Текст книги "Нации и этничность в гуманитарных науках. Этнические, протонациональные и национальные нарративы. Формирование и репрезентация"

Подходы к репрезентации этнического многообразия Российской империи на рубеже XIX–X вв.

Панченко А. Б.

Великие реформы 1860-х гг. запустили множество процессов, направленных на модернизацию Российской империи, превращение ее в по-настоящему европейскую державу. Помимо трансформаций в социальной и экономической сферах, серьезные изменения должны были произойти и в области национального вопроса. Правительство оказалось перед альтернативой – создание национального государства (по образцу Франции) либо строительство полиэтничной империи, в которой народы могли обладать различными правами (отчасти по образцу Британской империи). Не останавливаясь на дискуссиях, связанных с решением этой дилеммы, хотелось бы обратиться к двум вариантам репрезентации существующего этнического многообразия, отражающим запрос общества на знакомство с народами империи, их особенностями, обычаями и традициями. Нами целенаправленно не рассматриваются работы по этнографии отдельных народов, опубликованные в специализированных научных изданиях (публикации Русского географического общества, «Известия» различных научных обществ и т. д.), поскольку они выходили крайне ограниченным тиражом и были рассчитаны скорее на профессионалов, нежели на широкую публику, а потому не могли формировать массовые представления.

Вне зависимости от избранной парадигмы, для представителей власти была очевидна необходимость в такой репрезентации этнического многообразия, которая бы не нарушала единства государства. Результатом этого стала организация этнографических музеев и многочисленные публикации, в популярной и научно-популярной форме описывающие народы империи. Однако власть не могла полностью контролировать этот процесс – появляется множество статей и брошюр, посвященных отдельным народам, в которых они были представлены вне имперского контекста.

Безусловно, первые попытки репрезентации этнического состава Российской империи предпринимались гораздо раньше (в 1773–1788 гг. были опубликованы заметки П. С. Палласа «Путешествие по разным провинциям Российского государства», в 1799 г. вышло «Описание всех в Российском государстве обитающих народов» И. Г. Георги, а в 1851 г. появилась «Этнографическая карта Европейской России» П.И. Кёппена), но они не были ориентированы на широкую публику, получив распространение только в научных кругах или среди представителей власти. Последним крупным проявлением этого направления стал великолепно иллюстрированный труд Г.-Т. Паули «Этнографическое описание народов России», вышедший к 1000-летию России (1862 г.; рукопись его была подарена императору Александру II в 1857 г.[199]199
  Жабрева А. Монументальное описание России. Народы страны в год ее тысячелетия // Паули Г.-Т. Этнографическое описание народов России. М., 2007. С. III.


[Закрыть]) на французском языке.

В эпоху Великих реформ ситуация начала меняться – теперь необходимо было охватить гораздо более широкие слои населения, в том числе и малообразованные. Сделать это было возможным через смену механизмов репрезентации, перейдя от сложных письменных текстов (зачастую на французском или немецком языках) к визуальным образам и более легкой публицистике.

Итогом этого поворота стало проведение в 1867 г. Этнографической выставки в Москве, приуроченной ко II Славянскому съезду. По своему замыслу и масштабу реализации это было действительно знаковое событие. На протяжении более двух месяцев (с 23 апреля по 19 июня 1867 г.) двери выставки были открыты для всех желающих (коих было более 80 тысяч)[200]200
  Шангина И. И. Славянский мир на Этнографической выставке 1867 года // Славянский мир. Этнографическая выставка 1867 года. СПб., 2000. С. 7–21.


[Закрыть]. По словам И. И. Шангиной: «Правительство, поддержавшее инициативу ученых, предполагало, что выставка должна продемонстрировать перед всем миром величие, могущество, обширность пространства Российской империи, единство ее народов под властью русского самодержца»[201]201
  Там же. С. 8.


[Закрыть]. Однако как попытка репрезентации этнического многообразия именно Российской империи этот проект обладал одним серьезным недостатком – помимо народов России, на выставке были представлены славянские народы, проживающие вне ее (в частности, в пределах Австрийской и Османской империй). По сути это была попытка совместить образы Российской империи как мозаичного целого и России как части (причем центральной) «Славянского мира». В силу этого эффект от проведения выставки оказался совершенно иной – она была воспринята как мероприятие не научно-просветительского, но политического характера[202]202
  Шангина И. И. Указ. соч. С. 16.


[Закрыть].

Тем не менее, деятельность государства в этой сфере продолжилась – по окончании выставки ее экспонаты были переданы Московскому публичному Румянцевскому музею (под названием «Дашковский этнографический музей»), где они были доступны для всех желающих. В отличие от другого крупного общедоступного музея, в котором были представлены этнографические коллекции, – Кунсткамеры (в то время называвшейся Этнографическим музеем Академии Наук, позже – Музеем антропологии и этнографии, МАЭ) в Румянцевском музее основное внимание было уделено именно народам Российской империи, что делало его национальным. Кунсткамера же воспринималась скорее «музеем колоний».

В 1870-е гг. по инициативе отдельных личностей или городских обществ начали появляться местные или региональные музеи. Наиболее значительной их роль была на восточной окраине Сибири, где, в силу удаленности от академических центров, они заменяли и университеты, и научные общества. Одним из первопроходцев в этом деле стал член Казанского общества естествоиспытателей, решившийся переехать в Минусинск – Н. М. Мартьянов. Именно им был создан первый в Восточной Сибири местный краеведческий музей (открытие состоялось в 1877 г.), впоследствии ставший самым известным региональным музеем в России. Он был изначально задуман как средство ознакомления местной публики с регионом во всем его многообразии – от природных условий до археологии, от этнографии до промышленности. Важным было то, что Минусинский округ рассматривался как часть России, и представленные в музее коллекции должны были подчеркнуть это единство в многообразии. Аналогичная ситуация была и с прочими местными музеями, однако, как правило, их возможности были гораздо скромнее, что не позволяло отразить это многообразие в полной мере. И практически никогда в этих музеях не отражалось влияние русских на прочие народы, что делало их проводниками второй парадигмы.

Логичным итогом развития визуальной репрезентации Российской империи стало создание в 1902 г. Этнографического отдела Русского музея Александра III (ЭО РМ), первым заведующим которого стал бывший народник, а позже известный этнограф Д. А. Клеменц. Для него была очевидной необходимость создания центрального этнографического музея Российской империи, вокруг которого смогут объединиться все разрозненные региональные музеи. Одним из важнейших вопросов, возникших при организации ЭО РМ, было определение сферы его интересов (поскольку к тому времени уже функционировал МАЭ), по поводу которой существовало четыре мнения: общая этнография с преобладанием этнографии Российской империи; этнография только Российской империи; этнография Российской империи и сопредельных стран; этнография Российской империи и этнография славян[203]203
  Могилянский Н. М. Русские этнографические музеи и собрания. II Этнографический отдел Русского музея Императора Александра III // Живая старина. 1911. Кн. 4. С. 476–477.


[Закрыть]. После долгих дискуссий, ЭО РМ был создан как музей этнографии России, сопредельных стран и славян. В музее предполагалось уделять большее место экспонатам крупнейшего народа (русских, включавших в себя великороссов, малороссов и белорусов), показывая тем самым его влияние на остальные народы империи[204]204
  Станюкович Т. В. Этнографическая наука и музеи (по материалам этнографических музеев академии наук). Л., 1978. С. 139–140.


[Закрыть].

Однако ЭО РМ так и не был открыт для посетителей вплоть до распада империи (только однажды, в 1913 г., вскоре после того, как его здание было достроено, состоялось посещение его Николаем II и высшими чинами государства), в силу чего он не стал тем центром репрезентации единства всех народов страны под властью Романовых. Поэтому более значимым для формирования представлений об этносах Российской империи стали печатные издания. Среди публикаций о народах империи можно выделить две группы: научно-популярные издания, подготовленные известными учеными – этнографами и географами (например, серии «Россия. Полное географическое описание нашего отечества» и «Живописная Россия. Отечество наше в его земельном, историческом, племенном, экономическом и бытовом значении») – и просто популярно-познавательные брошюры для широкого крута читателей, авторами которых были как путешественники, так и «кабинетные» писатели. При этом далеко не всегда авторы стремились показать «инородцев» как граждан империи или частью русской нации, чаще всего речь шла просто о знакомстве читателей с этническим многообразием России.

