Текст книги "Человек, кот…"

Человек, кот…
Саша Чекалов

© Саша Чекалов, 2022

ISBN 978-5-4496-3649-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Новогоднее

 
Добро наполовину – не добро.
 
 
…Признайся, подменил (какая проза!)
соседа, грипп поймавшего в метро,
и в роли деда выступил, Мороза?
 
 
Давай же: после «а» скажи и «б».
Ребёнка спать отправив (ну и ночка!) —
останься… чтоб и мать его тебе
признательной осталась, одиночка.
 
 
Придвинься ближе (всё как у людей) —
угадывая дрожь её не кожей,
а опытом —
и молча овладей
на куче барахла, во тьме прихожей.
 
 
Женись потом.
Будь папой, новый зять…
С работы приходя – ковры не пачкай…
 
 
Но главное – не вздумай исчезать.
Отделавшись подарком,
как подачкой.
 

Омут

 
Тихий район. Уходящего солнца лак
ровно ползёт по фасада бетонной льдине.
Гопник на школьнике пробует свой кулак,
как самурай – новый меч на простолюдине.
 
 
Рядом девчонка владельца ямахи «Джог»
возится с сумкой, орёт ему: «Да сейчас я!» —
и усмехается, вспомнив, как он отжёг…
 
 
а у тебя, идиота, опять несчастье.
 
 
…Всё было зря:
мешанина интимных слов,
дел суета…
общей искренности горнило…
 
 
Так-то неплохо… да ты оказался плох,
и… наконец по достоинству оценила.
 
 
Всё было тьфу…
 
 
И кого бы теперь найти,
чтобы всё заново: «в воду, не зная броду»,
робость объятий, романтики конфетти…
 
 
В общем, опять переделывать всю работу.
 
 
…Медленно едет автобус. Идёт старик.
У «KFC» алкашня продаёт Софокла…
 
 
Дайте же воду!
чтоб – ух! и с разбега – прыг!
 
 
…Нет, не пора: ещё прежняя не подсохла.
 
 
Кажется, только что весел был, окрылён —
утром ещё… Ну, вчерашним, пускай… Но с бою
взят весь покой, будто крепость.
И… твой район,
кажется, даже доволен – гордясь собою.
 
 
Он-то незыблем. Годами. Сейчас и впредь.
Бабкой сидит на скамейке, поджавши губки.
Ну, а тебе – вечно хочется умереть,
будто щенку-сосунку, «из-за каждой юбки».
 
 
Охра заката смывается, как загар.
Память – подобие призрачного гарема.
 
 
…Вспомнит и эта: ты тоже ведь… отжигал…
и усмехнётся:
мол, быстро же отгорело.
 

Вечный зов

 
Если жизнь налаживается в лесу
и не надобно рвать барсуку лису,
потому что смартфонов на всех хватает,
и на полках запасы еды не тают,
и горит в гипермаркете яркий свет…
вот тогда-то внутри раздается:
«Нет.
 
 
Это всё ведь не наша судьба, сестра.
Нам бы прятать ворованного осетра.
Умываться кровищей, мочой лечиться…
Ждать, когда же с небес потечёт мучица.
А вот это – оно не про нашу честь,
потому что… ну, так не бывает!
Есть
лишь нанизывающий на кукан мороз:
чтоб не грязь…
А когда твой доход подрос —
ты глупеешь, дитя. Покидаешь чащу,
слепо тянешься к чисту, цветну, блестящу…
к нежно-гладку… А там – тебя ждёт WhatsApp.
Цап!..
 
 
Нет уж, нет уж. Пускай лучше рвёт медведь:
хоть и строг, а зато…»
 
 
Справедлив? Ответь!
 
 
«А зато, когда всё хорошо —
засада:
превращается стая в тупое стадо
и – разучивается защищать свой лес…
Йес?»
 
 
Ясно, йес…
И куница роняет чип.
 
 
Эх, и выручил бы он её в ночи б! —
но… уже всё полезное топчут волки…
а потом подымают носы-двустволки
на луну —
освящающую, как медаль,
эту цвета шинели пустую даль.
 
 
…Нет уж, нет уж.
Что лучше – бери чужой,
а свои все – привыкли к беде большой.
 
 
«Что ни время, то бремя?
Не вякай, стукну!»…
Мы —
тоскуем без этого Зова: к тухлу,
полусгнившу, но – полну живой икрой!
 
 
…Чем покорное стадо —
уж лучше рой.
 
 
Он нуждается в Цели, а не в тепле.
Он готов кучей зёрен лежать в земле.
Гекатомбой – на Почве, её массивней!
Без надежды когда-либо прорасти в ней.
Ведь под нами – броня из чужих корней:
в ней.
 
 
…Хорошо, когда плохо: не нужно врать,
можно слабого искренне в клочья рвать.
А жалеть – иногда, с похмелюги… зря лишь
изводясь:
не имеешь – не потеряешь.
 
 
Смысла – нету.
 
 
(А если нужна вина —
 
 
на.)
 

Ответ на предложение руководителя семинара

 
Есть идея получше, чем перерыв?
 
 
Говорить.
 
 
Обо всём уже говорив,
но – не все в Вавилоне ещё, однако,
вволю высказались… Например, бедняга
справа горестно замерший от меня —
он рискнул бы (и этом мы с ним родня).
 
 
Он хотел бы сказать, что, конечно, вече
рвёт нам башни, но… вон же, снаружи вечер
по-другому проводят ведь: на катке! —
круг за кругом мотая рука к руке —
ну, а мы… согреваем места внутри им,
обживаясь по крохотным пиццериям,
и…
Короче, он мог бы… да уз-окóв
не порвать… Ведь бедняга и сам таков.
 
 
Он – один из «таких»… и рискнёт едва ли им
объяснять, почему этот наш аквариум
хуже внешнего мира… А что! Друг с другом
тоже, в общем, мотаем мы круг за кругом
из туманных, теряющих смысл словес…
 
 
Но на все наши крики – один ловец:
тишина… И тепло в пиццерийном лоне нам,
а свербит: долг Отчётности вавилóнянам
отдавать надо…
Может, и не велик,
только к каждому – тьма обращает лик…
 
 
Мы-то что… просто греем мы тут места им
и словесную муть на кулак мотаем.
Пахнет сыром от пиццы, плюс кофеёк
доставляет отдельно… а смысла – йок.
 
 
И нарыты все норы, и гнёзда свиты,
ровно рай… Та, что слева, свой алый свитер
даже с некоей, я бы отметил, грацией
демонстрирует, а… ни к чему стараться ей:
не осталось во всем нашем мире тех,
кому стоило б (даже и захотев)
 
 
отвечать на простёртую руку камнем
(де профундис мы вышли – туда и канем:
в гущу масс… и разложим на льду костёр,
и забудется, кто там и что простёр);
 
 
объяснять (вон и Гиппиус не советовала),
что да как… Может нервная сыпь от этого
лапидарно украсить вас… И манер вы
не сумеете, мерно мотая нервы,
обнаружить хороших, и…
 
 
Словно рыб,
выпускает, аквариум приоткрыв,
наше время.
Туда, где б и жить: наружу! —
если б только не стужа…
 
 
Я всё разрушу!
все словесные башни! Себя сломив —
построений беспочвенных смысловых
уничтожу не дрогнув десятки! сотни! —
лишь бы воля…
что, может, и принесёт мне
облегчение…
Жаль, не видать ни зги
и по льду не идут от камней круги.
 
 
Ровно стынет завеса в оконной раме.
Чинно замерли книжники за столами.
Все готовы, являя друг другу прыть,
все словесные залежи перерыть,
но – найти! обнаружить заветный оптимум!
 
 
И напрасно показывает город когти нам,
за стеклом потрясая рукой ветвей…
 
 
Ты родня мне: по сну.
 
 
Говори. Мертвей.
 
 
Чтобы вечно, подлёдную пряча ловлю,
на гофрированную ложился кровлю
снег безжизненной,
нежной,
чужой тоски.
 
 
Словно цвета бесплодного лепестки.
 

Дао

 
Взросление в безумном мире
растягиваем на века…
 
 
Потом поймут, кого вскормили,
ну, а пока – плюют… пока
«я сам» не скажешь ты…
 
 
но – сам ли?
 
 
Как часовой – во тьме поста…
 
 
Судьба ребёнка в панк-ансамбле
и беспонтова, да проста:
что все – то сам не хуже делай.
 
 
Забей на хор пустых кастрюль,
гитару мучай, неумелый,
а в остальном – на всё наплюй.
 
 
Века – пройдут… Очнёшься, взросел.
Ни дна, ни дела, не семьи.
И ты один
 
 
ещё не бросил
 
 
играть в иллюзии свои.
 

Чепуховина

 
Копить.
То опыт, то мастерство…
Расти – будто снежный ком,
и всё же в итоге (в тени его)
остаться… учеником!
 
 
…Представь, что ты —
прошлогодний снег,
больной, ослабевший зверь…
Легко ли Сознанию, прояснев?!
…
А мне вот легко, поверь.
 
 
В тени – не видны ни мои следы,
ни плесень, ни гниль, ни сор.
И можно растаять от ерунды…
И – пáром уйти от ссор.
 
 
…Никто не позарится на… ничто.
Ни критик,
ни даже ты.
Уж больно я мéлок,
увы…
 
 
Зато
и спроса нет с мелкоты.
 

Окно

 
это окно – такое одно:
улицу видно в нём, это дно,
как ни крути и себе ни лги,
долгой величественной реки,
что нам дана —
не поить коней…
 
 
всё моё время течёт по ней
и утекает… а я стою,
чтоб её видеть: судьбу свою
 
 
знаю: оставшееся не в счёт,
да и оно ведь – течёт, течёт…
но это красная мне цена:
кинотеатр одного окна
 
 
большего не заслужил, и в том
сам я уверен…
но есть и дом —
дум обиталище, мечт и нег
 
 
и этот падающий в реку снег.
 

Оловянное

 
Лежать на полке и проводника
с кирпично-красным чаем сонно ждать так,
как будто путь – широкая река,
а ты —
на дно спустившийся солдатик.
 
 
На дне не надо делать ничего,
не бойся быть беспомощным: там можно.
…Ни гладь воды не дрогни, ни чело,
пока бредёт по поезду таможня.
 
 
Садится рядом, дышит между глаз
и – воду льёт…
Её – уже по пояс…
Но вечер. И звезда уже зажглась.
И можно лечь бессовестно под поезд —
 
 
как пыль. И гниль. И ржавчина, и слизь…
Не нужно оправданий. Так несу я
все точки, что внутри меня зажглись! —
и сходятся пути,
на мне буксуя.
 

Каноничненько

 
Однажды случится… Сперва, как обычно, ужин
тебе приготовив – потом заорёт: «Удод!
Пойми,
ну не знаю я, кто мне для счастья нужен», —
и, быстро тряпье в чемодан покидав, уйдёт.
 
 
А может —
ты будешь лежать, ваши чувства хая,
но тут она вскочит на стол, телевизор пнёт,
затем разрыдается: «Правильно, я плохая!» —
и… вырвется (вещи собрав) из твоих тенёт.
 
 
А может и так получиться, что будет счастье,
стабильности рай… даже следование Пути…
но вдруг её чашка расколется на три части,
и женщина… просто попросит тебя уйти.
 
 
Не знаю, как именно будет.
…Давай, ломай! – но…
но вспомни хотя бы, что строили-то – вдвоём!
А впрочем, не надо печалиться,
всё нормально.
 
 
…Мы просто
устанем настаивать
на своём.
 
 
И – встанешь…
а может, на стул упадёшь, напротив,
и станет понятно: мы всё исчерпали, зай.
…Законы реальности, фиг ли. Не побороть их.
А значит… пора подчиниться?
 
 
Ну что ж, дерзай…
 
 
но вспомни лужок, и откос, и песчаный берег,
и белые пятна тряпья далеко внизу,
и ярко-лиловый (на фоне полыни) вéлик…
 
 
а вспомнив – хотя бы тайком урони слезу.
 

В ожидании собаки

 
«Какой у вас девиз по жизни?»
 
 
Хомут седьмому позвонку
вся наша жизнь…
А ты —
дружи с ней.
И просыпайся по звонку
потустороннего собеса:
вам уготован Путь, мол… Ишь,
опомнились…
Какого беса!
 
 
Ведь ты… состарился, малыш.
 
 
Выходишь – вон, не из «Икаруса»,
но из «Волжанина».
Девиц
в упор не видя:
ты ведь… Карлсон.
Поник по жизни твой дефис.
 
 
Ты – в гипермаркете затарился,
ты – навернёшь сейчас еды,
ты…
«ведь не так уж и состарился!
А ну-ка, милый, подь сюды…»
 
 
Снаружи – ноль. Сплошная слякоть.
Так остопи…
Но, словно π,
всё трансцендентно. И – с нуля хоть,
а начинай… Живи. Терпи.
Копи. Катайся на метро лишь.
Общайся с зеркалом. Тупи.
 
 
…Себе не враг – себя не троллишь,
ямщик в оставшейся степи.
 
 
…Какой?
Секи, как я скажý, такой
бескомпромиссный, пьяно злой,
и —
выйду. Скажем, на «Кожуховской».
Волной обыденно гнилой
обдав (эх, жизни ароматы!)
какую-нибудь нэко-тян…
 
 
«Да как же так?!»
 
 
           Поймёшь сама ты.
 
 
С моё пошлявшись по путям.
 

Механизм этого самого…

 
Одиночество страшная сила. Сначала мы,
гарантированные равнó от сумы и суммы
равнодействующих составляющих кутерьмы,
говорим себе, мол, ну не может быть:
не в лесу мы,
кто-то точно отыщется…
Только внезапно – бах! —
молоточки эпох отстучат нам… на днях…
о многом…
И тогда – одиночки, заводим себе собак:
чтоб одним не скучать
и казаться собаке – богом.
 
 
Но потом выясняется: слишком собака зла.
Или слишком тупа.
Или просто ленива слишком.
И твои разговоры, проблемы, мечты, дела
ни понять, ни принять
не способна своим умишком.
Ну, и что теперь!
Этак бессмысленно доживать —
каждый вечер заваливаясь
с экземпляром «Вога»
на разобранную ещё позавчера кровать?!
 
 
И тогда человек себе тоже заводит
бога…
 

Звёзды

 
Я с юности старым был, если начистоту.
 
 
Конечно, о звёздах мечтал, это да… но всё же —
не как эти девочки, с ног до бровей в тату,
не как эти мальчики, с голосом полным дрожи.
 
 
Отчётливо помню: мне был ведь ещё тогда
милее блеск утра, рассеянный и неяркий,
когда никого во всём мире… и вот – та-даа! —
рассвет: выше крыш, созревания, иерархий…
 
 
Лежишь на печи… или едешь на дровнях в лес,
лошадка трясёт перед носом нечистым крупом,
и – так хорошо от морозца, так разум трезв
и ясен мой перец, что, кажется, просто глупым
роиться, как муха, в каком-нибудь кабаке
и клеиться к вяло текучим, как некий пёс, там,
когда можно лесом идти с топором в руке —
 
 
мечтая, что кто-то, не я, полетит ко звёздам.
 

Если честно

 
…В общем, я – Агасфер.
 
 
Уж давненько живу на свете.
Ещё не было Взрыва Большого и чёрных дыр,
ещё нервы орбит
не трепал позитронный ветер…
ещё не было чёрта и бога,
а я уж был.
 
 
Нет, ничьи не владения, но – обходя дозором,
и взрослел, и мужал,
и… всё Смысла искал, пострел,
но…
состарился,
так и не будучи вспугнут Зовом
Сокровенного Чуда.
(Уж лучше б и не взрослел.)
 
 
С той поры
изменилось не так чтобы очень много:
появились понятия – совесть, и лесть, и честь…
даже месть! —
но ни чёрта по-прежнему нет, ни бога.
Нет, ни дна, ни покрышки…
 
 
а я – как и прежде, есть.
 
 
…Никнет ветер,
который на днях ещё окрылял нас;
сохнет море житейское – хоть и не столь черно,
как безвидная бездна,
сменившая Сингулярность…
 
 
только, кроме меня, нет и не было ничего.
 
 
Вечный жид, я бескрайнего прошлого пережиток
и – безбрежного будущего воровской залог…
 
 
Но ломбард на замке,
пресен ужин,
а кофе жидок,
 
 
и клубящийся мрак цепко держит луну за рог.
 

Истина

 
Ты прячешься, депрессия. В дела.
В политику, в романтику, в погоду…
 
 
Румяна, иронична, весела —
бывает, мимикрируешь по году!
 
 
…Таится всё: и призраки тоски,
и ненависти скомканные рожи…
И всё же даже тёплые носки
не унимают кажущейся дрожи.
 
 
Один конец у множества начал:
ты – в зеркале (во рту – зубная паста);
и спать ужасно трудно по ночам —
и утром так же трудно просыпаться.
 
 
…Нет жизни без надежды, говоришь?
И что!
Её могу подать и я вам!
 
 
Чтоб Истина —
как сонный нувориш,
безвольно умерла под одеялом.
 

Конец романтики

 
…Не знаю я, описывал ли кто-либо
такое состояние, когда
весь мир – кафе… во что-то вроде столика
перетекает горная гряда,
и парус на реке – не больше фантика! —
но… дома-то – младенцем без зубов
Судьба.
Когда кончается романтика,
тогда и начинается…
 
 
«Любовь??»
 
 
Отнюдь. Вокруг гогочут посетители,
заказы им несут… потом счета…
А жизнь – она москвич в унылом Питере:
гуляй – не зная лучшие места.
 
 
Тут нечего ловить, и:
«Что ж, давайте-ка…
Не ждите – раз и праздник уж не мил!»…
 
 
Поскольку, где кончается романтика,
там, в общем-то, кончается и мир.
 

Сонет

 
Святая простота… Увы, не та.
Заваренной не нами грязной каши ль,
метро ли, где преследующий кашель…
маршрутки ли – где тьма и пустота…
 
 
Уже и ног по-зимнему не чуя,
наружу молча смотрим через щель
и – нет, не видим Сути всех вещей!
 
 
И… это ведь не то, чего ищу я?
Не надо отвечать, не обязательно.
 
 
…О муза!
Вдохновляешь ты – меня лишь?
и светом Откровения – дневной,
унылый – только мне ли заменяешь?!
 
 
«Не ной!» – в ответ.
 
 
…Автобус вышел затемно,
и пусто место рядышком со мной.
 

Одиночество

 
Нет, нельзя одиноким на свете быть.
В одиночку – какой кутёж!
 
 
Неизвестно, по прихоти злой судьбы
на кого ещё набредёшь…
 
 
Вроде, кажется, опыт уже богат…
вон идёт человек, незлой…
Пять минут – и тебя уж хоронит гад,
зарывая в культурный слой.
 
 
Нужно больше свидетелей. Ты при них
быть уверенным можешь: нет,
ни один пока оборотень не приник
к этой, как её… см. сонет.
Погружая клыки в её горло (что ж…),
как и когти – в живот и грудь…
 
 
Ну, а что до тебя – ничего, дойдёшь…
 
 
Или мусорщики подберуть.
 

Punk’s not dead!

 
В тяжёлое время-то – и умирать труднее…
 
 
Поэтому панки, о кед потирая кед,
дотягивают до тридцатника, зло хренея.
 
 
…Глядишь, а тебе уже стукнул и сорокет.
 
 
Ничто не спасло, ни наркотики, ни увечья,
от жизненной прокрастинации… Ну, копти,
такая уж, видимо, доля твоя овечья:
к семи на работу
(чтоб офис закрыть к шести).
 
 
Хотя… да какие там офисы, в самом деле! —
ты сдох бы за несколько лет от забот, жених…
 
 
Нормальные панки находят кого-то, в теле,
и – любят. Как лебеди лед.
(И живут у них.)
 
 
«Конечно: должна же движуха мутиться! а не
мещанская чушь: дед да баба, к щеке щека…»
 
 
(А некоторые – как засядут на шею к маме,
так там и до гроба вживаются в роль щенка.)
 
 
Тяжёлое время… Ничто не берёт героя:
ни драки со стульями, ни арсенал веществ…
Он рад бы исчезнуть – да боязно геморроя
(и дурки: в том случае, если бы не исчез).
 
 
Поэтому – пишет… поёт… собирает группу…
Проекты планирует. Мир изменить спешит…
Ведь надо же чем-то заняться живому трупу.
 
 
А время бежит.
(Только в горле порой першит…)
 
 
И дама твоя —
(нафига ж ты с ней жизнь влачишь-то!
сбежать бы уже на какой-нибудь фестиваль!) —
однажды признается:
«Я твоя Смерть, мальчишка.
Ну что?
Пошалим на прощание?..
Раздевай!»…
 
 
чтоб тут же воскликнуть:
«Да шутка же!.. Ты купился?!» —
чтоб вы рассмеялись, осыпавшиеся цветы
бессмыслицы
(идола каждого эскаписта).
 
 
…«Нет, бабка, не дед*»…
 
 
если это и вправду ты.
 

_____________________________

* в смысле – не dead :)

Сквозь сон

 
Лежу – как камень…
В поле зрения
одна, в какой-то мере, чудь…
 
 
И, весь во мху какой-то хрени, я,
как говорится, по чуть-чуть
беру всего от жизни… Голенько,
но есть обои… штиль, высок…
и – серого прямоугольника
родного принтера кусок.
 
 
Всё чушь…
«И что же ты говеешь-то —
любую отвергая весть?!»
 
 
В последней судороге веры, что
какой-то смысл, однако, есть
и в нас, обоих… да и в мощи той,
которой ночь напоенá…
 
 
и даже в бездне пыльно-звёздчатой,
что слёз укрыла пелена.
 

Человекообразные

 
Не стесняйся слабости полночной,
яростного мира гражданин:
поздно.
…Разум силится помочь мой —
жаль, духовной жаждою томим.
 
 
Кроликом из шляпы достаётся
весь как есть заветный компромат,
и… со дна бездонного колодца
разъярённо скалится примат:
 
 
мы – такие.
Мы не любим память.
Можем лишь на уровне детей
исстари зазубренное шпарить —
без запинки… но и без затей.
 
 
Догма, разъяснённая начальством,
опьяняет! —
вызрев, чисто миф,
и… приматом общего над частным
хоть на миг, а спину распрямив.
 

Кавказская пленница

 
Искусство Нину целовать —
наиважнейшее искусство.
 
 
Да, риск… и надо рисковать!
 
 
…Сперва испытываешь чувство,
потом – садишься на кровать
к объекту страсти. Прямо рядом.
(Предпочитая всем наградам…)
И – начинаешь целовать…
 
 
О да, и век почти что прожит,
и нет, увы, законных средств…
Потом, она, должно быть, может
и зарядить тебе в торец!
Но риск… он дело ведь такое…
Такое дело этот риск:
слабó? – оставь её в покое
и…  не умеешь – не берись.
 
 
Ты пучеглаз,
и лыс,
и потен,
и хил, и сморщен, и пузат…
Нет, не прикроет, видно, зад
потеря лишней пары сотен.
 
 
Всё, что ты мог и можешь дать, —
ковры, решётки и еда лишь!
Искусством тупо сострадать
и то, баран, не обладаешь.
 
 
…Вокруг туман, покой и тишь.
И пленнице готовишь ужин,
а ей – не ты, ей Шурик нужен…
а ты, естественно, грустишь:
 
 
«Да, не спортсмен (наоборот)…
Любой тут, ясно, затоскует…
И что!
…Поймите: кто рискует,
тот – не шампусиком берёт…
 
 
А чем? Садится на кровать он…
Ну да, я знаю, дежавю!
(Простите, ужин дожую:
не в пропасть же его… и, ватен,
халат напялю (маловат,
но что поделаешь!) – да в кресло…
Ах, сон… единственное средство
таких вот гурий целоват!) …»
 
 
Вокруг лишь горы да ущелья.
Не счесть алмазов… но для них
не отыщу уже пещер я:
ведь ослепителен – лишь миг,
а после годы, годы… годы! —
и вера в то, что научусь…
 
 
и Чувство
Внутренней Свободы.
 
 
(Увы, глупейшее из чувств.)
 

Жизнь

Жизнь – это что-то такое…

Как будто сон:

р-раз, и уже тупо временем унесён

весь этот цирк… арсенал неудач и лаж…

Жалко, не правда ли?.. Честно, ну что за блажь!

Ты посмотри, за окном-то опять весна…

Словно скоты в состоянии полусна,

пашем и пашем… Ведь холку же так натрут!

…Жизнь – это повод

не тратить ни дня на труд.

«Ну, а на что, в самом деле-то?

Не на чмо ль,

вечно храпящее рядом порой ночной?»…

Только не это!

…Курятник? а в нём насест?..

Жизнь? Это – тьфу…

но не трать это «тьфу» на секс.

Есть и важнее какие-то вещи… Плёс…

и – белый лайнер, который сюда привёз.

И —

как тесьма, типа, след этих долгих лет…

Жизнь – это тьма…

Не истрать эту тьму – на свет.

Жизнь – это просто прогулка. Тенистый парк.

…Утки толпятся: их кормит какой-то панк…

Сáм себя мучил ты – сам от себя спасён!

…Жизнь – это явь. Жалко тратить ея на сон.

Только не пьянство… Не творчество… Не вина…

Слишком за всю эту хрень высока цена.

…Солнце, беседка, газон… На него ложись…

Да, это сон.

Так не трать же его

на жизнь.

В сети

 
Когда бокал налит (а может быть, и нáлит) —
велик соблазн искать полемики в сети…
Я лёгкая мишень. Поэтому пинают
чужие и «свои»… Преамбула «прости»
уступит место «но» (как вариант «однако»),
и далее наезд… а может – воркотня
на тему «будь добрей»… и дальше вывод, на-ка:
всё дело в нас самих…
 
 
Но мучает меня
одно (уже давно), дождинками по репам
не только мне, а всем играя жёсткий бит
(уже блатной шансон задавлен ганста-рэпом
и всё совсем не то… а это – всё долбит):
раз дело в нас самих и жизнь от нас зависеть,
по сути, никогда не прекращала – что ж
мы медлим?!
Или… миф?
И, люди, это вы, сеть
в отстойник обратив, играете святош.
 
 
В игре на вылет вон. Из тёмного партера,
из выстраданных лож… из холла – прямо в ад:
мир рабства и галер. Жестокий, как пантера…
 
 
Нет. Даже для чужих я как-то прямоват,
тут надо подобрей… без яда, без наезда…
 
 
Устали все. У них – работа и семья,
и каждый хочет жить… и досыта наесться…
 
 
а тут исподтишка – какая-то змея
устроила борьбу амбиций, самолюбий…
 
 
вокруг бокала вскользь умело обвилась…
 
 
А жизнь – уже не та…
 
 
Я в очи не смотрю ей.
 
 
Но слышу:
«Чё, в сети?
 
 
А ну, давай вылазь!»…
 

Свинья и соловей

 
Слишком север для дауншифтерства.
 
 
Зазеваешься… сутки прочь…
Через месяц – не только жить до ста,
и считать-то до ста невмочь.
 
 
«Не в доверие же втираться мы
снова будем к элите!» – что ж…
Ищешь мéста.
Под теплотрассами.
Ни в один бывший дом не вхож.
 
 
Вот же! Это и есть романтика:
приключения и т. д.
Ведь хотели? Ну и давайте-ка:
«Чтоб не курицей на гнезде,
не в телятнике комфортабельном,
а…», – как-как вы там пели про
верность миру былых мечтаний нам…??
(Перед тем как осесть в метро.)
 
 
Я – не вы. Я обычный деятель.
 
 
От любых ради корма свинств
отворачивавшийся! – но… денег нет…
 
 
Глядь – такой же уж конформист.
 
 
Ухитряюсь.
Ломаюсь.
Меряюсь…
Ради жизни в земном раю.
 
 
Ни во что уж давно не веря из…
да всего, блин, о чём пою.
 
 
Слишком холод… и ад…
И рая нам
не хватает на всех… Молчи
в жутких офисах по окраинам
с ароматом былой мочи.
 
 
За страховку за медицинскую.
За уверенность в завтрашнем дне.
За исконную долю свинскую,
что всегда
у певца
в цене.