Текст книги "История Угреши. Выпуск 1"

Елена Егорова. Ярослав Смеляков на Угрешской земле

Детство и юность

Судьба известного русского советского поэта Ярослава Смелякова непроста и во многом трагична. Родился он в городе Луцке Волынской губернии 26 декабря 1912 года / 8 января 1913 года. Его отец Василий Смеляков работал весовщиком на железнодорожной станции, мать Ольга Васильевна вела домашнее хозяйство, воспитывала троих детей. Младший сын Ярослав особенно любил её. С Луцком связаны первые детские воспоминания будущего поэта:

 
Я родился́ в уездном городке
и до сих пор с любовью вспоминаю
убогий домик, выстроенный с краю
проулка, выходившего к реке.
 
 
Мне голос детства памятен и слышен.
Хранятся смутно в памяти моей
гуденье липы и цветенье вишен,
торговцев крик и ржанье лошадей.
 

Ярослав был ещё маленьким ребёнком, когда к Луцку приблизился русско – немецкий фронт, и семья Смеляковых уехала в деревню под Воронеж, на родину матери. Здесь мальчик пошёл в начальную школу. Знакомство с шедеврами русской поэзии, особенно с поэмами Лермонтова «Мцыри» и «Песнь о купце Калашникове», потрясло воображение Ярослава. Лет с десяти он начал писать стихи.

Семья Смеляковых жила, как и все, бедно. Особенно трудно стало после смерти отца в начале 1920–х годов. К тому времени старшие брат с сестрой обосновались в Москве, где учились в университете. Одиннадцатилетнего Ярослава мать послала к ним для продолжения учёбы в семилетней школе, а вскоре и сама, к радости сына, перебралась в Москву.

В 1930 году после окончания семилетки на бирже труда подростков Смеляков получил направление в полиграфическую фабрично – заводскую школу имени Ильича. «В стенах этой школы, помещавшейся в Сокольниках, все мы с упоением дышали комсомольской атмосферой начала пятилеток», – писал поэт в автобиографии. Он помещал свои стихи в стенгазетах, участвовал в выступлениях агитбригады, посещал занятия литературного кружка при газете «Комсомольская правда», поэтические вечера в Доме печати и Доме учёных. Значительное влияние на его раннее творчество оказали стихи Владимира Маяковского, на выступлениях которого он несколько раз бывал.

Ярослав Смеляков Середина 1930-х гг.

Другим его кумиром был поэт Михаил Светлов, с которым его свёл случай. Ярослав принёс своё стихотворение «Баллада о числах» в молодёжный журнал «Рост», но перепутал дверь и оказался в кабинете главного редактора журнала «Октябрь» Светлова. Он неожиданно для начинающего поэта принял стихотворение в печать. Спустя некоторое время Смелякова, закончившего ускоренный курс машинных наборщиков, направили в 14–ю типографию Полиграфиздата. Буквально на третий день работы к нему в набор случайно попали страницы «Октября» с его стихотворением.

Ярослав всё больше и серьёзнее занимается поэтическим творчеством, посещает занятия литературного объединения при журнале «Огонёк», проходившие раз в 10 дней под руководством писателя Ефима Зозули¹ и главного редактора журнала Михаила Кольцова². Лучшие произведения молодых авторов, в том числе Смелякова, широко печатались на страницах «Огонька», а в 1932 году в библиотечке журнала вышла первая маленькая брошюра его стихов.

Вместе с ним литобъединение посещали тогда начинающие, а впоследствии именитые поэты Сергей Михалков, Лев Ошанин, Маргарита Алигер³. С Маргаритой в начале 1930–х годов Ярослава связывали нежные чувства. Молодые люди были влюблены, встречались, гуляли по Москве, читали друг другу стихи. Однако идиллия оказалась недолгой, они стали всё чаще ссориться и вскоре расстались, сохранив дружеские отношения. Во время одного из последних свиданий Ярослав подарил Маргарите массивное серебряное кольцо с масонской символикой: черепом и двумя скрещёнными костями. При этом он полушутя – полусерьёзно сказал: «Пока будешь носить кольцо, у меня всё будет хорошо».

Сначала у Ярослава действительно всё складывалось замечательно. Он знакомится с известным поэтом Эдуардом Багрицким, который печатает его стихи в журнале «Новый мир», где ведёт отдел поэзии. В 1932 году в Госиздате художественной литературы у Смелякова выходит первая значительная книга «Работа и любовь», которую он сам набирает в типографии. Название книги довольно точно отражает содержание его творчества того периода. Хотя он немало писал о классовой борьбе, увлекаясь её патетикой, лейтмотивом его произведений можно считать четверостишие из стихотворения «Любовь»:

 
Я набираю и слышу
в качанье истёртых станков,
как с каждой минутой ближе
твоя и моя любовь.
 

Несмотря на то, что в годы его юности к слову «романтизм» относились несколько презрительно, Ярослав и его друзья по перу сами были романтиками, не сознавая этого. В 1932–1934 годах Смеляков печатается в центральных газетах и журналах, поэтических сборниках. На общем фоне его стихи выделяются особым лиризмом, искренностью и мастерством. В 1934 году его принимают в Союз писателей. Поэт увлечён пафосом социалистического строительства, а советские идеалы стали основой его мировоззрения, своего рода религией, заменив «неграмотный страх», как назвал он веру в Бога в раннем стихотворении «Трус». Однако Смеляков никогда не был воинствующим атеистом и в угоду властям в стихах Бога не поносил.

Первый арест

Ярослав дружил с двумя талантливыми молодыми поэтами Павлом Васильевым⁴ и Борисом Корниловым⁵. Позднее в стихотворении «Три витязя», в советское время не опубликованном, Смеляков писал:

Мы вместе жили, словно бы артельно, но вроде бы, пожалуй, что не так – стихи писали разно и отдельно, а гонорар несли в один кабак.

Все три поэта хоть и были «вполне советскими», но вождям заказных славословий не сочиняли. В их творчестве ощущалась внутренняя свобода, присущая настоящим поэтам. Неудивительно, что вскоре их начали травить в газетах, причиной чего лишь формально была борьба с богемным образом жизни за «чистоту нравов» и трезвость. Смеляков предвидел это:

 
Я был тогда сутулым и угрюмым,
хоть мне в игре пока ещё везло,
уже тогда предчувствия и думы
избороздили юное чело.
 

14 июня 1934 года сразу в четырёх авторитетных газетах: «Правде», «Известиях», «Литературной газете» и «Литературном Ленинграде» – вышла первая часть обширной статьи Максима Горького «Литературные забавы», в которой приводится письмо некоего «партийца», а фактически доносчика:

«Несомненны чуждые влияния на самую талантливую часть молодёжи. Конкретно: на характеристике молодого поэта Яр. Смелякова всё более и более отражаются личные качества поэта Павла Васильева. Нет ничего грязнее этого осколка буржуазно – литературной богемы. Политически (это не ново знающим творчество Павла Васильева) это враг. Но известно, что со Смеляковым, Долматовским⁶ и некоторыми другими молодыми поэтами Васильев дружен, и мне понятно, почему от Смелякова редко не пахнет водкой, и в тоне Смелякова начинают доминировать нотки анархо – индивидуалистической самовлюблённости, и поведение Смелякова всё менее и менее становится комсомольским. Прочтите новую книгу Смелякова. Это скажет вам больше (не забывайте, что я формулирую сейчас не только узнанное, но и почувствованное)». Здесь доносчик имеет в виду брошюру политической лирики «Счастье», которая вышла у Смелякова в 1934 году.

Слова о беспробудном пьянстве Ярослава и, главное, «почувствованном» клеветником якобы «анархо – богемском духе» его творчества стали причиной ареста поэта в декабре 1934 года. Следователь сказал ему на допросе: «Что же ты надеялся, мы оставим тебя на свободе? Позабудем, какие слова о тебе и твоём друге Павле Васильеве сказаны в статье Горького? Не выйдет!»

Когда Маргарита Алигер узнала о том, что Смеляков в тюрьме, она стала лихорадочно искать подаренное им кольцо, которое сняла с пальца и куда – то убрала, когда вышла замуж за композитора Константина Макарова. Однако поиски были тщетны. Спустя два года она случайно обнаружила кольцо в ящике письменного стола среди бумаг и тут же его надела. В пожилом возрасте она рассказывала знакомым загадочную историю с этим масонским кольцом, которое пропадало, когда Ярослав был в беде, и неожиданно находилось, когда дела его шли в гору. Перед последним арестом Смелякова в 1951 году кольцо надломилось и потом 20 лет пролежало непочиненным в столе среди бумаг, но в день похорон поэта Маргарита нашла его целым, хотя сама в ремонт не сдавала… Трудно судить, всё ли в её мистическом повествовании соответствует действительности.

Первая «отсидка» Смелякова действительно оказалась не очень долгой. Он ударно работал в тюрьме, был бригадиром, его выпустили досрочно в начале 1937 года и перевели на правах воспитанника в трудовую коммуну № 2 НКВД, располагавшуюся на территории подмосковного Николо – Угрешского монастыря.

Судьба друзей Смелякова сложилась гораздо более трагично: Павел Васильев был расстрелян в 1936 году, Борис Корнилов умер в лагере под Нарымом в 1938 году. Из «трёх витязей российского стиха» уцелел только Смеляков.

В трудовой коммуне

В начале 1937 года Ярослав приехал на Угрешу и поселился в общежитии коммунаров. Трудкоммуна, существовавшая к тому времени уже девять лет и только что получившая имя Ф.Э. Дзержинского, далеко шагнула за обширную территорию древнего монастыря и фактически превратилась в рабочий посёлок с населением около 12 тысяч человек, пятью заводами и фабриками, относительно развитой для того времени инфраструктурой, учебными заведениями, клубом и стадионом.

Сквер перед Николо-Угрешским монастырём. 1930-е гг.

В 1928 году, когда коммуну посетили М. Горький и М. Кольцов, среди её воспитанников преобладали несудимые подростки – беспризорники. В 1937 году несудимых среди коммунаров было человек 30, а большинство составляли переведённые из мест заключения молодые люди, близкие по возрасту Смелякову. Три четверти работающих на предприятиях были вольнонаёмными работниками.

Анна Николаевна Илюнина (1918–2002) 1934 г.

Совместно с Болшевской трудовой коммуной № 1 здесь с 1934 года издавалась газета «Коммунар», но вскоре после приезда Смелякова дважды в неделю тиражом 1500–2000 экземпляров начала выходить вместо прежней газета «Дзержинец», ответственным секретарём которой и стал опальный поэт. Помимо него в редакции работали две Анны: квалифицированная машинистка Анна Ивановна Морозова и экспедитор Анна Николаевна Илюнина, которая собирала заметки и статьи рабочих корреспондентов – рабкоров, приносила их в редакцию, а также дважды в неделю доставляла подготовленные к публикации материалы в московскую типографию на редакционной «эмке». Коллектив рабкоров был подобран Ярославом по поручению управляющего коммуной. Вначале поэт пытался организовать литературный кружок, но из – за перегруженности работой это дело заглохло после трёх – четырёх занятий. С коммунарами – стихотворцами поэт работал как редактор, помещал их лучшие произведения на «Литературной странице» газеты.

Главным редактором «Дзержинца» был помощник директора по воспитательной работе Михаил Петрович Щербаков⁷, несколько позднее избранный секретарём партийной организации. Будучи занят своей основной деятельностью, он, по сути, осуществлял лишь идейное руководство газетой, а основная работа по подготовке номеров и организации коллектива рабкоров легла на плечи Смелякова, к тому же ещё он курировал выпуск стенгазет. Ярослав с задачей справился. Днём его часто видели в цехах заводов и фабрик, он разговаривал с людьми, присматривался к ним, набрасывал заметки. Спустя много лет, вспоминая свою работу в трудкоммуне, Смеляков писал в стихотворении «Машенька»:

 
А я в те дни, не требуя поблажки,
вертясь, как чёрт, с блокнотом и пером,
работал в заводской многотиражке
ответственным её секретарём.
 

По вечерам Ярослав подолгу засиживался в комнате № 12 на втором этаже просторного клуба, построенного в начале 1930–х годов в стиле конструктивизма. Каждый номер газеты он делал от начала до конца, свои стихи и фельетоны сам печатал на машинке и иногда помещал в газете. Он очень уставал и частенько оставался ночевать в соседней комнате на диване главного редактора с его разрешения.

Татьяна Николаевна Волкова, в замужестве Рудко 1938 г.

Клуб был идеальным местом расположения редакции. Здесь кипела культурная жизнь, работали разнообразные кружки, студии, располагалась библиотека, фондами которой пользовался Смеляков. Шестнадцатилетнюю сестру Анны Илюниной Таню Волкову, которая работала младшим библиотекарем и выдавала ему книги, он прозвал «Вишней» то ли за румяный цвет лица, то ли оттого что видел её в каком – то драмкружковском скетче в роли Вишни. Татьяна Николаевна, в замужестве Рудко, рассказывала, что Смеляков запомнился ей худощавым молодым человеком со светлыми волосами, бровями и ресницами, глазами цвета «выгоревших на солнце цветков цикория». Лицо у него было бледное, щёки чуть впалые. Говорил он приятным «бархатным» баритоном, носил бежевый коверкотовый костюм и кирпичного цвета галстук. На первый взгляд Ярослав казался компанейским парнем, но при более тесном общении в нём чувствовалась какая – то отстраненность от окружающих, сосредоточенность на своих мыслях и проблемах. Он был замкнутым, упрямым, не поддающимся чужому влиянию, но Анне Николаевне Илюниной доверял, иногда откровенничал с нею, зная, что она никому ничего не расскажет.

Мария Мамонова в роли лётчицы Лены Медведевой. 1937 г.

На внешнем облике молодого Смелякова сказались пережитые им испытания. Но мрачным меланхоликом он не стал, постоянно находясь в гуще культурных событий. Из творческих коллективов клуба Ярослав предпочитал народный театр, главным режиссёром которого был Николай Николаевич Виноградов, актёр Первого московского передвижного рабочего театра, впоследствии театра им. Н. Баумана. Драматические кружки трудкоммуны были слиты в театр – студию в 1935 году, но в начале 1937 года после призыва в армию состав студийцев обновился. На сцене дебютировала юная талантливая самодеятельная актриса Мария Мамонова.

Мария Мамонова в роли Лизы Огоньковой 1938 г.

Несколько лет до этого она занималась в кружках фортепиано, хореографии, театрального искусства. Её актерское мастерство быстро росло под руководством Н.Н. Виноградова. Девушка была хороша собой, необыкновенно пластична и грациозна, её мимика и движения рук были очень выразительны, она вкладывала в игру душу. Всё это предопределило необычайную популярность Марии у зрителей, которые ей дружно рукоплескали, скандировали: «Мамонова! Мамонова!» Одной из первых её ролей была лётчица Лена Медведева в пьесе Виктора Гусева⁸ «Слава». Большим успехом стала роль крепостной актрисы Лизы Огоньковой в пьесе Юрия Беляева⁹ «Псиша», поставленной в 1938 году. Смеляков всерьёз увлёкся очаровательной Машенькой, посещал все спектакли с её участием, помещал отзывы о них в «Дзержинце». Как рассказывала сама Мария Тимофеевна спустя много лет, Ярослав имел на неё виды, но она ему не отвечала, потому что любила другого. Может быть, именно к Марии Мамоновой обращены строки из стихотворения «Майский вечер», напечатанного в газете «Дзержинец» 11 июня 1937 года:

 
Чего ж, сероглазая, ты смеёшься?
Неужто опять над любовью моей?
То глянешь украдкой. То отвернёшься.
То щуришься из – под широких бровей.
 

О переживаниях поэта свидетельствует четверостишие, не включённое в окончательную редакцию:

 
И я, как дурак, в середине мая
в жаре и цветах, в предвечернем дыму
вдруг хохочу или вдруг вздыхаю,
согласно желанию твоему.
 

Было исключено, вероятно, по цензурным соображениям, также самое первое четверостишие, где говорится про коммуну:

 
Светом солнечным, светом лунным,
майскими звёздами освещена
не только Люберецкая коммуна —
вся наша Родина, вся страна.
 

По окончании сезона 1938 года Мария Мамонова ушла в декретный отпуск, родила сына Рому. В связи с преобразованием коммуны в производственный комбинат НКВД театр был передан в ведение месткома профсоюза Электрозавода, средств на спектакли не имевшего. Постановки практическим были прекращены и возобновились лишь осенью 1939 года. Мария Мамонова перед войной вернулась на сцену, участвовала также в танцевальном коллективе, проходила прослушивание на авторитетной комиссии, приехавшей в клуб из Москвы. Кто знает, как сложилась бы судьба талантливой самодеятельной актрисы, если бы не война. Брат её Пётр Мамонов поступил в театральный институт, но в силу трудных жизненных обстоятельств не закончил его.

Память о чувстве к Марии Мамоновой осталась у Смелякова на всю жизнь. В 1966 году он сочинил стихотворение «Машенька» по мотивам пережитых им событий 1937–1938 годов. Прототип легко узнаваем в главной героине, описанной с необычайной теплотой. Ситуация в стихотворении предельно заострена и содержит художественный вымысел, касающийся сорванного актрисой спектакля из – за запрета родственников даже близко подходить к сцене и объяснения с нею автора на её рабочем месте. Изменено и имя режиссёра: Николай Николаевич Виноградов выведен под именем Василь Васильича, может быть, в память об известном поэте Василии Васильевиче Казине¹⁰, редактировавшем первые сборники Смелякова. Мария Тимофеевна стала Марией Николаевной, да и вряд ли поэт спустя годы помнил её отчество. Однако сам посёлок, обстановка творческого коллектива, впечатления от игры Марии Мамоновой, весь её образ описаны очень живо и достоверно. О своих чувствах убелённый сединами поэт писал:

 
Я Машеньку и ныне вспоминаю
на склоне лет, в другом краю страны.
Любил ли я её? Теперь не знаю,—
мы были все в ту пору влюблены.
 

После спектакля с участием Марии Мамоновой (в центре) 1938 г.

Мария Мамонова не единственное сердечное увлечение Смелякова в коммуне. В 1939 году в «Молодой гвардии» было опубликовано его стихотворение «Лирическое отступление», посвящённое Валентине Аркадьевне Макаровой, урождённой Климович. По словам старожилов, происходила она из семьи донских казаков и внешностью напоминала знаменитую актрису Тамару Макарову. Валентина предпочитала одеваться в синий английский костюм, белую блузку со складочками, носила туфли – лодочки. Несмотря на строгую элегантность одежды, она была необыкновенно женственна и обаятельна: блестящие чёрные волосы, брови вразлёт, большие серые глаза с густыми длинными ресницами, ослепительная белозубая улыбка… В 1932 году 24–летняя Валентина устроилась работать секретарём управления коммуной. Замуж она вышла за юриста С. Макарова, приезжавшего из Москвы для консультирования руководства. По воспоминаниям знавших его, он был очень умный и интересный человек. Жили молодые в просторной комнате бывшей монастырской гостиницы «Париж». Счастье их было недолгим: в начале 1937 года Валентина овдовела, ей пришлось оставить работу секретаря, переселиться в небольшую комнатку в фибролитовом доме по Клубному переулку, впоследствии ул. Бондарева. Работала она в бухгалтерии и для восполнения пробелов в знаниях по математике занималась с Илюниной, сотрудницей Смелякова. Анна Николаевна и познакомила Валентину с Ярославом по его же просьбе. Обращённое к этой женщине «Лирическое отступление» отличается особой нежностью и глубиной чувства, бережным отношением к возлюбленной, несмотря на то, что она не отвечает с той же силой. По словам Т.Н. Рудко, отношения между Ярославом и Валентиной были очень нежными, почти супружескими. Скорее всего, к ней же относится стихотворение «Давным – давно», опубликованное в 1940 году в «Молодой гвардии», но написанное двумя годами ранее.

Работая в газете коммуны, Смеляков поддерживал связь со своими московскими друзьями, часто перезванивался с поэтом Евгением Долматовским, встречался с собратьями по перу во время отлучек в Москву на выходные, когда с разрешения начальства ездил навещать престарелую мать Ольгу Васильевну. В 1938 году он посвятил ей стихотворение «Мама», в котором удивительно точно передано близкое каждому человеку чувство любви к матери:

 
… так, как у сердца меня носила,
в сердце своём я тебя ношу.
 

«Примечательно его молодое мастерство», – писал М. Луконин о творчестве Смелякова того периода. В его стихах – впечатления от встреч с друзьями, от посещения Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, от свечения светлячков в кустах у Москвы – реки… Но, к сожалению, не только это. Репрессивная политика властей создавала тяжёлую атмосферу подозрительности, которую Ярослав в полной мере испытал на себе. Обстановка тогда была такая, что даже на Всесоюзной Пушкинской выставке, куда Смеляков возил рабкоров, особое внимание посетителей обращалось на представленные в экспозиции доносы на великого поэта и анонимные письма.

В «Дзержинце» по указанию сверху помещались статьи о громких процессах того времени. В 20–м номере за 1937 год опубликовали материал «Приговор народа» о том, как на собрании коммуны был поддержан приговор о расстреле высших военачальников М.Н. Тухачевского, И.Э. Якира и ещё шестерых «контрразведчиков германо – японского фашизма». В следующем номере появилось стихотворение Смелякова «Воля народа», заканчивающееся словами:

 
Будь же проклята ложь тухачевских, якиров,
Восьмерых уничтоженных нами имён.
 

Стихи были написаны явно «по наводке» главного редактора, да и знать истинного положения дел Смеляков тогда не мог. Не стоит строго судить его за эти строки, ведь он, как всякий воспитанник коммуны, должен был подчиняться указаниям начальства. Его обязывали помещать в газете анонимно написанные партийными функционерами материалы. Так, в 31–м номере за 1937 год напечатана статья «Вооружимся бдительностью», направленная против якобы действовавших «врагов народа», которых недвусмысленно предлагалось «вытащить на солнышко» для «выкорчёвывания охвостьев фашистского подполья не только в районе, но и в коммуне», где «не особенно любят даже общие разговоры о бдительности к врагу».

Волна сталинских репрессий прокатилась по Угрешской земле в 1937–1938 годах. Пострадали многие коммунары и вольнонаёмные работники, прежде всего руководители высшего и среднего звена. Особенно много людей арестовали на фибролитовом заводе, где работал инженером «враг народа» В.Л. Глебов, приёмный сын репрессированного политического деятеля Л.Б. Каменева. Поводом для арестов могла послужить любая производственная неурядица, объявленная «вредительской»: поломка станков, очереди на автобус, якобы недостаточная рентабельность фибролита…

В конце 1937 года арестовали директора фибролитового завода Н.Е. Малахова, заведующего отделом М.И. Сафронова, механика А.Н. Разумова – Сергеева, помощника директора завода «Спартак» Я.Я. Маслова, калькуляторщика А.В. Емельянова, руководителя группы снабжения П.П. Эгле, заведующего сбытом трудкоммуны И.И. Бурцева и многих других¹¹. Им предъявили абсурдные обвинения в принадлежности к террористическим контрреволюционным организациям. Все они были расстреляны в январе 1938 года по приговорам пресловутых «троек» НКВД. Добрались и до Ефима Павловича Смелянского¹², управляющего коммуной. Его арестовали в декабре 1937 года и расстреляли на полигоне Бутово в феврале 1938 года, семью выслали.

В этой тяжёлой обстановке приходилось работать Смелякову: собирать рабкоровские совещания, обрабатывать представленные материалы, составлять редакционные планы, самому писать серьёзные и интересные деловые заметки и статьи, которые отличались краткостью и конкретностью. Собственные материалы в газете Смеляков подписывал своей фамилией и порицал некоторых рабкоров, ставивших только инициалы или скрывавшихся под псевдонимами типа «Зоркий глаз».

Дворец культуры «Вертикаль» (клуб коммуны), где в 1937–1940 гг. размещалась редакция газеты «Дзержинец»

Смеляков помещал в «Дзержинце» и свои литературные произведения, содержащие художественный вымысел. Так, написанный с мягким юмором рассказ «Поражение мастера» основан на реальном событии в коммуне – сеансе одновременной игры в шахматы, в котором гроссмейстер Исаак Яковлевич Мазель (1911–1943) выиграл девятнадцать партий из двадцати и свёл вничью лишь одну – с работником совхоза Каменевым, однофамильцем репрессированного государственного деятеля. В рассказе Смелякова, опубликованном в газете от 2 июня 1937 года, мастер проиграл партию, поражённый красотой своей неопытной соперницы. Рассказ заканчивается весьма поэтично: «И они прошли мимо нас – мастер и женщина – в майскую ночь вдвоём, под звёзды. И, перемежая улыбки и вздохи с гамбитами и дебютами, мастер подпрыгивал, как мальчик, и сиял».

В 1938 году посёлок трудовой коммуны стал самостоятельной административной единицей и получил имя Ф.Э. Дзержинского. В поселковой газете «Дзержинец» Ярослав Смеляков работал до ноября 1939 года, когда был призван в действующую армию Ухтомским райвоенкоматом. Тяжёлую финскую войну Смеляков провоевал рядовым солдатом, благополучно вернулся в Москву весной 1940 года и был принят на работу в аппарат Союза писателей. Дела у Ярослава пошли в гору. Жил он у матери на Большой Молчановке, летний отпуск провёл в Крыму. Бывал он и в посёлке имени Дзержинского: вероятно, приезжал к Валентине Аркадьевне Макаровой. Кроме того, необходимо было решить вопрос с изменением местной прописки на московскую.

Посёлок трудкоммуны № 2. 1930-е гг.

В самом конце сентября 1940 года Анна Николаевна Илюнина встретила Ярослава Васильевича на берегу пруда по дороге к гаражу, куда он шёл с вещмешком за плечами: видимо, вопрос о прописке был к тому дню уже окончательно решён. На руках молодая женщина держала полугодовалого малыша Кирюшу, не дававшего покоя матери ни днём, ни ночью. Смеляков не видел свою бывшую сотрудницу около года и очень обрадовался неожиданной встрече, но было видно, что он жалеет измотанную, сильно похудевшую Анну. Говорили они недолго, но очень душевно. «Ну, прощай, увидимся ли ещё?» – были его последние слова.

Перед войной молодой поэт плодотворно работает. Он пишет цикл «Крымские стихи», его произведения выходят в свет в «Молодой гвардии», «Литературной газете», «Красной нови», журнале «30 дней». Из его лучших произведений 1940–1941 годов наиболее известны «Если я заболею, к врачам обращаться не стану…» и «Хорошая девочка Лида». В августе 1940 года под редакцией В.В. Казина подготовлена к публикации новая книга стихов Смелякова, куда он включил и лучшие произведения, написанные на Угреше. К сожалению, брошюру так и не выпустили.

В фашистском плену, советском лагере и ссылке

В мае 1941 года Смелякова призвали в армию из резерва, зачислили рядовым во 2–ю легкострелковую бригаду и направили в Карелию. Осенью 1941 года во время тяжёлых боёв на подступах к Ленинграду он вместе со своей частью попал в окружение и затем в плен к финнам, воевавшим на стороне фашистов. В лагере он пробыл три года, испытав все тяготы подневольного труда на финской ферме, куда пленных сопровождали конвоиры с овчарками. Обращались фашисты с узниками жестоко. Не один раз пришлось Смелякову сносить сильные удары по лицу прикладом просто за пристальный взгляд на конвоира. Друзьям о нём не было ничего известно, ходили слухи о его гибели. Евгений Долматовский даже написал трагическое стихотворение, посвящённое его памяти. Лишь Маргарита Алигер полагала, что Ярослав жив: вернувшись из эвакуации зимой 1942 года, она неожиданно нашла дома кольцо, подаренное Смеляковым, которое снова куда – то задевалось в её квартире перед отъездом в октябре 1941 года.

Осенью 1944 года между финской и советской сторонами был произведён обмен военнопленных. Из фашистского лагеря вместе с товарищами по несчастью Смеляков попал в наш проверочный лагерь. В 1946 году его освободили из заключения, но в Москву вернуться не разрешили. Не довелось ему больше бывать и в Дзержинском. Ни с Марией Мамоновой, в замужестве Проворовой, прожившей в посёлке всю жизнь¹³, ни с Валентиной Макаровой – Климович он не встретился. В начале Великой Отечественной войны Валентина Аркадьевна эвакуировалась куда – то в Сибирь, где, видимо, осталась на постоянное жительство.

Смелякова направили в Сталиногорск (ныне Новомосковск) Тульской области. Ярослав работал на шахте в пос. Донском, потом был помощником заведующего банно – прачечным комбинатом, сотрудничал в газетах «Сталиногорская правда» и «Московская кочегарка», где выходили его заметки и стихи. В штат «Сталиногорской правды» Смелякова приняли при содействии главного редактора Константина Ивановича Разина.

Ярослав Смеляков. 1947 г.

Поэт Степан Поздняков¹⁴ приютил его в своей комнате в Сталиногорске. Жили в тесноте, да не в обиде: койку Ярослава отделял от хозяев большой самодельный шифоньер. По ночам Ярослав часто сочинял стихи и утром читал их Позднякову. Изредка и неохотно по настойчивым просьбам друга Смеляков рассказывал о своей жизни в немецких и советских лагерях, признавался, что его очень беспокоила разлука с матерью, её страдания и лишения. «А что до меня самого, то это всё ерунда, были бы чернила да то, что этими чернилами можно писать, ведь моим истинным увлечением всегда были и будут одни стихи, и хорошее стихотворение делает меня счастливым вопреки всему остальному»¹⁵, – говорил он. По счастью, такая возможность в лагерях у Смелякова была. Несмотря на тяжёлые обстоятельства, он сочиняет светлые стихи о матери, полные патриотизма строки о Родине, о воевавших солдатах, о прекрасных русских женщинах. Из этих стихотворений особенно известны «Вот опять ты мне вспомнилась, мама…», «Земля», «Кремлёвские ели», «Милые красавицы России», «Манон Леско».

Смеляков приходит на спектакли городского народного театра, пишет о них в местной газете. Он руководит литобъединением, участвует в вечерах поэзии, организуемых Поздняковым во Дворце культуры. Стихи Смелякова начинают печатать толстые московские журналы «Знамя», «Новый мир». Московские друзья хлопочут за него, и в 1947 году ему разрешают вернуться в Москву.

Заключение в Инте

Ярослав Васильевич снова восстановлен в Союзе писателей, в 1948 году выходит в свет его книга «Кремлёвские ели», куда включены стихи, написанные до и после войны. К тому времени он был уже два года женат и жил с супругой Евдокией Васильевной и её дочкой Леночкой в однокомнатной квартире по Спасопесковскому переулку.

Однако благополучный период длится только три года. В «Литературной газете» появляется критическая статья С. Львова¹⁶, где высказывается мнение, что сборник «Кремлёвские ели» лишь внешне оптимистичен, а по сути стихи Смелякова «всегда о смерти». Вновь начинается травля творческой интеллигенции, которую огульно обвиняют в «космополитизме». В 1951 году на квартиру Ярослава кто – то из «друзей» приводит провокатора, который во время застольной беседы получает на поэта необходимый «компромат». Вскоре Смелякова по доносу арестовывают и осуждают по печально известной 58 статье УК на 25 лет лагерей. Его потрясённая горем 74–летняя мать Ольга Васильевна умерла в Москве в 1952 году.