Текст книги "Между нами"

 
От отливов земных на Селене ввалился кратер,
Плотоядный луг пережевывал антилопу…
Ты оставила твиттер, где уже не звала меня братом,
Неуклюжий отскок… вмиг фолловерами истоптан.
 
 
А чего не в глаза? Не в очки? Не удар по морде?
Свой сусальный гнев соскребу с ледяного шквала…
Ты вторгаешься в склеп, и резонно,
что нужен ордер,
Ну хотя бы рецепт из аптеки для каннибалов.
 
 
Из обязанностей – отвоеванных, жалких, птичьих —
Сберегание краха, что в молодость был упрятан.
Пусть не шамкает ум, для тебя ведь вполне логично
То, что я не прощу… что сдохну… что буду рядом.
 

 
Высотой кредитку и горло жгло,
Ни к селу бармен лопотал: «Excuse me»[1]1
  Извините (англ.).


[Закрыть].
Я – стальной пропеллер, а ты – пилот,
Уводящий в облако «кукурузник».
 
 
И двуспальный поскрипывал наш биплан,
И бесслезно всхлипывалось: «Te quiero»[2]2
  Я люблю тебя (исп.).


[Закрыть].
Ты хотела звездного лишь тепла —
Я в шугу размалывал стратосферу.
 
 
На пороговом звуковом хлопке́
Купидон нахально завыл: «Aloha!»[3]3
  Приветствие по-гавайски.


[Закрыть].
Мы уходим в пламенное пике,
Но отныне я приземленно глохну.
 

 
Эй, человек!
Будь так добр, подойди.
Продаешься?
Это риторика —
знаю ответ…
Но почем?
 
 
Я подкопил…
Остроумца ищу, вероложца,
Кто не по вкусу просолен был
И наперчен,
 
 
Не опустившего взора,
Когда презирали,
Кто к пасторальным утехам
Вовек не привык,
 
 
И, не боясь навсегда
Угодить в мизерабли,
В горле не прячет
Бессовестный острый кадык.
 
 
Нет, я не дьявол,
Сверкающий серной главою,
Тот, кто приводит вас в мир
Ледяною рукой.
 
 
Нет, я – Талант,
И я выкуплю сердце живое,
Сколько бы ни торговался
Сквалыга Покой.
 

 
Я долго строил дом и не копал могил,
Не замечал земли насущную потребность
Все губчато вобрать, учесть – кто пил, кто гнил,
Кто отрицал наивно кровный резус
И страсть подпитывал запретнее ИГИЛ.
 
 
Мой светлый дом не знал ни свай, ни кирпичей,
Он с почвенным ничем был искренне не смешан.
Он доставлял уму не хуже DHL
Кипящих споров, шепотов, пельмешек
Пары́, что вязли в чистой мгле и алыче.
 
 
Я не тупил лопат… со счастьем пополам
Жевал безвкусный лавр до ревностных отрыжек.
Но по двору немая будущность прошла,
Стучит мне в дверь и сплевывает трижды,
И я спешу уйти, не глядя в зеркала.
 

Вадим Петров

 
Упасть, уснуть и не проснуться
В ключ-травах утренней росы.
И в поцелуях захлебнуться
Лукавой лунности – красы.
 
 
Завлечь пределы в бесконечность
И полюбить пожары лун.
Вдаль рукавами сыпать млечность
И птицу слушать Гамаюн.
 
 
И внять речам огнистокрылым,
Из бездны утренней восстать.
И меды пить наяды милой,
Лукаву лунность обнимать.
 
 
Овсянность вьюг мне в росах снится,
Тоскливой гулкостью маня.
Летят на юг,
на север птицы,
То ль лунность жаждет вновь огня.
 

 
Здравствуй, милая врунья.
Ложь прощаю в цветах.
Ночь, лунных сказок воркунья,
Лижет стихи во снах.
 
 
Те стихи – лун щенята —
Спят, ласкаясь средь душ.
В кольцах слова – цыганята.
Боги милуют тявкуш.
 
 
Зыбло сукино счастье,
Преданно зрит в лицо.
Милой целую запястье,
Ночи вернувши кольцо.
 
 
Взявши стихи за холку
(К дьяволу чувства ложь!)
Враз утопил втихомолку
Сердца частичку и нож.
 

 
Опять этот звон колокольный
Меж кленов скользит на заре.
И голос звучит богомольный,
И неба отел в алтаре.
 
 
И тычутся звездные морды
В родимые неба соски.
И клена листву,
рыжи орды,
Все лижут зари языки.
 
 
Не верь сей заре-озорнице,
Во ситцах дали не балуй.
Умерь обниманья денницы.
Прости, отлюби, отцелуй.
 

 
Поутру в чарах спит невеста.
Зари очнулся алый слой.
Зениц коснулся девы перстно,
Цветами, тайною мольбой.
 
 
Небесно-розовые щеки
Невесты – лона георгин.
Взыграли верности намеки,
Мерцали томностью рябин.
 
 
Уста шептали: «Боже любый!
Воздай заре небесный цвет».
И чары – девственные губы —
Цветам пророчили рассвет.
 
 
И нежно-тогая денница
В пионах бежевой фаты
Рассветом трогала ресницы
И томно – свежие цветы.
 

 
Не любить сон цветов,
Не алкать чистоты,
Не искать тайной грусти лета,
Не пьянеть от снегов,
Белых снов немоты,
То безумство ли? Сон поэта?
 
 
В слезных розах закат,
Дым фиалок вдали,
Цвет девичий – невинность неба,
Виртуозье токкат
И музык миндали
Возвеличили стиль из бреда.
 
 
Рифмы брызнули в ночь.
И безумец поэт
Сон цветов потревожил словом.
И колдунья-пророчь
Из цветов в полубред
Извлекла чистоту в лиловом.
 
 
И горел фиолет,
Что сирень на ветру,
Да фиалки пьянели в цвете.
И стихов первоцвет
Полыхал поутру
Чистотою во спелом лете.
 

 
Куда ни кинь – всюду стены грехов,
Двери в ерши заколочены.
Окна смотрят на вены стихов,
На фасады души озамоченной.
 
 
Гори, душа, меж родимых осин,
Жаром пылай, звездным заревом.
Взоры дрожат в цветах парусин,
Что туман Гималай, дымным маревом.
 
 
Росы невзгод утолят рысака,
Стены разрушат греховные.
Вены набухнут во ключ-родниках
И стихами взорвутся любовными.
 
 
В громах лавин отрезвевших людей
Радость дождей, крик экспрессии,
Стоны вершин, аромат орхидей,
Красные чары цветов и поэзии.
 

 
Очарованные тени,
В полуснах дымы.
И в намеках благостени
Шепчутся псалмы.
 
 
Покаянные поклоны,
Во цветах изба.
Васильковые короны,
Нежная мольба.
 
 
Обольстительные взгляды,
Богомольный тон,
Полутенями объяты,
Им цветов поклон.
 
 
Сладкошепчущие речи,
Обаянья шарм.
Полусвечи в полувстречах
Окаянных карм.
 
 
Вдруг отчаянья, измены,
По виску – кистень.
Глас прощальный, плач сирены,
Да Успенья тень.
 
 
В преисподней – мглы ступени,
Миражей тщета,
Расшептавшиеся тени
И псалмов пьета.
 

Анита Федорова

 
В углу стоял рояль громадой звука,
И монолитом дерева нес службу справа шкаф,
«Как, брат, твои дела?» – спросил он друга,
В ответ скрипел рояль: «Увы, никак.
Ко мне давно уже не приходила Таня,
И не выплясывали пальцы краковяк
На клавишах. Стоят на мне стаканы,
Пылятся книги. Так что, брат, никак».
«А я так горд своим зеркальным боком,
Необходим, любим, и по утрам
Танцует Таня в платье новом, легком,
Мелькая меж моих зеркальных рам».
Был платяной амбал собой доволен,
А музыкант грустил и все вздыхал.
Но, говорят, на все есть чья-то воля,
Был вечер. Праздник. И рояль играл,
И даже створки шкафа отбивали ритмы.
Пусть завтра черный день и нищета,
Мы будем не одеты и не сыты,
Но жизнь без музыки – совсем не та.
 

 
Выстрел
Один короткий выстрел
И лопнул, лопнул браслет
След
Ты навсегда оставишь след
В смешной, короткой чьей-то жизни
Гранат
Золою алой лег на пол
Гремят
Уже с обоих берегов и снова ствол
Заряжает солдат
 
 
Ты был так рад
Так рад
Гранат
На запястье моем гранат
Счастье мое, ты рядом
Закат
Над волною соленой закат
Несчастье мое не надо
Не зеленый вовсе гранат
А багровый, как осень
 
 
Оземь
Попадали оземь
Все старые письма,
листья,
Кисти и краски
Опасно
Все дальше в лес
Все глубже на дно
Никаких чудес здесь давно
Никто не видел
Хронику прошлых событий
Не напишет никто
Не узнает никто
Это мой личный,
мой личный ад
 
 
А ты был так рад
Так рад и счастлив
Гранат
На запястье моем гранат
Из той ли старой сказки?
Закат
Рассвет
Мы выключим в комнате свет
Счастье мое, ты рядом
И так рад
Гранат
На запястье моем гранат
 
 
Весной совсем не страшно
Весной прилетают каждой
За мной
Я останусь снова здесь
Я вплету в косы перья их
Добрая весть
Новая весть
Весна – время живых
 
 
Гранат
Нас накрывает соленой волной
Не зеленый, но мой, мой
Браслет на запястье
Мое счастье
Закат
Рассвет
Закат
Мы выключим в комнате свет
В комнате свет
В комнате мы
Мы.
 

 
Я видела не то во сне, не то в полубреду
Чумных врачей и честных полицаев,
Слепых художников и толстяков,
Не любящих еду,
Растут деревья вниз, и птичьи стаи
На север держат свой неверный курс.
Священник – лжец, король – воришка,
брат – предатель,
И без души поэт, и очень храбрый трус,
И враг, скорбящий о чужом солдате.
 
 
И посреди всей той, простите, ерунды,
Кипящего людского балагана
Путана-однолюбка из-под крана
Приносит выпить мне святой воды.
Моргаю, тру глаза, но тщетны все старания
пробудиться, мы —
Все та же публика вселенского кошмара.
 

Юрий Ленский

 
Ну, почему так часто снится
Степной ручей,
где я мечтал,
И ты, кипучая криница,
Что я полвека не видал?
 
 
Места привольные степные —
Воспоминание мое.
Дома, их ставенки резные —
Казачье некогда жилье.
 
 
И все до боли мне знакомо:
Тропа,
бегущая в овраг,
От встречи сладкая истома,
Откуда ж сумрачность
и страх?..
 
 
Не узнаю места святые.
Где ж милый двор,
друзья мои?
Вокруг одни дома пустые,
Как будто здесь прошли бои.
 
 
Все поросло огонь-травою,
В садах бушует сухостой.
И все ж я встретился с тобою —
С наивной детскою мечтой.
 

 
Ручей журчаньем радостным приветил.
Трава зазеленела после сна.
А я, беспечный, даже не заметил,
Что в городе присутствует весна.
 
 
Над головой грачи вовсю кричали,
На ветках суетились воробьи.
По-своему весну они встречали,
При талом снеге пели о любви.
 
 
Взъерошивал им резкий ветер перья,
Сорвать пытаясь праздничный концерт.
Но в парке не смолкало птичье пенье,
Какого не слыхал я много лет.
 

 
Я иду на огонь костра
По зеленой траве высокой.
Умирает в ночи искра,
Не желая быть одинокой.
 
 
Слышу цокот и храп коней
На просторе земли целинной.
Я иду все быстрей, быстрей.
Летом ночь не бывает длинной.
 
 
Голосисто поют сверчки,
Притаившись в стогу соломы.
На траве улеглись бычки,
Здесь прохлада полна истомы.
 
 
Тишина обостряет слух,
Знаю с детства одну примету:
Коль кричит за рекой петух —
Ночь права отдает рассвету.
 

 
А у нас на Дону весна,
За селом зеленеют нивы.
Тихо песню поет волна,
И шумят над рекою ивы.
 
 
Мне большая в ночи луна
Указала к тебе дорожку,
И подруга любви – весна
Привела к твоему окошку.
 
 
Выходи, не сиди одна,
У причала гармонь ликует,
Пусть расскажет тебе она,
Что казак о тебе тоскует.
 

Алина Кубицки

 
На каком языке говорит море?
Диапазон звуков – язык ли?
Хочется почувствовать,
Понять его правильно,
Ведь никто не говорит морю,
Каким оно должно быть —
Волнующимся или спокойным,
Теплым или холодным,
Светлым или темным.
Нужно быть готовым
Принять.
Оно такое, какое есть,
Оно прекрасно,
Оно создано природой,
Матерью всего и вся.
Внутри него гармония…
Даже когда красные облака,
Даже когда Луна полна,
Даже когда падающая звезда…
Все в нем смысл,
Без слов.
Стоит ли понимать умом
То, что нужно принимать душой?
 
 
Почему море вызывает страх,
Восхищение,
Дрожь в сердцах?
Собирая по крупицам,
Песок
Не удержать в руках.
 
 
Что же море хочет сказать?
Что мы готовы услышать
В приближающихся волнах?
Прерывается тишина,
Наступает момент, когда
Любовь
Окружает
Тебя.
Она есть вздох и выдох.
Внутри и снаружи
Раскрывается
Суть бытия.
Нет лучше учителя, чем море вокруг тебя!
 

Марат Князов

Федору Конюхову

 
Куда идти? В глазах рябит
От тьмы чужих дорог,
Похоже, всякий индивид
Ступал где только мог.
 
 
Средь них и те, кто слышал зов
И делал шаг бодрей,
Их тропы – просеки лесов
И лоции морей.
 
 
Их имена – на картах всех
И в звездном небе аж,
Но что снискало им успех?
Тщеславье? Алчность? Блажь?
 
 
Первопроходцы давних лет,
Птенцы морских держав
Завидный свой чертили след,
В руках штурвалы сжав,
 
 
Что попадалось – остров, риф,
Материков края —
Везде, открытия столбив,
Писали: «Здесь был я!»
 
 
Засим текли под сень корон
Взамен стеклянных бус
Гвоздика, перец, кардамон
И прочий ценный груз.
 
 
Сейчас другие времена,
Мы выше держим взор
И тащим наши имена
За славой к пикам гор.
 
 
Один такой презрел уют
Знакомых с детства мест,
Решив, что сам, как скалы, крут,
Полез на Эверест.
 
 
Ступил неловко и повис
Над бездной на руке,
И тут Господь спустился вниз,
Он был невдалеке,
 
 
Не с тем, чтоб сбросить, жалко все ж,
А так, для куражу.
Его спросил: «Ну что, ползешь?»
«Нет, Боже, восхожу!»
 
 
«А он неплох, – подумал Бог, —
Но встрял же в бигуди».
И, протянув ладонь, помог.
«Ну ладно, восходи!»
 
 
Вот так и стал с тех пор и впредь
Вести пригляд за ним,
Куда б ни пробовал переть
Бесстрашный пилигрим.
 
 
На яхтах землю огибал,
На веслах – океан,
А Бог смирял девятый вал,
Рассеивал туман.
 
 
Словцо друг другу бросят, что ж,
Обычно ерунду:
«Привет, знакомец, все плывешь?»
«Нет, Отче мой, иду!»
 
 
Отнюдь не маменькин сынок,
Наш странник сам с усам,
Нанес визит в короткий срок
Обоим полюсам.
 
 
А там Создатель ждал средь льдин
С сосульной бородой:
«Что, – вопрошал, – опять один?»
«Нет, Господи, с тобой!»
 
 
Года, года. Ну сколь хотеть
Герою новых стран?
Он зыбь морей на суши твердь
Сменил и принял сан.
 
 
Но в храме, в гуще черных ряс
Псалмы звучат когда,
Ему все так же ль слышен глас?
Хотел бы верить – да.
 

 
Этот холмик в Донбассе никем не воспет,
На табличке три слова всего: «Их там нет».
Заслужили престранную воины честь,
Нету, мол, да и все, но они-то там есть.
 
 
О могиле хотел бы забыть командир,
Полевой надевающий редко мундир.
Он звезду получил и закончил проект,
А зарытых бойцов без него некомплект.
 
 
И в походном строю, а не просто гуртом
К офицеру они заявляются в дом.
Молчаливо стоят. Не грозят, не грубят,
Не тревожат жену, не пугают ребят.
 
 
Силуэты видны лишь ему и коту,
По-звериному оба глядят в пустоту.
Пьет полковник коньяк, ожидая рассвет,
И, себя убеждая, твердит: «Их там нет».
 

 
Помнишь, как, придя в Калькутту
На закате дня,
Крикнул ты в сердцах кому-то:
«Дальше без меня!»
 
 
Бури проклял все и штили.
Ночью за гроши
Губы нежных шлюх тушили
Гнев твоей души.
 
 
Отчего ж наутро «Вот же ж…» —
Хмыкнул за окно.
И отчалил. Вспомнить можешь?
То-то и оно.
 

Александр Лапин

 
Цветочный базар за Финляндским вокзалом,
Алеют гвоздики в свечах за стеклом.
Тепличных цветов той весной было мало.
С Кавказа везли же несметным числом.
Гвоздики, гвоздики – цветы без сезона.
Цветы для любимых, друзьям и родным.
Цветы к юбилеям, цветы к похоронам.
И четное – мертвым, нечетно – живым.
Оттенки любые – поярче, помягче.
Красны, будто кровь, и белы, словно снег.
Раскраской играют, смеются и плачут
Цветы, как живой и чудной человек.
К прохожим воздав власозлатые руки,
Торговцы кричат, предлагая товар.
Работа трудна – здесь не место для скуки.
Таков у вокзала цветочный базар.
Среди пестроты зимней оранжереи
В вуали, окрашенной в траурный цвет,
Дыханием пальчики женщина греет,
Цветы выбирая в огромный букет.
Небритый торговец в добротной дубленке,
В улыбке раскрыв позолоченный рот,
С гортанным восторгом в хрустящей клеенке
Той женщине крупный букет подает.
Огромный букет, а цветы цвета крови
Горячей рекой растеклись по рукам
Торговца, на пальцах скрывая мозоли —
Натертые сталью тугого курка.
– Бери, дорогая, почти забесплатно.
Всего полтора лишь каких-то рубля.
А праздник пройдет – приноси их обратно.
Ну-ну, не сердись. Пошутил просто я!
И та отвечает:
– Я вам заплатила
Уж цену, что, кажется, нет и ценней.
Солдата, сынка, на Кавказе убило,
И память сегодня ему – сорок дней.
Торговец на миг погасил свои зубы.
Но вновь полился лучезарный поток.
Сказал:
– Дорогая, я жадным не буду.
Лишь рубль с тебя попрошу за цветок.
Ну что же ты, женщина, тянешь с ответом?
Бери же, бери, помни гордый Кавказ…
– Спасибо, спасибо хотя бы на этом, —
Сказала печально, и – слезы из глаз.
Гвоздики, гвоздики —
цветы цвета крови…
 

74-й годовщине победы в Сталинградской битве посвящается

 
В широких зрачках хищный клюв самолета,
Багровые отблески рвущихся мин.
Земля содрогается, гибнет пехота.
Ребенок с войною один на один.
Свалился в расщелину сброшенный взрывом
Усталый, обсыпанный пылью солдат,
Прижал к гимнастерке, протравленной дымом,
Девчушку чумазую. Был Сталинград.
Девчушка головку к погону склонила,
Погладив рукой автоматный приклад.
Косички вразлет – цвет соломки с чернилом —
Запачканы гарью. Дымит Сталинград.
А он, улыбнувшись, как папка когда-то,
Пипикнул ей носик два раза подряд.
Достав из кармана кусок рафинада,
В ладошку вложил. Устоял Сталинград!
Прошли, пронеслись много десятилетий.
Где был Сталинград, там теперь Волгоград.
По вызову «скорая» мчит на рассвете
В однушку к старушке. Но поздно. Назад.
Назад, только руки ее восковые
Подали как будто бы медикам знак.
И фельдшер, склонившись, разжала сухие
Зажатые пальчики в детский кулак.
А в них почерневшее доблестной былью
За труд серебро и ценнее наград —
Оплавленный Славой и Потом обильным
Кусок того сахара. Жив Сталинград!
(А черствый квадратик сберег Ленинград.)
 

Галина Ардашева

 
Небо синее бездонно,
Паутинки – облака.
Широка та степь,
поклонна
И ковыльна, и сладка.
 
 
Чистый воздух, дух полыни…
Ветер далюшки пронзил,
Заблукал в кустах калины,
Вниз по балке заскользил.
 
 
Чабор, лютик и татарник,
Ирис желтый, мак степной,
Розой пахнущий шиповник…
Это все мой край родной!
 

 
Деревня – средь холмов высоких.
Домишки – крыши набекрень.
И ворон черный одинокий
Над ними носится, как тень.
 
 
Журавль длинный отвернулся,
Горюет… – с зеленью вода!
Кукушкин голос захлебнулся.
Зачем уже считать года?
 
 
Печально… Дали словно тают
В родной сторонушке моей…
И песни давние стихают,
Что звоном сыпались над ней.
 

 
Мой сад, ты – жизнь моя, отрада,
Ты – утешенье мрачных дней.
Твоей травинкой быть бы надо
Иль петь пичугой средь ветвей.
 
 
По соловьям, сверчкам скучаю,
Спешу услышать трели их.
Я жду весну, я быть мечтаю,
Мой сад, в объятиях твоих.
 
 
С тобой в разлуке ненадолго.
Засветит солнышка топаз —
Сирени вспенятся вдоль Волги,
К тебе приду и в этот раз.
 

 
Прохудились туч перины,
Мелкий снег летит пушком,
Посыпая куст рябины,
Словно белым сахарком.
 
 
И за ягодой в присыпке
Прилетели снегири…
Я смотрю на них с улыбкой:
«Не поделят? Хоть мири!»
 
 
Снежный занавес – с подзором.
Занесло опять дома.
Вяжет хрупкие узоры
Вновь возвратная зима.
 

 
Тихо на дачу иду по тропинке,
Мир суетливый за склоном исчез.
Мудрые груши, душицы куртинки,
Белые вишни – мой смешанный лес.
 
 
Ивы все ближе ко мне подступают,
Листья – шифоновый нежный наряд.
Птицы свистят, роднику подпевают,
Крылья раскинув, свободно парят.
 
 
Это ль не рай?! Мыслей грустных забвенье,
В сердце – истома. Блаженство царит.
Мир тишины, от забот отрешенье —
Так мою душу природа творит.
 

 
Солнце стало мутно-белым,
Посерели небеса.
Разметалась в вихре смелом
Непроглядная краса.
 
 
Вскинув крылья, белой птицей
Крутит снега карусель,
Как шальная, веселится
Налетевшая метель.
 
 
Снегом сыплет, засыпает
И метет, метет, метет…
Воет ветер, не стихает,
Так, что душу в клочья рвет.
 

 
Вот снова во владеньях тишины,
В лесу от суеты мирской скрываюсь.
А дома, средь панельной вышины
Я не живу, душою только маюсь.
 
 
Мой дом – пустая злоба, зависть, лесть.
В лесу покой. Мне в радость шелест листьев.
Прости же, город, но, что есть, то есть,
Лишь лес теперь мои пленяет мысли.
 
 
Звенит ручей… Душистые кусты…
И как бальзам, мне голос вольной птицы!
О, тишина, моя подруга ты,
К тебе спешу от суеты укрыться.
 

 
За окном еще все стыло
С ночи до зари.
За туман седой унылый
Скрылись фонари.
 
 
Свой последний лист теряет
Календарь зимы.
Снег летит и тут же тает.
Ждем весну и мы.
 

Виолетта Балаян

 
Не тревожьте вы,
люди честные,
Усыпальницу бога войны,
Чтоб не ведали горя родные
На руинах былой тишины.
 
 
Сон гробницы, украшенной златом,
Охраняет седой аксакал,
Чтобы бог не проснулся с раскатом,
Наполняя багряный бокал.
 
 
Чтобы стрел не познала кольчуга,
Чтобы жертв не искал ятаган
И в степи не рыдала подруга,
Окропляя слезами курган.
 

 
Секстант возвысился в пустыне,
Огни считает Улугбек,
И небо звездное поныне
Там созерцает человек.
 
 
Во мраке маленькой темницы
Над головою – небеса,
И манят звезды, как зарницы, —
Былых столетий чудеса.
 

 
Снова вижу золотые арки,
Где-то в поднебесье купола,
И влекут скупой прохладой парки,
И звенят, как гром, колокола.
 
 
А мулла взывает с минарета,
И слетают суры со столпа.
Люди чтят писание запрета,
И опять безмолвствует толпа.
 

Александр Кафтанов

 
Есть какая-то высшая цель,
Только замысел неизвестен,
Когда пес, перегрызший цепь,
Продолжает сидеть на месте.
 
 
Что творится в его голове?
Он доволен возможностью бегства?
Или чьи-то следы на траве
Не дают ему двинуться с места?
 
 
В молчаливом служенье его —
Не безволье, скорее, природа.
По задумке собачьих богов,
В генетическом коде породы.
 
 
И огромная вольная степь
Не нужна, двор за домом милее.
Почему тогда чертова цепь
Ржавой болью врезается в шею?
 

 
Озеро в толще льда.
Лодка, вмерзшая в лед.
Где-то на дне вода
Ждет, когда снег пройдет.
Люди вокруг, огни,
Здания, города.
Хочешь – ладонь согни,
Будто на ней нет льда.
 
 
Снег – загустевший дым,
Спящий на проводах,
Делает мир седым,
Словно не снег, а страх.
Стужа, пурга, метель —
Просто водоворот.
 
 
Чувствуешь, как теперь
Медленно тает лед?
Чувствуешь, как свеча
Падает на рояль?
Тает твоя печаль,
Тает моя печаль.
Чувствуешь, подо льдом,
Память свою храня,
Бьется, как метроном,
Рыжее сердце дня?
 

 
В деревянных домах, безусловно, вкуснее чай.
И стучащих в окно ветвей колыбельный ритм
Успокаивает и глушит твою печаль.
Отдышись. Подойди к окну.
Полюбуйся видом.
 
 
Останавливаться труднее, чем убегать.
Слышать пульс ее за секунду до поцелуя
В тридцать раз ценнее, чем целовать.
Тишина обнимает спящих, храня тоску их.
 
 
Выйди в ночь, заблудись в лесу, разожги костер,
Постарайся вырваться отовсюду, куда ты врос.
У седых морей, у высоких крон, у далеких гор
Ты отыщешь ответ, когда правильным будет вопрос.