этой области все настолько сложно, что оставалось лишь смириться. Именно поэтому Эби и уехала из Атланты. Она сжала руку Кейт, а потом вытащила из мусорного бака пластиковый пакет и пошла к дому, чтобы поприветствовать Джека.

Потому что Лизетте давно пришла пора тоже проснуться.

Глава 5

Когда было еще совсем тихо и темно, хоть глаз выколи, Лизетта проснулась. Она поднялась и стала тихонько одеваться. Натянула шелковое белье – такие вещички до сих пор посылала ей из Парижа престарелая мать. Прохладное и скользкое, оно облекало тело, будто окутывая волной свежего воздуха. Покинув Париж, Лизетта поначалу мамины посылочки выбрасывала – из принципа. Она уже не была той тщеславной смазливой девчонкой, которую когда-то знала ее мать. Но прошло время, и для белья Лизетта стала делать исключение. Какое тут тщеславие, если, кроме тебя самой, твое красивое белье никто не видит? Потом она надела синее платье и свежевыстиранный фартук, пахнущий лимонным мылом, которое Эби использовала для стирки простыней и полотенец. Единственное мыло, побеждающее запах плесени – а от него не так-то просто избавиться в вечной сырости.

Лизетта беззвучно сошла вниз, чтобы приготовить завтрак, но сначала слегка приоткрыла скрипучую дверь в спальню Эби и убедилась, что та дышит. С тех пор как умер Джордж, она каждое утро заглядывала к подруге. Эби не знала об этом. Ей очень не нравилось, когда Лизетта слишком о чем-то беспокоилась. В этом смысле они были не равны. Одной только Эби, все умеющей и уверенной в себе, было позволено беспокоиться, в том числе о чувствительной и капризной Лизетте.

Она включила в кухне свет и принялась за работу. Стояла тишина, ни шороха, ни стука. С годами Лизетта заставила себя привыкнуть к утреннему затишью, несмотря на то что когда-то больше всего любила вечернее время, с его искрящимся весельем и атмосферой всеобщего возбуждения. Эту черту Лизетта точно унаследовала от отца и не отрицала этого. Его ресторан не закрывался до утра, работал дольше всех прочих в Париже, что притягивало натуры творческие и беспокойные.

На стул, стоящий в уголке возле синего холодильника, тихонько сел призрак Люка – он проделывал это каждое утро. Люк выглядел так же, как и в последний день, когда они сидели вместе за ужином и им обоим было по шестнадцать лет; добротная белая рубашка под мышками пожелтела от пота, вызванного волнением, глаза на юном лице жадно ловили каждое движение Лизетты. Именно таким он был за минуту до того, как она вручила ему роковую записку, подобную многим другим, что писала и раньше. Тогда Лизетта не понимала, каково быть отвергнутым, ведь ее еще никто не отвергал. И, узнав, что на следующий день он покончил с собой, она ужаснулась. Неужели она такое чудовище? Разве может человек заставлять другого страдать столь отчаянно, столь безнадежно? Она тоже заслуживает смерти, ведь изменить ничего нельзя.

Спасла ее Эби, великодушная, благородная Эби. И Лизетта решила следовать за ней повсюду. Так она в конце концов оказалась в пансионате «Потерянное озеро». Благодаря Эби характер Лизетты изменился к лучшему. Она понятия не имела, что делала бы без Эби. Сама эта мысль так пугала Лизетту, что она старалась отогнать ее подальше. Она не знала, как можно жить где-нибудь в другом месте. Нет, она никогда не вернется в Париж! Как Эби себе это представляет? Думает, Лизетта увидит мать и сразу захочет снова поселиться с ней под одной крышей?

Нет и нет. Никогда.

Без Эби, без пансиона, что останется у Лизетты? Один Люк? Но ее это никак не устраивало, ведь ему только шестнадцать лет, к тому же он призрак, а значит, мало что знает о реальной жизни.

Она на минутку оторвалась от дела, включила маленькую кофеварку, чтобы сварить кофе для себя и для Эби, и опять занялась луковым печеньем и фруктовыми ватрушками – такими она в детстве лакомилась в одной кондитерской. Лизетта была красивой девочкой, и там ее любили, всегда угощали сладким. Этой девчушке, Девин, ватрушки должны понравиться. Здесь так давно не было детей. Лизетта всегда очень им радовалась. А уж Эби тем более. Лизетта знала, что Эби, оборвав все узы с родственниками, жалела только об одном – что ей не пришлось видеть, как растет маленькая племянница. Но потом умер Джордж, а летом явилась повзрослевшая Куинн и Эби познакомилась со своей внучатой племянницей Кейт. Лизетта думала, что у Эби будут дети, она ведь всегда хотела детей… но не получилось. Может быть, сейчас, в третьем поколении, все сложится на славу.

А вдруг эти девочки, мать и дочь, сделают так, что Эби захочет остаться здесь! Или хотя бы не уедет за тридевять земель…

Лизетта знала, что Эби давно мечтала съездить в Европу. Они с Джорджем нередко обсуждали это. Эби часто снился Париж, и она всегда наутро делилась этим с Лизеттой. Лизетта слушала, и на душе у нее становилось тревожно, в чем она никогда не признавалась. В конце концов это всего лишь сон… Лизетте и в голову не приходило, как много значат для Эби такие сны. Она и не подозревала, что Эби решится принести «Потерянное озеро» в жертву, лишь бы воплотить сны в реальность.

Закончив с выпечкой, Лизетта включила в столовой большую кофеварку из нержавеющей сталидля гостей, сняла стулья со столов и подошла к окну – посмотреть, что там делается. Туман над озером казался живым и словно светился собственным странным светом.

Что-то привлекло ее внимание, и она наклонилась, прижавшись лбом к стеклу. По дорожке вокруг лужайки бежал трусцой мужчина в спортивной куртке с капюшоном, шортах и теннисных туфлях. Сначала она вздрогнула от неожиданности, ведь других гостей в этом сезоне не предвиделось. Но ей не нужно было заглядывать в лицо этому человеку, она и так его узнала.

Когда же он приехал? Скорее всего, ночью. А Эби ей ничего не сказала.

Лизетта отскочила от окна, поспешила в кухню и заперла за собой дверь. Но это же глупо. Зачем запираться? Не станет ведь Джек ломиться сюда. На такое способен человек решительный, а у Джека характер робкий.

Однако и застенчивость может быть по-своему решительна. Лизетта безоружна против чувств, которые упорно, исподтишка брали свое. Через какие щели они просочились к ней в душу? Джек настойчиво, искренне, с верой в победу годами прокладывал себе путь к ее сердцу. И в этом он был похож на Люка.

Она повернулась к Люку и увидела, что он улыбается ей из своего угла. Боже упаси, уж не одобряет ли он это безумие?

За спиной зашаркали. Лизетта оглянулась и увидела Эби – она вошла в кухню и стала наливать себе кофе. На ней была мешковатая розовая пижама, в которой она выглядела еще выше ростом и худощавее.

– Я так понимаю, Джек уже на ногах, – сказала Эби.

Лизетта закатила глаза и отступила от двери, к которой привалилась всем телом, словно не желая никого пускать на порог. После чего подскочила к духовке и стала доставать выпечку.

– Он прикатил ночью. Я собиралась взять тебя сегодня с собой в город, надо закупить продукты, но мне нужно составлять опись имущества. Ты же отказываешься помогать мне. Так что поедешь с Джеком, он согласился тебя отвезти.

Лизетта поставила на стол противень с выпечкой и быстренько черкнула в блокноте: «Не к спеху».

– Не думаю. Буладина решила устроить прощальную вечеринку. У тебя есть возможность помочь, иначе будет много выпивки без закуски.

Лизетта сощурилась, метнула взгляд на Эби, потом написала: «Я знаю, чем ты занимаешься».

Эби прочитала.

– Я? – Она улыбнулась, затем повернулась, собираясь идти к себе наверх с чашкой кофе. – Составлением описи, больше ничем.

Кейт услышала стук в дверь и открыла глаза. Она быстро села в кровати из кованого чугуна, огляделась и, вспомнив, где находится, пришла в себя. На заплетающихся ногах вышла в гостиную. Увидела, что дверь в комнату Девин все еще закрыта… и вдруг ее охватил необъяснимый страх: а если дочери там нет? Кейт открыла дверь – Девин спала на спине, раскинув руки и ноги. Ну просто морская звезда. Очки лежали на прикроватном столике; казалось, они смотрят на свою хозяйку с укоризной, словно без нее им очень одиноко.

В дверь снова постучали. Кейт подошла и отперла. В утреннем свете перед ней стояла Лизетта, держа поднос с завтраком – две тарелки, накрытые салфетками, две чашки и термос.

Ноздри защекотал запах чего-то соленого и печеного. У Кейт сразу потекли слюнки.

– Лизетта, – удивленно проговорила она, – что это?

Лизетта кивнула, желая пройти внутрь, и Кейт отстранилась. Лизетта вошла и поставила поднос на старый обшарпанный круглый столик, стоявший в углу, неподалеку от входа в кухню. Кейт смотрела, как Лизетта снимает салфетки с тарелок, на которых лежали фруктовые ватрушки, печенье и ветчина.

Она достала из кармана передника заранее приготовленную записку и конверт.

«Я хочу попросить вас об одолжении. Вы не съездите сегодня в город закупить для меня кое-какие продукты? Отвезти меня должна была Эби, но ей нужно составлять опись имущества. Деньги и список продуктов в конверте. Просто отдайте их девушке за прилавком. Она подберет все необходимое. Гостей приехало больше, чем я ждала, а Эби сказала, что Буладина устраивает вечеринку. Я приготовлю красивый торт».

– Конечно съезжу, – ответила Кейт. – Буду рада помочь.

На обратной стороне записки Лизетта написала: «Спасибо. Фруктовые ватрушки – специально для Девин. Они похожи на маленькие яркие драгоценности. Мне Девин очень нравится».

– Спасибо. Ей наверняка понравятся ваши ватрушки.

Лизетта улыбнулась, забрала бумажку, оставив только конверт. И вышла. Кейт проводила ее и уже собралась закрыть дверь, как вдруг, случайно бросив взгляд вниз, на верхней ступеньке крыльца увидела небольшую изогнутую кость. Заинтересовавшись, она подняла ее и поднесла к свету. Это был зуб животного, и ей показалось, что она такой уже видела, но никак не могла вспомнить где.

Кейт положила зуб на стол и села. Запустила пальцы в свои короткие волосы, потерла щеки и посмотрела на аппетитную снедь, разложенную на тарелках с цветочками.

Кейт налила себе в чашку кофе из термоса. Добавила сахар и сливки, сделав кофе цвета жженого сахара. Когда-то мама готовила ей такой же. «Такой сладкий, хоть целуй его», – приговаривала она. Мать была немного не в себе после гибели мужа, но иногда казалась почти нормальной. Кейт с матерью, когда могли позволить себе лишние траты, ходили в кино, тайком прихватив из дома сладости и напитки, чтобы не покупать в кинотеатре втридорога. По пятницам каждый вечер вместе смотрели телевизор, держа на коленях подносы с ужином. Иногда в будние дни по вечерам мать заплетала волосы Кейт в косы, надевала на нее ночной колпак и разрешала спать на своих любимых сатиновых наволочках, и косички оставались аккуратными до утра, когда нужно было идти в школу.

Жаль, что добрых воспоминаний так мало. Иначе возвращаться было бы гораздо легче.

Она откинулась на спинку стула и стала думать. А если вообще не возвращаться в Атланту? Спрятаться здесь навсегда. Глупые мечты, конечно. Так не получится. Эби продает пансионат. Факт остается фактом, и с этим придется смириться. Кейт согласилась жить со свекровью – несмотря на то что Мэтт этого не хотел и вопреки собственному желанию. Ведь она вовсе не хочет, чтобы Крикет заботилась о них с Девин. А причина слабоволия Кейт – это страх. Сейчас у нее много денег – от продажи дома и магазина. Она может делать что захочет. Уехать куда вздумается. Но она никогда не жила самостоятельно. Сначала подчинялась матери, потом мужу. Когда Мэтт умер, в жизни ее возникла пустота, которой прежде она не знала. Ей очень не хватало мамы и папы, но, только потеряв Мэтта, Кейт поняла, насколько она одинока… как собака, лишившаяся хозяина. Потом вмешалась Крикет и весь последний год заполняла пустоту ежедневного существования, однако ни свекровь, ни невестка не могли получить друг от друга того, что хотели. И все же это было лучше, чем ничего. Если Кейт не справлялась, если что-то забывала, всегда было кому ее поддержать. А что, если она снова на целый год впадет в состояние спячки? Если не сумеет быть такой матерью, в которой нуждается Девин? Если одна не сможет?..

Она протянула руку к печенью. Лучше сейчас не думать о грустном. Они с дочерью будут наслаждаться жизнью в этом пансионате с его сентиментальной мечтательницей-хозяйкой и немой француженкой-поварихой, с гостями, обладающими сверхъестественными способностями выскакивать замуж и горящими желанием устроить прощальную вечеринку.

Будут жить в свое удовольствие, наслаждаясь последним лучшим летом, прощаясь не с озером, но с чем-то гораздо более важным в жизни.

Джек Хамфри одиноко сидел в столовой главного здания. Перед ним на столе лежала сложенная местная газета. Он дважды прочитал ее от первой и до последней страницы.

Уже давно наступило утро, и он знал, что Лизетта в кухне готовит обед – что-то с корицей. Этот аромат успокаивал Джека, пробуждая воспоминания о глинтвейне, печеных яблоках и долгих зимних вечерах.

