Текст книги "Известные и неизвестные открытия XX века"

Экспозиция Соловецкого музея-заповедника «Соловецкие лагеря и тюрьма. 1920–1939»

Соловецкие острова в холодном Белом море – северный архипелаг, хранящий в себе исторические напластования прошлого и настоящего.

Первобытное освоение Соловков – середина VI тыс. до н. э. С начала XV в. здесь формировался уникальный архитектурный и природный комплекс Соловецкого мужского монастыря. Его историко-архитектурное наследие вошло в Список всемирного наследия ЮНЕСКО.

1920-е – 1930-е гг. на Соловках – мрачный период террора и беззакония, период «Соловецких лагерей». Великая Отечественная война – героическая страница в истории архипелага. В годы войны на островах располагались: Соловецкая школа юнг в системе Учебного отряда Северного флота, военно-морские и береговые части Северного флота, авиазвено и артиллерийские подразделения. В послевоенный период шло постепенное превращение Соловков в историко-культурный и туристско-паломнический центр мирового значения.

Соловецкий государственный историко-архитектурный и природный музей-заповедник и возрожденный Спасо-Преображенский Соловецкий ставропигиальный мужской монастырь – этапы современной истории архипелага. С 1992 г. тесно переплетаются многие важнейшие направления в жизнедеятельности обеих организаций, основанные на партнерских взаимоотношениях во многих областях: прием и обслуживание посетителей; предоставление экскурсионных и консультационных услуг; работы, связанные с реставрацией и восстановлением памятников архитектуры; научно-исследовательские работы и многое другое.

Вот уже 25 лет одно из приоритетных направлений деятельности Соловецкого музея-заповедника – изучение истории Соловецких лагерей ВЧК-ОГПУ и тюрьмы ГУГБ (Главное управление государственной безопасности) НКВД.

С мая 1920 г. по декабрь 1939 г. Соловки пережили особый исторический период – 19 лет большевистского террора, оставившего неизгладимый след как в истории Соловков, так и в судьбах миллионов людей многих поколений. Соловецкие лагеря ВЧК-ОГПУ и тюрьма ГУГБ НКВД навсегда сделали Соловки символом ГУЛАГа и политического террора.

История Соловецких лагерей далеко не однозначна в социально-политическом аспекте, сложна в изучении и тяжела в моральном плане, требует особого подхода как в научно-исследовательской работе, так и в оценке происходившего.

До 1988 г. изучение террора, спланированного и осуществленного государством против собственного народа – различных народностей и национальностей СССР, представителей зарубежных государств и разных религиозных конфессий, – было под запретом. Любые попытки исследования со стороны сотрудников музея жестко отслеживались и пресекались силовыми ведомствами. С начала 1990-х гг. Соловецкий музей-заповедник приступил к многоплановой разработке темы. В первую очередь были проведены работы по увековечению памяти жертв репрессий на Соловках: в черте поселка Соловецкий, в районе массовых захоронений была организована мемориальная территория с установкой Соловецкого камня. Музей начал тесное сотрудничество с международным обществом «Мемориал» и его отделениями по стране. По инициативе обеих сторон с 1989 г. проводятся ежегодные акции – Дни памяти жертв репрессий. В плановые работы Соловецкого музея включено формирование фондовых коллекций и материалов для музейного архива. Ведется электронная база данных по истории Соловецких лагерей и тюрьмы (1920–1939). Особое внимание уделяется научным исследованиям: работа в государственных, ведомственных и частных архивах; полевые исследования на архипелаге и за его пределами; ведение единой базы по персоналиям (на основе общения с бывшими заключенными, а также бывшими сотрудниками Соловецких лагерей и тюрьмы и их родственниками).

Большой интерес к теме Соловецких лагерей и тюрьмы проявляют представители средств массовой информации, как российских, так и зарубежных.

Работа в этом направлении давно вышла за рамки обычной деятельности исторического музея. В настоящее время Соловецкий музей-заповедник готовит материалы по истории Соловецких лагерей и тюрьмы для представления в виртуальном музее (инициатор – научно-информационный центр «Мемориал», Санкт-Петербург); ежегодно ведет консультативную работу с посетителями по поиску информации о репрессированных родственниках; читается курс лекций по истории Соловков в 1920–1930-е гг. для старшеклассников местной школы, жителей поселка, учащихся вузов на материке. В перспективе – разработка и осуществление совместно с Международным обществом «Мемориал» комплексной программы мемориализации объектов, мест и территорий периода репрессий на Соловецких островах и в Прибеломорье, дальнейшее комплектование единой базы данных, выход на международный уровень. Созданные в нулевые годы планшетные передвижные выставки «Дорога к покаянию», «Дело о Кремлевском заговоре», «Поисковая работа Соловецкого музея. 2001–2005» уже экспонировались в разных городах на материке. Передвижные выставки «Штрафной изолятор на горе Секирной», «Хотелось бы всех поименно назвать…», «Соловецкое Общество краеведения. 1920–1930» были доступны всем посетителям Соловков. Двадцать лет проработала стационарная экспозиция «Соловецкие лагеря особого назначения» – первая в СССР экспозиция о сталинских репрессиях на Соловках, созданная сотрудниками Соловецкого музея-заповедника в 1989 г. в одном из залов Настоятельского корпуса. Нехватка документально-исторической информации об этом периоде была восполнена художественным решением экспозиции.

В 2010 г. в черте поселка, в помещениях лагерного барака (постройка 1926–1927 гг.) была открыта новая стационарная экспозиция «Соловецкие лагеря и тюрьма. 1920–1939», основанная на материалах 20-летней научно-исследовательской работы. Экспозиция сразу погружает посетителя в наиболее тяжелые периоды прошлого островов, показывая основы формирования карательно-репрессивных структур большевистской эпохи; знакомит с основными документами того периода, этапами организации, развития и функционирования лагерей на Соловках; через карты-схемы раскрывает территориальные масштабы всей репрессивной системы, а через документы и цифры – количественные масштабы человеческих жертв.

Экспозиция изначально была задумана для индивидуального самостоятельного посещения, где материалы и документы, представленные на турникетах, позволяют шире ознакомиться с тематикой каждого раздела и подраздела. За 19 лет на Соловках репрессивная система семь раз меняла свои структуру, подчинение, назначение, а также условия содержания и использования различных категорий заключенных. Каждый раз такая перемена диктовала свои законы и правила, основанные на распоряжениях и приказах.

Девятнадцатилетняя история Соловков вобрала в себя Северные лагеря (1920–1924) и Соловецкие лагеря особого назначения (СЛОН ОГПУ) (1924–1929); с 1930 по 1934 г. – Управление Соловецких лагерей особого назначения (УСЛОН), Соловецкие и Карело-Мурманские исправительно-трудовые лагеря (СИКМИТЛ), Соловецкие ИТ лагеря ОН, а с 1934 по 1939 г. – Восьмое отделение Беломорско-Балтийского комбината (ББК). С января 1937 г. на островах открыта Соловецкая тюрьма ГУГБ НКВД с лагерным контингентом.

Не обошел Соловецкие острова и Большой террор 1937–1938 гг. В этот период более трех тысяч заключенных лагеря и тюрьмы были приговорены к высшей мере наказания и расстреляны в Карелии и на Соловках.

Такое напластование сложных исторических событий на территории небольшого архипелага требует особого подхода в изучении и исследовании, поиска новых форм и решений в способах подачи. Значимыми в этом вопросе являются отношение и подход самого государства к теме репрессий.

Раскрытие и доступность государственных и ведомственных архивов – носителей основополагающей исторической информации, законодательно-правовая база в отношении исследований, выявление и мемориализация мест массовых захоронений, финансирование и софинансирование проектов по созданию региональных Книг памяти, разработка и внедрение в учебный процесс для старшеклассников и студентов единой программы по освещению репрессий тоталитарного режима – вот основные направления деятельности государства в области увековечения памяти миллионов жертв тоталитарного режима. Именно государство должно взять на себя руководство комплексной федеральной программой по увековечению памяти жертв репрессий 1917–1991 гг. и осуществление этой программы, пусть даже с опозданием на четверть века. Государство в лице его лидеров обязано способствовать освещению достоверных исторических фактов. Политические события последних десятилетий диктуют эту необходимость, вынуждая государственную власть и общественные силы пересмотреть официальную точку зрения на историю СССР и России в XX в. Искажение исторических фактов в угоду отдельным политическим лидерам – идеологическая и политическая провокация в масштабах государства, которую нужно оставить в прошлом, как и все историческое наследие тоталитарного режима. Но изучение истории XX в. должно основываться на достоверных материалах. Демократичность государства выражается и в раскрытии собственной истории, какой бы темной и грязной она ни была. Сокрытие информации – это соучастие в событиях прошлого, отголоски которого присутствуют и в наши дни. Только достоверность и объективность предоставленной исторической информации могут создать новые формы решений экспозиционно-выставочного показа, сформировать у посетителя доверие к воспринимаемой информации и ее понимание, повысить образовательный уровень молодого поколения.

При создании полномасштабной стационарной экспозиции по истории Соловецких лагерей и тюрьмы нами были поставлены достаточно трудные задачи. Современный посетитель музея – это посетитель нового поколения, живущий в ускоренном темпе посреди огромного потока информации, где коммуникабельность и новейшие технологии сплетены воедино, что диктует совершенно новые методы воздействия на него. При этом для посетителей, рожденных в 1940–50-х гг., понимание исторического прошлого в значительной степени консервативно, а для рожденных в 1990-е гг. – совершенно иное, определяемое объемами полученной или неполученной информации на элементарных уроках истории в школах, в вузах, из кино, прессы… У современного посетителя обработка визуальных образов превалирует над восприятием информации. Незнание целых исторических периодов рождает потребность в кропотливом изучении фактического материала. Восполнение происходит на эмоциональном уровне при получении конкретного исторического документа или предмета. Нужна ли здесь оценка ситуации, анализ произошедшего? Необходимы быстрый доступ к огромным объемам информации на электронных носителях, представление документальной кинохроники, слайд-фильмов, использование новых компьютерных технологий для образного восприятия объектов.

