Текст книги "Семейные сказки. Беседы с детьми о семье и семейных ценностях"

Неправильная мама

Мама долго уговаривала сына лечь спать, а тот без конца обещал: сейчас-сейчас, еще чуточку-пречуточку. Только мультик досмотрит или в машинки доиграет.

Мама начала сердиться.

– Смотри, Никитка. Завтра вставать рано. Опять тебя не добудиться будет, – сказала мама.

– Что ты, мама! – возмутился Никита. – Я сам встану.

Он, и правда, сам встал. Проснулся и заметил: уже светлеть начало. А обычно, когда мама его будит, за окном еще темно.

Взглянул Никита на большие настенные часы, а там – без двадцати девять. А в школу к девяти надо.

Никита как подпрыгнул на кровати, чуть ли не до потолка, вскочил скорее, бросился в родительскую комнату.

– Мама! Проспали! – закричал он.

Мама лежала лицом к стене и даже не повернулась. Только недовольно пробурчала что-то и сердито ногой лягнула.

Никита затряс мамино плечо.

– Вставай, мамочка! – проговорил он.

– Вот еще! Я спать хочу! – пробормотала мама и натянула одеяло на голову.

– Уже без пятнадцати девять! – отчаянно воскликнул Никита. – Мне в школу пора. А тебе – на работу. Почему ты лежишь?

Мама зашевелилась под одеялом, выглянула наружу, проговорила сонным голосом:

– Ой, Никитушка, что-то я сегодня плохо себя чувствую. Заболела, видимо.

И она громко и старательно закашляла. Совсем не по-настоящему.

Никита растерялся.

– А как же работа? – спросил мальчик.

Мама надула губы, но через секунду хитро сощурилась.

– Ты мне записочку напишешь, что у меня нога болела, и я ходить не могла, – ответила она.

– Какая нога? – опешил Никита.

– Вот эта! – мама выставила из-под одеяла правую ногу. – Палец большой болит. Ой-ой-ой! – громко застонала она и жалобно протянула, – видишь, какой красный!

Никита уставился на мамин палец.

Вовсе он не красный. Обычный, розовый.

– Ой-ой-ой! – опять застонала мама. – Как мне плохо!

А часы уже ровно девять показывали. На первый урок Никита точно опоздал. На второй бы успеть!

– Да что ты пристал со своей школой? – рассердилась мама. – Подумаешь, пропустишь денек. Ерунда!

– Как это – ерунда? – не согласился Никита. – А что я завтра Анне Юрьевне скажу?

– Придумаешь что-нибудь, – мама нехотя села. – Ну-у, что у нас трубу прорвало, все вещи из квартиры смыло, и мы их целый день по этажам ловили.

У Никиты глаза изумленно округлились.

– Чепуха какая! – проговорил мальчик.

– Тогда сам придумывай, – обиделась мама. – А я есть хочу. Чего там у нас на завтрак? – она вопросительно посмотрела на сына.

Обычно на завтрак у них были бутерброды или каша. Что мама приготовит. Никита так и сказал. Но сегодня мама готовить ничего не хотела, а бутерброды и каша, она заявила, ей уже надоели.

Мама проковыляла на кухню, демонстративно припадая то на правую, то на левую ногу, распахнула холодильник.

– О-о-о, Никитка. Да у нас со вчерашнего дня шоколадный торт остался. Им и позавтракаем.

Никита обрадовался. Шоколадный торт вместо каши – здорово!

Мама выбралась из-за стола первая, Никиту ждать не стала. Оставила на столе грязную посуду, прошлепала в комнату, включила телевизор.

– Ура! Мое любимое кино показывают! – воскликнула мама радостно. – Никитушка, ты там со стола убери, а я потом вымою. Вечером. Или завтра.

Никита нехотя составил тарелки в мойку и тоже прошел в комнату. Пробовал смотреть мамино кино, но оно совсем неинтересным оказалось. Герои в нем только и делали, что плакали да целовались.

Тогда Никита поплелся в свою комнату, вывалил из коробки солдатиков, но только расставил их для сражения, появилась мама.

– Пошли гулять. Нечего дома сидеть, – сказала она.

– У тебя же нога болит, – напомнил Никита.

– Какая нога? – удивилась мама, но сразу спохватилась, – Так она прошла. Я ее, наверное, просто отлежала.

На улице было неуютно. Небо низкое и серое. И ветер, так и не высохший, так и не согревшийся после ночного дождя, влажный и студеный. Он сразу забрался под куртку и прогнал по Никиткиной спине отряды колких мурашек. А маме – хоть бы что! Выскочила со двора на улицу.

– Смотри, Никита, какая огромная лужища! У-у-у! Глубокая, наверное, – сказала мама.

Мальчик не успел ничего ответить, а мама уже прошлепала до середины лужи. Прямо в своих красивых туфельках. Стоит, ногами притоптывает, любуется на разлетающиеся брызги. А потом прыгать стала. Руками начала размахивать. Еще и песню запела:

– На асфальте ме-е-лом ты рисуешь ле-е-то. Ласковое мо-о-ре трогаешь ладонью.

Никита смотрел на нее с открытым ртом и не знал, что ему делать.

– Тополиный пух, жара, июль… – на всю улицу восторженно завопила мама, да как подпрыгнула, да как потом приземлилась… Точнее – приводнилась. Брызги полетели выше Никитиной головы, засверкали серебром. А мимо, как назло, дяденька проходил. Толстый, лысый и недовольный.

– Женщина! Вы в своем уме? – сердито прикрикнул он на маму.

Она ойкнула и спряталась за Никиту. Даже немного вперед сына подтолкнула, прямо под суровый дяденькин взгляд.

Увидев Никиту, толстяк нахмурился еще сильнее.

– Ты, мальчик, плохо за своей мамой присматриваешь. Ай-ай-ай! – укорил его прохожий.

Потом развернулся и пошел своей дорогой. А мама ему вслед язык показала.

Тут Никита заметил, что дрожит. От холода. Или от страха. Или от стыда. А, может, от всего сразу. Схватил он маму за руку и повел домой. Простудится же с мокрыми ногами!

Дома пообедать решили. Мама приподняла крышку кастрюли.

– Фу-у! Суп! Не хочу! – заявила она.

Мама полезла в морозилку, вытащила большой, покрытый инеем пластиковый контейнер, от одного вида которого Никите стало еще холоднее.

– Мороженое! Класс! Вот пообедаем! – сказала мама.

Никита нехотя ковырял ложкой твердую ледяную горку. Он так замерз на прогулке, что горячий суп съел бы с большим удовольствием. Никита даже представил, как кусочки мороженого лежат в его замерзшем животе и не тают, и задрожал еще сильнее. Согрелся он, только завернувшись в одеяло. А мама сидела довольная, уплетала мороженое за обе щеки и поговаривала:

– Каждый бы день так обедать!

Потом они на компьютере играли. До тех пор, пока у Никиты перед глазами не зарябило.

– Не могу больше, – жалобно простонал мальчик. – В голове шумит.

Поужинали конфетами и мармеладом. Никита из-за стола еле встал. Живот у него разболелся, а во рту было так сладко, что просто противно. Никите казалось, что и сам он стал сладким и липким. Мальчик шел из кухни и боялся к чему-нибудь приклеиться. И спать он отправился без лишних напоминаний. Так устал, что едва до кровати добрался. Но заснуть долго не мог. Из-за боли в животе. А еще оттого, что в голове без конца палили компьютерные танки, а пучеглазые компьютерные свинки испуганно визжали: «Что завтра будет?»

Утром разбудил мальчика мамин голос:

– Никитка, вставай!

– Сейчас, – пробормотал Никита и хотел натянуть на голову одеяло, но почему-то передумал.

– Беги скорей завтракать! – добавила мама.

Никита в один момент слетел с кровати.

– Мама! А на завтрак у нас что? – спросил он.

– Каша. Овсяная.

– Каша! – радостно повторил Никита и уточнил, на всякий случай: – А торта нет?

Мама замерла в изумлении.

– Ты даешь, сын! Торт ему с утра подавай! – сказала она.

– Нет! – поспешно замотал головой мальчик. – Не надо торта. Я лучше кашу.

Вот такая история случилась с Никитой. Не скажу, что после нее мальчик превратился в идеального ребенка, послушного-препослушного. Но мороженого вместо супа он уже не требовал, а спать ложился, если и не по первому маминому требованию, то по третьему – точно.

Э. Смелик

– Частенько, ребята, люди, став взрослыми, солидными и заслуженными, вспоминая самого дорогого человека – свою маму, испытывают угрызения совести. Потому что не ценили ее, не говорили о своей любви, – сказала Мария Ивановна.

– Цените и любите своих близких, ребята. Даже если что-то в них кажется вам не таким, как вам хотелось бы. В мире все очень мудро устроено. То, что кажется нам сейчас каким-то не таким или не важным, впоследствии становится едва ли не самым необходимым! – заметил профессор Семейкин. – А сейчас послушайте рассказ.

Три ведра

Детство у меня было таким замечательным, что почти все, что произошло потом, смотрится как жалкая пародия на него. В детстве не было денег, не было жены и работы. Зато были отец и мать.

В нашей семье царил отец со своим непререкаемым авторитетом. В мальчишеских играх не было места матери. Конечно, без ее завтраков, обедов и ужинов я не мог бы жить – но это было так обыденно, что и незаметно… Как можно запомнить завтрак? Каша, яблоко, бутерброд. Обед уже занимает больше места: борщ, вареники и компот. Ужин – жареная картошка. Вот тут бы и сказать:

– Мама, как вкусно!

Но нежности были не приняты в нашей семье. Мы не целовали маму перед сном и не говорили в порыве чувств:

– Я тебя люблю…

Сказал ли я ей это хотя бы раз?

Жизнь была так заполнена важными делами, что не оставалось места обычным: забежал домой на минутку, перекусил – и опять туда, где друзья, игры и страсти. На девяносто процентов я состоял из маминых забот, но не замечал их – как не чувствуем мы, что состоим на девяносто процентов из воды, и совсем не видим воздуха, которым дышим.

Мы с мамой жили рядом – но словно в разных мирах. Эти миры соприкоснулись лишь однажды – и случилась история, которая оказалась интереснее всех приключений и затей: игры в футбол, стрельбы из самопала и запусков ракет.

Однако все по порядку.

Мама порой затевала странные проекты. Время она обычно проводила у плиты, в ванной или на диване за чтением книг. Помню, плакала над «Бедными людьми» Достоевского. Но иногда вдруг вскакивала с дивана, энергичная и готовая к подвигам.

Маму манила деловая активность, она была полна самых смелых бизнес-планов. Она любила приговаривать: «Жили бедно – хватит!» Но бизнес этот обычно заканчивался мечтами и смехом: мама делилась с ближними своими планами, а те поднимали ее на смех. Ей явно не повезло: ни муж, ни дети ее проекты не воспринимали всерьез. Я, хотя и был младшим в семье, тоже посмеивался над мамой. И напрасно, потому что главное для прожектера – уверенность в себе, а критика ближних способна уничтожить ростки самых гениальных начинаний.

И все же однажды мама смогла увлечь меня своим планом. Речь шла о полете на самолете!

Мне отводилась роль помощника: утром она покупала на нашем базаре три ведра вишен, мы садились на самолет – и через полчаса уже оказывались в областном центре, где эти же вишни можно было продать с немалой выгодой.

Перспектива полетать на самолете показалась мне столь заманчивой, что я решил поддержать маму наперекор всем сомнениям.

Мы отправились в шесть утра на базар, приобрели там вишни – и, помогая друг другу, перекладывая ведра из руки в руку, дотащились до аэродрома. В голом поле стоял вагончик, развевался сачок на ветру, и ночевала пара зеленых «кукурузников» – так звали самолеты той марки, которая прославилась еще со времен войны умением скрываться в зарослях кукурузы.

Мы забрались в брюхо самолетика, поставили под ноги ведра и после короткого разбега с ужасным тарахтеньем взмыли в воздух. Не поднимались мы выше облаков – но и от той высоты в пару сотен метров, на которой проходил полет, дух захватывало. Зеленая земля повисла под нами, округлившись по краям и покачиваясь из стороны в сторону, как огромная елочная игрушка – шар на ниточке. Или мыльный пузырь на трубочке. Мы пролетали над вздутиями и пазухами этого шара и, помню, на холме увидели огромный портрет какого-то дядьки, частью выложенный из камня, частью высаженный кустами – так что нос и лоб его белели мелом, а затылок кучерявился, как настоящий!

Шар на ниточке поворачивался, покачиваясь; под нами бежали поля и луга до тех пор, пока мы не увидели на горизонте трубы и дома большого города. Надо сказать, что все это время ведра наши дрожали, бились друг о друга, вишни подскакивали и норовили высыпаться, так что приходилось придерживать их руками и прикрывать носовыми платками… Наконец мы пошли на посадку, сделали круг и очутились на бетонном поле аэродрома, где стоял десяток зеленых «кукурузников» и пяток настоящих серебристых самолетов. Со свистом в ушах и ведрами вишен в трясущихся руках мы ступили на землю.

Конец нашего бизнес-проекта был бесславным: оказалось, что здесь на центральном рынке вишни идут в ту же цену, что и на нашем базаре. Сейчас я думаю, что это был самый удачный мамин проект, самое лучшее предприятие: и пусть вишни не принесли тогда выгоды, деньги, вложенные в этот проект, обратились в чувства.

Нас с мамой связало дело, в котором соприкоснулись миры взрослого и ребенка. Благодаря этому приключению я чувствую ее характер в своем: я также люблю валяться на диване, вздыхать о былых временах и мечтать о великих делах, а потом также вскакиваю и отправляюсь штурмовать небо в поисках лучшей доли на рынке нынешнего дня. Разве что вишнями не торгую…

Но понял это я, только став взрослым. Когда я вспоминаю эту историю, меня охватывает желание оказаться в детстве, найти там маму – и сказать ей то, чего никогда не говорил, что не было принято говорить у нас в семье, но что подразумевалось, как воздух вокруг нас:

– Спасибо, мама. Я тебя люблю.

Теперь я мог сказать это только во сне и, поднимаясь вверх, как на «кукурузнике», я опять вижу под собою землю, которая покачивается и закругляется по краям…

Я оставляю внизу все нажитое: квартиру, работу, зарплату. Рядом со мной мама, мы обмениваемся взглядами. Мы летим на самолете, мы полны радужных планов. На двоих у нас три ведра небесных вишен. Жили бедно – хватит!

Ю. Нечипоренко

Человек идет за солнцем

 
Мимо леса за лугами
Вьется тропка-волоконце,
Человек по ней шагает,
И спешит по небу солнце.
«Догоню, оно же близко!» —
Человек твердит упрямо.
На столе лежит записка:
«Я ушел за солнцем, мама».
 

К. Вуколов

^_________ ♦♦♦♦ ^_________

Вопросы

1. Кого мы называем самым близким нам человеком в мире? Почему?

2. Почему слово «мама» созвучно во многих языках мира?

3. Какие дела мама выполняет по дому?

4. Как мама заботится о детях?

5. Заботится ли мама о других членах семьи? Как?

6. Как мама воспитывает детей?

7. В какие игры мама играет с детьми?

8. А как вы помогаете маме?

9. О ком надо заботиться человеку, когда он становится взрослым?

Дорогие наши папы

– Кто же в семье – главная опора? Кто умный, добрый, сильный? Может и гвоздь забить и картину повесить? – спросила учеников Мария Ивановна.

– Папа! – ответила Маша.

– А что еще папа делает в семье? – поинтересовалась учительница.

– Деньги приносит! – сказал Вова.

– Правильно, что приносит. Только, чтоб принести, что нужно сделать? – спросила Мария Ивановна.

– Заработать, – ответил Вова.

– Мальчишкам, будущим папам, не стоит забывать, что надо вырасти настоящими мужчинами. Чтобы зарабатывать деньги, необходимо приобрести профессию. А чтобы стать профессионалом, нужно учиться! – произнесла учительница.

– Верно! У всех в семье должны быть свои обязанности. Обязанность папы – обеспечивать и оберегать семью, помогать маме в домашних делах. Обязанность мамы – создавать в доме спокойную и добрую атмосферу, заботиться о папе и детях, делать домашние дела (готовить еду, убирать, стирать и т. п.). Обязанности детей – помогать папе и маме, – сказал профессор Семейкин.

– А вот скажите мне, какое дело испокон веков считалось главным для мужчины? – спросила Мария Ивановна.

– Родину защищать! – ответила Маша.

– Правильно. Папы – наши защитники. Каждый должен быть готов, когда вырастет, защищать Родину, место, где живет его семья – самые близкие, самые родные ему люди, – пояснила Мария Ивановна.

– Вспомните русские сказки. Кто ловок и умел, кто никогда друга не бросит в беде и ничего не боится? Солдат! Нужно быть подготовленным к любой ситуации, ведь в мире неспокойно. К тому же военная служба – лучший способ проверить собственные силы, узнать, чего ты стоишь, – сказал профессор Семейкин.

– Надо исполнить свой долг перед Родиной. Только отслужив в армии, можно стать настоящим гражданином своей страны, – произнесла учительница.

– Я, когда вырасту, тоже в армию пойду! – воскликнул Ваня.

– Правильно! Поддерживаю! Служба в армии не помешает талантливому человеку учиться дальше. Я, между прочим, тоже служил в сказочной армии, после того, как окончил сказочный университет! – сказал Помогай Научаевич. – А сейчас послушайте стихотворения о папе, профессия которого – военный. Военнослужащим приходится участвовать в боевых действиях. Это очень опасная профессия.

Приказ

 
– Пап, скажи мне, почему
Вновь ты едешь на войну?
Ты же был на ней, не раз…
– Был, но снова дан приказ.
 

Папа уезжает

 
Через несколько минут
Поезд отправляется…
Папа едет на войну,
С нами он прощается.
Говорит, в который раз,
Командирским голосом:
– Быстро слезы прочь из глаз!
Треплет маме волосы…
Папе я хотел вчера
В кобуру вложить конфет…
– Жаль, – сказал он, – кобура
Носит только пистолет.
 

Горячая точка

 
– Пап, скажи мне, почему
Называют ту войну
Все вокруг горячей точкой?
– Жарко там всегда, сыночек…
 

Папа, я с тобой!

 
Папа, хоть и молодой,
А уже – пенсионер.
Не штабной, а боевой
Был он раньше офицер.
 
 
Ночью часто он кричит
И ругается во сне.
Папе трудно позабыть,
Как служил он на войне.
 
 
Я тихонько подойду,
Прикоснусь к нему рукой:
– Пап, забудь ты про войну,
Спи спокойно, я с тобой.
 

Признание

 
– Пап, признайся честно мне:
Было страшно на войне?
Он ответил: «Там, сыночек,
Страшно всем, и очень-очень…»
 

И. Боголей

– Папы могут заниматься самыми разными делами. Они могут быть и поварами, и инженерами, и летчиками, и водителями, и научными работниками. Каждый ребенок любит своего папу – особенного и неповторимого, – сказала Мария Ивановна.

– О, да! Помню, когда я защищал сказочную диссертацию, все у нас в семье было почти так же, как в следующем рассказе, – произнес профессор Семейкин.

Что у папы на носу

– Пашенька! – позвала мама, садясь на диван.

Мальчик неторопливо подошел и живо вскарабкался к ней на колени.

– Паша, – очень серьезным тоном сказала мама, – ты ведь у нас хороший мальчик?

Честно говоря, Пашка считал себя очень хорошим мальчиком, но такое начало разговора не предвещало ничего хорошего, и он, надув губы, отрицательно помотал головой и сказал:

– Не-а, я каплизный.

– Неправда, – начала разубеждать его мама. – Ты хороший мальчик и уже совсем большой.

Такое заявление еще больше насторожило Пашу. Хотя ему недавно исполнилось четыре года и, как он считал, этот возраст вполне позволял ему считаться если не взрослым, то большим, сейчас он счел необходимым возразить:

– Не-а. Я еще маленький.

– Какой же ты маленький! Ты ведь не в ясли ходишь, а в детский сад. Значит, уже совсем большой.

Мамина настойчивость, по Пашкиному опыту, могла означать только одно: мама уходит на дежурство, а папе очень некогда, ему нельзя мешать, потому что он сидит над диссертацией.

Паша уже много раз тихонько пробирался в папин кабинет и с интересом разглядывал все, над чем сидит папа, но никак не мог понять, где же эта таинственная диссертация. Папа обычно сидел на стуле, а под стулом ничего не было. Правда, на столе всегда было много бумаг, но никого похожего на таинственную Диссертацию Пашка не находил. Кроме того, ему было непонятно, зачем так долго над кем-то сидеть.

– Наверно, – рассуждал Пашка, – эта Диссертация такая злая и страшная, что папа боится уйти от нее надолго, наверно, она ругает за это.

Последнее время Паша внимательно разглядывал папу. Вернее его нос. В доме часто стали говорить, что у папы на носу какой-то Кандидатский Минимум. При этом у всех на лицах появлялось выражение испуга, а папа хватался за голову и убегал в свой кабинет. Если бы взрослые после такого заявления весело смеялись, то все было бы ясно – это они так шутят. Но, утверждая, что Кандидатский Минимум на папином носу, они не смеялись, даже, как будто пугались, и это было удивительно: какой же он, этот Минимум, если такие большие дяди и тети его боятся.

– Пашенька, – тем временем продолжала мама, – у меня сегодня дежурство, а папа, ты ведь сам знаешь, очень занят. Ты ведь не будешь ему мешать, поиграешь тихонечко один?

Перспектива весь вечер играть одному совсем не прельщала мальчика, но больше всего он испугался того, что вдруг, пока мамы не будет дома, та самая таинственная Диссертация, на которой сидит папа, рассердится и заставит его, Пашку, сидеть над ней, не отпуская от себя ни на шаг. Или вдруг невидимый, но очень страшный Кандидатский Минимум соскочит с папиного носа и усядется на Пашкин. Не зря же тетя Валя недавно сказала, что этот Минимум может свалить папу, и тогда все пойдет прахом. Идти «прахом» Паша тоже не хотел.

Представив себя сидящим над черной, мохнатой, когтистой и зубастой Диссертацией с Кадидатским Минимумом на носу, Паша крепко обхватил мамину шею и, горько всхлипывая, испуганно повторял:

– Не хочу-у! Не хочу-у! Не уходи-и. Я бою-усь!

Слезы крупными градинами скатывались по его щекам, и Паша все плотнее прижимался к маме, которая всегда защитит и оградит его от всех бед и опасностей.

Такой бурный протест испугал маму.

– Пашенька! Паша! – гладила она сына по ершистым волосам, – чего ты боишься? Ну, скажи, чего ты так испугался?

– Деселтацию боюсь! Кандидаскава Минима боюсь! Не хочу над Диселтацией сидеть, – уже рыдал Паша. – Не хочу, чтобы Миним на мой нос сел.

– Паша, – смеясь, воскликнула мама. – Так ты не знаешь, что такое диссертация?

Пашка отрицательно замотал головой, но, на всякий случай, буркнул:

– Она стлашная. Я боюсь ее!

– Дима! Дима! – позвала мама. – Иди скорей сюда!

– Что тут случилось? – спросил папа, выходя из своего кабинета.

– Ты представляешь, Паша, оказывается, боится твоей диссертации и не хочет над ней сидеть. Он, наверно, думает, что она его съест.

Папа потрепал Пашку по голове и улыбнулся:

– Сейчас я покажу тебе диссертацию, а ты мне скажешь: страшная она или нет.

Толстая пачка исписанных листов была совсем нестрашной, хотя и оказалась той самой таинственной диссертацией. А еще спустя некоторое время Пашка уже знал, что «сидеть над диссертацией», это значит писать о своей работе, о том, что ты изучил, сделал, изобрел. А кандидатский минимум – это просто экзамен, который должен сдать тот, кто пишет диссертацию. То, что он «на носу», это взрослые говорят понарошку, шутя. Ведь нос-то всегда рядом, значит и то событие, о котором говорят, уже рядом, близко и скоро произойдет.

Посмотрев еще раз на папин нос, Пашка, успокоенный, улыбнулся и удовлетворенно произнес:

– А хорошо, что у тебя на носу ничего нет…

Н. Ананьченко