Текст книги "Крепостная герцогиня (главы 1—27). Квазиисторическая юмористическая эпопея"

из ливерпульской гавани

всегда по четвергам

суда уходят в плавание

к бразильским берегам,

причём

токмо «Дон» и «Магдалина»

быстроходные суда,

аки в год отца кончины

ходят по морю туда. – Зачем Вы мне, виконт, сей секрет рассказали?! – граф Гамильтон испужался. – Ведь знание секретов государственных несёт печаль и долголетию не способствует! – Сие уже не секрет, ибо недавно Карл Второй ввиду истечения срока давности назвал сию «терра инкогнита», то бишь землю неизвестную. Оказалось, что сие не Бразилия вовсе, а страна, удалённая от нея! Но дабы сон Ваш, мистер Гамильтон, спокоен был, название страны той ныне не секретной называть не буду… Миссию свою сверхсекретную Роберт Гриффит блестяще выполнил, о чём сам король сказал… в речи похоронной! – Так значит, он мёртвым прибыл?! – Гамильтон воскликнул.

– Полумёртвым! Пред самым отплытием в дорогу обратную подхватил он (на сей раз уже в Бразилии) болезнь тропическую, современной науке неведомую. Пока из гавани ливерпульской во дворец королевский довезли его, усопшим на девяносто пять процентов стал. Выслушал Карл Второй отчёт о работе проделанной, изучил документы привезённые и столь возрадовался, что огласил указ о присвоении барону Роберту Гриффиту звания виконта с дарованием поместия немалого. Указ сей прослушав, возрадовался отец не менее, нежели Его Величество, ибо деньги, Кромвелем подаренные уже к концу подходили. Сие известно мне от матери, а той от короля самогО во время похорон с нею побеседовавшего… Но того более обрадовался отец мой умирающий, когда пришла в больницу к нему супруга любимая с дитём почти годовалым. А часа чрез три опосля оказания милости монаршей (аки и во случае Джорджа Гриффита-старшего с Кромвелем) облагодетельствованный преставился. – Но Оливер Кромвель был не монархом, а лордом-протектором, – возразил Гамильтон. – Всё сие было бы смешно,

когда бы ни было так… глупо!

– возразил на возражение Джордж Гриффит-младший. – Карл Второй сам заявил однажды самокритично пассии своей, что «во времена Кромвеля на престоле был король, а ныне – бабник!» … Сильно опечалилась бывшая баронесса, а ныне виконтесса Мелани Гриффит, любимого мужа потерявшая. Брат ея Мэтью Хогарт тоже опечалился, но не столь сильно, ибо опосля смерти зятя своего (и в результате оной) перешёл он автоматически из четвёрки сильнейших игроков аглицких во тройку их же. – Ну что ж, человек младой! Род Ваш, несмотря на желторотость его, уважения достоин. А достойны ли Вы рода своего? Разрекламируйте себя, коли не затруднит просьба сия. – Опосля беседы моей недавней со графом Макдауэллом самовлюблённым любая самореклама моя дополнительная лишь впечатление испортит. – И то верно! – Гамильтон согласился. – А посему заявляю торжественно, что по мнению единогласному всего славного семейства Гамильтон подхОдите Вы, мистер Гриффит, на роль жениха Джейн прекрасной златокудрой! – Остаётся выяснить, подходит ли на роль невесты моей сие чудовище моральное рыжее, ни малейшего пиетета к полу мужескому не испытывающее, ибо идеями феминистскими зловредными аки губка пропитано!

И отверз лорд шотландский уста свои от удивления великого и от возмущения неменьшего. Однако

ничего

не вышло изо рта его,

ибо понял граф Гамильтон правоту суровую оппонента своего, коий продолжил: – Но пересилила красота ея физическая уродство ея моральное, а посему готов я взвалить на плечи свои, а точнее – на выю свою ношу сию тяжкую и сочетаться браком законным со дщерью Вашей, мистер Гамильтон, своеобразною, тем паче, что приобрёл я в полку своём кавалерийском умение, коее поможет с подобною супругою управляться. Тут нахмурился тесть будущий: – Уж не глаголешь ли ты, охальник, об умении затаскивать в постель шлюх подзаборных и кувыркаться с оными к удовольствию похабному всеобщему?! – Глаголю я лишь об умении (с богопротивною зоофилиею не связанном!) укрощать кобыл норовистых и превращать оных в лошадей дрессированных.

– Рад я, виконт любезный, что попадёт Джейн моя, от рук родительских отбившаяся, в руки надёжные! Токмо просьба нижайшая не шибко руки сии надёжные распускать. – Действовать буду не стокмо применением силы, скокмо угрозой ея применения, что в сочетании с любовию моею страстною плоды принесёт.

– В каком смысле – «плоды»? – Не токмо в детородном смысле, что само собою подразумевается, но и во смысле поддержания климата морального. – Опосля слов сих утешительных предлагаю, зять мой будущий, на «ты» перейти. – И рад бы, Ваше Сиятельство, да не могу по причине языковой, али по-научному выражаясь, лингвистической. – Хоть и владею я языком шотландским, то бишь гэльским, но диалог наш на самом что ни на есть аглицком языке происходит. – Вот именно! А на языке сем «Вы» лишь число множественное означает, ибо не принято у англичан величать единичного собеседника на «Вы» лишь в знак уважения политкорректного, будь даже визави оный душегубом али супостатом.

4. Рыжая валькирия

– … А посему заявляю торжественно, – лорд шотландский молвил, – что по мнению единогласному всего славного семейства Гамильтон подхОдите Вы, мистер Гриффит, на роль жениха Джейн прекрасной златокудрой!

– Остаётся выяснить, – лейтенант аглицкий ответствовал, – подходит ли на роль невесты моей сие чудовище моральное рыжее, ни малейшего пиетета к полу мужескому не испытывающее, ибо идеями феминистскими зловредными аки губка пропитано!

И открыл лорд шотландский рот свой от удивления великого и от возмущения неменьшего. Однако ничего не вышло изо рта его, ибо понял граф Гамильтон правоту суровую оппонента своего, коий продолжил:

– Но пересилила красота ея физическая уродство ея моральное, а посему готов я взвалить на плечи свои, а точнее – на выю свою ношу сию тяжкую и сочетаться браком законным со дщерью Вашей, мистер Гамильтон, своеобразною, тем паче, что приобрёл я в полку своём кавалерийском умение, коее поможет с подобною супругою управляться.

Тут нахмурился тесть будущий:

– Уж не глаголишь ли ты, охальник, об умении затаскивать в постель шлюх подзаборных и кувыркаться с оными к удовольствию похабному всеобщему?!

– Глаголю я лишь об умении (с богопротивною зоофилиею не связанное!) укрощать кобыл норовистых и превращать оных в лошадей дрессированных.

– Рад я, виконт любезный, что попадёт Джейн моя, от рук родительских отбившаяся, в руки надёжные! Токмо просьба нижайшая не шибко руки сии надёжные распускать.

– Действовать буду не стокмо применением силы, скокмо угрозой ея применения, что в сочетании с любовию моею страстною плоды принесёт.

– В каком смысле «плоды»?

– Не токмо в детородном смысле, что само собою подразумевается, но и в смысле поддержания климата морального.

5. Бегство невесты с новым женихом

Тут раздался стук в дверь. Лорд Гамильтон открыл дверь сию и узрел… дщерь свою!

– Здравствуйте, дедушка! – молвила девица беглая. – Простите, что отвлекаю Вас от беседы приятной с мистером Гриффитом.

– Насупротив, – воскликнул кавалер, – мы оба рады лицезреть тебя, о, Джейн моих очей,… то бишь свет моих очей! Тем паче, являешься ты предметом беседы сей приятной!

Удивилась гостья преизрядно, однако смышлёность, ей присущую, проявила:

– Рада, папенька, что прислушался ты к совету моему о забегании в забегаловку сию, но почему ответил ты мне тогда, что нЕ о чем глаголить тебе с браконьером аглицким, отстреливающим пернатых шотландских?

– Потому, дитя моё возлюбленное, что слышала ответ мой супруга моя не менее возлюбленная, она же мать твоя болтливая. А аки удалось бежать тебе из комнаты запертой, охраняемой цербером грозным?

– Молвила я церберу сему, что поддержать надо производителя отечественного и описАла тайник твой, папенька, где прятал ты от маменьки бутылку виски шотландского. А когда он нахрюкаться изволил, сообщила, что хоть ни в чём нужды не испытываю, но по кое-какой нужде удалиться должна. Открыл он дверь мою, а когда удалялась я, то увидела, что рухнул он на ложе моё и захрапел прегромко.

– Теперь разговоры пойдут, – лорд молвил недовольно, – что персонал мой ненадёжен, ибо пред змием зелёным устоять не способен.

– Есть идея у меня, – поделилась оною девица смекалистая, – аки предотвратить слухи сии негативные.

…На другой день с утра пораньше огласился дом гамильтоновский воплем истошным хозяйкиным, ибо пришла та дщерь свою пленную проведать, но заместо оной увидала, дверь отперев, лишь окно открытое да верёвку из простыней разорванных связанную ко спинке кровати привязанную наружу высунутую и аж до земли достающую.

На вопль половины своей дрожащей, то бишь дражайшей глава семейства прибежал и опосля причитаний горестных и пары слезинок крокодиловых допрос слуге, дверь охраняющему учинил. Страж сей трезв, аки стёклышко оказался, ибо вчера вечером поздним лорд Гамильтон опоил его средством рвотным и пообещал две бутылки виски подарить.

Слух о бегстве графини златокудрой Гамильтон борзо по Эдинбургу распространился. Примчался жених ея отвергнутый граф Макдауэлл и молвил с укоризною:

– Дошли до меня слухи прискорбные об исчезновении таинственном отрады бывшей сердца моего, но подробности не дошли, ибо в пути потерялись. Поделитесь, коллега, деталями происшествия сего и думать будем коллегиально, аки нам дальше быть.

И ответствовал граф Гамильтон компаньону подозрительному:

– Жила твоя отрада

в высоком терему,

а в терем тот высокий

нет хода никому…

Хода-то и входа нет, а выход, аки оказалось, есть! … Короче! Запер я сию овцу паршивую рода Гамильтонов на сАмом верхнем этаже и даже ключ во дверях оставил, дабы не повадно сей медвежатнице было в замочной скважине копаться. А на случай, коли Джейн свободолюбивая дверь крепчайшую сломает, али с петель снимет оную, приставил к ней слугу надёжного, аки аргус стоглазый бдительный!

– К кому «к ней» приставил слугу? – не понял Макдауэлл. – Ко Джейн свободолюбивой али ко двери крепчайшей?

– К обеим. А сам стопы направил на улицу в поисках жениха обещанного. Многих осмотрел, да все они рылом не вышли.

– А зачем тебе красавцы? – возразил жених отвергнутый – не достойна дщерь твоя оных.

 
– Для продолжения рода
надо рожать не от урода!
 

– А ты подбери жениха, коий в постели всё может, окромя детей!

– Тогда род мой угаснет.

– А ты опои хулиганку сию средством снотворным и меня для продолжения рода пригласи. А муж-дурак, обработанный предварительно, дитя будущее своим считать будет!

– И в чём же обработка предварительная состоять будет? – Гамильтон заинтересовался.

– Обследуют жениха пред свадьбой и сообщат, что аппендикс удалить требуется, иначе аппендицит будет. А когда он под наркозом окажется, то одновременно с удалением органа сего проведена будет без ведома пациента операция кастрация. Медицина современная пока лечить бесплодие не в состоянии, но способна успешно создавать оное! … Таким образом, и Джейн твоя строптивая с лопухом-мужем родителями счастливыми станут, и я свою миссию по продолжению рода своего славного выполню!

– Но формально продлится род лопуха, пока ещё не найденного! – Гамильтон возразил.

– Сие тоже предусмотрено. В завещании своём завещаю сыну своему сумму немалую, но токмо коли сменит фамилию свою лопуховскую на славную фамилию «Макдауэлл».

– А коли не сыном тебя (и мужа), а дщерью Джейн моя осчастливит?