Это расхождение, в первую очередь, проявилось по отношению к народам Сибири. Как указывает А. Ю. Дедовских, впервые внимание читающей публики к инородцам восточной окраины привлекли сибирские областники. Ими был поставлен вопрос о вымирании этих народов, вызванном негативным влиянием русских колонизаторов. Соответственно желательно было ограничить его, предоставив инородцам развиваться самостоятельно, не превращая их в русских. Публицисты либерального и консервативного направлений сходились в том, что русское влияние, напротив, является положительным. Они утверждали о необходимости русификации инородцев, превращении их в часть русской нации[205]205
  Ледовских А. Ю. Сибирский «инородческий вопрос» на страницах российской журнальной прессы во второй половине XIX – начале XX вв.: дисс. канд. исторических наук. Омск, 2008. С. 43–98.


[Закрыть]. Из этого видно, что в среде российской интеллигенции также не было единства в представлениях о том, что собой представляет Россия – полиэтничную империю или национальное государство.

Интересное сочетание этих двух парадигм было представлено в небольшом очерке известного этнографа С. В. Максимова «О русских людях». Несмотря на название, в нем описывались все группы народов Российской империи с краткой историей их вхождения в состав государства. Но при этом говорилось: «Главный хозяин, властелин и обладатель Русской земли – племя славянское. Его составляют три главных отрасли: великорусская или Великороссияне…, около десяти миллионов Малороссов, и только три миллиона Белоруссов»[206]206
  Максимов С. О русских людях. Рассказ второй. СПб., 1865. С. 22.


[Закрыть]. Автором выстраивался определенный смысловой ряд: Россия = Русская земля, народы России = славяне (в первую очередь русские), прочие народы пока сохраняют свою уникальность, но в будущем должны обрусеть для их же блага.

Таким образом, можно говорить о существовании двух различных подходов к отражению этнического многообразия Российской империи. Причиной этого стало отсутствие четкого понимания того, каким образом должна быть построена Россия после Великих реформ – как национальное государство или империя.

В первом случае речь шла о репрезентации Российской империи как страны, хоть и населенной множеством народов, но не рассыпающейся на множество национальных областей (которые могли бы в будущем стать национальными государствами по образцу европейских). На это было направлено и музейное народоведение империи, закономерным итогом развития которого стали создание Этнографического отдела при Русском музее императора Александра III и издания, редактируемые членами Русского географического общества.

Вторая парадигма делала упор на многообразии народов России, каждый из которых по-своему уникален и должен эту уникальность сохранить, не поддаваясь русификаторским тенденциям. Особенно ярко это проявлялось при описании народов Сибири и Дальнего Востока, а также в экспозициях Кунсткамеры.

* * *

УДК94(47).08 + (=1.47)

ПАНЧЕНКО АЛЕКСЕЙ БОРИСОВИЧ. К. и. н., Старший преподаватель. Сургутский государственный педагогический университет, Сургут.

PANCHENKO ALEXEY. PhD, Senior Lecturer, Surgut state pedagogical university, Surgut.

E-mail: alexeypank(S)rambler.ru

ПОДХОДЫ К РЕПРЕЗЕНТАЦИИ ЭТНИЧЕСКОГО МНОГООБРАЗИЯ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ НА РУБЕЖЕ XIX–XX ВВ.

Период, начавшийся после Великих реформ, ознаменовался попытками конструирования имперской идентичности по образцам европейских национальных государств. Параллельно этому в обществе рос интерес к этническому многообразию империи, к особенностям народов, ее населяющих. Возникла необходимость в такой репрезентации этнического многообразия, которая бы не нарушала единства империи. Результатом этого стала организация этнографических музеев и многочисленные публикации, в популярной форме описывающие народы империи.

Если первый процесс в основном контролировался государством, то второй был достаточно стихийным, а потому породил множество репрезентаций, находящихся в различных плоскостях. Далеко не всегда авторы стремились показать «инородцев» как граждан империи, чаще всего речь шла просто о знакомстве читателей с этническим многообразием России. Среди публикаций о народах империи можно выделить две группы – научно-популярные издания, подготовленные известными ученым этнографами и географами (например, серии «Россия. Полное географическое описание нашего отечества» и «Живописная Россия. Отечество наше в его земельном, историческом, племенном, экономическом и бытовом значении») и просто популярно-познавательные брошюры для широкого крута читателей, авторами которых были как путешественники, так и «кабинетные» писатели.

В первом случае речь шла именно о репрезентации Российской империи как единого целого, как страны, хоть и населенной множеством народов, но не рассыпающейся на множество национальных областей (которые могли бы в будущем стать национальными государствами – по образцу европейских). На то же было направлено и музейное народоведение империи, закономерным итогом развития которого стало создание Этнографического отдела при Русском музее императора Александра III.

