Текст книги "Чернильное варенье. Женские истории к чаю"

Мосты города М
Мария Синюкова
@maria_sinyukova

– Я люблю тебя, Наденька.

– Максим… Почему ты только сейчас это говоришь?

«Мама, пойдем обедать! Бабушка зовет», – голос дочери выдернул из фантазий. Эти внутренние диалоги с Максом никогда не заходили дальше. И чем они могли закончиться?

17 лет назад

«Мам, я поступила! На бюджет. И знаешь, кто будет учиться со мной на потоке? Саша Краснов».

Этот день был самым счастливым за все 17 лет моей жизни. Я уехала в большой город М. из своего райцентра. Прошла на бюджет и узнала, что на параллели будет учиться мой самый симпатичный одноклассник.

В школе с Сашей мы близко не общались. Я сосредоточилась на первых отношениях. Они постепенно разлаживались, все свободное время готовилась к поступлению и брала уроки английского. Он занимался дзюдо, пропадал на соревнованиях, а когда возвращался, догонял программу и общался со своей компанией. Это был нетипичный спортсмен: эрудированный, с хорошим чувством юмора, открытый. Нисколько не удивилась, когда увидела его в списке бюджетников. Саша умел добиваться своего и делал это с улыбкой.

Встретились 1 сентября. Он кивнул на пустой стул рядом с собой, когда увидел, что я выбираю, к кому подсесть в большой аудитории. Здесь собрался весь поток на оргсобрание. Я еще никого не знала, приглядывалась к людям, с которыми мне предстояло учиться, а он уже со всеми по-приятельски здоровался.

– Ты где живешь? Мы сняли трешку с Васильевым и его знакомым тут рядом возле моста Желаний.

Наш одноклассник, Сашин друг Вова Васильев всегда следовал за ним.

– А я – у одной бабушки за пару остановок отсюда.

Родители решили, что одинокая Антонина Петровна будет докладывать о моей жизни. Контроль – второе имя моей мамы.

– Заходи к нам. Можешь со своей седой подружкой.

Я не умела сдерживать смех, на нас стали оглядываться – собрание уже началось.

– Через неделю отмечаем день рождения Васильева, в субботу. Записывай адрес и мой номер. Позвони, я тоже твой сохраню.

В тот же вечер Саша нашел пустячный повод прислать СМС. И началось. Моя новая Nokia, державшая заряд по три дня, стала разряжаться за сутки. Мы говорили обо всем: о наших семьях, книгах, авторском кино, спорили о политике. Он рекомендовал книги по японской философии и даже скидывал трогательные хокку. Годы в дзюдо, как оказалось, он посвятил не только отработке бросков и подсечек. Мне нравилось, как Саше удавалось избегать пафоса и писать на вечные темы просто. За неделю у нас уже сложился свой особый язык: эмоциями делились в трехстишиях, а когда встречались в универе на общих парах или пересекались в коридорах, смеялись до слез.

Антонина Петровна постоянно просила меня «гоготать потише» и делала звук телевизора громче – по вечерам я сочиняла очередное хокку, в квартире то и дело раздавался смех. Этот сериал меня увлекал куда сильнее, чем повороты сюжета в «Клоне», за которыми с замиранием сердца следила хозяйка квартиры.

Почему-то встречаться до дня рождения Васильева мы не спешили. Хотя оба уже понимали, как этого хотим.

– Надя, ты одна? А где Тонечка? Собиралась же захватить подружку, – Саша встретил меня в дверях шуткой и открытой улыбкой.

Помогая снять плащ, сказал уже тише:

– Рад тебя видеть.

От его низкого голоса и случайного прикосновения к моей шее побежали мурашки всех мастей и размеров.

В квартире собралось много народу. Нашли Васильева, наскоро поздравила – и Саша увлек меня в кухню. Там откупоривал бутылку вина молодой человек, на вид чуть старше нас.

– Знакомьтесь: Надя, Максим. С Максом и Васильевым мы снимаем эту квартиру.

На меня смотрел могучий блондин с крупными чертами лица, рыжеватой бородой и доброй улыбкой.

– Наконец-то вижу девушку, с которой Александр целыми днями смеется.

