Текст книги "Возлюбленная герцога"

Остановится ли он?

Наверняка нет. Только не сейчас.

«Не останавливайся».

– Это… – прошептал он голосом низким и чувственным. – Это то, чего я хотел. С момента твоего появления я хотел сорвать с тебя это платье. – Взгляд его прекрасных глаз, освещенных луной, поймал ее взгляд. – Скажи, что ты тоже этого хотела.

Она выпрямилась, отвела назад плечи, подставляя себя под его жаркий взгляд. Выставляя напоказ. А затем прошептала:

– Всюду.

– Как пожелает моя леди.

И он прильнул губами к местечку, где она особенно мучительно хотела его почувствовать, томительно ласкал языком, затем нежно втянул в рот и начал сосать, медленно и ритмично, и вот она уже задвигалась под ним, подаваясь всем телом навстречу этим чувственным ласкам, шепча ободряющие слова, а он словно воровал ее мысли.

И там, под звездами и крышей этой тайной беседки, Грейс полностью отдалась этой фантазии, и этому мужчине, и его восхитительным рту и рукам – рукам, скользившим у нее под юбкой, сначала по щиколоткам, затем вверх по ногам, выше и выше, тянувшим за собой ткань платья, и вот уже летний воздух целует ее бедра с тем же чувственным обещанием, какое он дарит ее грудям.

Когда он отпустил ее, она едва не закричала от досады, но тут он сильно дунул ей на затвердевший бугорок одной груди и снова взглянул на нее. Его пальцы играли на нежной коже ее бедра с внутренней стороны, рисовали фигуры, от которых она почти лишалась рассудка.

– Где еще я должен поцеловать тебя, моя леди?

Она с трудом сдержала ругательство, готовое вырваться в ответ на эти дразнящие слова, и чуть шире раздвинула ноги. Она была женщиной, работающей с наслаждениями, и знала, что хочет получить удовольствие сама. Знала, что на свете существует только один мужчина, от которого она хотела получить это удовольствие… даже если бы никогда в этом не призналась. Даже если бы он ничего об этом не узнал. Она посмотрела ему в глаза, радуясь тому, что на ней маска, точнее, две – одна из ткани, а вторая та, которую снять было очень непросто, и ответила ему, как Далия. Та никогда не поколебалась бы, а без тени сомнения взяла все, чего ей хочется.

– Разве не ты сказал – всюду?

Услышав это, он негромко выругался, наклонился, чтобы урвать еще один поцелуй, затем выпрямился и произнес:

– М-м-м… Я не отпущу тебя, пока не попробую на вкус каждый твой дюйм.

И без колебаний опустился перед ней на колени, окончательно лишив разума.

Он раздвинул ее бедра, и она закрыла глаза, желая его прикосновений больше, чем могла бы выразить. Ее пальцы крепче вцепились ему в волосы, его имя словно шелестело у нее в ушах. Эван. Имя, которым она никогда не сможет его назвать. Когда он прильнул губами к мягкой коже у нее под коленкой, слегка царапнув ее зубами, как обещание, она выдохнула – долго, прерывисто. Его дыхание было жарким совершенством, и он прошептал:

– Я чувствую себя Аполлоном в лесах.

Она открыла глаза, уставилась на звезды, нарисованные на крыше беседки – еще один полог, который она никогда не сможет видеть, не думая о нем.

– А… Аполлоном?

– М-м-м… – Он повернул голову и чувственно поцеловал бедро. – Аполлоном, бродившим в лесах до тех пор, пока не наткнулся на самую красивую женщину в мире.

Ее удивленный смех превратился во вздох наслаждения. Его губы скользили все выше и выше, все ближе и ближе к тому местечку, где она особенно его хотела. Она по-прежнему крепко удерживала его за волосы, придя в восторг от его стона, который он издал, хоть ей и не нравилось, что он не торопится, замерев достаточно близко, чтобы она ощущала его дыхание, но слишком далеко, чтобы она почувствовала что-то еще.

– И она была нагой в купальне?

Он что-то промычал, и она услышала, что звук этот весьма рассеянный, как если бы он слишком сосредоточился на чем-то другом. На ней. На местечке, где сосредоточилась и она.

– Я расскажу тебе позже.

Он прильнул губами к жаркой, напряженной ее сути, и она закричала, не в силах сдержаться, и посмотрела вниз, на него. Она была само желание. Высвобожденная потребность.

И Эван, державший все под контролем, как всегда.

Он лизал ее уверенно и долго, распаляя изо всех сил, затем поднял голову, слегка отодвинулся, задрал выше юбки и приподнял ее бедра, чтобы лучше видеть.

– Ты такая мокренькая, – прорычал он, вводя в нее палец.

Она вздохнула, качнулась ему навстречу, отчаянно желая большего – его прикосновений, слов, взглядов, всего, что он может дать. Позже она возненавидит себя за то, что так его хочет. Но сейчас отдавалась ему целиком.

– Ты здесь сияешь, как золото. Лунный свет тебя любит.

Она снова дернула его за волосы.

– В данный момент меня больше интересует, чтобы меня любил ты.

Пауза. Грейс прикусила язык. Он поймет, что она имела в виду…

– Как моя леди пожелает.

Он понял.

Ее пальцы запутались у него в волосах, она притянула его ближе, прижала к открытому, ноющему своему средоточию, пользуясь им, пока он пробовал ее снова и снова, потерявшись в ней. Он лизал, и сосал, и гладил языком и пальцами до тех пор, пока она не начала подаваться к нему, дыхание ее все учащалось и учащалось, бедра поймали ритм, который даст ей облегчение.

– Да, – прорычал он в нее, когда она стиснула кулак, сильно дернув его за волосы. – Покажи мне.

И она показала, получая удовольствие без капли стыда. Зная, что он свое тоже получил. Зная, что эта ночь будет всем, что они когда-нибудь друг от друга получат.

Зная, что это ошибка.

Его язык отыскал волшебное местечко, и она закричала. Он понял все, что требовалось. Теперь он трудился над этим местечком, обводил его грубыми, ритмичными кругами, все снова и снова, а она направляла его, подаваясь ему навстречу в стремлении обрести наслаждение.

Он отодвинулся, чтобы посмотреть на нее, устремил пылкий взгляд на ее грудь, едва прикрытую разорванным лифом. Она с досадой застонала, качнулась к нему бедрами, и он вознаградил это ее движение, медленно, восхитительно пососав там, где она этого хотела.

– Ты королева, – прошептал он.

Она закрыла глаза, услышав эти слова. Заключенное в них невозможное обещание.

И тут он добавил:

– Сегодня ночью я твой трон.

Это ее потрясло, желание вспыхнуло снова. Она распахнула глаза и наткнулась на его взгляд. Он спросил:

– Что тебе нужно?

Это, вот что ей нужно.

Он, вот что ей нужно.

Сегодня ночью.

Не навечно.

Только сегодня ночью.

Может быть, этого будет достаточно.

Она крепче стиснула его волосы и прижалась к нему, восхищаясь тем, как он закрывает глаза от удовольствия, наслаждаясь тем, как он ласкает ее там…

– Это, – шепнула она. – Мне нужно это. – Он что-то прорычал, и тело ее восхитительно затрепетало в ответ. – Это, – повторила она. – Мне нужен…

«Ты».

Каким-то чудом она удержалась и не произнесла этого вслух.

И все же ей показалось, что он это услышал.

Он застонал, язык его заработал еще решительнее, кругами, прижимаясь все плотнее и тверже, пока не добрался до местечка, где она отчаянно его хотела, и она приподнялась на цыпочки, сотрясаясь от наслаждения.

Она просто рассыпалась на части, вцепившись ему в волосы, шепча слова такие же безумные, как и звуки, что издавал он, греховные по самой своей сути. Он стоял на коленях, прижавшись к ней, нежный и жесткий, дожидаясь, когда она длинно выдохнет и отпустит его волосы.

Он подхватил ее, когда она пошатнулась, вскочил на ноги, устроился у нее между ног, одной рукой придерживая коленку, а другой погладил ее по щеке, притянул к себе и крепко, неторопливо поцеловал. Он подавался навстречу ее пульсирующему средоточию, его твердый пик восхитительно прижимался к ней, и она не могла сдержаться, двигалась ему навстречу.

Он прервал поцелуй, слегка отодвинулся, уперся лбом в ее лоб – их разделял шелк ее маски – и выдохнул:

– Назови мне свое имя.

«Грейс».

Она вовремя прикусила язык. Разоблачение.

Она покачала головой.

Он снова качнулся к ней, подарив еще одну вспышку наслаждения – пожалуй, уже почти чересчур.

– Скажи, – прорычал он ей в ухо.

Точно чересчур.

Она открыла глаза и обнаружила, что он на расстоянии волоска от нее.

И тут в его взгляде она увидела это.

Тоску.

Та исчезла, едва появившись, но Грейс ее увидела.

И узнала.

– Пожалуйста, – произнес он, протянул руку и откинул локон с ее щеки. От этого прикосновения, от его руки на ее маскировке, фантазия оборвалась.

«Знает ли он?» При этой мысли ее пронзил страх, она застыла и толкнула его.

Он мгновенно отступил.

– Погоди.

Она не ответила. Спрыгнула с парапета, отряхнула юбки и прикрыла шелковой накидкой разорванный лиф. Выпрямилась. Замерла.

Вернулась к реальности.

Он увидел перемены в ней и с досадой выругался во тьме.

Она подняла на него глаза, поймала его взгляд, восхищаясь и ненавидя то, как он на нее смотрит – словно в мире нет больше ничего, на что ему хотелось бы посмотреть.

– Позволь снова с тобой увидеться.

В голосе прозвучало безумие. Он сдерживал что-то, угрожающее сорваться с якорей.

«Никогда». Если они снова увидятся, если он снова к ней прикоснется – она рискнет всем.

Она больше никогда сюда не придет. Все кончено.

Грейс глубоко вздохнула, а Далия ответила:

– Нет.

Глава 11

Бергси-Хаус

Двадцать лет назад

– Что ты наделал?

Голос Грейс, как выстрел, донесся с другой стороны комнаты. С потрясенным взглядом, не веря в предательство, она склонилась над его братом. Тот лежал на полу, скорчившись, обхватив себя руками.

Эван сломал ему ребро. И не одно. Он чувствовал, как под его кулаками трещат кости. Конечно, сломал. Он был на несколько дюймов выше Уита и дрался куда лучше, чем тот, кого отец называл хилым недомерком.

Их отец. Чудовище.

Впрочем, рост не помог ему опередить Уита. Именно Уит кинулся драться с Эваном, раньше всех поняв, что задумал монстр. Раньше всех поняв, что в конечном счете оружием герцога будет Эван.

И Эван доказал, что он прав, повалив его на пол, переломанного, окровавленного, со слезами на лице. На его лице и на ее тоже, но Эван не мог смотреть на нее, зная – если глянет, то почувствует все то, чего не мог себе позволить чувствовать.

«Каждую секунду жизни этой девчонки ты находишься на волосок от виселицы».

Слова его отца, сказанные чуть раньше, в коридоре, когда он всунул в руку Эвана нож. Больше он не Эван. Роберт.

Роберт Мэтью Каррик, граф Самнер, наследник герцогства Марвик.

Но это не его имя. Ее.

«Она ничто. Она занимает твое место. Теперь его должен занять ты».

Он не ожидал этого – последнего испытания, находясь в шаге от будущего, обещанного ему отцом, когда тот сквозь грязь добрался до борделя на Тависток-роу, где Эван жил с матерью и еще дюжиной женщин вроде нее, и сделал ему предложение, от которого не смог бы отказаться ни один ребенок. Деньги, безопасность, новые возможности для матери и жизнь без вони, пота и уличной жестокости. Титул! Герцогство! Такое немыслимое будущее, что казалось, будто оно рядом, только руку протяни.

А потом оно и впрямь оказалось рядом, и он понял, каким был дураком, думая, будто сможет получить все, предложенное родителем, и сохранить остальное. Сохранить мать. Братьев.

Любовь.

Мог бы догадаться, что герцог предусмотрит все. Спланирует. Сделает невозможным. Зло редко идет рука об руку с тупостью.

«Она не может остаться в живых, – сказал его отец голосом, лишенным всяких чувств. – Никто из них не может».

Эван мысленно воспротивился намерению отца, немедленно задумав побег. Чтобы спасти их всех.

Но герцог его опередил. И жребий был брошен.

«Сейчас».

Но когда он запротестовал, старик сказал то единственное, что могло заставить его действовать. «Ты сделаешь это, парень. Ты это сделаешь, или сделаю я, и она будет страдать гораздо сильнее».

Эван ему поверил. Сколько раз их отец превращался в садиста? Сколько порок они пережили за неверный шаг в вальсе, за неправильно взятую во время обеда вилку? Ночные угрозы заморозить их насмерть. Темнота, грозившая лишить рассудка. Избиения.

Сласти, подарки, домашние любимцы… уничтоженные прямо у них на глазах.

А теперь эта, последняя угроза.

И Эван, и то единственное, что могло его остановить.

Уит был первым, один в комнате, как всегда предчувствующий угрозу. Эван повалил его, и хотя Уит пытался молчать, на его крики прибежали остальные, что, разумеется, и входило в садистские планы их отца.

Девон вломился в дверь, мгновенно увидел, что один брат повержен, а Эван стоит над ним с ножом в руке.

Не Эван. Роберт. Самнер. А когда-нибудь – сам Марвик.

Эти имена пронеслись у него в голове. Он их не хотел. Больше не хотел. Только не такой ценой.

Но у него уже не осталось выбора.

– Отойди от него к чертям собачьим, братишка, – прорычал Девон, надвигаясь на него в том жарком бешенстве, что вело его по жизни. Кулаки и ярость. Он отшвырнул Эвана прочь через всю комнату, и Эван принял это. Он это заслужил.

Они опрокинули маленький столик и перевернули стул, и только после этого Эван повалил Девона на пол, выиграв немного времени, чтобы сосредоточиться на главной цели.

– Что ты наделал?

Голос Грейс. Тихий. Полный страха.

Она была самым прекрасным существом на свете, какое он когда-либо увидит.

Лучшим человеком, с каким когда-либо познакомится.

Единственной женщиной, которую будет любить.

И у него нет выбора.

Роберт Мэтью Каррик, граф Самнер, крепче сжал нож. Стальная рукоятка сильно вдавилась в ладонь. Он знал, что у него есть только одна попытка сделать все правильно. Знал, что должен сделать.

Она выпрямилась, предчувствуя непоправимое.

– Эван, нет!

Девон, лежавший у его ног, шевельнулся, перекатился на колени.

«Спаси ее», – подумал Роберт, желая, чтобы брат поднялся на ноги.

Они же спасут, верно?

– Эван, какого черта…

Это Уит, со своего места на полу, пытаясь не обращать внимания на боль в ребрах. Слезы оставляли у него на щеках соленые дорожки.

– Эван…

Грейс. Ее волосы, как огненное облако вокруг лица, карие глаза огромны, полны смятения… смятения и кое-чего похуже… Она поняла, что это предательство!

– Не делай этого! – проорал у него за спиной Девон. – Черт тебя дери, брат!

Эти парни заслуживают того, что их ждет. Если не он, это сделает его отец.

«Я никогда не позволю уйти вам всем», – сказал его отец.

«Сделай это, и я привезу сюда твою мать». Эван знал, что это вранье. Но еще он знал, что это единственный шанс не позволить чудовищу уничтожить всех, кого он любит.

Жертвоприношение. Отец требует это в обмен за титул.

Жертвоприношение. И к черту титул.

Он крепче сжал нож, молясь, чтобы его братья оказались именно такими, какими он их знал. Надеясь, что они окажутся лучше, чем когда-нибудь станет он. Через всю комнату посмотрел ей в глаза. Он мог читать ее мысли – всегда читал. Она не верила, что он это сделает.

Конечно, не верила.

«Она знала, что он ее любит».

Она мотнула головой, едва заметно, но он увидел.

Увидел и услышал слова, которые они шептали друг другу ночь за ночью: «Мы убежим. Мы все».

Но она не знала остального. Не знала, что его отец никогда не даст им уйти вместе. Не знала, что их единственный шанс на выживание – вот этот. Эван, который остается.

Он заслуживает того, чтобы остаться. Он не такой, как они… Он всегда хотел завоевать этот титул, что, вероятно, делало его таким же гадким, как их отец.

Но они заслуживают жизнь.

«Прости меня».

У него за спиной Девон поднялся на ноги.

«Спаси ее».

Он кинулся на нее, не в силах отвести взгляда от ее глаз – глаз, о которых мечтал каждую ночь. Глаз, которые любил едва ли не с первой секунды их встречи. Эти глаза будут преследовать его всегда. Вечно.

Они потрясенно, широко распахнулись. Затем в них возникло понимание. Затем страх.

Она пронзительно закричала, и лезвие вонзилось в плоть.

Резкий стук в дверь вырвал Эвана из воспоминаний, и, возвращаясь в настоящее, он едва не уронил бокал с виски, который небрежно держал в руке.

Эван стоял у окна, глядя вниз, на тихий сад, который всего неделю назад кишмя кишел гостями. Ночное небо было ясным, осенняя луна – почти полной, освещая крышу беседки за дальней тайной стеной. Место, где он в последний раз видел Грейс. Место, где она его оставила.

– Войдите, – отозвался он.

Дверь отворилась прежде, чем Эван успел договорить. Он обернулся и увидел О’Клэра, непогрешимого дворецкого, доставшегося ему вместе с лондонским домом. Казалось, тот не нуждается в полноценном сне, еде или личном времени.

– Ваша светлость, – очень отчетливо произнес О’Клэр, входя в комнату. – Там, внизу… джентльмены.

Судя по его выразительному тону, визитеры, кем бы они ни были, не прошли проверку дворецкого, и на данный момент Эвану этого вполне хватило. Посетители его не интересовали.

– Сейчас глухая ночь. Не знаю, кто они там, но пусть приходят в более подходящее время.

Дворецкий кашлянул.

– Видите ли, они не кажутся…

– Мы не из тех, кто сует нос в Мейфэр в подходящее время, герцог, – послышался голос из-за спины О’Клэра, глаза которого широко распахнулись, потрясенно и оскорбленно. Это могло бы позабавить Эвана, не будь он сам обескуражен ночным вторжением.

Дьявол подчеркнул сказанное пинком в дверь. Та распахнулась и ударилась о стену. Он вошел в комнату, а Уит остановился позади него, в дверях, скрестив руки на могучей груди – с головы до пят Зверь, каким называет его Лондон.

Уже не хилый недомерок.

Эван прищурился, глядя на братьев. Казалось, он призвал их своими воспоминаниями. Не повезло.

– Господа! Я вынужден настаивать… – О’Клэр, со своей стороны, был вне себя, но продолжал упорствовать. – Герцог не принимает.

– Ого! Неужели? – Дьявол хлопнул О’Клэра по плечу серебряным набалдашником эбеновой трости, продемонстрировав свой белый, страшный шрам на щеке. – Нет никакой нужды в церемониях, добрый человек, герцог просто счастлив нас видеть. – Он даже не взглянул на Эвана, сказав: – Верно, братец?

– Я бы не применял слово «счастлив», нет.

– Вот досада, – проскрипел от дверей Зверь.

Дворецкий покраснел, а Эван с трудом сдержал ругательство. Можно было бы и пощадить человека.

– Благодарю вас, О’Клэр.

Дворецкий перевел на него взгляд расширившихся глаз.

– Ваша светлость?

Впервые он решил ослушаться приказа?

– Вы мне сегодня больше не понадобитесь.

Хозяин явно не убедил О’Клэра, но все же слуга взял себя в руки.

– Разумеется. – Он коротко поклонился и направился к выходу из комнаты, но остановился, когда приблизился к стоявшему в дверях Зверю. – Прошу прощения, сэр.

Зверь что-то буркнул и слегка подвинулся – ровно настолько, чтобы пропустить дворецкого.

– Буду благодарен, если вы не станете досаждать моим слугам, – сказал Эван.

– У Зверя не шибко хорошие манеры.

Это, конечно, ложь. Манеры у них у всех безупречные, папаша об этом позаботился. Ему ужасно нравилась роль жестокого Пигмалиона, пока он не изобрел других забав. Зверь опять что-то пробурчал, а Дьявол обошел письменный стол и сел.

– Это стол старика?

– Да, – бросил Эван и потянулся, чтобы налить себе еще виски.

– Отлично, – сказал Дьявол и с глухим стуком положил на столешницу ноги в огромных тяжелых сапогах, испачканных неизвестно какой дрянью из Ковент-Гардена.

Эван его не осуждал. Он и сам ненавидел этот стол, как и все остальное в доме, принадлежавшее их отцу. Но будь он проклят, если покажет это.

Их что же, послала Грейс? После той ночи в его саду, в беседке, отправила братьев завершить дело, начатое ею год назад?

Неужели он просчитался?

Сердце заколотилось. Нет. Она не послала бы их выполнять за нее грязную работу. Она не из тех, кто уклоняется от сражения. И уж точно от сражения с ним.

Так почему она не явилась сама?

Он постарался успокоиться и в полном молчании наполнил свой бокал.

– И что дальше? Вы ввалились сюда для очередного раунда Кто-Убьет-Герцога?

Всякий раз, когда он встречался с этими двумя за последние два года, все заканчивалось битвой. И он всякий раз укладывал их на лопатки. Но каким-то образом получалось, что побеждали все равно они. У них есть дома, и семьи, и целый мир, дарующий им цель в жизни и радость существования.

И у них есть Грейс.

– А что, не самая плохая идея, скажи? – ухмыльнулся Дьявол. Его нарочито ковент-гарденовский говор предназначался Эвану с целью хорошенько его уязвить. И добавил: – Да ладно, братец, мы ж не монстры какие.

Стрела достигла своей цели.

Но он им этого ни за что не покажет.

– Разве? – небрежно отозвался Эван.

– Нет, – послышалось от двери. – Это всегда было твоей прерогативой.

Эван не поднял глаз, даже когда Дьявол восхищенно присвистнул и стукнул тростью по грязным сапогам. Вечный клоун.

– Вы только посмотрите! Ты сподвиг Зверя на целый монолог!

– Чего ты хочешь, Девон?

Он назвал его этим именем, данным ему при крещении, с рассчитанным риском, мгновенно окупившимся наступившей тишиной. Эван повернулся и взглянул на брата, который сверлил его глазами. Беззаботность ушла из голоса Дьявола, когда тот произнес:

– Напоминаю, что только у одного из нас есть имя, которое может отправить его на виселицу.

Эван не ответил. У них в течение двух десятков лет имелись все возможности разоблачить его как герцога-самозванца, но они ими почему-то не воспользовались. На этот счет он сейчас не волновался.

Хотя бывали дни, когда мечтал об этом.

Дьявол снова ткнул тростью в сапог. Раз, второй, неторопливо, окидывая Эвана взглядом с головы до пят.

– А ты изменился.

Он знал, что они видели на том ринге год назад, когда он встретил Грейс после того, как целую вечность не искал ее в числе живых. Когда не защищался от ударов. Когда она сразила его точным ударом – знанием, что он никогда не будет достоин девушки, которую любил прежде.

Что той девушки больше не существует.

Эти двое видели его фиаско.

Он знал, что они видят сейчас. Он стал крупнее, чем в ту их последнюю встречу. Шире в плечах, более мускулистым. Щеки выбриты, не запали. Тело здоровее – и разум тоже.

Он был готов к этому, крупнейшему сражению в его жизни.

– Говорил же тебе, – пробурчал Зверь от двери.

– М-м-м, – задумчиво протянул Дьявол.

Зверь буркнул что-то в ответ.

Вспыхнуло раздражение.

– Вы двое явились сюда, чтобы побеседовать без моего участия или…

– Ты ее видел?

Эван застыл, услышав вопрос, и по телу пробежало возбуждение. Она им не сказала. Они не знают, что она нацепила маску и пришла на бал. Они не знают, что она танцевала в его объятиях. Не знают про сад. Про беседку.

Про фантазию.

А это значит, что она решила сохранить все в тайне.

Он сидел, стараясь не выдать своих мыслей, широко раскинув руки по спинке кресла, стоявшего лицом к Дьяволу, который сидел напротив. Сделал глоток виски, неторопливо, уверенно. И соврал:

– Нет.

Зверь прорычал что-то невнятное.

Дьявол внимательно смотрел на него, постукивая этой инфернальной тростью; словно вода капала на камень.

– Я тебе не верю.

– Я ее не видел, – проговорил он, стараясь не обращать внимания на то, что эти слова вызывают в воображении все те образы, в каких она перед ним предстала – то, как ее губы изгибаются в улыбке, предназначенной только ему; то, как ее голос словно омывает его после стольких лет; нежную кожу ее грудей в своих руках; ее бедра, сжимающиеся вокруг него; ее вкус.

– Ты хочешь нам сказать, что вернулся не ради нее? – спросил Дьявол.

Эван не ответил. Не мог. Голос ему не повиновался.

Разумеется, он вернулся ради нее. Он всегда будет возвращаться ради нее.

Снова ворчание в тишине.

Он метнул взгляд на дверь.

– Что, у тебя сложности с речью? Слишком часто били по голове?

– Думаю, тебе лучше не подбрасывать ему мысли насчет ударов по голове, герцог, – посоветовал Дьявол. – У него руки чешутся добраться до тебя.

Эван прищурился, глядя на Зверя.

– В прошлый раз у тебя не очень хорошо получилось.

– Ты гребаный ублюдок, – рыкнул Зверь, отрываясь от дверного косяка. – Ты чуть не убил мою жену. На этот раз я не придержу удар.

Эван едва не вздрогнул. Он не собирался намеренно причинить вред леди, она просто оказалась в доках, когда идиот, которому он заплатил, чтобы наказать братьев, уничтожил принадлежащий им груз. Его Бесперчаточники перевозили под покровом ночи. Бесперчаточники в Лондоне проводили множество деловых операций, одни открыто, другие тайно, но основной доход получали от контрабанды, и Эван нацелился именно на этот бизнес, зная, что его истребление приведет к их краху.

– Не она была моей целью.

– Конечно, нет. Мы, – произнес Дьявол со своей стороны стола.

Эван повернулся к нему.

– Я должен был вам отплатить.

Они сказали ему, что Грейс умерла, и это его уничтожило. Превратило в неуправляемого безумца. Наполнило гневом и жаждой мщения. И он был готов на все, лишь бы погубить этих негодяев.

Но она оказалась жива.

А значит, ожила и надежда.

Он посмотрел на Уита.

– Леди Генриетта мне очень симпатична. – Он помолчал. – Она больше не леди Генриетта, верно? Миссис Уиттингтон. – В животе все сжалось, но он не обратил на это внимания. – Мне говорили, вы ждете ребенка. Мои поздравления.

– Держись, черт тебя побери, подальше от моей семьи.

Уит вошел в комнату и направился к нему, но Эван не шелохнулся, зная, что отступать и дергаться нельзя.

– Твоя семья меня не волнует, – сказал он.

Вранье. Семьи обоих братьев вызывали в нем огромный интерес. Ему всегда казалось, что иметь семью – это примерно то же самое, что владеть единорогом или обнаружить русалку в ручье загородного имения.

Еще будучи детьми, они заключили пакт – в темноте, едва оправившись от истязаний отца. Кто бы ни стал герцогом, это будет последний Марвик. Он не доставит их родителю удовольствия иметь наследников.

Эван никогда не позволял себе даже воображать своих детей. Но сейчас… его братья… У них дети есть, и он пытался себе представить этих юных отпрысков. Унаследовали ли они янтарные глаза, общие для всех братьев? Улыбается ли дочь Девона так же широко, как ее отец? Настолько ли она умна, как ее мать? Вырастет ли малыш Уита таким же преданным, как его отец?

И каким бы стал ребенок Эвана, если бы он не выиграл герцогство, а лишился его?

Впрочем, все это он держал при себе.

– Суть вот в чем: я пришел за тем, что любите вы, потому что вы лишили меня того, что люблю я, – проговорил он. – Вы сказали мне, что ее нет в живых.

– Ну, у тебя столько же шансов завоевать ее, как если бы она умерла.

«Позволь увидеть тебя снова». Вот что он сказал в беседке.

«Нет». Так ответила она.

Он прогнал воспоминание прочь.

– Вы здесь не из-за нее.

– Не из-за нее, – согласился Дьявол. – Мы здесь, потому что каждый раз, как ты оказываешься в Лондоне, гибнут люди. Но на этот раз такого не случится.

– Разве что на этот раз это будешь ты, – добавил Уит.

Эван взглянул на него.

– И что, ты сам намерен осуществить угрозу?

– Я жаждал выпотрошить герцога Марвика всю свою сознательную жизнь, – сказал Дьявол из-за стола.

– И все же я жив.

Он всегда недоумевал, почему они так и не вернулись, чтобы отомстить. Господь свидетель, он этого заслужил.

– Видишь ли, когда мы даем обещания, то держим их.

Эван все понял правильно. Он дал им обещание, когда они еще были детьми. Обещал, что они убегут все вместе. Что будут защищать друг друга. Но не сумел его сдержать. И все же он смерил Дьявола резким взглядом:

– Обещания кому?

Брови Дьявола взлетели вверх.

– Думаю, ты знаешь.

– Грейс.

Слово вырвалось у него неожиданно, на выдохе, а ведь следовало промолчать. Оно слишком многое делает явным.

Она сохранила ему жизнь.

Уит взглянул на Девона.

– Я тебе говорил.

– М-м-м… – протянул Дьявол. – Но мы здесь и не ради этого.

Не ради чего? Что она рассказала?

Воздух застрял в его горле. Вместо этого он лишь досадливо бросил:

– Ну так что тогда? Выкладывай.

Дьявол поцокал языком, давая понять, что тон ему не понравился.

– То, что мы согласились не убивать тебя, еще не значит, что мы тебя не отколошматим, братишка.

Досада переросла в гнев, и он с трудом заставлял себя расслабленно сидеть в кресле. У него просто руки чесались начать драку. Причем чесались с того времени, как он приехал в Лондон.

Но уж если кто и мог пробудить в нем все худшее, так это братцы.

– Я в деле, если вы тоже.

Брови Дьявола поползли вверх, он с волчьей улыбкой глянул на Уита, который вытащил из карманов кулаки размером с кувалду каждый.

– Раз уж предлагаешь, я первый. Или перед нами трус, который встречался с Грейс на ринге в прошлом году и с радостью принимал все удары, как жалкий щеголь?

Как ему хотелось всадить кулак в рожи братьев. Но он все же заставил себя сдержаться, играя роль, отведенную ему в этой пьесе.

– Я должен ей больше, чем вам.

Чистая правда.

– А, так ты сделал ей подарок? Тем, что не стал драться?

– Я бы никогда не причинил ей боль.

Тут оба брата застыли, и Эван почувствовал, что они поражены. Быстро переглянувшись, они слегка расслабились, и Дьявол сказал, покачав головой:

– Боже мой!

– Он просто не понимает, – поддержал его Уит.

– Не понимаю чего?

– Что ты делаешь ей больно каждый день с тех пор, как мы убежали.

В комнате повисла тишина. Он смотрел, как напрягается челюсть Дьявола, как белеет шрам на его щеке – тот самый, который оставил ему Эван двадцать лет назад; белеет от натяжения и, вне всякого сомнения, от воспоминания о том, что наделал в прошлом Эван. Целая жизнь, полная угроз их жизням, их будущему, их женам, их миру.

И угрозы – это самое малое, на что он был способен.

Уит продолжал, и каждое слово этого молчуна попадало в цель:

– Она никогда не чувствовала себя в безопасности. Всю жизнь скрывалась. Не было ни единого дня, когда она не оглядывалась бы, высматривая тебя. Ты преследовал ее с той ночи, как вынудил бежать из Бергси-Хауса.

– Не преследовал. Искал.

– Ага. Искал, чтобы завершить начатое, – вступил Дьявол. – Уничтожить доказательства того, что ты украл и герцогство, и будущее.

Он никогда не собирался ничего красть. Он хотел владеть этим вместе с Грейс.

– Это неправда.

– Верно. Теперь я это знаю. Но она не знает, а если бы и знала, это бы не имело никакого значения.

Вспыхнул гнев на грани ярости, хотя он уловил нотки истины в словах брата.

– Объясните, зачем вы здесь, или убирайтесь к чертям из моего дома.

Дьявол долго молча смотрел на него, затем сказал:

– Осторожней, братец, ты начинаешь разговаривать, как настоящий Марвик.

От такого сравнения фасад герцогского презрения рухнул, и взор Эвана затуманился.

Он вылетел из кресла, уперся руками в столешницу и посмотрел на Дьявола сверху вниз. А затем произнес громко и четко, как в колокол ударил:

– А ну повтори. Дай мне только повод, и я разорву тебя на части.

Дьявол снова и снова постукивал своей тростью по сапогу. И когда Эван уже собрался сломать ее пополам, брат вдруг небрежно спросил:

– Ты его убил?

Их отца.

Эван проглотил намек на сожаление и поднял свой бокал.

– Разве это имеет значение? – И разом проглотил виски.

Две пары темных бровей взлетели вверх, братья переглянулись, но Эван не сумел понять этого взгляда. Этот безмолвный разговор бесил его.