Текст книги "Луна в кармане"

– Почему? – переспросила я.

– Ага.

– Просто нравятся.

– Дерьмо! – громко выругался он, и я уже собиралась сказать ему, что я такого же мнения о хипповой музыке, которую несомненно слушает он, но увидела, что он уставился на закусочную «Последний шанс» на другой стороне улицы. На парковку въезжали два больших автобуса с надписью «Семейные каникулы на пляже» по бортам.

– Что это? – спросила я.

– Придется отклониться от маршрута, – сказал он и, ударив по газам, рванул вперед. Двери автобусов как раз с шипением отъехали в сторону, и на улицу начали выбираться толпы людей – все в купальниках, козырьках и с детьми. Норман вышел из машины, обошел ее, чтобы достать из багажника пару ботинок. После этого он решительно направился к входной двери, лавируя между пассажирами автобусов.

– Пойдем. – Он бросил ботинки на землю и начал обуваться. – Нам может понадобиться твоя помощь.

Я поднялась вслед за ним по ступеням. Уже образовалась очередь, и люди недовольно ворчали, пропуская нас. Норман толкал меня вперед, выкрикивая:

– Извините! Мы сотрудники!

Первым, кого я увидела, была Морган, стоящая за прилавком и потрясенно наблюдающая за растущей очередью.

– Помоги! – прокричала она, завидев Нормана, который помахал ей в ответ и направился на кухню. Через окошко выдачи я видела еще одного повара. Он был постарше, рыжеволосый.

Подошла Изабель со стопкой меню в руках.

– Их по меньшей мере семьдесят, – сказала она Морган.

– Семьдесят? – взвизгнула Морган. – Это шутка?

– Мы можем усадить пятьдесят пять. Остальным придется подождать или есть стоя. Иначе никак.

– Безумие! – Морган смотрела, как заполняются столы. Изабель уже металась от одного к другому, выдавая меню и приборы. – Я просто не могу так!

– Сколько? – прокричал Норман через окошко.

– Семьдесят! – откликнулась Морган. – Это невозможно, их слишком много, а у нас всего два повара, и здесь слишком…

– Только не впадай в истерику. – Изабель толкнула ее за стойку. – Ты мне сейчас нужна, Морган, хорошо?

– Я не могу, – повторила Морган, заламывая руки.

– Можешь, – настаивала Изабель. – Одна половина твоя, вторая моя. Выбора у нас нет.

– О господи, – простонала Морган, затягивая тесемки фартука.

– Давай. – Изабель бросила быстрый взгляд на очередь, подсчитывая – ее губы беззвучно шевелились. И тут она увидела меня.

– Эй, ты! – Она указала на меня. Все посмотрели друг на друга, потом на меня. – Да, ты. С губой.

И к чему были все извинения?

– Что? – спросила я.

– Хочешь принести пользу?

Я обдумала этот вопрос. Я знала, что ничего ей не должна. С другой стороны, мне предстояло провести здесь целое лето.

– Вот и отлично, – заявила она еще до того, как я успела раскрыть рот. Я подошла ближе, и она взяла лопатку для льда, сунула ее мне в руку и указала на автомат для газировки. – За работу.

Глава 4

Никогда не думала, что стану официанткой, но неожиданно оказалось, что теперь у меня есть работа. Конечно, это была идея Морган.

– Нам нужна лишняя пара рук, – сказала она Изабель, которая сидела на дальнем конце стойки и подсчитывала выручку. Морган переворачивала бутылки с кетчупом, смешивая их содержимое. – С тех пор как Хиллари дала деру с этим кубинцем, нам не хватает людей. Бик и Норман в кухне еще справляются, но Рон на Барбадосе все лето, так что управлять некому, – а это значит, нам с тобой придется работать за двоих.

– Мы справляемся, – возразила Изабель.

– Да. – Морган развернулась к ней. Я заметила у нее на щеке след от кетчупа. – Особенно хорошо ты справилась бы сегодня, если бы Коули не разливала газировку и не отвечала на телефонные звонки.

– У тебя кетчуп на лице, – сообщила Изабель.

Морган потерла ладонями обе щеки:

– Убрала?

– Да. – Изабель встала и потянулась. Ее роскошная грудь всколыхнулась.

– Ну что? – воскликнула Морган. – Давай, Изабель! Еще один такой день без подмоги нас добьет. Сама понимаешь.

Изабель взяла со стойки стопку купюр, свернула их и засунула в задний карман. Потом взглянула на меня.

– Мы не сможем много платить, – произнесла она. – Минимальный оклад плюс чаевые. Все.

– Будет здорово, Коули, – улыбнулась Морган. – Соглашайся.

– Быть официанткой – отстой, – заявила Изабель. – Многие не выдерживают.

– Ну не так все ужасно! – Морган потрясла бутылкой с кетчупом, выдавливая остатки. – К тому же нам тут весело, да?

– Дело твое, – усмехнулась Изабель, направляясь к дверям. – Я бы на твоем месте как следует все взвесила.

– Просто соглашайся, – прошептала мне Морган, пока Изабель открывала дверь, на ходу надевая солнцезащитные очки в красной оправе.

– Хорошо, – кивнула я. – Я согласна.

– Ладно! – откликнулась Изабель. – Начинаешь завтра утром. Приходи к девяти тридцати.

Дверь с грохотом захлопнулась за ней, и я услышала, как зашуршал гравий у нее под ногами – Изабель шла к старенькому черному «Гольфу», криво, на два места, припаркованному в дальнем углу стоянки. Она открыла дверцу, забралась в салон и достала из-под козырька ключ. Радио уже громыхало, когда она резко сдала назад, разбрасывая гравий во все стороны.

– Поздравляю! – воскликнула Морган, протягивая мне бутылку с кетчупом. – Добро пожаловать в «Последний шанс».

Тем же вечером я стояла напротив ресторана, дожидаясь зеленого сигнала светофора, когда что-то вдалеке привлекло мое внимание. Сначала это был едва заметный блик, но постепенно объект приближался, и вот я уже могла разобрать цвет – красный, а потом и звук. Звонок.

Когда я узнала красный велосипед тети Миры, из «Последнего шанса» высыпала группа посетителей. Это были девушки из колледжа, все в солнцезащитных очках и футболках с мокрыми пятнами от купальников. «Туристы-однодневки», – ехидно назвала их Изабель, словно это было какое-то ругательство. Переговариваясь, они направились к пляжу, но их внимание тоже привлек этот звук.

Дзынь-дзынь. Пронзительный звон старомодного звонка, которыми в фильмах пользуются мальчишки-разносчики, усиливался по мере того, как к нам приближался велосипед. Девушки замолчали, и мы все вместе наблюдали за прибытием тети Миры. Она по-прежнему была в желтом комбинезоне с закатанной штаниной и стоптанных фиолетовых кедах с высоким голенищем. Длинные рыжие волосы развевались у нее за спиной, словно плащ супергероя. И, наконец, на ней были темные очки – черные, с загнутыми дужками, как у терминатора. Катафоты на ее видавшем виды велосипеде ослепительно сияли.

И она звонила в свой звонок. Дзынь-дзынь, дзынь-дзынь.

– Господи! – рассмеялась одна из туристок. – Это еще что такое?

Мира приближалась к перекрестку. Девушки начали тесниться к своей машине, хихикая и наблюдая за происходящим, но она их не замечала. Все ее внимание сосредоточилось на мне.

– Коули! – воскликнула тетя, размахивая рукой, словно была хоть какая-то вероятность, что я ее не замечу. – Я здесь!

Я почувствовала на себе взгляды девушек, и краска бросилась мне в лицо. Я едва заметно подняла руку, мечтая, чтобы земля подо мной разверзлась и поглотила меня.

– Я еду на рынок за тестом для печенья! – проорала Мира, перекрикивая проезжающий мимо грузовик. – Тебе что-нибудь купить?

Я покачала головой.

– Ладно! – воскликнула она, поднимая большой палец. – Тогда до встречи!

Мира влилась в поток машин, медленно налегая на педали, объезжая ухабы, а затем устремилась под горку в центр города. Под уклоном тетя начала набирать скорость, так что спицы на колесах слились в сплошное полотно. На нее уставились люди из проезжающих автомобилей, девушки-однодневки, туристы на заправке, в общем, все – даже я. Мы наблюдали, как ее волосы снова заструились позади нее, как поймал солнечный луч катафот на заднем крыле – пока наконец Мира не исчезла за поворотом.

– Майонез, – сказала Морган, – похож на мужчин.

Было девять тридцать утра – начинался мой первый рабочий день. Я была на ногах с шести часов. Я до последнего думала, что Морган забудет обо мне, но в девять пятнадцать она подъехала к крыльцу и посигналила в клаксон, как мы и договаривались.

В ресторане не было никого, кроме нас и радио, настроенного на ретроволну. Звучал «Твист всю ночь», мы готовили заправку для салата и обе были по локоть в густом пахучем майонезе.

– Он может, – продолжила Морган, плюхнув в миску еще одну порцию, – улучшить все, добавить вкуса и легкости. А может быть мерзким, прилипчивым и вызывать тошноту.

Я улыбнулась, перемешивая содержимое своей миски и размышляя над ее словами.

– Ненавижу майонез!

– Скорее всего, ты и мужчин будешь ненавидеть, – заметила Морган. – От майонеза, по крайней мере, можно полностью отказаться.

Так она наставляла меня. В урок могло превратиться абсолютно все.

– Салат-латук, – объявила Морган, вытаскивая пучок из пластикового пакета, – должен быть кудрявым, а не склизким. И никаких коричневых или черных краев. Мы используем латук везде: в гарнирах, в салатах, в бургерах. Плохой лист салата может испортить весь день.

– Ясно, – кивнула я.

– Нарезать его надо так, – произнесла она и сделала несколько взмахов ножом, прежде чем передать его мне, – крупными кусками, но не слишком.

Я начала резать под наблюдением Морган.

– Хорошо, – сказала она, чуть подправив мою технику. – Очень хорошо.

Дотошность Морган распространялась на все. Приготовление соусов являлось целым ритуалом – ничего нельзя было отмерить без тщательной проверки. Изабель же, напротив, скидывала все ингредиенты в миску, делала пару движений ложкой, обмакивала в соус палец, чтобы на всякий случай снять пробу, – и получала совершенно такой же результат. Но у Морган был свой подход к делу.

– Морковь надо чистить «от себя». – Она показывала, как именно. – Попки отрезай примерно по полсантиметра. Когда складываешь морковь в комбайн, делай паузу раз в пять секунд – тогда кусочки получатся мельче.

Я чистила, резала и складывала. Научилась составлять из кофейных чашек и пакетиков с сахаром идеальную симметричную композицию и складывать тряпки для протирки столов под правильным углом – об ровную поверхность, чистой стороной кверху. Морган держала барную стойку в идеальном порядке – каждый предмет находился на своем месте. Когда она нервничала, то ходила туда-сюда, поправляя там что-нибудь.

– Коробки для заказов навынос слева, крышки для стаканов – справа! – кричала Морган, шумно восстанавливая порядок вещей в своей вселенной. – А ложки – ручкой кверху, Изабель!

– Да, да, – отзывалась та. Когда она злилась или ей просто было скучно, она специально перекладывала вещи, чтобы посмотреть, как быстро Морган сможет их найти. Получалась игра в охотников на сокровища с налетом эмоционального шантажа.

Тот первый ланч, когда мы с Норманом примчались на выручку, оказался каруселью людей, шума и еды. Все кричали друг на друга, Изабель и Морган бегали с заказами, Норман переворачивал котлеты для бургеров и что-то втолковывал Бику, второму повару, который сохранял спокойствие на протяжении всей смены. Я раскидывала лед по стаканам с таким усердием, будто на кону стояла моя жизнь, отвечала на звонки и принимала заказы, хотя ничего не знала о меню, и умудрилась сломать кассовый аппарат – он завис на десяти тысячах долларов и пищал пятнадцать минут, пока разъяренная Изабель не стукнула его пластиковым графином. Это был классический расклад «Мы против Них», и для разнообразия я была частью «Нас». Я не разбиралась в том, что делала. Выдавала напитки, хватала трубку, когда телефон начинал надрываться, оборачивая провод вокруг запястья и засовывая ручку, которую мне кинула Морган, в волосы, как это делала Изабель, и продолжала борьбу.

«Последний шанс»! – говорила я, перекрывая шум. – Чем могу помочь?

Теперь я занималась этим каждый день.

Когда я впервые подходила к столику с посетителями, у меня поджилки тряслись от страха. Я не могла поднять головы, заикаясь, вытягивала из себя основные вопросы, которым меня научила Морган: «Что бы вы хотели выпить? Вы определились? Какую степень прожарки предпочитаете? Вам картофель фри или кукурузные оладьи?» – и моя рука в буквальном смысле дрожала, когда я записывала заказ в блокнот. Мне было очень некомфортно под взглядами всех этих людей.

Но потом, примерно на третьем столике, у меня наконец хватило духу поднять голову, и я увидела, что никаких взглядов не было. В большинстве случаев, пока я стояла над посетителями, они листали меню, пытались извлечь из ладошек своих карапузов пакетики с сахаром или были так увлечены беседой, что я никак не отпечатывалась у них в памяти: через двадцать минут они жестом подзывали Изабель в полной уверенности, что это она обслуживает их столик. Они не знали меня, и я была им совершенно неинтересна. Для посетителей я была просто официанткой: девушкой в переднике и с кувшином чая; они не замечали даже мое кольцо в губе. И меня это полностью устраивало.

– В этом деле, – однажды сказала мне Морган, когда после обеда схлынула толпа, – каждый день получаешь опыт. Какие-то проблемы могут возникнуть, усугубиться, достигнуть пика и разрешиться за пятнадцать минут или полчаса. У тебя нет времени даже испугаться. Нужно просто прорваться.

Она была права. На каждый пережаренный бургер, неправильно заправленный салат или забытый гарнир находилось свое решение. С каждым днем я становилась немного расторопнее, сильнее, увереннее. Даже Изабель стала моим союзником.

– Он просто придурок! – бросала она через плечо, когда ворчливый турист срывался на меня из-за того, что я забыла подсластить ему чай. – Господи, у него же отпуск! Мог бы быть повеселее.

И, наконец, как бы плохо ни было дело, каким бы грубым ни являлся посетитель, максимум через час он уходил. По сравнению с тем, к чему я привыкла, вынести час капризов мне было раз плюнуть.

А вот мама встревожилась.

– Дорогая! – Ее голос, переносимый протянутыми через океан проводами, слегка потрескивал. – Тебе нужно развлекаться. Работать нет нужды.

– Мама, мне нравится моя работа, – возразила я, хотя в ресторане старалась не подавать виду. Я как будто затаила дыхание и скрестила пальцы, ожидая, что в любой момент это веселье может закончиться.

Я заверила маму, что не объедаюсь луковыми колечками и бегаю каждый день, и это ее немного успокоило. И я не упоминала о табличках-указателях Миры, о ее велосипеде и коллекции поломанной мебели. Мама была склонна к бурным реакциям. Да и в любом случае ей было не до того – вот-вот должно начаться ее итальянское турне, которое включало в себя большое занятие по аэробике на футбольном стадионе. Сотни женщин будут приседать и подпрыгивать вместе с мамой, и такая мелочь, как моя работа официанткой, скоро забудется.

Но для меня это не было мелочью, ведь у меня появилась подруга.

– Коули, – сказала Морган в конце первой недели, когда мы, закрыв дверь за последним гостем, подметали полы. У меня болели ноги, я вся пропахла маслом, но в тот вечер заработала пятьдесят баксов – мои собственные пятьдесят баксов. – Пойдем, я хочу тебе кое-что показать.

Я вышла вслед за ней через черный ход и поднялась по лестнице на крышу – плоскую, липкую, пахнущую гудроном. Вокруг царила темнота, прорезанная редкими пятнами света: было видно супермаркет, мост и одинокий прожектор у автосалона.

– Видишь? – спросила Морган. – Смотри, вон там.

Она указала на яркое пятно за деревьями, которое можно было разглядеть, если подойти к самому краю крыши.

– Это стадион «Маверик», – сообщила Морган. – Там раньше играл Марк.

Мне казалось, будто я уже лично знаю Марка, ее жениха. Она постоянно говорила о нем. Я помнила, что он предпочитает бо́ксеры, а не плавки. Он хочет троих детей: двух девочек и мальчика. Его показатели постепенно улучшались, и в этом сезоне у него было уже два хоум-рана, невзирая на травму запястья. И Марк сделал Морган предложение три месяца назад, в свой последний вечер в Колби, во время их прощального ужина в «Международном блинном доме».

– Я так по нему скучаю, – призналась Морган. В кошельке она хранила его фото – он был высоким темноволосым красавцем.

– Как вы познакомились? – спросила я.

Она улыбнулась:

– Вообще-то, как раз здесь. Во время обеденного наплыва. Марк сидел у стойки, и Изабель опрокинула ему на колени чашку кофе.

– Ой!

– Она так забегалась, что просто понеслась дальше, а я помогла Марку привести себя в порядок и извинилась. Он ответил, что ничего страшного не произошло, а я засмеялась и добавила, что красоткам все сходит с рук. – Морган поправила кольцо на пальце, чтобы бриллиант оказался ровно в центре. – А он улыбнулся, посмотрел на Изабель и заявил, что она не в его вкусе.

Со стадиона раздались приглушенные крики, и у нас на глазах мяч перелетел через дальнюю стену и скрылся из виду.

– А я, – продолжила Морган, – сказала: «Вот как? А кто же тогда в твоем вкусе?» А он посмотрел на меня и сказал: «Ты». – Она расплылась в улыбке. – Понимаешь, Коули, я столько времени наблюдала, как парни, которые мне нравятся, ухлестывают за Изабель! Мы учились в десятом классе, и я целый год была влюблена в парня по имени Крис Кэтлок. И вот однажды вечером он наконец-то позвонил мне. Я чуть не умерла от счастья. Но оказалось… – Со стадиона снова раздались радостные крики и механический голос комментатора. – Он хотел узнать у меня, нравится ли он Изабель. – Морган поморщилась. – Это было кошмарно. Я проплакала несколько дней. Но в этом-то и прелесть моих отношений с Марком. Он выбрал меня. Он любит меня. – Она запрокинула голову и улыбнулась.

– Ты везучая, – промолвила я.

– Ты тоже встретишь кого-нибудь. – Морган похлопала меня по коленке. – Ты же еще совсем юная.

Я кивнула, не сводя глаз со стадиона.

– Да, – ответила я, и у меня снова возникло ощущение, будто все это может ускользнуть в любое мгновение. На моем месте мог быть кто угодно.

Мы еще долго находились на крыше вдвоем. Сидели, свесив ноги с края, жевали резинку и слушали своеобразную трансляцию матча, ожидая, чтобы стук биты, свист и крики толпы возвестили об очередном забеге.

Я чередовала обеденные и вечерние смены в «Последнем шансе», делала шаги на пути к идеальному сырному соусу и укрощала кофемашину. Но мне еще многому предстояло научиться.

– Работа официантки, – сказала мне Морган, – во многом подобна жизни. Главное – настрой.

– Да, – кивнула я.

– Твой настрой, – продолжила она, обводя жестом ресторан, – и их. В равных пропорциях.

Из-за стойки, где Изабель читала «Вог», раздалось хмыканье, и вслед за ним – громкий шелест страниц.

– Кто-то справляется с этой работой, – продолжила Морган, – а кому-то не дано. Кроме того, как ты уже знаешь, нужно уметь обращаться со злюками.

Она наблюдала за мной, склонив голову. Это была проверка.

– Это я могу, – уверенно ответила я.

Уж в чем в чем, а в этом я не сомневалась.

Морган всегда находилась рядом, непринужденно подсказывая и подправляя, она держала под контролем свою зону и успевала проследить за моей.

– Подлей чаю седьмому столику! – бросала она через плечо, проходя мимо со стопкой грязных тарелок в руках. – А шестой, похоже, ждет не дождется своего счета.

– Точно, – говорила я и отправлялась выполнять указания.

Изабель игнорировала меня, плечом отодвигая с пути к морозильнику или окошку выдачи.

– Важно помнить, – повторяла Морган, – что ты человек и заслуживаешь уважения. Порой посетители забывают об этом.

Это я уже уяснила, когда огромная женщина со стрелкой на колготках спросила меня, чем отличаются начос и начос-делюкс.

– Позвольте, я сверюсь с меню, – сказала я, вытаскивая его. – Я новенькая и еще не…

– Во дает! – громко обратилась она к своей подруге, закатив глаза. Подруга, столь же необъятная, громко захихикала и лопнула пузырь из жвачки.

– Ты шутишь?! – воскликнула Морган, когда я рассказала ей. Она развернулась, положив руки на бедра, и испепелила столик взглядом. – Должен же быть предел грубости!

– Судя по всему, нет, – отозвался Норман из кухни, переворачивая бургеры.

– Ничего страшного, – промолвила я.

– Очень даже чего! Ты не дурочка, Коули. Не позволяй никому убеждать тебя в обратном. Договорились?

– Да, – кивнула я.

Она сделала глубокий вдох и оттарабанила:

– Стандартные начос: фасоль, чипсы, сыр, острый перчик. Начос-делюкс: все то же самое плюс курица или говядина, томаты и оливки.

– Во даешь! – громко засмеялся Норман.

– Воистину, – откликнулась Морган, хватая чайник у меня из-за спины. – Выходи, – сказала она мне, кивая на мои столики. – Работа не ждет.

На этом обучение не закончилось.

– Хороший настрой – хорошие деньги, – твердила Морган. – Плохой настрой – малые деньги.

– Ох, да заткнись ты уже, – стонала Изабель, яростно загоняя ручку обратно в свою прическу. Не знаю, что раздражало ее больше – советы от Морган или то, что она делилась ими со мной.

И все же именно Морган всегда первая ломалась под напором толпы посетителей. За первые две недели моей работы она увольнялась дважды. Три, если считать мой первый день в Колби. События всегда развивались по одному и тому же сценарию. Все начиналось с какого-нибудь хамского поступка под конец смены. Она объявляла, что сыта по горло, снимала фартук и гневно швыряла его, сообщив, что увольняется. Хлопнув дверью, отправлялась высказать обидчику все, что о нем думает. Но поскольку к тому времени хамы успевали уехать, Морган возвращалась и, ворча, надевала фартук обратно.

Изабель наблюдала за этими сценами со стоическим спокойствием. Похоже, она никогда не расстраивалась и не злилась, ничего не воспринимая на свой счет. Драматизма Морган с лихвой хватало на двоих. Иногда я брала двойные смены, подменяя Морган, которая ждала звонка от Марка. Она очень благодарила меня. Порой я подменяла Изабель, чтобы она отоспалась с похмелья или сходила на пляж. В ее благодарности ничего невероятного не было – максимум равнодушное «спасибо» через плечо по пути на работу или домой. Когда мы трудились в одну смену, она включала музыку погромче, чтобы нам было трудно разговаривать. После закрытия обычно уезжала в город, а я возвращалась домой пешком, в темноте.

Меня это не слишком задевало. Я много лет слушала, как люди шепчутся у меня за спиной, ехидно обсуждают меня, поглядывая из дальнего угла спортзала или раздевалки, и испытывала благодарность, когда оскорбления хотя бы не выкрикивали мне в лицо. Меня называли жирдяйкой и дешевкой. В общем, безразличие меня не тревожило. Долгое время только к нему я и стремилась.

Работая в дневную смену, домой я возвращалась ранним вечером, когда Мира спала. Тихий час являлся обязательной частью ее дневного распорядка – как у малышей. Мира говорила, что если не поспит днем, то потом плохо соображает. Я снимала уличную обувь и на цыпочках обходила дом, не забывая прислушиваться, не скрипнет ли дверь спальни.

Миру нельзя было назвать образцовой домохозяйкой. Пыль покрывала все поверхности, а с потолка по углам свисала паутина. В первую неделю я взяла дело в свои руки и привела в порядок свою комнату: вымыла окна и почистила все под кроватью, лишив крова целую колонию пыльных комков и несколько одиноких носков. В кладовой на первом этаже я нашла три пылесоса – все они, естественно, были сломаны, – и мне пришлось вооружиться шваброй. Во время уборки я размышляла о Мире.

Она повсюду ездила на велосипеде, даже поздно вечером, нацепляя в темноте на руль невероятно яркий фонарик, который порой ослеплял встречных водителей. Ее рацион ограничивался салатом с жареной курицей, домашними пончиками и сладкими сухими завтраками. Тетя постоянно затевала новые проекты: в гостиной, среди прочих вещей, можно было найти тростниковый стул со сломанным сиденьем, наполовину переплетенным заново, фарфоровую свинку на трех ногах, тюбик суперклея, игрушечный автобус с помятым передним бампером, который, похоже, лишился двух колес в миниатюрной автокатастрофе.

Я не задавала вопросов.

Поздно вечером, пока мы сидели перед телевизором – «Потрясти, чтобы включить 11-й», – Мира работала над своими проектами. Она никогда не доводила дело до конца, только слегка подправляла и наклеивала сверху стикер-табличку. Однажды, вернувшись со смены, я увидела, что тетя разобрала настольные часы в моей комнате – я переводила стрелки каждый день, но они по-прежнему стабильно отставали на пять минут – и собрала их снова. Она очень гордилась собой, пока не обнаружила, что одна большая пружина так и осталась лежать на столе. Теперь вместо того, чтобы звонить, будильник издавал чудовищный стон. На следующий день я тайком пробралась в магазин и купила там хороший новый электронный будильник, который прятала под кроватью, как контрабандный товар, – он не был сломан, а значит, находился вне закона.

Удивительно было то, что у Миры хватало денег, чтобы купить любую мебель и технику, какую она только пожелает, – я нашла стопку выписок со счета в нижнем ящике, когда искала пароварку.

В тот вечер, обнаружив пылесосы, я спустилась на первый этаж и нашла тетю на веранде. Она смотрела телевизор.

– Мира, – сказала я, убрав швабру в кладовку. – Почему ни один пылесос не работает?

Она не услышала меня и продолжала смотреть на экран. Я прошла по темному коридору и встала за ее креслом. И тут я услышала мамин голос.

– Меня зовут Кики Спаркс! – объявила она, красуясь на экране в своем фирменном полиэстровом спортивном костюме, со свежей стрижкой и завивкой на светлых волосах, положив руки на бедра в позе победителя. Ее окружали декорации, изображающие гостиную. – Если вы страдаете от лишнего веса и уже отчаялись, то я хочу, чтобы вы сейчас послушали меня. Я могу вам помочь.

Заиграла музыка – я знала эту мелодию до последней ноты. Видела этот выпуск телемагазина миллион раз. Именно он сделал маму звездой.

– Мира! – тихо позвала я.

– Просто потрясающе, чего ей удалось добиться, – внезапно сказала она.

Мы вместе наблюдали, как мама, хлопнув в ладоши, прошла к зрителям в студии и попросила какую-то женщину, чтобы та продемонстрировала, как правильно выполнять глубокие приседания – идеальные для формирования ягодичных мышц.

– Знаешь, я никогда не сомневалась, что твоей маме удастся похудеть. Или покорить мир, – произнесла Мира.

Я улыбнулась:

– Думаю, и она никогда не сомневалась.

– Она всегда верила в себя. – Мира обернулась и теперь смотрела на меня. На ее лице играли блики от телевизора. – Даже в те кошмарные годы, когда вы вдвоем бродили по свету, она ничего не боялась. И ни цента не взяла у наших родителей – просто из принципа. Хотела доказать всем вокруг, что сама справится. Это было ей очень важно.

Я вспомнила о ночевках в машине, о супе из кетчупа. О тех моментах, когда мама думала, что я сплю, и тихо плакала, закрыв лицо руками. Не поймите меня неправильно, мама всегда была сильной. Но никто не совершенен.

На экране мама, размахивая руками и притопывая, вела за собой толпу. Она широко улыбалась, мышцы перекатывались под кожей с каждым выпадом. «Давайте! – подбадривала она своих зрительниц. – У вас получится! Я это знаю!»

Мира смотрела, подавшись вперед:

– Обожаю эту передачу. Все эти разговоры про лишний вес для меня не имеют значения. Но мне так нравится смотреть, на что она способна. Она заражает своим энтузиазмом. Вот почему я всегда ее смотрю. – Отсветы от экрана плясали на наших лицах. – Я всегда смотрю.

– Я тоже, – промолвила я, усаживаясь на пол у ног Миры. Я подтянула колени к груди, и мы стали вместе наблюдать, как мама ведет свою программу.