Текст книги "День славянской письменности"

Малая родина

 
Солнце в зените, синь бесконечна…
Малая родина в сердце навечно!
 
 
Снятся ночами леса белоствольные,
Степи ковыльные – дикие, вольные,
Горы седые, цветами одетые,
Или морские прибои заветные!
 
 
Вот бы упасть в твои травы дурманные,
Счастье поймать мне с пушинкой обманное
И надышаться, наполниться силою,
Силой могучею, непобедимою!
 
 
Хмелем цветастого жаркого лета,
Дивной красою, что осень одета,
Скрипом и хрустом крещенских морозов
И удивительным цветом мимозы!
 
 
Малая родина, матерь Россия,
В этом твоя бесконечная сила:
Степи и горы, леса наши, реки —
Ты, моя Родина, в сердце навеки!..
 

Валентина Губенко

На этой прекрасной земле!

 
На этой прекрасной, прекрасной земле
Однажды родиться выпало мне —
Где травы росою на лугах блестят,
Где поляны утопают в душистых цветах,
Где на пригорке, касаясь небес,
Стоит молчаливый, задумчивый лес,
 
 
Где солнце играет лучом по воде,
Где аист, взлетая, коснётся крылом,
Где ветер ласкает полуденный зной,
Где золотится пшеница в полях —
Всегда и везде будет в сердце моём
Родной уголок, где родительский дом.
 
 
Когда-то давно, по веленью Творца,
Была создана на Земле красота.
А также однажды под присмотром Творца
ОН мне определил и МАТЬ И ОТЦА.
 
 
И с малых годов до белёсых седин,
Пройдя трудный путь по земле,
Я в сердце своём лелею всегда
Мне милые с детства родные края!
Где дом и колодец,
Где сирень под окном.
Где по пыльной дороге бегу босиком.
Где брызжутся соком спелые вишни.
Где тополь растёт выше крыши.
Где день не кончается в летнюю пору,
А красное солнце садится за гору.
 
 
Где светит в оконце звезда с небосклона.
Где в сарайке вздыхает коровка Бурёнка.
Мне это досталось в наследство от детства.
Всё свято храню я теперь в своём сердце.
 
 
И жизнь продолжая измерять я годами,
Всегда вспоминаю свой дом, свою маму.
И, не уставая, благодарю без конца —
За всё благодарю я великого Творца.
За то, что однажды под присмотром Творца
Мне Он подарил и мать и отца.
А также однажды по веленью Творца
Была создана на Земле красота!
 

Июнь покосный, сенокосная пора

 
Эх, Россия! Мать родная!
Пахнут клевером луга,
И кипит в полях работа
От зари и дотемна.
 
 
Эх, раздольная Россия!
Ты ведь тем и хороша,
Когда сладко пахнет клевер,
И в траве блестит роса.
 
 
Сенокос, июнь душистый.
Пчёлы кружат над цветком.
И мужик с косою дружен,
И косою вжик, вжик, вжик.
 
 
Эх, Россия, мать родная!
От зари и дотемна
Покосить надел в июне —
Сенокосная пора.
 
 
Под косой трава ложится.
Пахнут клевер и чабрец,
И в ряды трава ложится.
Вот ещё полдня покоса,
И закончим наконец.
 
 
Квас из крынки.
Вкусный, терпкий —
Хлебный русский квас-квасок.
И глаза из-под косынки
Улыбнулись! «Пей, дружок».
 
 
И пошла, качая бёдрами,
Граблями сгребать ряды.
Эх, Мария! Не шали-ка!
Далеко ли до беды?..
 
 
А Мария что удумала?
Рассмеялась
И, подняв подол, пошла.
А в руках пучок земляники —
В скошенной траве нашла.
 
 
Расплескало солнце утром
Над покосами лучи.
А июнь, июнь-покосник…
Мчится лето без оглядки.
Сенокосные деньки!
 

Александр Дорожинский

«Не хлебом одним…»

 
Чтобы только перечислить имена русских святых,
нужно четыре с половиной часа.
А кто такие святые?
Которые умели очень сильно любить. То есть отдать.
 

П. Мамонов

 
«Не хлебом одним будет жить человек…» —
Несложную истину эту
Проносят из прошлого в нынешний век
Святые по белому свету.
 
 
Введенская пустынь, Белёвский уезд…
Макарий Святой Преподобный
Аскезой своею известен окрест
И к злобе совсем неспособный.
 
 
Источник молитвою он сотворил,
Призрев ослабевшего ляха.
Водою и верой его напоил,
Из недруга сделав монаха.
 
 
Село небольшое на Тульской земле…
Юродивая Евфросинья
Воспитана в Смольном, жила при дворе,
Княжна… Но вериги носила.
 
 
Смирясь, преподобная, славя Христа,
Считала себя многогрешной.
Молитвой её наполнялись уста,
А сердце – любовью безбрежной.
 
 
Блаженный по Туле бродил Иоанн
В халате коротком и старом.
При жизни ему дар предвиденья дан
Для помощи ближним недаром.
 
 
Предсказывал страшный пожар городской,
Внезапную смерть человека…
На паперти храма обрёл он покой
В разгар позапрошлого века.
 
 
Василий, купца Макарушина сын,
Церковную утварь в артели
С душой создавал, достигая вершин
В труде, благочестии, вере.
 
 
Пожертвовав всё на святые места —
И свой капитал, и отцовский —
Купец стал монахом во славу Христа —
Святой Варсонофий Щегловский.
 
 
На Тульской земле не иссякнет вовек
Источник духовных стараний.
«Не хлебом одним будет жить человек…»,
Но силою добрых деяний.
 

Самый почитаемый

 
Если чувства зачерствели,
В темноте метут метели,
Воют и куражатся,
И спасенья нет…
Успокойся понемногу.
К храму отыщи дорогу.
И в душе окажется
Невечерний свет.
 
 
Позабудь совсем о лени.
Преклони свои колени.
С верой обретаемой
Помолчи, постой.
Помолись потом смиренно.
И услышит непременно
Самый почитаемый
На Руси святой.
 
 
Николай, угодник Божий,
Обязательно поможет.
Защитит воюющих
И укажет путь.
Проведёт сквозь все барьеры.
«Образ кротости» и веры
Примирит враждующих
И откроет суть.
 
 
Человеку мало надо —
Свет душевный, как награда,
Пламенем питаемый
От свечи простой.
Помолясь, проси смиренно.
И услышит непременно
Самый почитаемый
На Руси святой.
 

Навечерие

 
Чудный узор ледяного этюда
Виден на каждом окне.
Замерло всё в предвкушении чуда
В каждой душе и вовне.
 
 
Утихомирились даже метели
Где-то у дальних лесов.
В храме, где звёзды сияют на ели, —
Чтение Царских часов.
 
 
Полнится трепетом и ожиданьем
Праздника и торжества
Сердце с молитвою и покаяньем…
Близок приход Рождества!..
 

Виктор Дроздов

Горные туманы

 
Серыми днями бродят туманы.
С горами живут вместе веками.
Чудные виды, и очень странны,
И ветер мешает их с облаками.
 
 
Вместе они наблюдают успехи,
Видели, помнят и гибель поэта.
Укрыта гора ими, как одеялом,
И над бюветом, и над провалом.
 
 
Капельки их не бродят по свету,
Всё при горе́, всё рядом где-то.
Местные ветры по кругу гоняют,
Служат горе, за ней наблюдают.
 
 
Бывает, вместе в тучку собьются,
Чтоб сообща дождями пролиться.
Они то грозят, а то посмеются,
Хвое и листьям помогут умыться.
 
 
Мама-вершина повыше над ними
Всё поправляет сырую перину.
Когда ночь не спят и, проплывая,
Мелкие капли долг выполняют.
 
 
А к концу ночи остывший туман
Ляжет по хвое пепельной пылью,
И поутру в ней, как будто пацан,
Солнечный луч пляшет кадрилью.
 

Полотно

 
С рожденьем нам даёт
Нашей судьбы полотно.
И разноцветьем в нём
Нити в него вплетено.
 
 
Белых, чистых, как снег,
И дней и нитей полно.
От чёрных, серых в нём
Бывает совсем темно.
 
 
Тех, кто ткал наперёд,
Я долго понять не мог.
Но подошел мой черёд
Ткать и своё полотно.
 
 
Распушил его, разобрал,
Вытащил нити с него
И сам для детей соткал
Что им судьбой суждено.
 
 
Ткал всё и думал о том —
В жертву оно отдано,
Чтобы смогли потом
Мы им соткать полотно.
 

Старые фотки

 
Я старые фотки смотрю и понимаю,
Как мы незаметно друг друга теряем.
Кто готовил для нас эту тихую месть?
Были все рядом, кажется, что ещё есть.
 
 
Старых альбомов листы перелистаю,
И улыбнусь, и погрущу, и не узнаю.
Дороги, улыбки, которых не счесть!
Всё рядом когда-то, и всё вроде есть.
 
 
Толстый, пухлый картон и отвечает:
«Мы, поминая ушедших, им помогаем.
Их души несут рядом вечно свой крест!
С нами всегда они были, и они есть».
 
 
Нас кто любил и берёг, не пропадают,
А чёрно-белые фотки – иконы, я знаю.
Свечу зажгу и услышу пламени треск!
Не забываю, помню о них, и они есть.
 

Куда деваются года…

 
Куда деваются года
После дней рожденья?
А происходит так всегда,
И в этом нет сомнений.
 
 
Нас оставляют те года,
Что долго с нами были.
И те, что мудрости полны,
И те, что молодые.
И что энергией горят,
И эти, что остыли.
Хранятся где,
В каких складах,
Покрытые там пылью.
 
 
Быть может, ловят их сачком?
Сетями ловят где-то?
Ну а потом приносят в дом
Зимой, весной и летом.
Затем, как бабочек в витраж,
Года, что мы прожили,
В гербарии с названьем «стаж»
На полочку сложили.
 
 
Может, смывают их дожди?
С крутых вершин лавины?
И там мешает им гранит,
Который не подвинуть.
 
 
Может, уходят в лабиринт,
Да выхода там нету?
Их вмиг съедает Минотавр —
Вот в этом все секреты?
 
 
Им бы решиться на побег
С тех мест, куда ушли.
Но нет, уходят в никуда,
Где мы их не нашли.
Оттуда нет возврата им,
Лишь те, что впереди,
Несут надежду нам всегда,
Чтоб новые пришли.
 
 
Скорей уходят-то туда,
Где только память есть.
А к нам всё новые года
Приходят в гости здесь.
 

Живая музыка души

 
Шуршанье купюр радует слух.
Но это ведь не неизбежность.
И больше душе нравится звук,
Звук музыки. Музыки нежной.
 
 
Кто обожает хрип, саксофон,
То тихий он, то говорливый.
Баян – переливом, но делает он
Клавишей жизнь счастливой.
 
 
А любят ещё люди пение птиц,
Их звука природа простая.
И скрипку. Скрипка на «бис»
Душу всегда всем спасает.
 
 
И с перебором гитарных струн
Романтика. Что тут скроешь?
Цыгане, костры, вот что на ум
Приходит к нам под звездою.
 
 
Но в суете мы вечной живём,
Мы только тогда замечаем —
Нет стука сердца. И не поёт,
Его музыка вечно живая.
 

Мудрости года

 
Степной бурьян и карагач,
Зимою вьюги.
Несёмся мы, как кони, вскачь,
Стянув подпруги.
И в этом мире, плачь не плачь,
Лишь помощь друга.
Ещё пристёгнута ко мне
Моя супруга.
 
 
Те годы мигом пронеслись
Среди тюльпанов.
Детишек двое поднялись,
Зажили раны.
И грусть и радость в кутерьме,
Там шли по кругу.
Шрамы залечивали мне
С моей супругой.
 
 
Усохло море, где Аральск,
Такая доля.
Рубцы по телу, песни, пляс,
Обиды с болью.
Там в помощь братское плечо,
Иной раз туго.
Всегда поддержит горячо
Меня супруга.
 
 
Пускай мелькает серебро,
Не это важно.
Уже не так важно добро,
То каждый скажет.
А мы всегда, всегда вдвоём
На поле с плугом.
Твой преданный и верный конь
И ты, супруга.
 
 
А вот уже и шестьдесят.
Какие планы?
Уже не манят, как тогда,
Чужие страны.
Ещё звенит нет-нет струна,
Звезда не гаснет.
И жизнь надеждою полна,
Ещё прекрасна.
 
 
Да, пришли мудрости года,
Все мы стареем.
Давно не хочется туда,
Где знамя реет.
И души греет нам не то,
Что грело раньше.
А внуки, внучки и… пальто,
Да жизнь без фальши.
 
 
Вернувшись в прошлое сейчас,
Могли б подправить.
Чему тогда мы, с тем умом,
Кричали: «Браво!»
Теперь пускаем там слезу,
Где раньше бились.
И отдышаться не могу,
Где мы ломились.
 
 
Болезней наших, как наград,
Нам жизнь с тобою.
Но вот скажу: склероз – беда?
Забудь плохое.
Теряем зубы навсегда?
Еда что – важно?
Суставы ломят и болят?
Ходи вальяжно!
 
 
В день юбилея пожелать,
Конечно, надо.
Не забывай, ты для меня —
Одна отрада.
И пусть порою невпопад
Я что-то крякну…
Не обращай… и пни меня,
Я вмиг обмякну.
 
 
И всё же мчимся от годов…
Не-е-ет. Не догонят.
Пускай болит спина, ребро,
Колено ломит.
А мы рысцой с тобой вдвоём
Бежим по кругу.
С тобой, прекрасная жена,
Моя подруга.
 

Янычары

 
Диким полем травы качались,
Прошли не спеша караваном
Пятьсот лет. Славян разоряли
Да сынов отнимали османы.
 
 
А в степи, у седого кургана,
Мать, в пыли рыдая, валялась,
Потешались над ней басурманы,
Было весело им, и смеялись.
 
 
В янычары, в полон уводили,
Где трёхлетние всё забывали,
Там жестокостью наградили,
Чтоб славяне славян убивали.
 
 
И в дальних землях и странах,
Не узнавшие ласки от мамы,
Повзрослели славяно-османы,
А шатрах подросли басурманы.
 
 
В поход шли османо-славяне.
Меч кривой для боя им легче.
Васильковые глазки от мамы.
В них отцовы казацкие плечи.
 
 
И акынджи топтали конями
Да рубали славян ятаганом,
Не узнавши отчизны, Иваны
В пехоте кололи штыками.
 
 
Не помня ни мамы, ни таты,
Братьёв, как врагов, губили
И давно позабытую хату,
Подожгли, добро растащили.
 
 
Жестокости было без меры.
Разоряя славянских братьев,
Мечом сын рубил неверных,
Кто рожал его в отчей хате.
 
 
За Днепром погибала правда,
У османа своей нет утраты.
А брата столкнули с братом,
И могучий Днепро заплакал.
 
 
Столько лет водою в песок,
Когда шли янычары ратью.
Нам казалось: какой там срок?
Ну а всё повторилось, братья.
 

Первая гроза

 
К концу апреля
Небо чернело,
И гроза – дырявым ведром.
Туча без дела
Болталась неделю.
Ну вот, полилось, потекло.
 
 
Лужи налились
Везде в изобилье,
Капли как стрелы, под гром.
И ещё всё шутили:
«Зонтов нет! Отвыкли!
Смотри, как бегут в метро».
 
 
Вот веткам – подарки,
Зелёный лист, яркий.
Теперь, по приметам, тепло.
С той первой грозой —
Надеюсь, не бабье —
К нам лето опять пришло.
 

Храм

 
…Поджёг Божий дом фашист,
Потушить! А вокруг ни души.
У врат храма убитый лежит,
И Отец православный спешит.
 
 
С креста злато слезою бежит,
Капли капают вниз с высоты.
И в подвалах мольба: пережить,
И глядят на восток, как кресты.
 
 
А огонь колокольню крушит.
Крик беды с «губы» не звучит.
Звать народ набат не спешит,
Колокольный язык не стучит.
 
 
Души в стон, и руины в тиши.
Где был храм, там пепел один.
Дымом дышат дома, чтоб жить.
Ветер зло только сажу кружит.
 
 
Как грехи Отцу отпустить?..
Он с молитвой к тому, кто вершит,
Рваной рясой, как горем, накрыт:
«Не прощай, Боже их! Накажи!..»
 

Ненавижу вас, война

 
Да. Там становятся роднее.
И все поступки там честнее.
Взрослеют там не по годам.
Прощаются, как навсегда.
Ведь встречи – это иногда.
А что нам радость? – ерунда.
Порой не видят никогда
Морщин у молодых солдат.
И звон не слышен от литавр,
Всё чаще громовой – «Ура!»
Героям, славе, орденам…
Но ненавижу вас, война.
 
 
Вы – кровь, что льётся как вода,
Вы – мирной жизни нет следа,
Вы – сломан быт, дом, города.
Вы – старикам путь из гнезда.
Вам чаще слышно: «Минуй мя»
Вы – слёзы маленьких ребят.
Где всем приходится гадать,
Попал туда ли, не туда…
Вы – мольба другу, чтоб помог,
Вы – часто шёпот: «Спаси Бог»,
Вам ценной стала тишина.
Вы будьте прокляты, война!
 

Расстриги

 
Ну как не вспомнить времена
насилья, смуты?
И предающих Русь бояр
в одну минуту.
То за поляков, то за нас —
Лжедмитрий, Мнишек.
А им же только бы во власть,
рубашка ближе.
 
 
Не позабыть, что обещал
любимчик власти.
А предал быстро как вождя
товарищ Власов.
Лобзался в дёсны средь усов,
гнилое племя.
И забыл верность своих слов
в такое время.
 
 
Нельзя так со страной вести,
что вас растила.
Обласканных, пусть в бедности,
но вас кормила.
А вы – грешить и предавать,
как поп-расстрига.
Вы ж Солженицына листки
с названьем «книга».
 
 
И как бы вверх ни поднялись,
вы все паскуды.
Сломать Россию не могли,
дела Иуды.
Таким, как вы, у наших слов
есть слово «гнида».
Не научились ни любить,
ни ненавидеть.
 
 
Считаете вы, вам должны?
У вас не брали.
Вам государство предавать,
где воровали.
Потом вам Родина по морде,
зажав обиду.
Народ наотмашь бьёт и гордо,
а там – как выйдет.
 
 
Спасайте шкуру с барахлом,
помойку грудой.
Но где бы вас ни подняло,
вас позабудут.
Запомните – вам ремесло:
предать Россию.
Не первые вы, и не впервой,
и то осилим.
 
 
Одно смущает нас порой:
«Вот так повсюду?»
Страну в годину предавать
сытые любят?
То, может, Родине не смерть,
но вот спросили б:
«Судьба предателей иметь —
только в России?»
 

Стали пить больше красного…

 
Пить больше мы стали красного.
Стали кушать мы много разного.
Иным – так сплошные праздники.
А у многих жизнь просто праздная.
 
 
Теперь больше пьём мы крепкого.
И в печали не тяжко нам от драм.
Меньше здравия, больше недругов,
Живём сейчас, что не пресно нам.
 
 
Чаще стол сейчас видит вкусное.
И не спрятаться нам от сытости.
Всё туристами шастают русские,
А всё меньше в душах их радости.
 
 
Одеваемся все лучше прежнего.
Одежду же носим лохмотьями.
И любим себя больше, нежного,
Не родных своих и не Родину.
 
 
Стали праздники нам доступнее.
И даётся всё больше нам выбора.
Мелькаем, как в спурте, сту́пнями,
Этикеткою жизнь, ярким стикером.
 
 
Не любим, как должно, ближнего.
Состраданье исчезло с участием.
На себя нацепляли все лишнего,
Бродим сытые, бродим несчастные.
 

Вальс памяти

 
Из серого камня гранитная глыба всё ближе,
Но слов не прочесть, слеза застилает глаза.
Погон капитана, берет, ты коротко стрижен,
И глупая мысль в голове: «Плакать нельзя».
 
 
Мне поклониться тебе, сказать, что ты с нами,
А ритм офицерского вальса всё долбит висок.
Живым остаётся одно – только вечная память,
И странная мысль: увидеть, обнять бы разок.
 
 
А листья в букете всё шепчут от ветра устало:
«Живи. Надо жить. Ты так нужна для ребят…»
Знаешь лишь ты, как тебя у меня не хватало,
И как же теперь мне одной прожить без тебя!
 
 
Выполнил долг, не предал военное братство,
И тобой спасена Отчизна, наш дом и семья.
Ведь это ты отдал жизнь за своё государство,
А мне горько одно – что за это ценой стала я.
 
 
Подуют ветра, потушится временем пламя,
А ливни со всех смоют горы грязных обид.
Но ничего не сможет стереть нашу память,
И блеск первых звёзд и офицерской судьбы.
 
 
Память хранит выпускной и мелодию вальса,
Время, когда со счастьем втроём – мы семья.
Мне жить в этом вальсе, спать и просыпаться,
А вальс выпускной оттанцуют за нас сыновья.
 

Года идут, года летят…

 
Нам Божьим куполом накрыты те года,
Когда даётся наша жизнь нам будто дар.
Года идут, года летят
И нашей воле подчиняться не хотят.
Холодный ветер ли, пустыня их гнобит,
Годов поток нас тоже не щадит.
Они река – нам их прожить и их понять.
И не сдержать, и не ускориться никак.
Наши года в тех берегах,
Они даются нам лишь раз и навсегда.
 
 
Порою думаешь – годам ты господин.
Иной раз кажется, что ты совсем один.
Путь выбирать, дорогу вспять,
Что нам отпущено, то только нам решать.
Солёность вод или вершины крутизна,
Для этих целей нам судьба дана одна.
Решаешь сам, тоской раним.
Верши судьбу, или пройдёт она, как дым.
Твоя судьба, тебе решать,
И ничего нам не дано предугадать.
 
 
Эти года и тяжкий труд, и лёгкий пар.
В них под мелодии живём чужих гитар.
Чарует звук, он как нектар,
А перебор всё говорит: «Ещё не стар.
Что суждено и как пройти порою пядь,
Чтобы в конце тебе не ползать, а летать.
Решай один: коптеть, гореть,
И выбирать – то ли пожить, то ль умереть,
То ли пропить, то ли украсть,
То ль прожитое превратить всё в страсть».
 
 
Годам под куполом так хочется попеть,
А им приходится мечтать или терпеть.
Или терпеть, быть может, страсть,
Не превратить бы нашу вечность в грязь.
То небосвод порою в тучах, то Луна,
Но мы живём и чашу пьём свою до дна.
Где облака, я звёзд нарву.
Пусть ливни бьют, мы на ногах, назло врагу.
Года промчат, но звёзды сберегу.
Мы так живём. Все так живём, и я живу!
 

Раненая птица

 
А раненая птица
Распрощалась с жизнью,
Нет, не стала биться,
Опустилась ниже.
 
 
Сил ветра вдохнули,
В высоту подняли,
Глаза слезой блеснули,
Мир снова увидали.
 
 
Солнцу улыбнулась,
Зелёному покрову,
Будто вновь проснулась
И жить стала снова.
 
 
Жизнь – не кадка мёда,
И всё может статься.
Был бы кто-то рядом,
Кто помог подняться.
 

Собаки и люди

 
И схитрят, и солгут, и обманут,
Оплела их алчность, как спрут,
У больных стариков с карманов,
Им не надо, но в дом себе прут.
 
 
Кто родил, растил, не помянут.
Для себя, под себя – всё гребут,
Как жуки, тянут в кучу упрямо,
И в навозной той куче живут.
 
 
Быть честным – это призванье,
А верность с любовью – труд.
Человеком быть гордое званье,
Так пойдёт, не поймут, отберут.
 
 
У собак пусть морды, не лица,
А их радость – вилянье хвостом,
Но верности их нам дивиться
И любви их – лизнуть языком.
 
 
Им не надо хитрить, жлобиться,
Не обманут собаки, не лгут…
Им лишним куском не давиться,
Пусть голодные – но отойдут.
 
 
Вот с чего начинаю я злиться:
У людей почему всё не так?!
Всё меньше мне нравятся лица,
И всё больше люблю я собак.
 

Поговорим, душа

 
Почти весь догорел закат,
А мне кажется, жил не так,
И сердце стучит не в такт,
И свой ли прошёл я тракт?
Выпьем давай не спеша,
Душа моя, на брудершафт,
Где помог тебе, где мешал,
Потолкуем, мы ж кореша.
 
 
Ты дана же мне без гроша,
Смотри вон, мир на ножах,
И летал я, в небе кружась,
Тебе как там, на виражах?
А как тебе быстрый взлёт?
Нервы, как струны, не рвёт?
Не вскружилась ли голова?
Только я тебе не был враг.
 
 
Ты прости меня за виражи,
Рядом ворон – и всё кружил,
Кандалов звон навеял страх,
Белизна оттого в висках.
Сколь нам осталось пройти?
Что́ возраст? Давай не глупи.
Сбереги романтических сил
Да чуть-чуть сохрани наив.
 
 
Всё толкала ты ленное тело
И тащила вперёд, и терпела,
Мужала с годами, мудрела,
А сама ты, душа, не старела.
Смотрю иной раз – молодой,
А живёт со старухой-душой,
И двоим им уже под двести,
Мы с тобою – молодые вместе.
 
 
Я в делах. То живу не спеша,
То на горб навалю до шиша,
В изнурении стою на ногах,
Когда цель наша нам дорога.
Я всё знаю – немало прожил,
Но тяжесть на сердце лежит,
Как снять-то её, подскажи,
Обсудить бы всё и решить.
 
 
Седых на груди клок волос,
В сердце моё вход не прост,
Знаю, ангел помог нам мой,
Когда зазвучал грозный вой.
Это он нас крылом укрывал,
Когда в спину кто-то плевал,
Руку помощи нам подавала
И Мать Божья. Тоже спасала.
 
 
Ты ж жила и, не делая зла,
Путь, как смогла, прошла:
Все обиды мои, пораженья,
Униженье, и гнев, и паденье.
Что же ноешь сейчас, душа?
Может, чуешь ты: скоро шах
И мат – в партии, планы круша.
Жизнь играючи даст ерша.
 
 
И послышался шелест верб,
То душа мне шептала ответ,
Без советчиков – высших сил,
Только истину, как попросил.
«Чтоб сомнения твои за ночь
Все развеять и чтоб помочь,
Скажу я одно: кто крестил,
За тебя очень Бога просил.
 
 
Вспомни сам: и ты страдал,
Тогда, когда друг предавал,
Вот ещё, как болела, дочь,
Ты её на руках – всю ночь.
Вспоминай, как мы с тобой
Со слезой над чужой бедой,
Когда пешка ушла ферзём,
Нам спасибо, поклон за всё.
 
 
Да. Становятся все мудрее,
Пока дети у них взрослеют,
И тобой был воспитан сын,
Лучше б было, чтоб не один.
Ну, сложилось что-то не так,
Слёзы что лить?.. Слёзы – вода.
А вот то, что теряешь прыть,
Это лучше врачей спросить».
 
 
Лёгкий звон от рюмок стоит,
Под сердцем что-то щемит,
У иконки, под треск свечи,
Шли дебаты с душой в ночи:
Как можно и бить и любить,
Одновременно идти и плыть,
Скопидомом быть и копить,
И всё в один миг раздарить.
 
 
А с речами и ночь как год,
Уж зарёю светлел восход,
И когда я почти задремал,
То сквозь сон ещё услыхал:
«Ты ведь Родину не предавал,
Свой долг, как мог, выполнял,
И помочь хотел. Но не смог,
Так вины нет твоей и в том.
 
 
Годы многие всё с семьей,
За родных ты всегда стеной,
И не мучь ни себя, ни меня,
Ожиданием судного дня.
Вот когда ты дойдёшь до врат,
Там ждёт Первозванного брат,
И ему не придётся льстить,
Чтобы мне во врата войти…»