Текст книги "Великая. История Екатерины II"

Одно нужно сказать про церковно-елигиозные воззрения Екатерины II, что и в этих воззрениях сказалась ее властная натура, ничему не подчинявшаяся слепо, но любившая всем повелевать и во всем давать себе отчет.

1904 г.

С.М. Соловьев
Царствование Екатерины II

Художник В.Л. Боровиковский

1. Внутреннее неустройство. Мирович. Новая императрица прекратила приготовления к бесполезной войне с Пруссиею. Ей нужно было, как говорила она, по крайней мере пять лет спокойствия, чтоб восстановить порядок. Действительно, отсутствие закона о престолонаследии, перевороты, вследствие которых сменялись государи, приучали народ ждать новых перемен, считать их легкими. Быстрое возвышение людей, принимавших участие в переворотах, кружило головы, побуждая к подобным же предприятиям.

В 1764 году подпоручик Мирович вздумал освободить из Шлюссельбургской крепости Иоанна Антоновича брауншвейгского и провозгласить его императором, но дело кончилось тем, что караульные офицеры, не находя другого средства помешать Мировичу, убили несчастного Иоанна. Мирович был казнен смертию; народ, отвыкший от подобных зрелищ в царствование Елисаветы, когда увидал голову в руках палача, ахнул в один голос и так сильно вздрогнул, что мост, на котором стояла толпа, зашатался и перила обвалились.

2. Дела курляндские. Екатерина не могла пять лет спокойно заниматься внутренним устройством государства: в соседних странах происходили события, которые должны были обратить на себя внимание. Со времен императрицы Анны русские войска постоянно находились в Курляндии; герцог курляндский Бирон из правителей русской империи попал было в Сибирь, потом при Елисавете жил ссыльным в Ярославле, при Петре III возвратился ко двору, но император не хотел возвратить ему Курляндии, которую назначал одному из своих родственников, принцев голштинских, тогда как польский король Август III хлопотал о том, чтоб Курляндия принадлежала сыну его принцу Карлу саксонскому. Но Екатерина по восшествии на престол объявила Бирона единственным законным герцогом курляндским; Карл саксонский должен был бежать от русских войск, и Бирон стал править Курляндиею.

3. Волнения в Польше. Польскому королю Августу III оставалось недолго жить, и предстояли королевские выборы. В Польше в это время боролись две партии: партия придворная, во главе которой стояли всемогущий при Августе III министр Брюль и зять его Мнишек, и партия, во главе которой стояли двое братьев князей Чарторыйских. Последняя партия держалась России; чтоб поддержать своих, Екатерине надобно было действовать против брюлевской, или саксонской, партии, противодействовать ее стремлению возвести на польский престол по смерти Августа III сына его, курфюрста саксонского.

Противиться возведению на престол курфюрста Россия должна была и потому, что это возведение было несогласно с Северною системою, которая служила основанием тогдашней политики петербургского двора. Северная система состояла в том, чтоб северные европейские государства – Россия, Пруссия, Англия, Дания, Швеция и Польша – составляли постоянный союз, противоположный австрофранцузскому союзу Южной Европы; курфюрст же саксонский, ставши королем польским, мог оттянуть Польшу к австро-французскому союзу. Всего выгоднее для России было возведение на престол кого-нибудь из природных поляков, или пяста, как тогда выражались, и именно человека из русской партии, т. е. партии Чарторыйских. Вот почему по смерти Августа III, случившейся в октябре 1763 года, Екатерина выставила кандидатом на польский престол племянника Чарторыйских графа Станислава Понятовского, лично ей хорошо известного. Фридрих II прусский согласился также поддерживать Понятовского за оборонительный союз с Россиею, причем оба обязались не допускать в Польше никаких перемен в ее государственном устройстве.

Как обыкновенно было при королевских выборах, Польша взволновалась борьбою партий, и также по обычаю усобица была прекращена иностранным оружием: Чарторыйские призвали русские войска, которые заставили врагов их бежать за границу. Восторжествовавшая сторона выбрала в короли Понятовского под именем Августа IV (7 сентября 1764 г.).

Но избрание королевское не успокоило Польши: поднялся вопрос о диссидентах. Мы видели, что в XVII веке стремление поляков уничтожить в западной России православие и русскую народность, насильственное введение унии повели сначала к восстаниям по Украине, а потом к продолжительной войне с Россиею, кончившейся тем, что восточный берег Днепра и Киев отошли к Москве, но и на Западной Украине, оставшейся за Польшею, казаки лучше хотели быть под турецким, чем под польским подданством. Одинаковая опасность, грозившая со стороны турок, заставила Россию и Польшу заключить мир и союз.

Поляки воспользовались этим союзом, чтоб усилить гонение на православных. В 1718 году в письме к польскому королю Августу II Петр Великий жаловался, что в Польше не обращают внимания на его ходатайство в пользу русских, что в противность договорам православные епархии отданы униатам, что русских насильно обращают в унию. В 1720 году Петр повторил свою жалобу, и король Август издал грамоту о свободе греческой веры в польских областях, но эта грамота осталась без действия. В 1723 году Петр обратился прямо к папе с просьбою положить конец притеснениям и угрозою, что в противном случае и у католического духовенства в России будет отнято свободное отправление веры. Папа уклонился от решения дела; а между тем из Польши приходили вести, что там православных священников бросают в тюрьмы за несогласие принять унию, связывают им руки, секут розгами, режут руки и ноги, иезуиты вторгаются в православные монастыри, забирают образа из церквей, расстраивают погребальные церемонии, ломают свечи и кресты.

Преемники Петра Великого продолжали протестовать против этих явлений, и все понапрасну. В половине XVIII века русским в польских областях было запрещено не только строить вновь, но и поправлять церкви, у русских отняли право быть депутатами на сейме и занимать общественные должности; цензура церковных книг православных была поручена католикам; русские обязаны были платить десятину и другие поборы в пользу католического духовенства, им приказывалось принимать участие в католических церемониях, подчиняться католическому церковному суду Екатерина не хотела равнодушно смотреть на это. В 1763 году православный епископ белорусский Георгий Конисский подал императрице жалобу на жестокие притеснения, претерпеваемые в польских владениях православными от католиков. Россия и Пруссия согласились поддержать требования диссидентов, т. е. некатоликов – как православных, так и протестантов, – выговорить для них у польского правительства уравнение, хотя и неполное, прав с католиками. Но желание союзных дворов встретило на сеймах страшное сопротивление. На сейме 1766 года грозились изрубить в куски депутата Туровского, начавшего речь в пользу диссидентов. Чарторыйские объявили русскому послу в Варшаве князю Репнину, что не могут помогать России во вредном для их отечества деле.

Тогда Репнин получил от своего двора приказание составить конфедерацию между диссидентами, которые должны были обратиться к России с просьбою о помощи, и если Чарторыйские откажутся помогать в деле, то поднять противную им партию и посредством нее провести диссидентское дело.

Вследствие этого весною 1767 года образовалась конфедерация из протестантов в Торне и из православных в Слуцке. Образовалась в Радоме и соединенная польско-литовская конфедерация под предводительством врагов фамилии Чарторыйских. Но эти конфедераты-католики откликнулись на приглашение русского посла, имея в виду русскою помощию свергнуть короля и сделать с Чарторыйскими то же, что те сделали с ними во время своего торжества. Начальные люди конфедерации к диссидентскому делу были равнодушны, а толпа отличалась такою же религиозною нетерпимостию, как и прежде. Поэтому Репнин, чтоб преодолеть это тупое сопротивление, должен был прибегать к военной силе. Краковский епископ Солтык стал в челе религиозного движения: пятнадцать секретарей день и ночь писали его пастырские послания, в которых он призывал Духа Св. на сеймы для мужественного отпора требованиям диссидентов.

На сейме, начавшемся в октябре 1767 года, кроме Солтыка главными противниками России и диссидентского дела явились епископ киевский Залуский и краковский воевода Ржевуский. Репнин велел схватить Солтыка, Залуского и Ржевуского с сыном и отправить в Россию. Все успокоилось. Назначена была комиссия для окончательного решения диссидентского дела и постановила, что все диссиденты шляхетского происхождения уравниваются с католическою шляхтой во всех политических правах, но королем может быть только католик и католическое исповедание остается господствующим. В феврале 1768 года заключен был между Россиею и Польшею договор, по которому Россия ручалась за сохранение существующего порядка в Польше; следовательно, без вмешательства и согласия России не могло произойти в Польше никакой перемены. Польские послы явились в Петербург благодарить императрицу от имени народа польского и литовского за покровительство.

В Петербурге могли думать, что тяжелое польское дело окончено. Конфедерация как достигшая своей цели была распущена; русские войска вышли из Варшавы, готовились выйти и из королевства, как в марте 1768 года были получены известия о беспокойствах в Подолии. Красинский, брат епископа Каменецкого, и Пулавский, адвокат, захватили город Бар и подняли там знамя восстания за веру и свободу; в Талиции образовалась другая конфедерация, под предводительством Потоцкого; в Люблине – третья, под предводительством Рожевского. Но восстание это вовсе не было народным: громкие слова «вера и свобода» не производили впечатления на массу; трудно было подниматься за веру, полагаясь только на слова какого-нибудь монаха-фанатика, не видя, кто и как утесняет веру; трудно было подниматься за свободу, которою пользовались немногие и пользовались для того, чтоб составлять конфедерации то против одного, то против другого, приглашая на помощь чужие войска.

В Варшаве состоялось сенатское решение – просить императрицу всероссийскую как ручательницу за свободу законы и права республики обратить свои войска, находившиеся в Польше, на укрощение мятежников. Репнин двинул войска в разных направлениях, и конфедераты нигде не могли выдержать их напора. Города, занятые конфедератами, – Бар, Бердичев, Краков – были у них взяты, но трудно было угоняться за мелкими шайками конфедератов, которые рассыпались по стране, захватывали казенные деньги, грабили друга и недруга, католика и диссидента, духовного и светского человека. Награбивши денег, шайки эти убегали в Венгрию или Силезию. С самого начала уже было видно, что конфедерация собственными силами не в состоянии была держаться против русских, и потому она ждала спасения только от чужой помощи.

Каменецкий епископ Красинский объехал дворы дрезденский, венский, версальский, проповедуя всюду, что Россия хочет овладеть Польшею, и какая беда будет от этого всей Европе! Австрия и особенно Франция склонились на сторону конфедератов.

Главная квартира конфедерации находилась в Тешене, а генералитет, в челе которого находился граф Пац, имел пребывание в Эпериеше (Пряшов в Венгрии). Первый министр Людовика XV герцог Шуазель признал конфедерацию и отправил к ней на помощь знаменитого впоследствии Дюмурье, который в своих записках оставил нам описание тогдашнего состояния дел в Польше и у конфедератов. По словам Дюмурье, Пац был человек, преданный удовольствиям, очень любезный, но легкомысленный, более смелый, чем храбрый, и более честолюбивый, чем способный. Зато он хвалит генерального секретаря Богуша, который управлял всем. Пулавский был храбрый и предприимчивый молодой человек, но непостоянный, не умевший остановиться ни на одном плане, невежда в военном искусстве, но считавший себя великим полководцем вследствие преувеличенных похвал, которыми осыпали его соотечественники.

Главы конфедерации жили с изумительною роскошью, делали безумные издержки, проводили часть дня за длинными обедами, игра и танцы составляли их исключительное занятие. Они думали, что Дюмурье привезет им сокровища, и были в отчаянии, когда он объявил, что приехал без денег, и прибавил, что, судя по их образу жизни, они в них не нуждаются. Он дал знать Шуазелю, чтоб тот перестал давать пенсии подобным людям, и герцог поступил по его совету. Войско конфедерации Дюмурье нашел еще в худшем состоянии: оно простиралось до 17 000 человек под начальством десятка независимых вождей, несогласных между собою, не доверявших друг другу, иногда вступавших в междоусобные битвы. Все это войско было конное; оно состояло из шляхтичей, которые, считая себя равными, не хотели никого слушаться, отсюда отсутствие всякой дисциплины.

Дурно вооруженные, имевшие дурных лошадей, конфедераты не могли с успехом противиться линейным русским войскам, не могли равняться даже с казаками. У конфедерации не было ни крепостей, ни одного человека пехоты. Шляхтичи или товарищи не хотели держать караулов и посылали для этого крестьян, а сами играли и пили. Но способности и энергия, по замечанию Дюмурье, перешли в Польше от мужчин к женщинам, которые занимались делами, в то время как мужчины вели женоподобную жизнь. Правление в Польше чисто аристократическое, говорит Дюмурье, но у аристократии нет народа, которым бы она управляла, ибо нельзя дать это имя миллионам рабов, прикрепленных к земле; Польша представляет тело с головами и желудками, но без рук и ног; Польша походит на сахарную плантацию и потому не может сохранить независимости; завоеванные части края выиграли с переменою властителей. Эти отзывы человека, который не имел никакой причины смотреть враждебно на Польшу, всего лучше объясняют нам судьбу этой страны.

4. Первая турецкая война. Несмотря на такое печальное состояние дел конфедерации, она продолжалась довольно долго благодаря Турции, которая отвлекла силы России от Польши. В 1768 году одновременно с Барскою конфедерацію вспыхнуло на Украине казацкое восстание под предводительством Железняка и Юнты. Это восстание, известное под именем бунта гайдамаков, напоминало восстание Богдана Хмельницкого в XVII веке. Казаки, провозглашая себя борцами за угнетенное православие, истребляли без милосердия польскую шляхту и жидов; овладев городом Уманью, устлали улицы его трупами, глубокий колодезь наполнили убитыми детьми. Начальник одного из гайдамацких отрядов сотник Шила направился к богатому пограничному местечку Балте, которое только речкою отделялось от татарского местечка Галты.

Гайдамаки, войдя в Балту, перерезали здесь жидов, но когда ушли, жиды и турки из Галты перешли в Балту и стали бить ее православных жителей; гайдамаки, узнав об этом, возвратились и отомстили разорением Галты. Турецкое правительство, давно уже подущаемое Франциею, воспользовалось этим происшествием для объявления войны России, и крымский хан получил приказ вторгнуться в русские пределы. Зимою 1768 года татары опустошили Новую Сербию. Россия, занятая польскими делами, на первых порах должна была ограничиться преимущественно оборонительною войною, но в первый же год войны (1769) князю Александру Голицыну удалось разбить великого визиря у Хотина и овладеть этою крепостию. Голицын был сменен Румянцевым.

Во первых числах мая 1770 года Румянцев двинулся из зимних квартир, в июне прогнал турок из лагеря их при Пруте и шел вперед, несмотря на ничтожность своего войска в сравнении с войском турецким; 7 июля он нашел стотысячное войско крымского хана в укрепленном лагере на берегу речки Ларги, напал на него, и лагерь достался русским. Вслед за этою победою 21 июля одержана была другая, более блестящая, над самим визирем при Кагуле; у Румянцева было не более 17 000 человек, усталых, голодных; у визиря – 150 000, да с тылу русским грозили татары в числе 80 000. Победа эта напомнила древнюю историю, когда горсть греков разбивала полчища персидские; обстоятельства были одинакие, и тогда и теперь шла так же борьба между Европою и Азиею, между европейским качеством и азиатским количеством. Занятие нескольких важных крепостей было следствием побед Румянцева.

В то же время русский флот действовал в Средиземном море и Архипелаге. Целью отправления флота было подание помощи греческому народонаселению, готовому восстать против турок. Восстание действительно распространилось быстро по всей Морее. Главное начальство над русским флотом принял граф Алексей Григорьевич Орлов. 24 июня произошел страшный бой в Хиосском заливе; турецкий флот скрылся в Чесменскую гавань, но русский флот напал на него здесь и сжег; героем первой битвы был Спиридов, второй – Грейг. Хиосская и Чесменская битвы могли бы иметь важные последствия, если бы русский флот пошел прямо к Дарданеллам, но он занялся покорением архипелажских островов, а между тем турки с помощью французского агента барона Тотта успели укрепить Дарданеллы, и когда русский флот приступил к ним, то встретил такое сопротивление, что должен был отступить.

В 1771 году благодаря особенно действиям генерала Вейсмана оба берега Дуная, от Журжи до Черного моря, были заняты русскими войсками. С другой стороны князь Василий Михайлович Долгорукий перешел в Крым. Разбойники, привыкшие в продолжение веков к нечаянным нападениям на чужие земли, не умели защищать свои собственные: в две недели Долгорукий занял весь полуостров. Бывало, в старину гонец за гонцом скакал в Москву с известиями о приближении страшного Гирея к Оке, а теперь вестник за вестником являлся к изумленному петербургскому двору с донесениями о необычайных успехах Долгорукого: на рассвете приедет один, в полдень – другой, пред захождением солнца – третий.

5. Первый раздел Польши и мир с Турциею. С турецкою войной в тесной связи находились дела польские. Чарторыйские и сам король Станислав воспользовались турецкою войною, разделением русских сил, чтоб стать в независимое положение от России, отказались содействовать ей в успокоении Польши, в истреблении конфедерации, выжидая, что перемена военного счастья и заступничество европейских держав за Польшу заставят императрицу русскую отказаться и от диссидентов, и от гарантии существующего государственного порядка в Польше.

Тщетно петербургский кабинет предлагал им издать успокоительное объяснение насчет гарантии и обещал согласиться на ограничение диссидентских прав, если сами диссиденты пожелают пожертвовать некоторыми правами своими для успокоения отечества: король и вельможи не хотели входить ни в какие соглашения, ожидая более благоприятного для себя: времени, когда Россия будет принуждена уступить все; а между тем ни король, ни вельможи не стыдились выпрашивать денег у русских послов. Все, следовательно, зависело здесь от окончания войны турецкой. Россия при своих блистательных успехах, разумеется, не могла окончить ее без вознаграждения.

Екатерина требовала для России только одного небольшого острова на Архипелаге для удобства торговли, но при этом требовала независимости Крыма от Турции и также независимости Молдавии и Валахии; Австрия никак не хотела согласиться на последнее и грозила России войною. Война эта была бы неопасна для России при союзе с Пруссиею, но Фридрих II не хотел помогать России бескорыстно. Он составил план уладить дела без войны и сделал при этом важные приобретения для Пруссии. Еще в 1770 году австрийские войска заняли некоторые польские области; Пруссия последовала примеру Австрии, а в 1771 году Фридрих II обратился к петербургскому двору с предложением, чтоб Россия получила следующее ей по всем правам вознаграждение не от Турции, а от Польши, причем Пруссия и Австрия также возьмут себе польские области; в случае несогласия на это Фридрих II прямо объявлял, чтоб Россия не рассчитывала на его помощь в войне с Австриею.

Предложение было принято, и первый раздел Польши состоялся в 1773 году: Россия приобрела Белоруссию, Австрия – Галицию, Пруссия – Померанию и часть Великой Польши.

Война с Турциею прекратилась в 1774 году. 10 июля подписаны были в русском лагере при Кучук-Кайнарджи условия мира; султан Абдул-Гамид обязался: 1) признать независимость татар крымских, буджакских и кубанских; 2) уступить России Азов, Керчь, Еникуль и Кинбурн; 3) открыть русским купеческим кораблям свободное плавание из Черного моря в Средиземное; 4) предоставить русским подданным в турецких областях все права, которыми пользовались французы и другие наиболее покровительствуемые народы; 5) даровать прощение всем христианам – подданным своим, замешанным в последнее восстание; 6) допустить русских резидентов в Константинополе ходатайствовать перед диваном[49]49
  Диван – совет при султане. (Прим, ред.)


[Закрыть] по делам молдавским; 7) уплатить 4 500 000 рублей за военные издержки; 8) признать императорский титул русской государыни. Румянцев вынес из этой войны прозвание Задунайского, Долгорукий – Крымского, Орлов – Чесменского.

6. Чума и бунт московский. Во время польско-турецкой войны[50]50
  Имеется в виду период, когда Россия вела военные действия одновременно на территории Польши и против Турции. (Прим, ред.)


[Закрыть] правительство было сильно озабочено внутренними волнениями. В 1770 году в южных пределах России появилась чума: карантинные предосторожности плохо соблюдались; оцепление зараженных местностей было невозможно по недостатку войск. Весною 1771 года зараза показалась в Москве и быстро распространилась, потому что жители не хотели исполнять необходимых предписаний, считая их напрасными притеснениями. Начали кричать, что лекаря морят больных в карантинах, и потому таили зараженных в домах; боясь полиции, сожигавшей вещи после умерших, скрывали трупы в погребах, колодцах, зарывали в садах. В июле и августе умирало до 1000 человек ежедневно.

Главнокомандующий граф Салтыков покинул Москву и уехал в деревню; остался присланный к нему на помощь генерал Еропкин с ничтожными средствами: у него было только 436 человек команды, а между тем праздный народ начинал волноваться, присутственные места были закрыты, лавки заперты, все работы прекратились. Разнесся слух, что бывают чудесные исцеления от образа Боголюбской Богородицы у Варварских ворот, и вот множество народа, больные и здоровые стали толпиться у образа.

Архиепископом в Москве был в то время Амвросий Зертис-Каменский, человек образованный, успевший заслужить почетную ненависть невежд искоренением разных злоупотреблений, особенно уничтожением соблазнительного сборища безместных священников, нанимавшихся для совершения службы в домовых церквах. Узнав о сходбищах у Боголюбской, Амвросий принял меры для их прекращения, велел запечатать кружки с деньгами, палатку, где складывались приношения и продавались, – хотел снять и самую икону 16 сентября, когда увидали эти распоряжения, в толпе послышались голоса: «Архиерей безбожник, отнимает казну у Божией матери, хочет отнять у народа и самую заступницу; верно, сговорился с докторами морить народ; вольно православным терпеть неправду от начальства: когда б не было курева по улицам да больниц, так давно бы и мор перестал».

В это время раздался набат, чернь начала сбегаться, сама не зная зачем, но скоро нашлась цель. Раздались крики: «В Кремль! В Кремль! Спросим Амвросия, зачем не велит молиться Божией матери! Лекаря кидают отраву в колодцы!» Чернь бросилась в Кремль, в архиерейский дом; не найдя Амвросия, начала все истреблять в его покоях; Еропкину с своей командой удалось очистить Кремль от мятежников, но на другой день они схватили Амвросия в Донском монастыре и убили; истребив два карантинных дома, бунтовщики бросились в Кремль доканчивать разорение архиерейского дома и грабить купеческие погреба, – бывшие под Чудовым монастырем; на увещания обер-коменданта царевича грузинского и бригадира Мамонова отвечали каменьями.

Тогда Еропкин велел своим солдатам стрелять из ружей и пушек и броситься на бунтовщиков с палашами; пьяная толпа обратилась в бегство, но не менее ста человек было убито и 149 схвачено. Оказалось, что бунтовали дворовые люди, купцы, подьячие, фабричные и особенно раскольники. В октябре смертность уменьшилась; в январе 1771-го правительство объявило о прекращении в Москве заразы. Успокоилась Москва, но в степях волновалось казачество.

7. Пугачев. Мы видели, что после Смутного времени казаки два раза поднимали мятеж против государства: в царствование Алексея Михайловича под предводительством Разина и при Петре Великом под предводительством Булавина. После Петра в первой половине XVIII века в разных углах казацких являлись самозванцы, но мятеж не разгорался. Наконец в царствование Екатерины И, когда государство внутри и вне выказывалось такою блестящею стороною, казачество собрало последние силы, и запылал страшный мятеж, совершенно сходный с разинским, ибо действователи, приемы их и цели были одинаковые.

В царствование Екатерины яицкие казаки несколько раз волновались, к чему также подавали повод несправедливые с ними поступки чиновников. Казаки отказывались идти в погоню за калмыками, покинувшими русские владения вследствие чиновнических же притеснений. Строгие наказания за это ослушание еще более ожесточили казаков: в январе 1771 года они взбунтовались, разбили и убили генерала Траубенберга, учредили у себя новое, свое правительство. Генерал Фрейман, посланный из Москвы против казаков, разбил их, вследствие чего прежнее казацкое правление было уничтожено, начальство поручено яицкому коменданту, зачинщики бунта биты кнутом, 140 человек сосланы в Сибирь, другие отданы в солдаты, и все бежали.

Порядок был по видимому восстановлен, но казаки замышляли что-то недоброе, намекали на какое-то важное предприятие против государства, которое по-прежнему слыло у них под именем Москвы. «То ли еще будет, – говорили они, – так ли еще мы тряхнем Москвою!» Тайные совещания происходили по степным уметам (постоялым дворам) и отдаленным хуторам; кого-то поджидали, а между тем в России и за границею шла молва, что бывший император Петр III жив.

И вот на Яике явился человек лет тридцати, среднего роста, крепкого сложения, с огненными и проницательными глазами: то был донской казак Емельян Пугачев, два раза беглец, побывавший и на Ветке, в знаменитом раскольничьем притоне; сведав о казацких волнениях на Яике, он явился туда и стал подговаривать недовольных идти за Кубань и отдаться под покровительство султана; в то же время по совету двоих купцов-раскольников он объявил себя императором Петром III. Но об этом было донесено, Пугачев схвачен, закован в кандалы и отправлен в Казань, куда привезен в январе 1773 года. Здесь были у него друзья-ходатаи, тоже раскольники; с ним обошлись легко, скрыли дело о самозванстве, позволили ходить к знакомым в сопровождении караульного; он подговорил этого караульного и бежал в мае месяце.

Все лето укрывался он по отдаленным хуторам, в сентябре опять объявил себя Петром III; около него собралась шайка из 300 человек, с которыми он пришел под Яицкий городок. Стала повторяться разинская история: казацкий отряд, высланный против самозванца, перешел на его сторону; казаки, хотевшие остаться верными правительству, были перевешаны. Не решившись вступить в борьбу с яицким гарнизоном, Пугачев пошел к Илецкому городку, обещая пожаловать тамошних казаков крестом и бородою, потому что они были раскольники, реками и лугами, деньгами и запасами, свинцом и порохом и вечною вольностию. Казаки последовали их примеру; киргизы обрадовались смуте и приготовлялись безнаказанно грабить, начальникам крепостей и офицерам оставалось погибать мученическою смертию за свою верность правительству.

Средства самозванца быстро увеличивались: в начале октября с 3000 войска, с пушками Пугачев тронулся к Оренбургу. Башкирцы, калмыки, мордва, чуваши, черемиса, как в Смутное и разинское время, перестали повиноваться русскому начальству; господские крестьяне явно показывали свою приверженность к самозванцу, и все Поволжье колебалось. А между тем государство находилось в затруднительном положении: войска были заняты в Турции и Польше, меры против чумы и рекрутские наборы волновали чернь. 5 октября Пугачев осадил Оренбург, желая выморить его голодом; скоро он уже считал у себя 25 000 войска; ядром этого войска были яицкие казаки и солдаты, захваченные по крепостям; около них толпились татары, башкирцы, калмыки, беглые крестьяне, каторжники и всякий сброд, как во времена Болотникова и Разина.

Пугачев почти ежедневно учил свое войско, ежедневно происходили казни, ежедневно отправлялась церковная служба в стане, но самозванец один только раз был в церкви. Шайки разбойников его ходили во все стороны, пьянствуя по селениям, грабя казну и дворянское добро. Пугачев не был самовластен среди казаков: при других они оказывали ему наружное уважение, без посторонних обходились как с товарищем. «Улица моя тесна», – говорил Пугачев; те, к кому привязывался он, были немедленно умерщвляемы.

Правительство выслало против мятежников войско под начальством генерала Кара, но, приблизясь к войскам Пугачева, Кар струсил, начал отступать, самовольно покинул войско и под предлогом болезни ускакал в Москву. Императрица писала: «Бог весть, чем это все кончится. Я зачинаю походить приключениями моего века на Петра Великого; но что Бог ни даст, а, по примеру дедушки, унывать не стану». Для поправления дела, испорченного Каром, государыня назначила Александра Ильича Бибикова. Приехавши в Москву, Бибиков нашел дела в дурном положении: жители были в страхе; множество дворян съехалось в Москву из губерний, уже разоряемых Пугачевым или угрожаемых возмущением; холопи, ими навезенные, распускали по площадям вести о вольности, об истреблении господ. Чернь, пьянствуя и шатаясь по улицам, с явным нетерпением ждала Пугачева, как во времена Шуйского ждала Тушинского вора. 25 декабря приехал Бибиков в Казань; он не нашел здесь ни губернатора, ни главных чинов; большая часть дворян и купцов также бежали в безопасные губернии.

Приезд Бибикова оживил город; выехавшие жители стали возвращаться. Бибиков собрал дворянство, представил ему, как выгоды сословия требуют мер решительных, пожертвований. Дворянство положило вооружить на свой счет войско. Бибиков для ободрения других казался веселым, довольным, а между тем писал к жене: «Зло велико, преужасно! Ух, дурно!»

В самом деле было очень дурно: общее восстание башкирцев, калмыков и других подобных народов пресекало повсюду сообщение. Войско было малочисленно и ненадежно, начальники покидали место и бежали, завидя башкирца или заводского мужика с дубиной. Зима умножила затруднения; селения были пусты, города в осаде, другие заняты пугачевскими войсками, заводы выжжены, чернь везде волновалась и злодействовала. Войска правительства двигались медленно, и тем быстрее распространялся бунт, обхвативший Казанскую, Астраханскую, Нижегородскую губернии, проникнувший в Пермскую.