За окном послышались незнакомые голоса.

Ему стало любопытно, он подошел к окну.

Буладина сидела за столиком и делала записи в своем блокноте. Утром, за завтраком, она что-то говорила о прощальной вечеринке, в которой будут участвовать гости пансионата, и идея Джеку, в общем, понравилась. Буладина – милая женщина. Когда-то давно она преподавала литературу в колледже. Джек всегда считал, что люди, читающие книжки, не могут быть законченными мерзавцами. Поначалу ему казалось, что она предпочтет чтиво пустым разговорам, но он ошибся. Иногда, когда он сидел один в столовой, она подходила и подолгу с ним беседовала.

– Разве вы не хотите что-нибудь почитать? – спросил он ее однажды. – В гостиной полно книжек, сотни.

– Я все их читала, – засмеялась Буладина в ответ. – И хочу сохранить впечатление, какое они произвели на меня тогда. Сейчас я бы читала их совсем другими глазами.

Джек ничего не понял, но английский в школе никогда не был его любимым предметом.

За другим столиком, за спиной Буладины, восседала Селма. Она занималась отделкой ногтей. Джек сделал шажок назад, чтобы она его не увидела. Он знал Селму уже тридцать лет и до сих пор не мог понять, почему она всегда со всеми заигрывает, серьезно это у нее или нет. А ее, похоже, его недоумение очень забавляло. Он всегда старался ее избегать. Но это удавалось гораздо легче в компании других мужчин.

Дамы молчали, поэтому непонятно было, откуда слышны голоса. Потом он увидел высокую молодую женщину в коротком сарафане в цветочек и шлепанцах на босу ногу. С ней была девочка в смешной юбочке и велосипедном шлеме на голове. Она носилась вокруг матери, тараторя без умолку. Потом девочка бросила взгляд на Буладину, на Селму и о чем-то спросила мать. Та кивнула, и девчушка подбежала к Буладине и уселась рядышком.

Джек не сразу понял, куда направляется женщина, но через пару секунд ему стало ясно, что она идет к дому.

Он подбежал к своему столику и сел.

Джек никогда не был человеком светским.

И это странно, потому что происходил он из старинного рода энергичных южан города Ричмонда. У него было трое братьев, все старше его, один стал адвокатом, другой – диктором на телевидении, третий – коннозаводчиком. Джек рос в атмосфере, где оглушительно гремели только их голоса, заглушая его собственный. Иногда ему хотелось заткнуть уши, чтобы вообще ничего не слышать. Он вечно скитался в поисках тихого уголка. Родители только качали головой, считая, что трех уверенных в себе, пробивных молодых людей в семье вполне достаточно. Джек, конечно, знал, что родители страстно любили его, да и братья нередко зарабатывали синяки в драках со школьными забияками, которые дразнили младшего. Но в будущем никто не ждал от него многого. Он и сам не знал, на что способен. Учился он прекрасно, но когда настало время поступать в колледж, неуверенность в своих силах парализовала его волю. Он понятия не имел, на что годен в этой жизни. Став студентом, он в первый же день поделился своими страхами с матерью, которая пришла к нему в кампус.

– Что ж, сынок, раз уж ты не любишь смотреть людям в глаза, смотри на их ноги, – засмеялась она и поцеловала сына в щеку.

Так он и стал ортопедом.

Впрочем, когда он делился воспоминанием с кем-либо, все смеялись. Эта история стала для него палочкой-выручалочкой на случаи, если не удавалось отвертеться от очередной вечеринки или приема.

В первый раз он попал в пансион «Потерянное озеро», когда старший коллега по работе в Ричмонде пригласил его провести летний отпуск с ним и с его женой. Скорее всего, он пожалел Джека, ведь тот из-за собственной замкнутости и необщительности сторонился даже сиделок, не говоря о коллегах. Правда, с годами он кое-как преодолел этот барьер. Старый доктор скоро вышел на пенсию, куда-то уехал, однако Джек каждое лето возвращался в «Потерянное озеро». Здесь всегда было тихо, и это ему очень нравилось. Ему нравилась удаленность этого места от шумных городов. Нравилось, что завсегдатаи, узнав его поближе, перестали осуждать за крайнюю застенчивость, которая мешала ему смотреть собеседнику в глаза. Но больше всех Джеку нравилась молчаливая женщина, работающая в кухне.

Прежде он и не знал, что человек может быть таким тихим. Присутствие Лизетты действовало на него умиротворяюще, рядом с ней Джек отдыхал душой и в итоге бо́льшую часть времени стал проводить в столовой, рядом с кухней, поближе к Лизетте. Иногда она выносила ему на дегустацию борщ или сэндвич с копченым лососем. Улыбаясь, она ставила перед ним тарелку с едой и возвращалась в кухню. Один раз Лизетта даже протянула руку и коснулась его волос, но, кажется, сама была потрясена своим порывом и больше никогда так не делала.

Быть рядом с ней – ни с чем не сравнимое удовольствие. Прежде, где бы он ни оказался, вокруг всегда разговаривали. От людского гомона было некуда деться даже во время балетного спектакля. Джек ходил на балет нарочно, чтобы побыть на людях и вместе с тем не слушать их, но со всех сторон доносились реплики, произносимые, правда, шепотом. А Лизетта не только молчала, она и двигалась почти бесшумно. «Почему весь мир не такой, как Лизетта?» – думал порой Джек. Мир совсем другой. Об этом ему частенько говорила мать. Мир не похож на него и не собирается ради него меняться. Уверенно идти по жизни, объясняла она ему, означает не возмущаться при мысли, что мир не таков, каким тебе хочется его видеть.

Когда Эби позвонила Джеку и сообщила о продаже «Потерянного озера» и отмене брони, она добавила кое-что еще.

– Лизетта, – сказала она, – пока еще здесь, и останется на все лето… я говорю это на случай, если вы захотите ей что-нибудь сказать.

Сначала эта новость его никак не тронула. Прежде всего, он подумал, что его планы на лето изменились. И что теперь делать? Где отдыхать? В ту ночь ему приснилась девушка, стоящая на мосту. Джек проснулся и понял: это была Лизетта, и если бы она прыгнула, он бы никогда больше не увидел ее. Раньше он знал, что она в пансионате, ну а теперь, когда закончится лето, где ее искать? Эби хочет, чтобы он с Лизеттой о чем-то поговорил. А о чем именно? Сказал нечто такое, чтобы она осталась? Он терпеть не мог действовать без подготовки, однако быстро собрал вещи и на следующий день двинулся в путь.

Наутро – первое его утро на озере в этом сезоне – Джек проснулся и решил, как всегда, отправиться на пробежку. Затем, увидев, что в столовой горит свет, зашел в дом. Уселся поближе к кухонной двери и стал ждать, когда выйдет Лизетта. Она не показывалась. Странно, Лизетта всегда чувствовала его присутствие. Не дождавшись, Джек побрел к себе, чтобы принять душ и переодеться. Когда вернулся, завтрак для гостей уже подали, но Лизетты нигде не было.

Накануне вечером Эби попросила Джека отвезти Лизетту в город за продуктами, и он с радостью согласился. Интересно, как пройдет их поездка? Они будут рядом, окруженные тишиной, словно в стеклянном шаре, и шум мира останется «за бортом»? Он не сомневался, ему это очень понравится. Утром он спросил Эби, готова ли Лизетта ехать, но хозяйка пожала плечами. Потом она ушла, объяснив, что ей надо заниматься описью имущества в домиках. Джек уселся в столовой и прождал Лизетту добрую половину утра.

Открылась входная дверь, и молодая женщина, которую он видел из окна, вошла с полным подносом пустых тарелок. Она улыбнулась ему и направилась в кухню. Джек заметил, что у нее приятное, открытое лицо и манера неслышно передвигаться. Незнакомка, право, вызывала симпатию. Она постучала в кухонную дверь, потом дернула за ручку. Дверь была заперта на ключ.

Джеку это показалось странным. Лизетта никогда не запиралась в кухне. Может, что-то случилось?

– Лизетта, это я, Кейт. Я уже ухожу. Принесла пустые тарелки после завтрака, – позвала женщина.

Ожидая Лизетту, она обернулась к Джеку:

– Вы, наверное, Джек. Меня зовут Кейт. Я внучатая племянница Эби.

– Приятно познакомиться, – пробормотал он, кивнул и уставился в пол.

В эту минуту в щель под дверью просунулась записка.

Кейт удивленно посмотрела на нее. Записка лежала, касаясь ее ноги. Стараясь удержать поднос, молодая женщина наклонилась и подняла ее.

– Гм, – хмыкнула Кейт, прочитав.

Джеку хотелось спросить, о чем же там говорится, но он промолчал.

Кейт подошла к буфетной стойке и поставила на нее поднос. Листок положила рядом.

– Я тоже рада познакомиться с вами, Джек, – сказала она и направилась к выходу.

Едва за ней закрылась дверь, Джек вскочил и бросился к стойке. На листке из блокнота красивым легким почерком Лизетты было написано: «Оставьте, пожалуйста, тарелки на стойке. Потом заберу».