Мы перекинулись парой вежливых фраз с Максимом и наконец остались с Сашей вдвоем. Я любовалась, как он ловко готовил стол к чайной церемонии: расставлял непонятные для меня предметы. Сел напротив, насыпал содержимое жестяной банки в тарелочку с загнутыми с двух сторон краями – чахэ, как пояснил Саша, – взял ее обеими руками и показал, как принято с чаем знакомиться: согревать лист дыханием и различать его аромат. Аккуратно переложил чахэ в мои руки, и я повторила за ним церемонию знакомства. Запахло сладкими булочками и счастьем, а я навсегда влюбилась в аромат Да Хун Пао. Даже спустя годы этот терпкий запах с оттенком ванили переносит меня в ту кухню и вызывает бабочковую эйфорию в животе.

– Это называется гайвань – в Китае часто используют такую штуку вместо заварника, чтобы заливать чай методом пролива. Там не принято, как у нас, его настаивать. А чай выдерживает до 10 таких заварок. Первую сливают – промывают лист и прогревают посуду.

– Откуда ты все это знаешь?

– На соревнованиях с китайцами жили в соседних номерах. Потом искал информацию, посуду и сам чай – у нас вообще это не продается.

Саша разлил напиток по круглым чашечкам, одну протянул мне.

– Пей не спеша. Важно не обжечься, чтобы почувствовать весь вкус чая.

Когда пиала опустела, Саша предложил неожиданное:

– Теперь понюхай чашку.

– Пахнет заваркой. И чувствуется что-то еще. Тоже сладкое.

– Отличается от запаха у меня?

Не показывая смущения, я потянулась носом к его руке, держащей пустую пиалу.

– И правда! Как так?

Да, аромат Да Хун Пао присутствовал. Но его оттенял другой крепкий запах, древесно-пряный, с цитрусовыми и как будто кедровыми нотами.

Мы наконец познакомились. Спустя 10 лет в одном классе. Я почувствовала рядом не того парня в кимоно и медалях, который улыбался со школьной доски почета, а сильного мужчину, к которому хочется прижаться и остаться вместе навсегда.

8 лет назад

– Саш, угадай, с какой я новостью!

Я влетела в кабинет мужа в глубине нашего чайного магазина. По моему лицу легко читалось долгожданное известие.

– Неужели две полоски?!

Он взял мое лицо в ладони, и… нет, мы не картинно целовались и кружились, а хохотали на весь магазин. И вытирали друг у друга слезы.

Мы готовились к этому моменту долго и вдумчиво. Женаты уже восемь лет, семь из них занимались развитием бизнеса, а появление детей планировали к окончанию университета. Даже имена придумали. Если родится девочка, то Вера, мальчик – Максим, в честь нашего ближайшего друга. Но оказалось, дети не всегда появляются, как по заказу.

5 лет назад

Саша иногда улетал в командировки в Азию. К этому времени он свободно говорил на китайском, взялся и за японский. Не испытывая трудности перевода, возвращался с новыми контрактами и эксклюзивной продукцией. У нас была уже сеть магазинов. Мы обучали мастеров чайных церемоний и создали сообщество ценителей качественного чая.

Мне даже нравились эти расставания – возобновлялась особенная переписка. Мы слали друг другу хокку и смеялись перед сном – каждый в своей части света.

Мои родители переехали в соседний дом, мама часто забирала Веру к себе, чтобы я могла закрыть срочные дела в магазинах или отдохнуть.

– Наденька, приходите с Сашей на наше выступление. Даем благотворительный пасхальный концерт в клубе «У моста» 1 мая. Собираем деньги на лечение мальчика.

Даже если мы случайно виделись с Максимом, у него всегда находилось предложение, от которого невозможно было отказаться. Он встретил меня в дверях кафе, куда я заскочила перекусить между планерками. Я сразу согласилась пойти на концерт его джаз-бэнда, а раз Саша в Китае, решила захватить с собой подругу. Заодно познакомить одиноких друзей.

Мы давно не виделись. До рождения Веры часто уютно общались с ним и Сашей на кухне за чаем или дегустировали вина, в которых Максим хорошо разбирался. Он уже в первый год нашего знакомства владел винным клубом, а потом появился и бутик коллекционных вин. Во многом благодаря его примеру и поддержке мы решили открыть свое дело.

В этот день я отвела Веру с ночевкой к маме, чтобы после концерта пообщаться с друзьями подольше.

Когда вижу профессионализм человека и его преданность делу, испытываю глубокое удовольствие. Мне нравится смотреть, как продавцы в наших магазинах технично упаковывают посуду, обожаю наблюдать за точным взвешиванием и фасовкой чая. Да что там чай! Я даже в банке впадаю в легкий транс, когда руки сотрудницы начинают скользить по клавиатуре. Что говорить о музыкальных инструментах. На концертах меня впечатляет не столько музыка, сколько мастерство игры. Не могу оторвать взгляда от бегающих по струнам и клавишам пальцев.

На этот раз я не сводила глаз с рояля. Руки Макса, хотя и были крупными, но они легко и быстро перелетали с октавы на октаву. И сам он за инструментом становился невероятно подвижным и артистичным, хотя в обычной жизни производил впечатление неторопливого и порой неловкого человека. У меня мурашки побежали по спине, когда темп очередной композиции повысился. Как? Как ему удавалась так владеть своим телом? Ни разу не сбиться, не попасть мимо клавиш. Я завороженно следила за каждым движением его рук.

После концерта подруге пришлось убежать. В ресторан мы отправились с Максом вдвоем.

За годы знакомства я заметила, как он обходителен с женщинами. Обращение «Наденька» принимала за вежливый тон. Привыкла и к комплиментам, хотя меня 18-летнюю они когда-то вгоняли в краску. Надо отдать должное, Максим позволял это себе только в присутствии Саши.

Но сегодня я почувствовала себя как на свидании.

Весь вечер обсуждали дела в наших магазинах, благотворительные концерты Максима, возможные совместные проекты. И все же было что-то еще. По тому, как взволнованно он говорил, как вздымалась его грудь, с какой нежностью он на меня смотрел, я начала догадываться, почему ни разу не видела его в отношениях.

Год назад

– Наденька, спасибо тебе. Восхищаюсь твоей способностью договариваться с администрацией.

Максим с теплом в глазах смотрел на меня сверху. Мы вошли в лифт, чтобы подняться в мой офис. Планировали обсудить его предстоящий концерт на чайном фестивале, который мы с Сашей задумали провести на главной городской площади. В лифте вдруг стало тесно. Двери не успели закрыться, как пять девушек простодушно, с хохотом ввалились к нам, возвращались с обеда. Меня прижало к Максу. Нам всем нужно было на 16-й.

То ли от духоты, то ли от этой близости почувствовала, что лишаюсь чувств.

– Кажется, я теряю соз…

Очнулась уже на диване в своем кабинете. Рядом на коленях со стаканом воды в руках стоял бледный Макс.

– Господи. Как я испугался, Надя!

Он опустил голову мне на плечо. Я гладила его светлые волнистые волосы и плакала, а он все так же держал напряженными пальцами стакан.

Через месяц Максим нашел покупателя, передал свой винный бизнес и отправился на гастроли с джаз-бэндом. Давно об этом мечтал. В наш город он больше не вернется.

Тиски абьюза
Олеся Токмакова
@olesya_serdcevedka

Пришла первая.

Официант поставил лавандовый раф на столик. Как вкусно пахнет! И за окном так красиво и вовремя зашелестела, падая на землю под напором сильного ветра, желто-красная листва. Зима. Странная в этом году выдалась зима. Скоро декабрь уступит место январю, а за окнами все еще багряные, хоть и припорошенные снегом деревья. Пригубила кофе. Задумалась. Сейчас придут девочки, поболтаем.

Первой появится Нелли. Влетит, как ураган, обязательно сшибет попавшуюся на пути деталь интерьера и, не предпринимая попыток извиниться, помчит дальше. Хрупкий и худенький торнадо. Наверняка расскажет, что снова хочет поменять работу. Хотя на последнем месте сидит больше десяти лет. В этой фирме меняются только менеджеры, с которыми Нелли заводит служебные романы. Нет, ей рассказать нельзя. Не поймет. А если и поймет, что толку? В ее жизни все легко: не нравится – уходи. Она расставалась с мужчинами по всяким пустякам. Ей никогда не понять.

Следом вплывет Инга. Раздобревшая, но до одури манкая. Войдет. Небрежно шевельнет плечом, и весь персонал ресторана бросится снимать с нее пальто, шапку, сапоги. Зазевайся, не останови, разденут до гола. Алина хохотнула, представив себе эту сцену.

В университете Инга не была особенно привлекательной. Истязала себя на тренажерах. Сидела на куриной грудке с овощами. Рано вышла замуж за одногруппника-спортсмена. По протекции его маман устроилась в «теплое местечко». Старательно принялась создавать уют в семейном гнездышке – родители молодым подарили трехкомнатную квартиру. Жизнь обещала пройти ровно, как по гладкому полотну свежеасфальтированной дороги. Но кто-то на небесах зазевался, и в книгу Ингиной судьбы затесалась ошибка. Инга забеременела. Спортсмен загулял. Сначала пил на кухне, затем переместился в бар на первом этаже их многоэтажки. Через пару недель вообще перестал приходить домой. Инга плакала в подушку. Даже от подруг скрывала то, что происходит в семье. А потом позвонила Алине.

Телефон проснулся ночью. На другом конце города зареванная, разодранная в клочья, Инга сидела в луже крови. Дрожащими пальцами она набрала номер подруги. Подождала один гудок. Второй. И отключилась. Алина заворочалась во сне, покрепче натянула одеяло. Встревоженно, резко вскочила. Тишина. «Показалось», – подумала, но на всякий случай протянула руку к телефону. Инга. Пропущенный. Что такое? Набрала подругу. Гудки мерно наполняли пространство. Один. Второй. Третий. Десятый. Молчание.

Алина выбралась из кровати, на цыпочках прошла на кухню. Налила воды. Выпила. Снова вернулась в спальню. Опять набрала подругу. Гудки. Тишина. Половина четвертого. Сон схлынул. Не уснуть. Догадалась набрать Олега. Муж Инги ответил сразу:

– Нотации читать собралась? Отвали. Она мне больше никто. И урода этого я воспитывать не буду

– Олег, – Алина похолодела, – Олег, что случилось?

– Да все нормально, – пьяно рыгнул в трубку мужчина, – ниче не случилось. Поговорили по душам, – помолчал и добавил, – с кулаками по душам, – и дико пьяно заржал.

– Что значит с кулаками? Олег? – внутри Алины нарастал страх. Одной рукой она вцепилась в телефон, а другую просовывала в рукав плаща.

– То и значит. И вообще, отвали, дебилка. Как же вы меня достали, бабы, – с ненавистью просипел Олег и бросил трубку.

Алина схватила сумочку с документами, выудила из кармана куртки ключи и рванула на улицу. Серый рассвет обдал влажным холодом. Резко дернула ручку пристывшей дверцы машины. Ноготь предательски обломился, обнажая до середины нежную плоть. Она не почувствовала боли.

Долго барабанила в дверь Ингиной квартиры. Слушала, как там за стеной воет подруга, и ничего не могла сделать. Выла вместе с ней.

– Инга, открой. Умоляю! Давай же. – упрашивала сквозь разделявшую их перегородку. – Что он с тобой сделал, что?

Наконец, в начале седьмого утра Инга сдалась. Дверь медленно распахнулась, и перед Алиной вырос кошмар. Смесь сине-красного на лице. Оборванный рукав ржавой от засохшей крови ночнушки. Она сглотнула, попыталась загнать внутрь подступивший к горлу склизкий комок блевоты. Получилось. Тугая масса скользнула вниз по пищеводу и рухнула в желудок.

– Девочка моя, – прошептала она, – что же он с тобой…

Врачи сказали, что Инга сама виновата. Слишком поздно приехала в больницу.

Ребенка спасти не могли, а вот сохранить возможность для новой беременности… но она приехала слишком поздно.

Олега посадили. Алина убедила Ингу рассказать правду. Сказала, что не будет потворствовать лживой истории о нападении неизвестного.

– Я все равно дам показания и расскажу о нашем с ним телефонном разговоре, – заявила она подруге, – не покрывай этого урода. Он должен ответить за твою искореженную судьбу.

И вот теперь рассказать ей, что сама много лет прощала побои? Невозможно. Нет, это другое. Саша никогда не оставлял синяков. Не избивал до полусмерти. Чаще ограничивался одним, максимум двумя ударами. Потом пьяный дебош. Очередной разбитый сервиз. Хлопок дверью.

Он всегда возвращался утром. Как нашкодивший студент-первокурсник, бесшумно проворачивал в дверной скважине ключ. Тихо входил, снимал куртку, ботинки, крался мимо спальни в гостиную. До дивана не доходил, валился в изнеможении прямо на бледно-розовый ковер. Обязательно блевал на него, так что каждый раз приходилось покупать новый. Просыпался к вечеру и начинал шаманские пляски примирения.

Алина вздохнула. Нет, Инге нельзя рассказывать.

Оставалась Ольга. Хрупкая, тоненькая, вечно ускользающая, как ушко иголки. С ней они познакомились на распродаже Мах Мага. Алина долго сомневалась. Примеряла то один, то другой наряд, а Ольга легко, как старой знакомой, бросила ей платье, ремень, блейзер, сумку и только потом протянула узкую оливковую ладонь.

– Ольга, – представилась и улыбнулась ореховыми в обрамлении пушистых ресниц глазами. Острая искра тока ударила и пробежала к запястью. Алина отдернула руку и смущенно кивнула:

– Больно.

Повернулась к зеркалу и оценила отражение. Осталась довольна. Спросила:

– Пообедаем?

Ольга искоса глянула на часы, сложила губы то ли трубочкой, то ли бантиком, задумалась на мгновение, согласилась.

– Только мне нужно сделать пару звонков, – предупредила и уткнулась в телефон. Звонить никому не стала. Отправила сообщения, перенесла несколько встреч. В итоге освободила не только обеденное время, но и всю вторую половину дня.

А дальше… дальше между ними завязались странные, не подходящие ни под одно существующее определение отношения. Они были очарованы взаимно. Созванивались ежечасно, обменивались мыслями, чувствами, нелепыми романтичными картинками. До невозможности разные, они приросли друг к другу. Алина и сейчас вспоминала тот период как вечную смену хрустальных стекляшек в волшебном калейдоскопе, бесконечное кружение карусели на площади рядом с белоснежной базиликой Сакре-Кер на Монмартре.

Вот Ольга в накинутом на острые плечи тренче взбегает, цокая каблуками, по ступеньками в кафе. Замирает на секунду посередине. Оборачивается, машет рукой и шлет воздушный поцелуй. Скрывается в увитой виноградными листьями беседке.

А вот они, заметно поднабравшиеся всевозможными коктейлиями в баре, тонут в мягких диванных подушках, клубах кальянного дыма и несдержанно ржут, постоянно сталкиваясь лбами. Острый срез платинового каре то и дело щекочет обнаженное плечо Алины, скользит по длинной выступающей косточке ключицы, а в ответ по спине вдоль позвоночника, справа и слева, бегут тысячи мурашек.

И новая картинка: предрассветный морок укрывает узкую брусчатую улочку, которая извивается вдоль домов и теряется в палисадниках, извергающих пену розовых кустов. Кажется, недавно прошел дождь. Воздух еще хранит прохладу ночных капель, но вместе с тем уже сдался наступающему зною просыпающегося на востоке солнца. Ольга стремительно удаляется вперед, размахивает руками, кружится, и вслед за ней кружится подол шелкового, усыпанного крошечными бабочками платья. Вспыхивает свет на верхнем этаже. Ставни окна распахиваются, и из душного квартирного плена вырывается на свободу хриплый, бередящий душу баритон. Голос фальшивит и коверкает американский английский, врет мелодию, врет слова. Но такому голосу ты прощаешь все. «Если бы тебя спросили, почему ты выбрала эту стезю, что бы ты ответила?»

Ольга задирает голову, вскидывает руки навстречу рассыпающимся по переулку словам и протяжно, нараспев отвечает:

«Не зна-а-а-ю-ю-ю-ю».

Обе девушки прыскают и несутся что есть мочи подальше.

В то утро их отношения перешли черту.

Улочка окончилась тупиком. Остановились у загаженной харчками и окурками детской площадки. Сломанные качели. Облупленная лавочка. Осколки вчерашнего веселья на столе для домино – разбитая бутылка водки и кучка блевотины, оставленная не дошедшим до дома гулякой. Он валялся прямо тут, изредка всхрапывая. Ольга вдруг резко остановилась и всхлипнула. Легкий хмель, круживший головы девушек, растворился в вопиющей нищете представшей перед ними картины.

– На самом деле я знаю, почему выбрала эту стезю.

– Все знают, – не понимая, к чему клонит подруга, ответила Алина, – тебе всегда нравилась мода, у тебя шикарный вкус и чутье на классные шмотки. Тебе сам Бог велел быть стилистом.

– Все совсем не так. Смотри, – Ольга задрала юбку и показала ужасный шрам. Он расползался по худенькой ягодице, и, стекаясь по бедру, распускал в разные стороны спрутьи щупальца.

– Это что? – Алина присела на корточки и потянулась к ноге. – Можно?

Ольга кивнула, и Алина коснулась пальцами изувеченной кожи. На глаза навернулись слезы:

– Как это произошло? Когда?

– Он пытал меня. Нет, ты не подумай, в нашей семье это называлось воспитанием. Обычно мне везло. Я всего лишь получала ремнем по заднице или терпела всю ночь, стоя на коленях на горохе, а утром собирала его до зернышка и должна была жрать недоваренную гороховую кашу. Еще он выдирал мне волосы. По одному. Я должна была считать, пока не наберется сто. Если огрызалась – душил подушкой. И никому не докажешь – синяков же не остается. Только один раз он вышел из себя так, что перестал контролировать. Вот тогда это и случилось.

Ольга провела ногтем большого пальца в расщелине между нижними зубами. Остекленелым взглядом уперлась в поросшую редкой травой площадку и продолжила:

– Может, ничего бы и не случилось, если бы не закипел чайник. Он стоял на плите, металлический, огромный. Помнишь, такие, со свистком? Вода нагревалась, и он начинал истошно орать, заполняя пространство квартиры. Отец собирался просто выдрать меня. Думаю, все закончилось бы обыкновенным ремнем, не засвисти тогда этот чертов чайник, – Ольга закашлялась, обхватила горло и согнулась пополам. Заговорила быстро, отстраненно, словно пересказывала сцену из кинофильма: – Он тогда вбежал в кухню, схватил жестяной таз – огромный, мать варила в нем тонны малинового варенья, которое никто, кроме нее, не любил. Рванул крышечку с носа чайника и вылил кипящую воду в этот таз. Задрал мою юбку и пихнул меня в кипяток. Я орала дико. Вырывалась, конечно, а он жал меня рукой вниз, ко дну. Ну и я извернулась как-то, таз был скользкий, вода выплеснулась на пол и его ладонь ошпарило. Только тогда он отпустил меня. Завыл, как подстреленный пес.

Девушки молчали какое-то время.

– Он сдох потом, подонок. Вот так же набухался, – Ольга кивнула в сторону незадачливого пьянчужки, – и захлебнулся в своей блевотине. А мать… Я до сих пор не понимаю, почему она не ушла от него. Почему продолжала терпеть и соглашаться с таким воспитанием. Она сама, знаешь, никогда меня не била, даже не кричала толком. Но вот почему-то и не защищала… Я ненавижу свое тело, понимаешь, ненавижу. С парнями не встречаюсь, потому что не представляю, как пережить такой позор – показать и рассказать, что со мной было. Ты вообще первая, кому я это показала. Пошли отсюда, ладно?

Алина поежилась, подозвала официанта. Заказала крепкий коктейль. Вздохнула, отпуская тяжелое воспоминание. Ольга не подходит. С того утра их отношения потеряли романтический флер. Они больше никогда не напивались в барах, не ездили в совместные путешествия, даже звонить друг другу стали гораздо реже. Но и не было у каждой из них человека ближе, чем родившаяся в занюханном, ничем не примечательном дворике-тупике сестра. Сейчас просто неподходящий момент. Ольга впервые в жизни решилась на отношения, и рассказать про Сашу сейчас, нет… Алина не могла так поступить с подругой.

Хлопнула дверь ресторана, сквозняк пронесся между столиками, смахнул бумажные салфетки и потерялся в легких занавесках. Все трое разом – Нелли, Инга и Ольга – впорхнули в залитое приглушенным светом помещение. Щебеча и делясь последними новостями, подруги плюхнулись вокруг Алины и принялись изучать меню.

Алина продолжала сидеть, оперевшись на локоть. Пальцы теребили потрескавшуюся сухую губу. Спина прямая. Взгляд скакал по лицам подруг. Нелли, Инга, Ольга… Их столько связывает. Они никогда не боялись ее осуждения, всегда делились всем, что происходило в их жизни, так чего же она мнется, почему смеет думать, что сейчас они не поддержат, отвергнут, упрекнут? Алина нелепо причмокнула и приняла решение.

Было поздно, когда Алина открыла дверь, но дочка еще не спала. Из темной прихожей сверкнули два блестящих глаза и малышка Поля кинулась ей навстречу. Материнская рука с наслаждением запуталась в коротких кудряшках. Крошечные пальчики тянули сумку из рук, обнимали, теплые губы касались щеки, и все заботы, все треволнения этого дня остались за порогом дома.

– Ну пойдем же, пойдем, – теребила ее тонкую руку совсем крошечная рука малютки, – я же жду тебя и жду. Мне надо послушать истории про твою бабушку.

– Прямо-таки и надо? – улыбнулась.

– Да, мамочка, очень надо. Я буду рисовать про нее. Только ты мне сначала расскажи что-нибудь. Бабушка уже рассказала. А теперь ты. Ты тоже расскажи мне.

Как устоять перед таким напором? Алина скинула сапожки и, подхватив Полю на руки, вошла в спальню. Не раздеваясь, бухнулась на мягкий коврик, зарылась носом в пушистый затылок ребенка. Разве есть какое-то другое счастье? Разве может быть любовь сильнее? Разве может быть привязанность крепче?

– Когда моя бабушка была маленькой, вот такой же, как ты, может, чуточку постарше, у нее были длинные-длинные золотые локоны…

Алина закончила очередную историю и посмотрела на свернувшуюся клубочком Полю. Та сонно улыбнулась и капризно протянула: «Еще…» – а сама засопела, отвернувшись к стенке.

Женщина подождала несколько минут, аккуратно прикрыла дверь детской, выскользнула в гостиную. Там дожидалась украшенная наполовину елка. Алина достала очередной блестящий шар и повесила его на колючую ветку. Пятнадцать минут, и игрушки в коробке закончились. Отступила на пару шагов, оглядела ее, осталась довольна результатом. Приглушила свет. Зажгла свечи. Налила в бокал вино. Забралась с ногами в кресло и набросила на колени плед.

Наконец-то, она приняла решение. Теперь не надо никуда гнаться. Метаться между вариантами. Сомневаться.

Очередной год заканчивается и люди, как всегда, спешат подвести итоги. Надеются, что все плохое останется за порогом, как только часы пробьют двенадцатый удар. Если бы и вправду случалось именно так.

Как было бы замечательно проснуться первого января и начать все с чистого листа. Оставить в старом году усталость, тревогу, нервное напряжение. Все то, что накопилось. Отпила очередной глоток.

В этом году она завершит самое важное.

Через полчаса бутылка вина опустела больше, чем наполовину. Алина умиротворенно улыбалась огню и его искрящимся отблескам на золотых новогодних шарах.

Алина поднялась с кресла, вернула бутылку на место и направилась в ванную. Горячие струи согревали, смывали всю боль, всю грязь. Их мерный поток заглушал скрежет ключа в замочной скважине.

Саша недовольно толкнул дверь. Снова попытался открыть. Не вышло. Вытащил телефон, хотел набрать Алину – какого хрена закрылась на все замки. Экран моргал иконкой непрочитанного сообщения.

«Не приезжай. Довольно. Я от тебя ушла».