Сложность исторических процессов требует сложности форм показа. Компьютерная графика дает возможность визуального представления исторических процессов и событий на стеновых панелях, баннерах и экранах во всех экспозиционных пространствах. Электронный киоск и монитор позволяют воспроизвести достаточно широкий спектр различной информации (фондовые коллекции, результаты исследований, документальная кинохроника). Использование новейших технологий в современных экспозициях дает возможность восприятия и осознания информации на совершенно другом качественном уровне.

Основная цель экспозиции – максимально точно и последовательно показать организацию и деятельность репрессивных структур на архипелаге. Начинает экспозицию раздел о создании репрессивной системы с 1917 г., когда организация многочисленных концентрационных лагерей по стране была для большевиков первостепенной политической необходимостью для удержания власти. Посетитель воспринимает последовательность исторических фактов и процессов: вначале созданы структуры, затем организована система, затем создан концентрационный лагерь на Соловках, уже далеко не первый и не единственный. Экспозиция выстроена так, что посетитель черпает информацию из двух форм текстовых материалов (исторические документы основополагающего характера и цитаты из воспоминаний бывших заключенных Соловецких лагерей и тюрьмы). Наряду с предметным рядом экспонатов в залы экспозиции введены электронный киоск и телеэкран с кинохроникой 1928 г.

Проходя по экспозиции, расположенной в помещениях лагерного барака, посетитель плавно погружается в исторические события 1920–30-х гг.: он оказывается окружен конкретными документами и фотографиями, картами и цифрами; на стенах-баннерах представлены фотосюжеты того времени, в витринах и на подиумах – исторические вещи, предметы, фрагменты, а с мемориального баннера смотрят лица соловецких заключенных. Последний раздел экспозиции дает возможность увидеть документальную кинохронику 1928 г., что еще раз подтверждает достоверность полученной информации и правдивость увиденного ранее, позволяет переосмыслить историю и роль государства в ней.

На экспозиции устоявшаяся форма музейного показа и возможности новейших технологий образуют сложную систему взаимосвязей, которые дополняют, а не исключают друг друга. Новый посетитель – новые подходы и способы в организации пространства уже существующей экспозиции, создававшейся как постоянно меняющаяся и дополняемая. Научно-исследовательские и экспедиционные работы являются основой постоянного пополнения как информационного, так и предметного ряда. Перспектива развития данной экспозиции – в расширении площадей и тематических разделов не только в близлежащих постройках, но и на прилегающих территориях, где можно разместить крупногабаритные экспонаты прямо под открытым небом. Работы продолжаются.

О. В. Бочкарева

Неизвестные страницы творческой биографии академика В. М. Жирмунского: юношеская лирика 1909–1911 годов

Академик Виктор Максимович Жирмунский (1891–1971) известен в научном мире прежде всего как филолог, специалист по немецкой литературе, лингвистике, фольклору, поэтике, русской поэзии Серебряного века, сравнительному литературоведению. Однако до недавнего времени почти не была известна другая сторона его творчества – его собственные стихи. Между тем в молодости, в студенческие годы он писал довольно много стихов, но, за исключением одной-двух попыток послать их в тогдашние литературные журналы, никогда не публиковал их. Вместе с тем эти стихи представляют немалый интерес. В домашнем архиве семьи Жирмунских сохранилось несколько тетрадей с автографами его стихов, написанных в конце 1900-х – начале 1910-х гг. Некоторые из них были недавно опубликованы нами в журнале Russian Literature[58]58
  Стихотворное наследие В. М. Жирмунского. Символистский период (1909–1911), подготовленное и научно откомментированное В. В. Жирмунской-Аствацатуровой и Н. А. Богомоловым // Russian Literature. Elsevier. SciVerse ScienceDirect. LXXII (2012) III/IV. P. 292–349.


[Закрыть].

Поэзией Жирмунский начал интересоваться в ранней юности. Его духовное становление проходило в 1900-е гг., в эпоху расцвета символизма и как поэтической школы, и как философии. Еще в школьные годы, будучи учеником Тенишевского училища, он увлекался символистами, пробовал сам писать стихи. Первым литературным пробам пера будущего ученого, его юношеским публикациям в журнале «Тенишевец» была посвящена обстоятельная статья А. В. Лаврова 1996 г., в которой справедливо отмечается символистская традиция в стихах молодого Жирмунского[59]59
  Лавров А. В. В. М. Жирмунский в начале пути // Русское подвижничество: сб. статей. М., 1996. с. 337–352.


[Закрыть][60]60
  Лавров А. В. Русские символисты: этюды и разыскания. М., 2007. с. 544–559.


[Закрыть].

Между тем путь Жирмунского к символистской поэзии не был прям. В его юношеских дневниках, относящихся к периоду обучения в Тенишевском училище, в частности в дневнике 1905–1906 гг., перед нами предстает процесс постепенной эволюции его поэтических вкусов. Первые литературные опыты Жирмунского относятся к 1905 г. Вначале, в связи с политическими событиями 1905 г., его интересует исключительно гражданская поэзия. Дневниковые записи этого периода свидетельствуют о том, что в вечном споре сторонников чистого искусства и гражданской поэзии Жирмунский явно на стороне последних. В частности, 30 декабря 1905 г. он записывает: «Стихи и рифмы мои довольно на этот раз банальны, но чувство искренне именно потому, что я не поклонник “чистого искусства” ради искусства»[61]61
  Жирмунский В. М. Начальная пора: Дневники. Переписка / публ., вступ. ст., коммент. В. В. Жирмунской-Аствацатуровой. М., 2013. с. 225.


[Закрыть]. Эти тогдашние взгляды Жирмунского заметны и в его восприятии русской поэзии. Зимой 1905–1906 г. он начинает серьезно знакомиться с творчеством Пушкина (будучи изначально воспитан на немецкой литературе, он русскую поэзию начал читать несколько позднее), и именно в силу своего тогдашнего увлечения пафосом гражданской лирики он стремится и в пушкинской поэзии увидеть прежде всего «национальное», «народное» и не приемлет идейного пафоса зрелых пушкинских стихов о назначении поэта и его непонятости толпой. «Пушкин – художник чисто национальный, несмотря на его безумный бред о жреце искусства, разобщенном с жизнью и ее страстями, ничего не имеющими общего с “ничтожной чернью”. Увы, эта ничтожная чернь слишком часто занимает перо великого поэта, что бы он об этом ни говорил»[62]62
  Жирмунский В. М. Начальная пора: Дневники. Переписка / публ., вступ. ст., коммент. В. В. Жирмунской-Аствацатуровой. М., 2013. с. 222.


[Закрыть]. Здесь Жирмунский, по-видимому, подразумевает поздние стихи Пушкина: «Поэт», «Поэту», «Поэт и толпа («Чернь»), «Из Пиндемонти» и др., в которых отражены известные пушкинские идеи «тайной свободы» художника и его независимости не только от власти, но и от читателя.

Однако уже в те дни Жирмунский начинает чувствовать, что одного лишь гражданского, социального пафоса недостаточно. Будучи всей душой на стороне прогрессивного общественного движения, он все же задумывается и о других сторонах лирики.

Большое влияние на поэтические вкусы Жирмунского-подростка оказал его домашний учитель Григорий Яковлевич Красный (1881–1970), впоследствии известный юрист и общественный деятель, а тогда студент, дававший Жирмунскому частные уроки латинского и древнееврейского языков. Они много спорят, обсуждают стихи. Красный явно хочет направить вкусы своего ученика к эстетизму, тот сопротивляется. Но каждый раз задумывается над словами Красного. Так, в разгар декабрьского вооруженного восстания в Москве Жирмунский пишет несколько стихотворений, полных гражданского пафоса, но довольно банальных в художественном отношении. Он показывает эти стихи Красному. 30 декабря 1905 г. Жирмунский записывает в дневнике реакцию Красного: «Читал Г<ригорию> Я<ковлевичу> мое стихотворение на московское восстание. Он остался очень недовольным: тема, по его мнению, избитая, образы давно всем надоели, содержание не идет дальше переживания Марсельезы на манер всяких новейших стихотворений»[63]63
  Жирмунский В. М. Начальная пора: Дневники. Переписка / публ., вступ. ст., коммент. В. В. Жирмунской-Аствацатуровой. М., 2013. с. 225.


[Закрыть].

Однако уже спустя три недели Жирмунский начинает колебаться. В записи от 23 января 1906 г. отражены его метания между гражданской лирикой и чистым искусством: «Что писать, где истинная поэзия, я не могу найти решение этому вопросу… Но как не сбиться с пути поэзии на дорогу пустого декламаторства и рифмованной прозы? …А все-таки я теперь в колебанье. Я то повторяю себе грозно: “поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан!”, то стараюсь уйти в область чистого искусства. Вечный вопрос! Однако все мои симпатии на стороне поэта-гражданина»[64]64
  Жирмунский В. М. Начальная пора: Дневники. Переписка / публ., вступ. ст., коммент. В. В. Жирмунской-Аствацатуровой. М., 2013. с. 231.


[Закрыть]. Далее Жирмунский вновь пишет гражданское стихотворение (Братья! Дружно соберемся / Все, кто правду могут петь! / Чтить свободу поклянемся, / За свободу умереть!). Но неожиданно он сам себя обрывает, чувствуя фальшь и подражательность своих строк: «И вот после этого воинственного гимна я вдруг решил посвятить себя описаниям природы, развитию слога, идеалу чистой красоты. Что-то напыщенно-ложное показалось мне в предыдущих опытах на гражданскую тему, риторическое. И все-таки это искренне, более идет от души, чем слова наших знаменитых школьных политиков, мужей слова (иначе не умеющих работать, дело делать). Откуда же мои колебания?»[65]65
  Жирмунский В. М. Начальная пора: Дневники. Переписка / публ., вступ. ст., коммент. В. В. Жирмунской-Аствацатуровой. М., 2013. с. 232–233.


[Закрыть]. Он пишет два стихотворения, объединив их под общим названием «Из лирики природы». Но тут же сам как будто стыдится своего поворота к эстетизму. С определенной долей самоиронии он замечает: «Теперь мне остается писать: “Закрой твои бледные ноги!” Это уже совсем “чистое искусство”. Да здравствует преемник Валерия Брюсова! Ура!»[66]66
  Жирмунский В. М. Начальная пора: Дневники. Переписка / публ., вступ. ст., коммент. В. В. Жирмунской-Аствацатуровой. М., 2013. с. 234.


[Закрыть].

В марте 1906 г. в училище начинает работать литературный кружок. Готовясь к заседанию кружка, Жирмунский читает статьи Писарева «Реалисты» и «Базаров». Несмотря на то что он по-прежнему привержен принципу общественной полезности искусства, из дневниковых записей хорошо заметно неприятие Жирмунским утилитарного подхода Писарева к искусству. Это отталкивание еще более усиливается в записи от 5 марта, где, анализируя образ Базарова, Жирмунский приходит к выводу, что «отрицание нигилистом искусства, наслаждения красотой, борьбы за цивилизацию и т. д. находит себе причину исключительно в узкой партийности взглядов»[67]67
  Жирмунский В. М. Начальная пора: Дневники. Переписка / публ., вступ. ст., коммент. В. В. Жирмунской-Аствацатуровой. М., 2013. с. 241.


[Закрыть]. С этого дня неприятие Жирмунским общественно полезного подхода к искусству, к поэзии резко усиливается. 12 апреля 1906 г., под впечатлением весеннего настроения, Жирмунский пишет лирические стихи, довольно подражательные, но явно выдержанные в русле «чистого искусства». «Да, у декадентов нужно поучиться умению пользоваться языком: как гениально переведено, например, Бальмонтом 4-е действие “Освобожденного Прометея” Шелли. Это сплошная музыка! – Я собираюсь учиться форме у декадентов, чтобы разбить их их же орудьем. Кто сумеет, подобно классикам, сочетать божественную красоту формы с глубиной содержанья, тем самым докажет несостоятельность декадентства»[68]68
  Жирмунский В. М. Начальная пора: Дневники. Переписка / публ., вступ. ст., коммент. В. В. Жирмунской-Аствацатуровой. М., 2013. с. 225.


[Закрыть].

Фактически эта запись знаменует подспудный переход Жирмунского на позиции эстетизма, в котором он еще сам себе не до конца признается. В записи от 13 мая, подводя итог пережитому в завершающемся учебном году, он, в частности, отмечает: «Конец года принес много новых колебаний: увидав внезапно перед собою молодой русский Парнас, декадентов, я смешался, почти сбился с пути. И теперь еще передо мной дилемма: где поэзия, в жизненной правде реализма, или в учении об искусстве для искусства»[69]69
  Жирмунский В. М. Начальная пора: Дневники. Переписка / публ., вступ. ст., коммент. В. В. Жирмунской-Аствацатуровой. М., 2013. с. 261.


[Закрыть].

Итак, 1906 г. можно считать неким рубежом в эстетических предпочтениях юноши Жирмунского. Начиная с 1906 г. и вплоть до 1912 г., т. е. два последних года в Тенишевском училище и весь период студенчества в Петербургском университете, Жирмунский непрерывно пишет стихи. Особенно плодотворными для его поэзии стали студенческие годы. На поэтические вкусы Жирмунского, несомненно, повлияла дружба с Василием Васильевичем Гиппиусом (1894–1942), будущим профессором Ленинградского университета, а тогда студентом романо-германского отделения Петербургского университета. Их знакомство восходит еще к годам совместного учения в Тенишевском училище. Именно в этот период оба юноши увлекаются поэзией, сами пишут стихи, ищут знакомств с литераторами. Однако тогда они еще не были близкими друзьями. Настоящее сближение происходит в студенческие годы, на романо-германском отделении Петербургского университета. Друзей соединяет не только совместная работа в семинаре, но и общие литературные интересы. В 1909–1910 гг. оба они регулярно посещают заседания Общества ревнителей художественного слова (Поэтической Академии), собиравшегося в редакции журнала «Аполлон», под председательством Вячеслава Иванова. Гиппиус, в большей степени, чем Жирмунский, связанный с литературным миром, был завсегдатаем заседаний Академии.

В настоящей статье мы хотели бы рассмотреть стихи Жирмунского 1909–1911 годов, собранные в три сборника: «Стихи 1909 года. I. Январь – август» (45 стихотворений), «Стихи 1909 года. II. Август – январь (31 стихотворение)», «Стихи 1911 года. Январь – декабрь (25 стихотворений)». Они действительно написаны под сильным воздействием символистов и в традиции символистской школы.

Прежде всего обращают на себя внимание эпиграфы. Русская поэзия представлена в них цитатами из М. Лермонтова, Ф. Тютчева, А. Фета, А. К. Толстого, Вл. Соловьева, З. Гиппиус, Ал. Добролюбова, А. Блока, В. Брюсова, Ф. Сологуба. Из европейских поэтов много эпиграфов из поэзии Гете, Шелли, Россетти, Новалиса, Ницше. Если задаться вопросом, что общего увидел Жирмунский-поэт в лирике таких разных авторов, то напрашивается ответ – романтизм. Именно в эти годы, занимаясь в романо-германском кружке и работая в семинаре Ф. А. Брауна, Жирмунский изучает творчество и эстетику немецких романтиков. Пройдет всего несколько лет, и в последней главе своей первой книги «Немецкий романтизм и современная мистика» (1914) он назовет символистов неоромантиками.

Во многих стихах Жирмунского присутствуют мотивы из поэзии романтиков и символистов. А. В. Лавров справедливо указывает на блоковские реминисценции в стихотворении из сборника 1909 года «Ты для меня моя Сольвейг, моя дорогая…»[70]70
  Жирмунский В. М. Начальная пора: Дневники. Переписка / публ., вступ. ст., коммент. В. В. Жирмунской-Аствацатуровой. М., 2013. с. 549.


[Закрыть]. К этому можно добавить, что мотив Сольвейг, навеянный известным стихотворением Блока, повторяется и в сонете «Роза и Сольвейг» (из того же сборника) и особенно ярко – в стихотворении из цикла «После молитвы»:

 
И ты пришла – вся теплая, живая,
Как Сольвейг милая когда-то в старину,
Ночные тени, свой восторг сливая,
Поют твою любовь и тишину.
И ты пришла – свивайте ваши тени,
Деревья белые – я так хочу!
Под снегом ждет ковер моих растений.
О, ночь моя! На лыжах я лечу!
 

[71]71
  Стихотворное наследие В. М. Жирмунского. Символистский период (1909–1911), подготовленное и научно откомментированное В. В. Жирмунской-Аствацатуровой и Н. А. Богомоловым // Russian Literature. Elsevier. SciVerse ScienceDirect. LXXII (2012) III/IV. P. 292–349. с. 323.


[Закрыть]

Можно отметить и другие мотивы, лежащие в традиции Блока и его предшественника Вл. Соловьева, в частности в стихотворении из того же цикла «После молитвы»:

 
Есть небеса, куда никто не поднимался,
И горы красные в лазурных облаках,
Над ними только свежий ветер рвался
И колыхался на лесных цветках.
 

[72]72
  Стихотворное наследие В. М. Жирмунского. Символистский период (1909–1911), подготовленное и научно откомментированное В. В. Жирмунской-Аствацатуровой и Н. А. Богомоловым // Russian Literature. Elsevier. SciVerse ScienceDirect. LXXII (2012) III/IV. P. 292–349. с. 321.


[Закрыть]

В стихотворении «Сады твои, о, светлые и чистые…» явственно слышится отзвук знаменитого блоковского «О доблестях, о подвигах, о славе…»:

 
Сады твои, о, светлые и чистые!
Я их покинул для мирских сует,
И я забыл глаза твои лучистые,
Мой бесконечный, неизбывный свет.
 

[73]73
  Стихотворное наследие В. М. Жирмунского. Символистский период (1909–1911), подготовленное и научно откомментированное В. В. Жирмунской-Аствацатуровой и Н. А. Богомоловым // Russian Literature. Elsevier. SciVerse ScienceDirect. LXXII (2012) III/IV. P. 292–349. с. 319.


[Закрыть]

Стихотворение, написанное в июле 1909 г., вызывает в памяти блоковские и брюсовские мотивы и образы:

 
Твои поцелуи – вино на моих губах.
Небо и море, свет и правда вокруг.
Твои поцелуи – вино моей любви.
Здесь со мною мой нежно любимый друг.
 

[74]74
  Стихотворное наследие В. М. Жирмунского. Символистский период (1909–1911), подготовленное и научно откомментированное В. В. Жирмунской-Аствацатуровой и Н. А. Богомоловым // Russian Literature. Elsevier. SciVerse ScienceDirect. LXXII (2012) III/IV. P. 292–349. с. 309.


[Закрыть]

Стихотворение «Alba» имеет подзаголовок «Подражание неизвестному средневековому образцу», но при этом его композиция, построенная на амебейном параллелизме, восходит к Бальмонту:

 
Милый, проснись! – на заре
Кричат за окном петухи…
– Ты мой свет неугасный – любимой сестре
Я тебя предпочту… На заре, на заре
За окном кричат петухи…
Я ли тебя не люблю,
Я вся горю от тебя.
– Я всю жизнь и кончину с тобой разделю,
Чтоб ты знала, как звездно тебя я люблю,
Как ласкаю и целую тебя.
 

[75]75
  Стихотворное наследие В. М. Жирмунского. Символистский период (1909–1911), подготовленное и научно откомментированное В. В. Жирмунской-Аствацатуровой и Н. А. Богомоловым // Russian Literature. Elsevier. SciVerse ScienceDirect. LXXII (2012) III/IV. P. 292–349. с. 318.


[Закрыть]

Помимо символистских мотивов в стихах Жирмунского прослеживаются образы, восходящие к Фету. Например, стихотворение «Вечерняя дума»:

 
Воздух прозрачен и свеж, и дыханьем здоровым полны
Тучи там, наверху, – внизу подземный песок.
Вот пронеслись молчаливые, странно жуткие волны.
Солнце только зашло, но темен уже восток.
 

[76]76
  Стихотворное наследие В. М. Жирмунского. Символистский период (1909–1911), подготовленное и научно откомментированное В. В. Жирмунской-Аствацатуровой и Н. А. Богомоловым // Russian Literature. Elsevier. SciVerse ScienceDirect. LXXII (2012) III/IV. P. 292–349. с. 313.


[Закрыть]

Или в стихотворении «Ноктюрн»:

 
Я хотел бы глядеть в твои золотые глаза,
Долго, долго глядеть и молиться тебе.
Я хочу увидать в синеве небеса,
Небеса в синеве, в синеве.
 

[77]77
  Стихотворное наследие В. М. Жирмунского. Символистский период (1909–1911), подготовленное и научно откомментированное В. В. Жирмунской-Аствацатуровой и Н. А. Богомоловым // Russian Literature. Elsevier. SciVerse ScienceDirect. LXXII (2012) III/IV. P. 292–349. с. 293.


[Закрыть]

Традиция Фета проявляется и в строфике некоторых стихов Жирмунского. В стихотворении, датированном январем 1909 г., необычная строфика: нечетный стих – 4-стопный амфибрхий, четный – 3-стопный анапест, с мужским окончанием:

 
Я плачу, я плачу на темных камнях
И стою на беззвездных путях,
И больно сгорают на сердце моем
Эти звуки непетым огнем…
 

[78]78
  Стихотворное наследие В. М. Жирмунского. Символистский период (1909–1911), подготовленное и научно откомментированное В. В. Жирмунской-Аствацатуровой и Н. А. Богомоловым // Russian Literature. Elsevier. SciVerse ScienceDirect. LXXII (2012) III/IV. P. 292–349. с. 292.


[Закрыть]

…что отсылает к строфике известного стихотворения Фета «Певице»:

 
Уноси мое сердце в звенящую даль,
Где как месяц за рощей печаль;
В этих звуках на жаркие слезы твои
Кротко светит улыбка любви.
 

[79]79
  Фет А. А. Полное собрание стихотворений. Л., 1959. с. 182.


[Закрыть]

Или строфика стихотворения «Твои святые, чистые черты…», также восходящая к фетовской:

 
Твои святые, чистые черты
Не осквернит земли прикосновенье,
Но не нашли еще себе забвенья
Мои мечты.
 

[80]80
  Стихотворное наследие В. М. Жирмунского. Символистский период (1909–1911), подготовленное и научно откомментированное В. В. Жирмунской-Аствацатуровой и Н. А. Богомоловым // Russian Literature. Elsevier. SciVerse ScienceDirect. LXXII (2012) III/IV. P. 292–349. с. 311.


[Закрыть]

Примечателен язык стихотворений Жирмунского. Сам он позднее, уже в 1921 г., в статье «Метафора в поэтике русских символистов» напишет, что язык каждого поэта-символиста имеет свой своеобразный словарь символов[81]81
  Жирмунский В. М. Метафора в поэтике русских символистов. Гл. 3 // Жирмунский В. Поэтика русской поэзии. СПб., 2001. с. 180–197.


[Закрыть]. Такого рода «словарь» можно заметить и в поэзии самого Жирмунского. В большинстве его стихотворений прослеживается язык условных символов, восходящих к традиции поэзии Вл. Соловьева и «Стихов о Прекрасной Даме» Блока: солнце, звезды, заря, небеса, туманы, волны, мечта, тоска, молитва, ангелы, лампады, кадильница, поля, сад, венок. Большое место в этом словаре занимают образы цветов: розы, васильки, повилика. Обращает на себя внимание обилие метафорических эпитетов: золотой, золотистый (золотые глаза, золотая лампада, золотая река), голубой (голубой цветок, ты моя голубая), синий (синее счастье), изумрудный (изумрудные листы).

Два чувства проходят сквозной темой в лирических сборниках Жирмунского 1909 г. – любовное и религиозно-мистическое. При этом невозможно разделить стихи на любовную и религиозную лирику, так как оба эти чувства в стихах слиты воедино. Любовные стихи посвящены Софье Николаевне Валенковой, сестре однокашника Жирмунского по Тенишевскому училищу, с которой его в те годы связывало глубокое и нежное чувство. Софья Николаевна была глубоко религиозной девушкой, склонной к мистицизму, и христианская вера Жирмунского сформировалась не в последнюю очередь под ее влиянием.

 
Твоя любовь – это сад, где молился я долго и сладко,
И буду молиться, пока не погаснет земля.
 

[82]82
  Стихотворное наследие В. М. Жирмунского. Символистский период (1909–1911), подготовленное и научно откомментированное В. В. Жирмунской-Аствацатуровой и Н. А. Богомоловым // Russian Literature. Elsevier. SciVerse ScienceDirect. LXXII (2012) III/IV. P. 292–349. с. 296.


[Закрыть]

 
На алтаре поэзии святой
Роняли мы вечерние цветы,
И много было слов о жизни той,
Где неразлучен с тихой красотой,
Венчает Бог влюбленные мечты.
 

[83]83
  Стихотворное наследие В. М. Жирмунского. Символистский период (1909–1911), подготовленное и научно откомментированное В. В. Жирмунской-Аствацатуровой и Н. А. Богомоловым // Russian Literature. Elsevier. SciVerse ScienceDirect. LXXII (2012) III/IV. P. 292–349. с. 297.


[Закрыть]

 
На дороге в золоте и свете
Мы простились позднею весной.
Я молился о твоем обете,
Ты молилась тихо надо мной.
 

[84]84
  Стихотворное наследие В. М. Жирмунского. Символистский период (1909–1911), подготовленное и научно откомментированное В. В. Жирмунской-Аствацатуровой и Н. А. Богомоловым // Russian Literature. Elsevier. SciVerse ScienceDirect. LXXII (2012) III/IV. P. 292–349. с. 318.


[Закрыть]

В стихотворении «Своей рукой я землю подыму…», которому предпослан эпиграф из Ф. Сологуба «Я создал небеса и землю», любовь к женщине и любовь к Богу органически сливаются в единую, вечную любовь.

 
Своей рукой я землю подыму
И с небом пламенеющим смешаю.
Я Божий мир твоей любовью украшаю
И песнями престолу твоему.
 

[85]85
  Стихотворное наследие В. М. Жирмунского. Символистский период (1909–1911), подготовленное и научно откомментированное В. В. Жирмунской-Аствацатуровой и Н. А. Богомоловым // Russian Literature. Elsevier. SciVerse ScienceDirect. LXXII (2012) III/IV. P. 292–349. с. 308.


[Закрыть]

Образ возлюбленной поэта восходит к традиции раннего Блока. Она названа «невеста», «госпожа», «избранное дитя», у нее «чистые черты». О себе и своей возлюбленной поэт говорит: «мы дети». В стихах повторяется мотив «венчального обряда», который для поэта означает нечто большее, чем обычная свадьба.

 
Не в горячей крови нашей жизни
Я свершу свой венчальный обряд.
Я вернусь к позабытой отчизне,
Где цветы голубые горят…
………………………………….
Где клянемся мы светлой невесте,
Золотой, как вечерний закат,
Где мы любим и молимся вместе,
Где цветы голубые горят.
 

[86]86
  Стихотворное наследие В. М. Жирмунского. Символистский период (1909–1911), подготовленное и научно откомментированное В. В. Жирмунской-Аствацатуровой и Н. А. Богомоловым // Russian Literature. Elsevier. SciVerse ScienceDirect. LXXII (2012) III/IV. P. 292–349. с. 310.


[Закрыть]

Любовь и вера для поэта – одно целое.

 
На дороге в золоте и свете
Мы простились позднею весной.
Я молился о твоем обете,
Ты молилась тихо надо мной.
 

(1909)

 
Все миры твои далекие, живые,
Господи, зажги в ночи моей,
Все лампады ты затепли золотые,
Все молитвы умиленные над ней.
 

(1911)

[87]87
  Стихотворное наследие В. М. Жирмунского. Символистский период (1909–1911), подготовленное и научно откомментированное В. В. Жирмунской-Аствацатуровой и Н. А. Богомоловым // Russian Literature. Elsevier. SciVerse ScienceDirect. LXXII (2012) III/IV. P. 292–349. с. 334.


[Закрыть]

Для поэта вера – это мистическое чувство, стремление к «нездешним мирам». Здесь помимо несомненного влияния Вл. Соловьева и Блока сыграло роль и тогдашнее увлечение Жирмунского немецкими романтиками иенской школы с их стремлением к «чувству жизни» и Гете с его «мировой душой». Это особенно заметно в стихотворении «Сперва я ждал зари…», которому предпослан эпиграф из Вл. Соловьева «Как прежде, я иду в неведомой стране»: