Электронная библиотека » Сборник » » онлайн чтение - страница 1

Текст книги "Между нами"


  • Текст добавлен: 24 марта 2020, 19:40


Автор книги: Сборник


Жанр: Поэзия, Поэзия и Драматургия


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Между нами. Стихи, проза

Стихи

© ГБУК «Издатель», оформление, 2017

© Волгоградское региональное отделение Общероссийской общественной организации «Союз писателей России», 2017

Людмила Кузнецова-Киреева
«Так хочется догнать летящий май…»
 
Так хочется догнать летящий май,
А слышу за спиной дыханье зноя…
Душе отцвётшей так близко́ земное,
Но крыльев у нее не отнимай.
 
 
Сирени где-то мокнут под дождем,
Густеют краски от звенящей влаги…
А мы с тобою наши чувства жжем,
Не доверяя больше их бумаге…
 
 
Сгорает мир, в котором ты и я,
Отныне он, что пепел, сер и пресен…
В нем только счет взамен умолкших песен —
Кукушка заболтала соловья.
 
«В этом замкнутом круге познания…»
 
В этом замкнутом круге познания
Я пытаюсь услышать мысленно
И стараюсь увидеть на ощупь
Недоступное для осязания,
Безнадежное в поисках истины.
И стихов неродившихся рощу
Посажу, поливая слезами, я
И окучивать буду искренне
Звуков гласных-согласных толщу
Для сладчайшего истязания.
 
«Август яблоком спелым уткнулся в росу…»

Памяти Г. Н. Ардашевой


 
Август яблоком спелым уткнулся в росу…
Отлюбившее лето прощается с нами,
И уже сентябрево-лоскутное знамя
Над твоим вертоградом полышет вовсю.
 
 
Бабье лето раздует еще костерок…
Ведь не зря же связались тенетные сети
И зажглись винограда девичьего плети?
Отчего же так горько дыхание строк?
 
 
Мальвы – цапли степные – былую красу
Растеряли до сроку в остылые зори
И стоят неуклюже в прощальном дозоре,
Навевая унынье… роняя слезу…
 
 
Исключений из правил исконных не ждем:
Отпестрят листопады – взвихрятся метели…
Миг не станет длиннее, как мы бы хотели!
Не об этом ли осень всплакнула дождем?..
 
«Из грусти стихи получаются всё же добротнее…»
 
Из грусти стихи получаются всё же добротнее,
Чем те, что из радости.
Светлее печаль и возвышенней, и благороднее,
Без приторной сладости.
Пронзительна грусть… словно ярость, бывает неистовой,
Ни капли лощеного.
Подобно тому, как прочнее кофтенки батистовой
Рубаха холщовая.
 
«О, закон Ньюто́на…»
 
О, закон Ньюто́на,
как
На тебя не сетовать?
Падает антоновка…
Не с того ль,
не с этого ль?
О́земь, о беседку ли
Бьется круглой спинкою —
Всё козе соседкиной
Отношу корзинкою.
Сушки напластала я…
А повидло – муторно…
И сижу, усталая
От закона Нью́тона…
 
«Сколько пряных согроздий дарила сирень…»
 
Сколько пряных согроздий дарила сирень,
А черемухи цветень врывался в окно…
От ветров́ духовитых случалась мигрень,
И оскомину штампы набили давно.
 
 
Но взлететь я пытаюсь, терзая крыла́,
Те, что ты называешь руками…
И пусть…
От земли отрываюсь – была не была…
О, небес неизбывных преюная грусть!
 
 
Сколько раз с нами ночи делил соловей
За околицей рифмы, в излучине слёз…
В тихих зарослях слов меж терновых ветвей,
В майских сумерках,
в лунном наитии грёз.
 
 
Не суди безыскусность внезапной строки,
Не умом, а душою ее принимай.
Май врывается в сердце притоком реки,
Половодьем по венам – на то он и май!
 
«Зацветает миндаль в Крыму…»
 
Зацветает миндаль в Крыму
Раньше сроку на три недели.
Я весну хоть сейчас приму —
Феврали ко мне охладели.
 
 
Я устала от зябких чувств
И тоскливого непогодья,
И дорог – всё куда-то мчусь…
А пора б отпустить поводья.
 
 
Но мечты высиняют даль
Там, где волны закат гасили.
Зацветает в Крыму миндаль,
Слава Богу – у нас, в России!
 
«Калиткой скрипну и спугну сорок…»
 
Калиткой скрипну и спугну сорок,
Собравшихся на сход в моем владенье.
А просто ночью было мне виденье,
Что сад затосковал и весь продрог.
 
 
У осени нечестная игра,
Ведь на кону – последняя надежда.
С дерев на травы сброшена одежда,
Змеится дым чадящего костра.
 
 
А неопрятность опустевших гряд
На мысль наводит о тщете и тлене…
Но где-то пульсом в истонченной вене —
Весна… шестой десяток лет подряд.
 
«Мело, мело по всей земле…»

Мело, мело по всей земле…

Б. Пастернак

 
Явле́нный снег – предвестие строки —
Желанно-неожиданный, нарядный,
Слетевший в ночь на лист мой безоглядный,
Где все слова нечаянно легки!..
Не ангела ли чуткое крыло
Случайно обронило перья строчек?
Ах, только б разобрать наутро почерк!..
Мело… по всей земле… опять мело…
Так зыбко вдохновение зимой,
Спугнуть его боюсь, в окно глазея —
Земля ворсится, словно бумазея,
Подлунной оторочена тесьмой.
Морозно-запотевшее стекло
Я тру ладошкой вкру́г, увидеть чтобы,
Как звезды собираются в сугробы
Стужливыми снежинками… Светло
Душевное безмолвие пока,
Бесследно – ни дорог, ни птичьих тропок…
Как будто вызрел жаркий южный хлопок,
Раскрыл четыре вьюжных лепестка.
 
«Бежало лето по июню…»
 
Бежало лето по июню,
По росным травам босиком.
От новолунья к полнолунью
Порхало ярким мотыльком.
 
 
Сплетало рыжие косицы
Из жарких солнечных лучей,
Девчонок наряжало в ситцы,
Потом гадало: краше чей.
 
 
Учило нотам птах-певуний,
Кукушкам поправляло счет…
В июль бежало по июню
И знало: август где-то ждет.
 
 
Свиданий нежных не тревожа
На тропках тайных за селом,
Порой само влюблялось тоже,
Смеялось, пело и цвело.
 
«Была ли ты, любовь?..»
 
Была ли ты, любовь?..
Так жаль,
Что не могу ответить точно…
Мне лишь запомнилась печаль,
Что пряталась за многоточье.
Светлела прядка у виска,
Уставшая от ожиданья.
Мгновенен путь наш —
от цветка
Пьянящего
до увяданья.
Попутных вéтров все ждала —
Лететь, бескрылая, хотела!
А ты земной, любовь, была —
Вот я тебя и проглядела.
 
«…А Северский Донец с дороги дальней…»

Малой родине посвящается


 
…А Северский Донец с дороги дальней
Торопит воды к устью искони́.
Он был моею бабкой повивальной,
Рекою су́деб для большой родни.
 
 
«Ты этот край запомни, что б ни сталось! —
Твердила мама. – Сердцем зацепи».
…Там детство жеребенком увязалось
За взрослым табуном в Донской степи.
 
 
Туда привез семью свою из Града
Отец-строитель. В хуторе Кресты
Сновала с лязгом техники громада,
Корежила вишневые сады…
 
 
Как раз была цветения пора,
Бросались казаки на трактора.
 
 
Но взмыли журавли портовых кранов,
Их принял в стаю Северский Донец.
Красавец-порт!..
А я – вне всяких планов,
Поскребыш, как любил шутить отец.
Делила свой веселый возраст детский
С поселком по прозванью Усть-Донецкий…
 
 
…Расстались мы… Меж нами – лет пространство,
Сбирает память годы-лоскуты.
И дразнят казачурой за упрямство
Меня, степнячку, с хутора Кресты.
 
«Чуть свет проснуться…»
 
Чуть свет проснуться,
выглянуть в окно
И дня земного ощутить начало,
И удивиться:
мир знаком давно,
А я нисколько в нем не заскучала!
 
 
И мне по нраву огустевший сад,
Пусть щедрости плодовой не образчик…
Но ведь источник хлопотных услад,
Даритель дней, стихами говорящих.
 
Наталья Сырцова
Калуга
1
 
Живая грусть у ласточки в гнезде,
Танцует дождь в продрогшей борозде,
Везде, где есть основа и порядок.
Козельский плат до Оптины объят
Обыденной тревогой мер и клятв
И колкостью окрашенных оградок.
 
 
Не спрячет нас от боли береста,
Не скроет крест, где веры нет в Христа,
Не смоет Жиздра водами речными.
Подобны ей сомнение и страх,
Плоды ее взрастают в городах
И душат нас, и делают ручными.
 
 
Ты мой приют, пожизненная блажь
Рубцуется… Великий арбитраж
Выносит мне не приговор, но веру.
Я буду жить за пазухой церквей,
Пока гласит «Премудрость» иерей
И крестит дождь по твоему примеру.
 
2
 
Калуга, камни, коростель,
Купель дождя с водой лиловой,
Живая Жиздра, промысловый
Корабль времени, апрель.
 
 
Он недвижим в речной воде,
Пока предвестница потопа,
Река, не разлилась, и тополь
Небесный не прорвал предел.
Да будет мир среди вершин
Не государевых, а Божьих.
И ты, Калуга, у подножья —
Молитвослов моей души.
 
3
 
Тесно-тесно, друг за другом
Зелень пряча под подол,
Лес раскинулся еловый,
Лес, в котором Божье Слово,
Непредвиденный престол,
Упирается в Калугу…
 
 
Я тебя узнаю в спешке
По наклону головы.
Не встречай меня еловым
Словом, солнцем промысловым,
У таких, как я, увы,
Что ни день, одни насмешки.
 
 
Я приехала с повинной,
Если можешь, поддержи.
У меня в проволглой жизни
Без козельской укоризны
Жиздра не выносит лжи,
Тянет топь за горловину.
 
 
Мне бы ведрышко худое,
Мне бы чуточку любви.
Близко-близко до Калуги
Муки совести и руки
Материнские. Плыви,
Если не гневит былое…
 
4
 
Вода ледяная, льняная невольно
Меня обвивает, довольно, довольно.
До сумерек в колкости плавать небесной,
Укромная чаша козельского леса
 
 
Едва окормляет меня перегудом
Дождя и тумана,
выходит простуда.
Безропотно движутся воды и годы
Сквозь чащу лесную моей несвободы.
 
 
Мой возраст взрастает рекой межсезоний,
Ореховым Спасом, Успением, зноем.
Во мне, ненадежной, сплошные сюрпризы:
Рука Материнская – белая риза,
Слезой омывает и пестует внове
Меня, голубицу, рожденную в Слове.
 
5
 
Я не терплю любви самообман,
Торопких троп, не требующих бога,
Не подведи, осенняя дорога,
Зовущая сквозь морок и туман.
 
 
Желанный путь от Жиздры до Невы
Широк и бел, шершав и многотруден,
Мы встретились среди сливовых буден
В сезон сиротства на земле живых.
 
 
Журчание небесной полыньи,
Речная вязь, закатный полушалок,
О, как любим и как при этом жарок
Цвет осени моей епитимьи!
 
Адам
 
Бескровен Бог,
бессилен человек.
Ты дал мне нож, но не сказал:
«Убей!»
Там, за межой, не поднимая век,
Метет дорогу ветер-суховей.
В подол земли ложится сухостой,
Ему во тьме придется почивать.
Болит ребро,
мужчина холостой,
Твоя ли боль, прокрустова кровать?
Ты разделен на вечер
и вино,
Но пригубить, не значит пить до дна.
Вот яблоко, как правило, оно
Несет раздор…
И ночь воплощена
В полет птенца над вотчиной и над
Судьбой моей, застенчивый Адам.
Бескровен Бог, но зреет виноград,
Скуп человек, но тянется к плодам!
 
Элиста
1
 
Подели меня на слоги,
На глаголы подели.
Стелет степь моя под ноги
Камни, кочки, ковыли.
 
 
На кустарнике вороньем
Дом-гнездо, а в нем поет
Птица-ветер, благовоние
Трав степных, как приворот.
 
 
Элиста!
Во славу будней
За твою любовь и прыть.
Я не стану безрассудней,
Не смогу перебродить.
 
 
Очерствеет хлеб, и солнце
Вразумит меня на сон.
Черногривый конь смеется,
Колокольный льется звон…
 
 
Но откуда?.. Все едино
На чужбине и в раю.
Спи, бескрайняя пустыня,
Баю-баюшки-баю.
 
2
 
Степной народ из рода в род
Несет свой крест, точнее, бремя.
Скуласт, разборчив, но не горд,
Он чувствует, как дышит время
 
 
В затылок выбритый. Ему
На кровеносную систему
Плевать, в рассветную суму
Жара не влезет, только демон,
 
 
И тот не выдержит… Едва
Я породнилась, будем живы
С тобой, Калмыкия, хвала
Недремлющим пустынным жилам!
 
 
Возьми мой судорожный путь,
Дождливый, обморочный, душный,
Где нет возможности всплакнуть
И вырасти из равнодушных.
 
 
Степной народ приветлив и
Из рода в род несет утраты.
В том виноваты ковыли,
Серебряные виноваты.
 
«Ни свет в горсти, ни горлинка, ни горе…»

С. Васильеву


 
Ни свет в горсти, ни горлинка, ни горе
Нас не спасут, лишь Господи прости.
Ни шапка та, что так горит на воре,
Ни маков цвет – бушующее море —
Не смогут нас посмертно заплести
В степной пейзаж, сохранный до истерик
Всех жен твоих красивых и живых.
 
 
И будет жизнь, мгновенная потеря,
Такая, что ни ангел, ни тетеря
Не возродят окоченевший стих.
Зима, зима, я столько раз любила,
Что больше нет ни жизни, ни любви.
Согрей меня, живительная сила
Христовых крыл, пока не потопила
Меня судьба, все раны обнови.
 
 
Нежнее смерти женщина, Сережа,
Ты знаешь сам, и мне не нужно знать.
Отрывок дня морозный и погожий,
Целующий твои глаза и кожу
Пожизненно, так может только мать
 
 
Любить дитя. Проснись, проснись, мы оба
Готовы дать животворящий рай
Стихов и слез, но смерть твоя не пломба,
Ей не заткнуть прозябший мир у гроба,
Не обуздать картавый птичий грай…
 
Елена Хрипунова
«Созвучия – они приходят даром…»
 
Созвучия – они приходят даром,
платить приходится за все другое.
Душа течет по телу легким паром,
текут по небу персеиды стройным роем.
Хоть раз попробуй загадать желанье
и пожелай хоть мне на день рожденья
чего-нибудь хорошего – случайно,
и подари мне том стихотворений
чужих или одно твое, о лете,
глотке озона, полотняном платье,
о том, как хорошо на этом свете
упасть друг другу в зыбкие объятья.
Как хорошо, о боже, жить на свете
на этом, помышляя о расплате —
на том, на берегу высоком Леты
сидеть босой и в полотняном платье.
 
Еще один сюжет
 
Какое странное время,
какие зыбкие лица.
На лица ложатся тени
и свет, все вокруг двоится,
и воздух слоистый, стеклянный,
нарезан крутыми ломтями,
и льдины в реке полупьяной
толкают друг друга локтями.
А лестницы здесь из камня,
а сердце твое – из глины,
а пряничный домик – с пряной
корицей и с ванилином.
Вот Гензель об руку с Гретель
стоят у его порога,
но снова закроют двери
на ключ и посмотрят строго.
И врезан пейзаж навечно
в гранитные эти ступени:
куда-то мы шли, был вечер
весенний и светлый, длинный.
Всплывет ненароком былое
и в Лету со всплеском канет,
но кто-то на нашей Трое
уже собирает камни:
пустые бутылки, пепел,
полночные мостовые,
и – это ты верно заметил —
мы – здесь и еще живые.
 
«Давно уже не было пасмурных дней, как этот…»
 
Давно уже не было пасмурных дней, как этот.
Дрожит и пригибается холодное небо,
как лист железа или беззвучной жести.
Из этого дня не вырваться, не убежать,
не хочется быть ни врозь, ни вместе.
 
 
Снега за окном, и птичьи кресты, и ветки
спеленаты сном, прохожие редки
в моем захолустье на самом краю оврага,
где спит на дне до весны стеклянная грязная влага.
 
 
Да, день, как ты, холодный и беспощадный,
но, может быть, завтра все же наступит новый —
другой, не знаю, какой, веселый и теплый,
хотя у марта в подоле мало таких подарков.
 
«В поэзии – соперник, в прозе – раб…»
 
В поэзии – соперник, в прозе – раб.
Хрестоматийные не выцветают строки:
«В стихах он был силен, а в жизни слишком слаб»,
и осуждают тихим голосом пороки
людей умерших и давно минувших дней
дела, слова и искренние слезы
бессилия, и строфы про коней,
и в гроб сосновый кем-то брошенные розы.
А я когда-то знала наизусть,
да и сейчас, конечно, вспомню
про пыльные холмы, про Русь и грусть,
за шеломянем-рубежом другие хóлмы,
на них ночная мгла,
и в сердце входит тихая игла
и вышивает, песни распевая…
Ты знаешь – я пока еще живая!
 
Третий
1
 
Рваные раны, шрамы, на теле рвань,
В клочья дни и недели, наверно, дело – дрянь.
Губы в лохмотьях – весенний авитаминоз.
Я не хотела, но в этот раз все всерьез.
 
 
Нет, не прошу, не надо,
Просто лягу на дно
Тихой печальной рыбой —
Мне все равно!
 
 
Берег песчаный, ракушки,
Солнечный плеск в реке —
Зайчик полощет ушки…
Мы не знаем, что рядом,
кто это невдалеке.
 
2

Кто он, третий, вечно идущий рядом с тобой?

Т. С. Элиот
 
Спички, специи, разноцветный картон —
буду суп варить, плиту разжигать
и бумажных зверей мастерить.
Буду читать в интернете статьи про морской
планктон…
Может быть, даже я научусь курить.
Но никогда – ты слышишь! – я говорю: никогда
Я к тебе первая не подойду, не жди!
Это гордыня, да,
горе, а не беда…
Я не знаю, кто там стоит,
Что меня ждет впереди.
Кто это, третий, идущий рядом со мной?
Не разглядеть его сквозь пелену дождя…
На голову мне падает ливень тяжелый и ледяной.
Я улыбаюсь, ладони от головы отводя.
Чем же мы жили? – только этим, мой друг,
Что после смерти нашей другим невозможно найти.
Хрупкие рукописи не запылают вдруг,
Но устилают листьями пройденные пути.
Кто это, третий? Дождь у него в волосах,
А в ладонях трава, а в кармане —
живая мышь.
Что он читает в книге, что лежит на его весах?..
Время уходит, а ты, мой друже, молчишь.
Время уходит,
но не уходит он.
Я не скажу тебе, что тебя люблю.
…Спички, специи, разноцветный картон —
я куплю все это, непременно куплю!..
 
3
 
Ты знаешь – в овраге трава,
А во дворе дрова,
А в ограде церковной стоит она,
У нее болит голова,
У нее добрый молодец на поводке,
Если случится паводок,
Она поплывет по реке
В лодке веселой резиновой и надувной
С тихими песнями, гребнем узорным,
Со старинной трубой подзорной…
Лодка плывет по реке стеклянной,
В шелухе ледяной.
Голубые дали,
заплаканные дома,
Жили-были, млели, дышали…
Так и прошла зима,
И в овраге вырастут травы
и спрячут тебя с головой.
Раз я тебя люблю – ты навсегда живой.
 
Проволока
1
 
Ржавая проволока твоих стихов
Ползет, цепляется за рукава.
Ежевичный кустарник вытаптывает жена —
Милая, ты навсегда права!
 
 
Мусор, истлевшая рухлядь… Стоп!
Кто там сказал, что они не горят?
Их потихоньку источит жучок
Или плесенью зарастут.
 
 
Где твой клинок? Где твоя свирель?
Где твой посох в белых цветах?
К белой руке прирастет кольцо,
К белой березе – листва. А тут?
К праху приложится прах?
 
2
 
В поезде ночью темно, как во рву с водой.
Пей не пей, конец один – Волгоград.
За окном пейзаж, объеденный тьмой,
Коридорные лампы дорожкой лунной горят.
 
 
Открывай тетрадь – мотыльки стремятся на свет,
Со страниц срываясь, – к Луне, к фонарю,
к Луне.
Кто твой друг? Кто твой враг?
Где любезный оскал?
Чей лукавый совет?
Что ты скажешь мне? Что тетрадь твоя скажет мне?
 
 
Ты стоял на Гунибе, в бездну боялся упасть,
И в Нарын-кале на ворота позора плевал.
Гауптвахта, Марлинский, из каменной пасти
вода лилась…
А меня ты любил? Скажи, ты меня любил?
 
 
Это маки в руках, это водкой напитанный мозг.
Воздух в старом Дербенте майский, страшный,
чумной.
Кресло залито коньяком, и со свечки капает воск.
Посмотри на меня, поговори со мной!
 
 
Открываю тетрадь – только проволока стихов —
Дольник, ямбы, анапест, коричневый горький дым.
Это горы аварских, кумыкских —
переводных штрихов:
Ах, элегия белая! Ах, глубокий зиндан!
 
 
Как упрямо волны Каспия лижут твердь!
Виноград рождает выцветшая земля…
А в тетради вяжет стихов узелки поэт:
Вот Багаутдин, вот Муса, а вот Магомед.
 
 
На твоей работе после твоих похорон
В белой папке найти твои – не твои стихи:
Дагестанской тетради чума – чужие страсти, грехи
В твоих рифмах, твоих словах…
Ты не умер, ты просто вышел покурить.
 
Никита Самохин
«Растеклось на востоке утро…»
 
Растеклось на востоке утро,
Первым светом смывая тьму,
Как пшеничный сноп златокудро,
Зреет в юном сквозном дыму.
 
 
Но зорюют еще раины
В сладкой вязи последних снов,
И ковыль не поднял седины,
Чтоб узреть молодую новь.
 
 
Только сны не в ладу со мною,
Лишь порою мирит нас хворь.
Не прощалась она с луною
В предвкушенье медовых зорь.
 
«Кричащих душ нехитрая страна…»
 
Кричащих душ нехитрая страна,
Уже давно привыкла ты к наркозу.
Но точки ставит жадная луна:
«Кобыле легче,
если баба с возу».
 
 
А прежний мир уходит из-под ног,
Скребется в души свежая зараза,
И гложет кость породистый щенок,
Охотно чая нового приказа.
 
«Дремлет ветр…»
 
Дремлет ветр.
Недвижна занавеска.
Дремлет степь в удушливом плену.
Только россыпь мертвенного блеска
Травит душу пыльному окну.
 
 
Расползлось по хутору томленье,
Смазав марью шлях
и курени.
И луна,
обласканная ленью,
Улеглась на хрусткие плетни.
 
 
Тает ночка в куреве прозрачном.
Знать, к утру не сгинет пелена,
И зарю с безмолвьем буерачным
Мне встречать у пыльного окна.
 
Раб страха
 
Ты не пей мою кровь,
комар.
Есть еще для нее работа,
Хоть и вся моя жизнь, кошмар,
Стала частью твоей охоты.
 
 
И пускай нынче худо мне,
Все же донором быть терпимо,
Если скрыться в умильном сне,
Где невзгоды проходят мимо.
 
«Велик и славен мой народ…»
 
Велик и славен мой народ,
Иным душа его – загадка.
Всегда плывет, отринув брод,
Туда, где горько, а не сладко.
 
 
Не в этом ли вся наша суть:
Нырнуть во тьму, алкая света,
И наплевать на легкий путь,
Презрев безликость трафарета.
 
«Мне бы хищный огонь залить…»
 
Мне бы хищный огонь залить,
Что в душе породила новь.
И заречься напрасным злить
Разбитную казачью кровь.
 
 
Но не знает покоя нрав.
Он терпел уже докрасна
И, покорную смерть поправ,
Возрождался из пепла сна.
 
 
Где сегодня твоя звезда,
Простосердная отчья стынь?
Или смолкли твои уста
На руинах родных твердынь?
 
 
Может, годы тебя вернут,
Сделав прошлым стезю обнов,
И ракитою станет кнут
У могилы твоих сынов.
 
«Раскудрявился Дон своевольный…»
 
Раскудрявился Дон своевольный,
Пляшет зыбь в ледяной черноте
И срывается берег бездольный,
Растворяясь в голодной воде.
 
 
Так и мне доведется однажды
Обрести неизбежный покой
И познать утоление жажды,
Став минувшим природы донской.
 
«Пригорюнилась ракита…»
 
Пригорюнилась ракита.
Пряди ластятся к земле.
И бурьян ворчит сердито,
Вторя киснущей ветле.
 
 
Нет пичужьей канители.
Дрема кутает поля,
Точно гнезда опустели
В кудлах сонного былья.
 
 
Лишь меня прищур заката
Не влечет в глубины сна,
Чтоб душа быльем лохматым
Наслаждалась до темна.
 
Город не мой
 
Город не мой ставит ласково сети,
Жаждая рыбы, которой на свете
Больше не надо уже ничего,
Кроме того, что веками мертво,
Но сохранилось и радует взоры
Амбициозной, расчетливой своры
Скользких сердец. Только прочен кукан
И непреклонен немой истукан —
Город Петра, город прозвища Бланка,
Пахнет его неживая изнанка
Тленом людским, но мила косяку
Скользких сердец, подчиненных быку.
 
«Гляжу назад, а там – одна зола…»
 
Гляжу назад, а там – одна зола —
Остылый тлен моей недавней были,
Где щедрый гнев и жадная хвала
Давно в мангале брошенном остыли.
 
 
Но правит пламя русскою душой,
Берущей жизнь в грядущей зарянице,
Покуда новь не тронута межой,
А журавли важнее, чем синицы.
 
Евгений Кравец
Желтые шатры
 
Вновь пришла зима, лишая сил,
Колкая метель вот-вот нагрянет.
Сонный вечер на привал разбил
Желтые шатры под фонарями.
 
 
Истлевают искры естества,
В памяти – рябины капор куцый,
Вероломно новая глава
Жизни нас неволит обернуться.
 
 
Но неосязаем буйный ход
Времени, бурлящего в аортах.
И глаза направлены вперед,
И трещит надежды шнур бикфордов.
 

Страницы книги >> 1 2 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации