Текст книги "Зимняя романтика. Адвент-календарь историй о любви"

7
Антиновогоднее кафе Ледяной Королевы
Анастасия Волжская, Валерия Яблонцева

Дзинь!

– Добро пожаловать в антиновогоднее кафе! – заученно проговорила я. – Вас ждут латте с шапкой молочной пены, столь же плотной и высокой, как сугроб на крыше вашей машины после снежных выходных, американо, черный, как ваше зимнее настроение, и капучино со вкусом будущей дыры в вашем постпраздничном бюджете.

– И даже елочку не нарисуешь?

Я подняла голову, ожидая… нет, совершенно не ожидая. Передо мной стоял Мороз – не дед, раздающий детям подарки, а один из тех, которыми украшают постеры новогодних шоу ночных клубов. Молодой, подтянутый, с легкой щетиной там, где полагалось бы быть искусственным усам и бороде. И да, в красном синтетическом костюме и смешной шапке с белым… ну, ладно-ладно, назовем эту жертву нефтяной промышленности мехом.

– О-о-о, – только и протянула я. – Мда-а-а…

Катастрофа.

Мороз в моем идейно-антиновогоднем кафе.

В моем последнем оплоте нормальности среди неоново-ярких гирлянд и пластиковых оленей, без объявления войны захвативших улицу. В единственном убежище, где можно отгородиться крепкой дверью от предпраздничного безумия, суеты и доносящихся из каждой колонки жалоб несчастного парня, год назад отдавшего сердце не той девушке и этой зимой намеревающегося повторить ту же ошибку. Мне казалось, что здесь я могу чувствовать себя в безопасности.

Ага, как же. Проигнорировав обманчивую не привлекающую внимание обыденность неукрашенной витрины и предупреждающую табличку, запрещавшую вход всем, кто подхватил бациллу зелено-красного сумасшествия, праздник ворвался ко мне, бесцеремонно перегнулся через стойку и выжидающе замер, не сводя с меня зеленых, как перемигивавшиеся за стеклом огоньки, глаз.

– Это значит, нарисуешь? – Мороз подался ближе. Взгляд скользнул по моему лицу и опустился ниже, замерев на бейдже у груди. – Крис…

– Кристина. С глазами проблемы?

– Забыл очки в санях, – отшутился он. – Мне, пожалуйста, латте, Крис. С шариками.

– Нет, – отрезала я, указывая на табличку. – Ни елочек, ни шариков, ни звездочек. Могу только «Звезду Смерти» нарисовать. За дополнительную плату.

– На это я бы посмотрел, – рассмеялся Мороз, опуская в банку с надписью «Коплю на психолога» довольно-таки крупную купюру.

Я проследила за ней со скептическим недоверием. Приятно, конечно… Главное, не думать, где до этого побывала означенная бумажка. А то знаю я… Один такой мороз в крошечных алых трусах крутился вокруг Лоры на девичнике. То передом повернется, то задом, то выгнется, то потянется. А если засунуть под плотно прилегающую резинку купюру с достаточным количеством нулей, так и вообще сальто сделает.

Воспоминания отозвались тупой болью в висках.

Да, было время. Было, но прошло.

Почти демонстративно повернувшись к Морозу спиной, я призвала внутреннего художника и сосредоточилась на узоре, напевая под нос мелодию из известного фильма. Там-там-там, там-тадам, там-тадам. Будет ему «Звезда Смерти». Без инженерного изъяна. Такая непобедимая летающая крепость, которой ни один новогодний клоун не страшен.

* * *

Праздник по нашему городку в этом году расплескало с особым размахом. Может, дело было в ранней и снежной зиме, которую, честно-то говоря, никто не ждал, не просил и в небесной канцелярии не заказывал. Может, в закрытии единственного приличного центра психологической поддержки. А может, в том, что в конце ноября одной тихой темной ночью к нам заглянули инопланетяне и до предела накачали всех, кто подвернулся им под щупальца, желанием срочно праздновать.

Первым к зимнему безумию присоединился магазинчик на углу. Торопясь на работу, я споткнулась о протянутые через мостовую провода для гирлянды и неловко вписалась коленкой в брусчатку. А когда, прихрамывая, забрела в ближайшую аптеку, пожилой фармацевт Якоб Кауфман, всегда казавшийся таким благообразным и аккуратным, поприветствовал меня дождем из конфетти.

Мазь от ушибов он, конечно, нашел, пока я, стиснув зубы, пыталась стряхнуть с волос разноцветные кружочки. И упаковку пластырей добавил, сославшись на какую-то там праздничную скидку. Веселеньких таких. С елочкой.

И понеслось.

Пекарни, рестораны, кофейни. Единственный кинотеатр города, проигнорировав половину долгожданных премьер, заполнил сетку сеансов целым ворохом одинаково приторных фильмов с тематикой приближавшегося праздника. Супермаркет отвел половину зала под разномастные украшения, и уже на следующий день ими начали ощетиниваться дома и сады. К привычным ярко-розовым фитолампам добавились перемигивавшиеся разноцветными огоньками гирлянды за каждым вторым окном. Ночной клуб повесил афишу «Горячие Морозы». И даже моя квартирная хозяйка Инга Андрачек, иногда заходившая ко мне на чашечку кофе, вдруг заладила:

– Кристи, милая, а не запустить ли и тебе праздничное меню? Как ни посмотрю, у тебя все пусто да пусто. А так вдруг заглянет какой молодой, красивый, неженатый. Глядишь, и новогоднее чудо случится.

Я буркнула что-то невразумительное, чтобы замять разговор, не испортив отношения с хозяйкой.

Ну уж нет. Плавали, знаем.

Молодой, красивый и даже почти неженатый у меня уже был. Адам, мой старший коллега. Обаятельный, активный, интересный. Прекрасный мужчина, вокруг которого за три года отношений прочно выстроилась моя жизнь – настолько, что я с улыбкой представляла нашу совместную старость где-нибудь на теплых берегах под южным солнцем. И он, казалось, тоже – ведь сделал же предложение и отправил меня планировать свадьбу.

Я и планировала. Ровно до ночи в канун Нового года, когда совершенно случайно увидела жениха, теперь уже бывшего, в объятиях белокурой танцовщицы. И судя по тому, как он себя вел, что говорил, как реагировала на его слова и прикосновения полуголая девица, списать все на случайность ему не удалось бы при всем желании.

Кто бы мог предположить, что Лора, настоявшая на праздничном предновогоднем девичнике, чтобы отметить окончание моей свободной жизни, притащит нас в тот же клуб, где любил развлекаться Адам. И пока вокруг подруг будет крутиться сладкий мальчик в крошечных алых трусах, я вдруг захочу подышать воздухом.

Что ж, подышала.

Воздух разбитых надежд и обманутых ожиданий пах еловыми ветками, корицей и имбирно-пряничным латте. А мечты, яркие, точно стеклянный шарик, разлетелись миллионом осколков.

Адаму и только-только оторвавшейся от его губ блондинке я сказала первое, что пришло в голову:

– С Новым годом.

С Новым, чтоб его, годом.

* * *

С того дня Адам не появлялся в моей жизни. Лора говорила, он уехал куда-то на север, где больше снега и блондинок, но проверять не хотелось. А я…

Та ночь что-то изменила во мне, навсегда покрыв сердце – некогда живое, молодое, горячее – твердой оболочкой, непробиваемой и темной, точно истоптанная ногами ледяная корка на асфальте. Из общей с женихом квартиры я съехала, с работы, где все напоминало о бывшем, уволилась, открыв на все сбережения маленькую кофейню. И попыталась начать все сначала.

Зиму сменила весна, весну – лето, и к середине года хлопоты хозяйки маленького бизнеса и жаркое солнце разогнали мрачные тучи предательства. Мне показалось, что все отболело, зажило, зарубцевалось.

Однако первая же зима после предательства Адама доказала обратное. От мерцания гирлянд кружилась голова, запах корицы и имбирно-пряничного сиропа вызывал тошноту. После седьмого приступа паники я обратилась в центр психологической помощи – тогда еще открытый. И там от женщины с шарлатанским именем Эммелина и настоящей докторской степенью получила мудрый совет: «Ориентируйся на собственный комфорт. Создай вокруг себя безопасное пространство. И продолжай жить».

Безопасное пространство…

«Почему нет? – подумала я. – Что я теряю?»

И на следующий же день решительно выбросила всю новогоднюю атрибутику, гирлянды и ненавистные сиропы. Праздничное меню отправилось в урну, а хвойный венок на двери сменил красный знак «Стоп» с провокационной подписью:

«Людям с праздничным настроением вход воспрещен».

Удивительно, но… сработало. Дышать стало легче, наплыв приторно-счастливых лиц иссяк, сменившись лояльными клиентами и редкими идейными союзниками, которых, как и меня, раздражала предновогодняя суета.

Первая годовщина разрыва с Адамом прошла буднично и почти незаметно, что меня полностью устраивало. Даже Лора, заглянувшая, чтобы по-дружески предложить напиться в хлам, была удивлена, когда я встретила ее спокойным кивком.

С тех пор я никогда не праздновала. Идейно. Принципиально. Держала антиновогоднее кафе и радовалась, что один месяц в году все имбирное, коричное и пряничное обходит меня стороной.

А потом появился Мороз.

* * *

Дзинь!

– Ледяная Королева Крис!

– Мое имя Кристина. Крис-ти-на. Что, сложно запомнить?

– Крис идет тебе больше, – ухмыльнулся Мороз, начисто игнорируя мой недовольный взгляд. – А Ледяная Королева не прозвище, а название антиновогоднего десерта. Хотя, если подумать…

Он хитро посмотрел на меня своими невыносимо-зелеными глазами и, перехватив поднос, выскочил на улицу, заманивая клиентов провокационным костюмом и бесплатным угощением.

Не имбирными человечками – и на том спасибо.

Но все-таки…

Когда он притащил это странное печенье с прозрачной глазурью, мне невероятно захотелось выставить его за порог – вот прямо руки чесались. Нет, на самом-то деле, нужно было выпроводить этого ряженого наглеца еще тогда, когда он пришел второй раз и попросил изобразить звездный разрушитель, потому что треугольный силуэт космического корабля напоминал ему елку. Или через день, когда он до самого закрытия проторчал в полупустом кафе, рассказывая какую-то ерунду. Или потом, когда он водрузил в углу зала щетинистое чудо инженерной мысли, напоминавшее вешалку для курток и пальто. Или…

Но сейчас Мороз точно перешел последнюю черту.

Помня о прежнем отвращении к запаху праздничной выпечки, я грозно приблизилась. И вдруг… замерла.

От глазированного печенья пахло чем-то непривычно-летним – кажется, зеленым чаем и мятой. И этот запах не раздражал, а, наоборот, был довольно приятным. Наверное, поэтому сам Мороз, ухмылявшийся от уха до уха, тоже вдруг показался мне чуть менее невыносимым – настолько, что я растерянно замешкалась, и драгоценный момент, когда еще можно было вытолкать незваного гостя вон, был упущен.

Зря. Если бы я знала, что он встанет на пороге и начнет зазывать в кафе посетителей, я бы прогнала его в ту же секунду.

Мороз.

С подносом ледяного мятного печенья.

Зазывал посетителей в антиновогоднее кафе.

Ничего более сюрреалистичного и представить было нельзя.

И это работало. Мороз рекламировал мой кофе и свои десерты так, что к обеду в кафе отбоя не было от посетителей. Люди заказывали черный американо и латте со снежно-молочной шапкой, хвалили оригинальный интерьер, ели мятное печенье и в целом выглядели довольными.

Мороз распродал все, что принес, и к закрытию на моем столе образовалась внушительная пачка купюр, которые я наотрез отказалась брать.

– Это же твое заведение, – упирался Мороз.

– Это не моя продукция, – отпиралась я.

– Считай это платой за аренду.

– Да у меня просто руки не дошли тебя выгнать.

– Руки, Крис, не ходят. Ходят ноги.

– Умник, тоже мне! – прошипела я, замахнувшись.

Не то чтобы я всерьез хотела его ударить. Так, шлепнуть слегка, чтобы мозги встали на место и он прекратил досаждать мне каждый день, как будто…

Как будто из всех городских кафе ему обязательно нужно было выбрать именно то, где жалкие крохи людей без новогоднего настроения пережидали гирляндный апокалипсис, получая еду и укрытие. Но…

Мороз перехватил мою руку и зачем-то задержал ее в своей огромной лапище.

И что-то… треснуло.

Я услышала этот звук, как наяву, – это ломалась, осыпаясь мелкой ледяной крошкой, броня моего сердца. Броня, которая гарантировала, что никто никогда и ни за что больше не причинит мне боли.

Но пришел этот проклятый Мороз, совершенно не похожий на деда, принес вешалку-елку, которая не была елкой, новогоднее-антиновогоднее печенье – и все изменилось.

Он наклонился и поцеловал мне руку, словно мы провалились в прошлое и оказались в далеком веке, где дамы в длинных платьях отбивались веерами от галантных кавалеров. И я совсем забыла, что давно хотела от него избавиться.

Ледяная Королева… растаяла.

* * *

– Понимаешь, Кристина, нельзя вечно прятаться от отношений, – бодро проговорила с экрана монитора Эммелина. За ее спиной шумело море и ветер трепал длинные швабры пальм, обмотанных праздничной мишурой, – похоже, закрытие центра психологической помощи открыло для дипломированного психолога новые горизонты не только в профессиональном плане.

– Угу, – ответила я.

И, не удержавшись, бросила взгляд за спину.

Убежишь от такого!

Из кухни тянуло мятой, жженым сахаром и тестом. Мороз пек свое антиновогоднее – вот уж выдумал тоже! – печенье и варил прозрачные голубые льдинки леденцов, которые собирался положить на стойку в качестве бесплатного угощения. В прихожей висел красный костюм с синтетической шапочкой, в холодильнике остывала бутылка шампанского. А на подоконнике сушилась новая вывеска с Ледяной Королевой, которая выглядела не неприступной, а загадочной и, по мнению Мороза, чертами бледного лица походила на меня. Хотя, как по мне, таланта к рисованию чего-либо не в стиле пин-ап у моего самопровозглашенного бизнес-партнера не было от слова вообще.

Как вышло, что Мороз вдруг вошел в мою жизнь, просочился в кафе и на кухню, окружив меня шутками, леденцами и домашним печеньем?

Я не знала.

Наверное, забыла закрыть форточку.

Но почему-то только сейчас я осознала, что… не против этого вторжения.

Доктор медицинских наук улыбнулась – как будто поняла, о чем я подумала, по одному взгляду и дрогнувшим уголкам губ.

– Разреши себе двигаться дальше, Кристина. И продолжай жить.

Я кивнула, вполуха прислушиваясь к возне на кухне. Кажется, Мороз уже достал из духовки печенье… и, кажется, пора было начать называть его по имени – Марком.

Марк Морозов.

Кто бы мог подумать…

Монитор мигнул – сессия подходила к концу.

– С праздником вас, Эммелина, – торопливо проговорила я и вдруг поняла, что впервые за несколько лет реально признала его наличие.

Наличие этого жуткого… ладно, не всегда… Нового года.

И наличие Марка… рядом.

* * *

Полночь встречали вместе.

Я закрыла кафе после последнего клиента, давая убежище всем, кому некуда было податься предпраздничным вечером – некоторые традиции стоили того, чтобы их сохранять, даже когда моя собственная жизнь за короткий месяц сделала разворот на сто восемьдесят градусов, – и поднялась в уже не такую пустую квартиру, встречавшую запахом ужина и мятного печенья. Мороз открыл шампанское. Мы расстелили пестрое покрывало на широком подоконнике, откуда видна была заснеженная улица, мое кафе с новой вывеской, угол площади и собравшиеся в ожидании фейерверка люди.

– За нас, Ледяная Королева?

– За нас, Марк Морозов.

– Пообещай, что в следующем году согласишься поехать со мной на океан. Солнце, пальмы, серфинг…

– Нет. – И, опережая, добавила: – В следующем году ты научишь меня кататься на коньках. А через год – украшенные мишурой пальмы. И пина-колада.

– А через два – придумаем.

– Да.

– Да.

За окном громыхнуло.

Бом!

И разноцветные искры фейерверка отразились в веселых пузырьках, отсчитывая начало нашей новой жизни.

КОНЕЦ

8
Метель
Саша Арсланова

Следы уводили в самую чащу, и я остановилась, переводя дыхание. Нельзя идти! Только не в эту ночь, когда один год уходил, не желая давать дорогу другому без боя. Негоже мне, жалкой, вставать на пути чудес. Нельзя моим человеческим глазам глядеть на эту битву. Потому и метель набирала силу, опускаясь на лес, потому и ветер гнул верхушки деревьев. «Уходи, уходи», – шептали они. Чуть запоздаю – не найду дорогу домой, и не поможет мне верный помощник Буян, прижавшийся теплой белой шубой к моему бедру. Не ему тягаться с силами природы.

Пес заскулил, заглядывая в глаза.

– Пора нам, – я потрепала его по мохнатому загривку. – Родители с сестрами, поди, заждались уже.

Буян переступил толстыми лапами, потянул носом.

– А там и стол уже накрыт, – продолжала я говорить, – и окорок румяный над огнем поспевает, и пироги в печи доходят.

Но друг только головой мотнул, потянул меня за штанину, уговаривая двигаться дальше.

Не думала я, что задержимся сегодня в лесу. Вышли поутру, проверили силки, поставленные на зайцев, поздоровались с шумными белками, оставили им под деревом новогоднее угощение. И собиралась же я до темноты вернуться, но у опушки, с которой уже были видны крыши домиков нашей деревеньки, верный Буян заволновался, заметался, а потом припал на передние лапы, беря след.

Надо было отозвать пса, но я, посмотрев, как его белая шуба скрывается за деревьями, развернула лыжи. Солнце выглядывало из-за надвигающихся туч, несколько часов у нас еще было. Тем более, что я и сама вскоре увидела человеческие следы. Другое дело, кто в здравом уме в зимний лес пойдет без лыж, проваливаясь в глубоких сугробах? Но Буян все оглядывался, ждал меня, и я заспешила. А ну кто заплутал, заблудился в нашей чаще под Новый год? Не выберется ведь живым в эту ночь, никто еще не возвращался.

– Сгинем тут оба, – простонала я, вытирая лицо. Метель усилилась, острыми иглами жгла кожу.

Буян виновато облизнулся, показывая страшенные клыки. Осторожно взял меня за рукавицу, заскулил, зовя за собой.

– Да кто ж там? – сердито сказала я, нащупывая лук за спиной. Стрел я много не брала, не охотиться шла. Но и в чащу соваться совсем без оружия было боязно. Только лук и старый, еще дедов, нож, который не раз выручал.

Буян прыгнул, оглядываясь, и я вздохнула.

– Иду.

В глубине леса было потише, деревья сплелись ветвями над головой и ограждали от сильного ветра. Потому негромкое рычание друга я услышала сразу. И потянулась к луку, тихонько вытаскивая стрелу. Что там?

Замерла на месте, зубами стащив рукавицы, сдвинула шапку со лба, чтоб не мешалась, и натянула тетиву, медленно поворачиваясь вокруг. Меж деревьев мелькнул белый мех, и Буян встал рядом, грозно поднял хвост, вздыбил шерсть на холке.

Я присела, все еще держа лук на изготовку. Протяжный волчий вой разорвал тишину. По шее побежали мурашки, поднимая волоски. Отхлынула кровь от лица. Вот и новогодняя ночь. Знала же, что нельзя задерживаться. Знала!

– Уходить надо, – посмотрела на пса. – Успеем?

Буян, глядя вперед, обнажил клыки. Громкий крик ударил по ушам, оглушил. Друг верный дернулся, посмотрел на меня. Не уйдем. Сердце пропустило удар. Как оставим человека в беде?

Я кивнула, и пес бросился вперед. Выпрямилась, проверила нож на поясе и побежала следом. Пять стрел в колчане, одна в тетиве. Я сосредоточенно смотрела вперед на удаляющуюся спину Буяна. Не раз он выходил победителем в схватке с волком. Не раз я приносила домой тяжелые серые шкуры. Но в эту заповедную ночь бороться нам не только с лесными охотниками.

На поляну я выскочила мгновением позже Буяна, успела увидеть, как он кинулся, сшибая с ног матерого волка. Рыча, они покатились по рыхлому снегу. Перехватило дыхание, я вскинула лук – еще двое молодых волков скалились возле лежащего на земле мужчины. Заплутавший охотник? Незадачливый путник? Яркой кляксой расплывалась около его разодранной ноги на белом снегу кровь. Выстрел – завизжал один зверь, припал на живот, скуля. Второй отпрыгнул, стал меня обходить. Потянулась за колчаном – и обомлела. Оборвались завязки, а я не заметила, и лежали теперь стрелы где-то в сугробе за спиной.

Стиснула зубы, отступила, путаясь в лыжах, и повалилась на снег, неловко подвернув ноги. А волк ждать не стал, метнулся, целясь в горло. Метель упала разом, будто выключили свет, сыпалась в глаза, лезла в рот. Я вскрикнула, успев почувствовать горячее звериное дыхание у лица, замахала руками, роняя нож. В ночь, когда новый год пробивает себе дорогу, нельзя уходить из дома. Нужно закрыть двери, завесить окна и… Я зажмурилась, приготовившись понести наказание за своеволие. Не терпят божественные силы вмешательства в их дела, не допускают глупых людей до своих тайн.

Только бы Буян уцелел! Добрел до дома, не сгинул тут со мной!

– Жива? – услышала сквозь гул метели и разлепила глаза.

Парень, привалившийся рядом, тяжело дышал, стиснув зубы, сжимал в кулаке мой нож. Шапка упала с его темных кудрей. Я потянулась, отряхивая с них снег, и тут же одернула руку, смутившись.

– Зачем ты? – посмотрел он на меня сердито, и я нахмурилась. – Неужто не знаешь, что сегодня не человеку решать, жить или умереть?

Я упрямо мотнула головой.

– Уходи, – простонал он. – Уходи, время еще есть! А я сам виноват…

Он обессиленно прикрыл глаза:

– Заплутал в своем лесу, вдоль и поперек исхоженному. Ответы все искал. Судьбу свою найти пытался…

Зашептал внутренний голос, вторя метели, – а и уходи, одной еще можно успеть выбраться из леса, Буян поможет. Дернулась, как от удара, прижала ладони ко рту, кусая кожу. Но как же я брошу человека на верную смерть? Как жить после такого?

Встрепенулась, оглядываясь. Волк, бросившийся на меня, лежал рядом, уткнувшись мордой в землю, и я отползла подальше.

– Буян, – позвала, волнуясь. – Буянушка!

Ткнулся в лицо мокрый нос, теплый язык утер выступившие слезы. Я запустила пальцы в мохнатую шерсть. Когда рукавицы потеряла? Не ведаю.

Мой спаситель дернулся, пытаясь меня заслонить, выставил нож.

– Нет! – вскричала я, останавливая. – Свои! Свои…

Он изумленно посмотрел на меня, на Буяна, робко шевельнувшего хвостом, и выдохнул, опуская руку.

Я обняла пса, преданно заглядывающего в глаза. Еще одна живая душа, за которую я в ответе. Покачала головой, решилась:

– Одна не пойду.

Стиснул зубы охотник, зло сверкнул глазами, приготовился сказать колкое слово. Метель ударила его в лицо, опрокинула на рыхлый снег, и засмеялся он негромко, захрипел, поднимаясь на локтях.

– Скажи хоть, как звать тебя, подарок уходящего года?

Я улыбнулась:

– Метелицей мать нарекла.

– Метелицей, – повторил он изумленно и тряхнул головой, посмотрев на бушевавшее небо. А потом повернулся ко мне. – Было мне предсказано, в новогоднюю ночь судьбу свою найду с метелью. Думал, смерть – ответ на все вопросы.

– Смерть всегда отыскать сумеешь, – пожала я плечами, поднимаясь на ноги, пригибаясь от сильного ветра. Стянула тяжелый тулуп, укрыла охотника. – Но сегодня мы с ней еще поспорим.