Вторая парадигма, напротив, делала упор на многообразии народов России, каждый из которых по-своему уникален и должен эту уникальность сохранить, не поддаваясь русификаторским тенденциям, что особенно ярко проявлялось при описании народов Сибири и Дальнего Востока.

Таким образом, можно говорить о существовании двух различных подходов к репрезентации этнического многообразия Российской империи. Причиной этого стало отсутствие четкого понимания того, каким образом должна быть построена Россия после Великих реформ – как национальное государство или империя.

Ключевые слова: Российская империя; музееведение; популярная литература; идентичность; национализм.

APPROACHES TO REPRESENTATION OF ETHNIC DIVERSITY OF THE RUSSIAN EMPIRE AT THE TURN OF XIX–XX CENTURIES

The period that began after the Great reforms was marked by the attempts of constructing the imperial identity upon the models of the European nation states. At the same time interest in the ethnic diversity of the empire, features of the peoples inhabiting it grew in the society. The necessity in such a representation of ethnic diversity that would not break unity of empire arose. As a result, ethnographic museums a as well as numerous publications, describing people of the empire in the popular form, emerged.

The first process basically was supervised by the state, whereas the second one was spontaneous enough so it produced a set of images which were in different dimensions. Authors not always aspired to show «non-Russians» as citizens of the empire, but rather tried to get readers acquainted with Russian ethnic diversity. Among works about the peoples of the empire it is possible to distinquish two groups – popular science editions prepared by the well-known ethnographers and geographers (for example, sets «Russia. Full geographical description of our fatherland» and «Picturesque Russia. Our fatherland in its ground, historical, breeding, economic and household value») and simply popular-informative brochures for laymen, authors of which were both travellers, and «office» writers.

In the first case it was the representation of the Russian empire as a whole, as a country, which, in spite of being occupied by a number of peoples, was not scattered on national areas (which could become national states in the future – like European ones). The imperial museum ethnography was guided by similar aims and as a result the Ethnographic department of the Russian museum of the emperor Alexander III was created.

Conversely, the second paradigm placed emphasis on diversity of peoples in Russia, each of which is unique in its own way and should preserve its uniqueness, without giving in to the tendencies of Russification, the fact which was evident in the description of Siberia and Far East people.

Thus, it is possible to talk about the existence of two various approaches to the image of ethnic diversity of the Russian empire. It was due to the absence of accurate understanding how Russia after Great reforms should be constructed – as the nation– state or as the empire.

Keywords: Russian empire; museology; popular literature; identity; nationalism.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Жабрева А. Монументальное описание России. Народы страны в год ее тысячелетия // Паули Г.-Т. Этнографическое описание народов России. М.: Библиотека РУСАЛа, 2007. С. I–V.

2. Аедовских А. Ю. Сибирский «инородческий вопрос» на страницах российской журнальной прессы во второй половине XIX – начале XX вв.: дисс. канд. исторических наук. Омск, 2008. 241 с.

3. Максимов С. О русских людях. Рассказ второй. СПб.: Издание товарищества «Общественная польза», 1865.48 с.

4. Могилянский Н. М. Русские этнографические музеи и собрания. II Этнографический отдел Русского музея Императора Александра III // Живая старина. 1911. Кн. 4. С. 473–498.

5. Станюкович Т. В. Этнографическая наука и музеи (по материалам этнографических музеев академии наук). Ленинград: Наука, 1978. 286 с.

6. Шангина И. И. Славянский мир на Этнографической выставке 1867 года // Славянский мир. Этнографическая выставка 1867 года. М.; СПб.: Российский Этнографический музей, АО «Славия», Редакция журнала «Родина», Государственная Академия славянской культуры, 2000. С. 7–21.

REFERENCES

1. Ledovskih Anna. “Sibirskij “inorodcheskij vopros” na stranicah rossijskoj zhurnaPnoj pressy vo vtoroj polovině XIX – nachale XX w.: diss. kand. istoricheskih nauk”. PhD diss., Omsk state pedagogical university, 2008. 241 p. (in Russian).

2. Maksimov Sergei. О russkih ljudjah. Rasskaz vtoroj. Saint Petersburg: Izdanie tovarishhestva «Obshhestvennaja pokza» Publ., 1865. 48 s. (in Russian).

3. Mogiljanskij Nikolaj. “Russkie jetnograficheskie muzei i sobranija. II Jetnograficheskij otdel Russkogo muzeja Imperatora Aleksandra III”, Zhivaja starina 4 (1911). P. 473–498. (in Russian).

4. Shangina Izabella. Slavjanskij mir na Jetnograficheskoj vystavke 1867 goda, Slavjanskij mir. Jetnograficheskaja výstavka 1867 goda. Moscow; Saint Petersburg.: Rossijskij Jetnograficheskij muzej, AO «Slavija»,Redakcija zhurnala «Rodina», Gosudarstvennaja Akademija slavjanskoj kuktury Publ., 2000. P. 7–21. (in Russian).

5. Stanjukovich Taťjana. Jetnograficheskaja nauka i muzei (po materialam jetnograficheskih muzeev akademii nauk). Leningrad: Nauka Publ., 1978. 286 p. (in Russian).

6. Zhabreva Anna. Monumentalnoe opisanie Rossii. Národy strany v god ее tysjacheletija, hy Pauli Gustav-Teodorj Jetnograficheskoe opisanie narodov Rossii. Moscow: Bibliotéka RUSALa Publ, 2007. P. I–V. (in Russian).

Русский национализм и особенности его формирования в многонациональной империи в конце XIX – начале XX в.

Славнитский Н. Р.

Формирование русского национализма относится к середине XIX в. (и во многом связано с последствием поражений в Крымской войне). Вплоть до царствования Александра II в императорских манифестах использовался термин «наш народ». Так же продолжалось и в начале правления Александра Николаевича, к примеру, в манифесте об освобождении крестьян от крепостной зависимости указано «наших верноподданных»[207]207
  ПСЗ РИ. Изд. 2-е. Т. 36. Ч. 1. СПб., 1861. С. 130.


[Закрыть].

Но в этот же период все чаще стали появляться формулировки «народ русский», причем с самого начала под русскими подразумевались все подданные российского императора, независимо от национальности и вероисповедания. Отправной точкой этого, пожалуй, можно считать польское восстание 1863 г. Эта война фактически расколола российское общество. По словам В. Ф. Ковалика, «люди, допускавшие в принципе право на культурное самоопределение каждой нации, растерялись, когда началась гражданская война между двумя родственными народами; поддерживать поляков им казалось несовместимым с чувствами патриотизма, поэтому они, в большинстве, перешли на сторону правительства. Катков отлично воспользовался моментом и, выставив «русское знамя», успел в короткое время уловить в сети реакции массу колеблющихся умов. Политика, убитая наполовину реформами, была, таким образом, окончательно добита к величайшему удовольствию реакционеров, и самодур воскрес. В это время в реакционном лагере, к которому всегда принадлежало и правительство, начал складываться в определенную форму софизм, твердо усвоенный так называемыми государственными людьми, что экономические требования населения или отдельных классов его могут быть допустимы, как не угрожающие общественному порядку, политические же ни в каком случае, так как они ведут, в случае удовлетворения их, к революции»[208]208
  Ковалик С. Ф. Революционное движение семидесятых годов и Процесс 193-х. М., 1928. С. 42–43.


[Закрыть].

Именно в это время (и на такой почве) и стал формироваться русский национализм, который можно назвать «государственническим», причем он с самого начала рассматривался как неотъемлемая часть православия и русской православной церкви. Авторитет церкви в то время был еще очень высоким, и большинство представителей интеллигенции, даже если не являлись верующими, не заявляли об этом. Это можно проследить и по таким праздникам, как Новый год и Рождество: рождественские гуляния были массовыми и торжественными, тогда как новый год отмечался скромно, многие даже не обращали на него внимания. А следом за новым годом шел праздник Богоявления (Крещения), который также отмечался торжественной и массовой церемонией.

Ближе к концу столетия стал формироваться так называемый «русский стиль» (его также называют псевдорусским). Проявлялся он и в искусстве, и в архитектуре (особенно церковной – в те десятилетия в России появились сотни церквей, построенных в таком стиле), а также и в декоративно-прикладном искусстве (в частности, на выставке «Русский стиль», проводившейся ГМИ СПб, можно было увидеть много недешевых украшений, изображающих предметы деревенского обихода – рукавицы, сани, большое распространение также получили фигурки медведя).

А вот в начале XX в. стало оформляться доминирование светской составляющей над религиозной. Во многом это происходило из-за того, что авторитет церкви в обществе стал падать, хотя за ней по-прежнему признавали важное культурное значение. Заключительным аккордом стал крещенский парад в столице 6 января 1905 г. В тот день был произведен традиционный для таких праздников салют. Пушечная стрельба производилась со стен Санкт-Петербургской крепости, а также с Васильевского острова, откуда пальбу вела рота гвардейской конно-артиллерийской бригады. В одном из орудий по недосмотру офицеров (которые в момент заряжания дружно отлучились) оказался боевой заряд вместо холостого, и последовал выстрел картечью, «причем часть картечных пуль попала в самую Иорданскую часовню, в которой находился государь император и высочайшие особы, повредив при этом знамя Морского кадетского корпуса и причинив тяжелую рану на левый глаз стоящему на посту близ часовни полицейскому нижнему чину Петру Романову, а часть пуль ударилась в фасад Зимнего дворца, разбив в нем во многих окнах стекла»[209]209
  РГИА. Ф. 1280. On. 1. Д. 922. Л. 10–11.


[Закрыть]. После этого празднования дня Богоявления прекратились. Кроме того, через три дня произошел расстрел рабочих в Санкт-Петербурге, что стало началом первой российской революции.

В годы революции 1905–1907 гг., по сути дела, русские националисты разделились на верующих (черносотенцев) и атеистов. Раздел произошел и в вопросе политического устройства – черносотенцы, как известно, были сторонниками неограниченной монархии, а вот националисты выступали за политические реформы и ограничение императорской власти.

Фактически националистические партии являлись либерально-национальными и по своим программам были очень близки к «октябристам», вместе с которыми и составили опору П. А. Столыпина в третьей Государственной думе (расходились они с ними именно в национальном и религиозном вопросах). Ведущим публицистом являлся обозреватель газеты «Новое время» М. О. Меньшиков, который не входил ни в какую партию. Предшественниками партии националистов стали праволиберальные образования, возникшие на протяжении 1905–1907 гг. в столице Российской империи, а также в некоторых региональных центрах: Тульский союз «За Царя и порядок» (В. А. Бобринский), Партия правого порядка (А. В. Половцов, В. Г. фон Эгерт) с отделами в Киеве (П. Н. Крупенский) и ряд других. Все эти партии выступали против революции и за сохранение самодержавия в его «конституционном» модусе[210]210
  Коцюбинский Д. А. Русский национализм в начале XX столетия: рождение и гибель идеологии Всероссийского национального союза. М., 2001. С. 30.


[Закрыть].

Оформление националистической партии произошло в 1908 г., когда был создан Всероссийский национальный союз. Первым председателем его стал С. В. Рухлов. Целью союза объявлялось: содействие господству русской народности в пределах Российской империи, укреплению сознания русского народного единства, устройству русской бытовой самопомощи и развитию русской культуры, а также упрочению русской государственности на началах самодержавной власти царя в единении с законодательным представительством.

В социальном отношении в начальный период существования Всероссийского национального союза в нем доминировала умеренно-консервативная санкт-петербургская элита.

Ближайшими задачами партии объявлялись: развитие русского национального самосознания путем всеобщего образования, предоставление инородческим окраинам хозяйственного самоуправления, улучшение материального положения сельского духовенства и развитие церковной жизни «согласно канонам церкви», подъем сельско-хозяйственной промышленности, правовая и экономическая эмансипация крестьян, переход к хуторам и отрубам, уничтожение чересполосицы, удешевление мелкого кредита и развитие переселенческого дела, борьба с пьянством, социальное страхование, «ограждение свободы труда», развитие местного самоуправления. Финансировалась она в основном за счет частных пожертвований, при П. А. Столыпине ей также выделяли субсидии из секретных фондов министерства внутренних дел.

На первом съезде (1912 г.) была обновлена тактическая часть партийной программы, на основе которой затем была выработана предвыборная платформа: укрепление позиций русской православной церкви и материального положения православного духовенства, рост боевой мощи России, национально-религиозное и ремесленно-практическое направление в развитии народного образования, развитие мелкого кредита, «национализация» кредита и его удешевление, пересмотр законов в целях более действенной борьбы с еврейством. Съезд признал возможность предвыборных блоков «со всеми политическими партиями не левее октябристов», но при этом исключались соглашения с поляками – до тех пор, пока они «повинуются лозунгам», «проповедующим вражду к России». Блокирование с «инородцами, не проявляющими враждебности к России и русским», признавалось желательным при этом особо подчеркивалось стремление русских националистов к «береженью Государственной Думы».

Много внимания уделялось и возрождению великодержавного статуса Российской Империи: «либо мы Великая Держава, и в таком случае должны стремиться к обладанию мировой гегемонией, или, по крайней мере, к участию в ней, либо мы нация… усталая, обессиленная, падающая, вырождающаяся, неспособная достроить победно свой Третий Рим»[211]211
  Коцюбинский Д. А. Указ. соч. С. 30.


[Закрыть].

Хотя к тому времени националисты стали терять свои позиции в Государственной думе (именно с этим, скорее всего, и были связаны попытки обновить программу). Но пик националистических настроений был еще впереди.

Пришелся он на лето 1914 г., начальные месяцы Первой мировой войны. В те дни, как известно, в столичных городах развернулись немецкие погромы, а в столичной печати – массовая анти-немецкая кампания. С момента объявления войны все подданные Германии и Австро-Венгрии в России были объявлены военнопленными (включая тех, кто родился и вырос в России), хотя надо сказать, что тут власти старались подходить осторожно. В частности, к славянским подданным Австро-Венгрии отношение было совершенно иным, чехов воспринимали в качестве своих (и многие из чехов, живших в России, выразили желание принять российское подданство и вступить в ряды армии).

А немцев и австрийцев уже в конце июля стали высылать в Вологду: 2 августа туда было выслано 87 человек, а на следующий день в Санкт-Петербургской крепости («русской Бастилии») уже появились новые заключенные – 43 германских и австрийских подданных, которые были арестованы как военнопленные[212]212
  РГИА. Ф. 1280. On. 1. Д. 1085. Л. 2, 3.


[Закрыть]. Два дня спустя они тоже были высланы в Вологду. Позже таких военнопленных стали высылать и в другие города России.

Столичные журналисты старались следить за тем, как живут ссыльные в тех городах, и очень скоро в петроградских газетах стали появляться возмущенные статьи. В качестве примера приведем цитату: «Ничто не говорило о том, что это военнопленные. Поблизости – ни охраны, ни жандармов, Они свободно расхаживают взад и вперед, покупают газеты, читают. В той сутолоке, какая существует на вокзалах в эти тревожные дни, им при желании ничего не стоит убежать. Говорят, что в ближайшие дни их направят в уездные города Вятской, Вологодской и Архангельской губерний, где по всей вероятности, они будут чувствовать себя так же спокойно, как и здесь. И глядя на них, невольно вспоминались только что прочитанные в газетах ужасы обращения немцев – нес военнопленными, нет, а с мирными русскими туристами. Что будет с ними дальше, не знаю. Но во всяком случае это вопрос, о котором стоило бы подумать. Ведь русские деревни с объявлением войны опустели. Ушли из них все, кто только способен стоять под ружьем, ушли именно в то время, когда в деревне нужна более всего рабочая сила – в страдную пору»[213]213
  Санкт-Петербургские ведомости. № 174. 2 августа 1914 г. С. 4.


[Закрыть].

И по этим сообщениям бросается в глаза, что в православной глубинке к немцам и австрийцам, объявленным военнопленными, относились более спокойно. Видимо, «вирус национализма» захватил только столичные города. Пожалуй, это и стало одной из основных особенностей русского национализма – он затронул лишь небольшую часть общества, главным образом в крупных городах. А в небольших поселениях население оставалось православным, и несколько лет спустя на этой основе сформировались принципы интернационализма.

Антинемецкие погромы стали пиком и одновременно лебединой песней русских националистов (к тому времени сошли со сцены и черносотенные организации). В августе 1915 г. в партии произошел раскол, и В. А. Бобринский, В. В. Шульгин и другие образовали «прогрессивно-национальную группу», вошедшую в состав прогрессивного блока[214]214
  Коцюбинский Д. А. Указ. соч.


[Закрыть]. Ну а после февраля 1917 г. они, по сути дела, прекратили свое существование, хотя отдельные ее деятели (в первую очередь, В. В. Шульгин) попытались воссоздать националистическую организацию в Киеве и играли активную роль в консолидации антисоветских сил.