– Тогда буду спать с ней до тех пор, пока сыном ни разродится! Точнее, спать не я буду, а ведьма твоя рыжая опосля снотворного, а я-то аки раз не спать буду, а трудиться неустанно ради продолжения рода своего.

– Неужто сам придумал? – восхитился Гамильтон.

– Почти… Немного ростовщик-иудей на балу опосля ухода гриффитовского посоветовал.

– Иудей, а план придумал иезуитский! … Жаль, что пока некого снотворным опаивать! … В общем, вернулся я под крышу дома своего и в объятия Морфея погрузился…

– Бесстыдник! – возопил граф Макдауэлл. – Мало того, что имеешь связь постыдную с юношей сладкоголосым, коего Орфеем величаешь, так ещё и глаголешь про мерзость сию без зазрения совести!

– Не Орфея объятия, но Морфея из тех же мифов элладских, то бишь древнегреческих, коий Б-гом сна является. А погрузиться в объятия его божественные означает всего лишь заснуть, что я и сделал. А наутро разбужен был стенаниями супруги своей законной, кояя навестила дщерь нашу совместную, дабы сказать той «С добрым утром!» и узрела, что вовсе оно и не доброе, ибо…

– Стоп! – лорд Макдауэлл воскликнул. – Зови сюда матрону сию достойную и искажать информацию не могущую ввиду тупости более похвальной, нежели нежелательный ум дщери ея.

Явилась мать беглянки и поведала:

– Решила я поутру дщерь свою навестить. Хоть и виновна она, но всё же кровиночка родная! Помню, в детстве…

– Нельзя ли сразу к юности ея перейти? – гость нетерпеливый (а по большому счёту и незваный!) воскликнул. – К моменту, когда кровиночку свою обнаглевшую навестить собралась.

– А подниматься-то высоко, всё-таки четвёртый этаж без лифта. Можно было и на третьем этаже запереть. Всё равно без парашюта оттуда не выпрыгнуть. (Коли возразит читатель внимательный, что не было в те времена далёкие лифтов и парашютов, то ответит автор, с ранее упомянутым ГУГЛом консультировавшийся, что уже были, но ещё распространения широкого не получили, а посему считать можно, что миссис Гамильтон о них и не глаголила вовсе!). Подошла ко двери я, а рядом охранник стоит, то бишь сидит, но не лежит и не спит, а бдительно несёт нелёгкую службу караульную. Открыл он мне дверь ключом из нея торчащим, и вошла я внутрь. Вижу – окно открыто, хоть и прохладно поутру. А кого не вижу, так сие дщери моей ненаглядной, опозорившей родителей своих на старости лет их!

Услышал Макдауэлл от миссис Гамильтон про окно открытое и, не дослушав про верёвку простынную, вскричал злорадно:

– Ведьма сия на ступе улетела, помелом управляя али похищена была викингом летающим Карлсоном, на крыше стокгольмской живущем для наведения порядка в жилище его захламленном!

Обрадовался было лорд Гамильтон, что прекратит Макдауэлл поиски, али в далёкий град Стокгольм направится, но радость сия преждевременной оказалась. Леди Гамильтон удивилась искренне:

– Не мог сей воздухоплаватель, в самом расцвете сил пребывающий, дщерь нашу похитить, ибо он хоть и в меру, но всё-таки упитанный. А по сему Карлсон не вынесет двоих, даже включая себя самого. Сил его разве что на малыша какого-либо хватит, но уж никак не на дщерь нашу, развитую не токмо духовно! И слава Богу! Ведь Джейн прекрасная при всей заумности ея ни разу в жизни жилище своё не убирала, ввиду наличия служанок расторопных!

– А аки же тогда бежала тунеядка сия? – Макдауэлл вопросил.

Поведала мать беглянкина про верёвку простынную, уже читателю известную.

Услышав же про верёвку сию, воскликнул Макдауэлл:

– Теперь всё ясно! Сил викинга летающего лишь на то хватило, дабы плавно опустить распутницу рыжую на землю и передать Джорджу Гриффиту, коий сего Карлсона и нанял, когда основоположник авиации шведской залетел в Эдинбург на экскурсию.

– А при чём здесь верёвка простынная? – удивилась мать беглянки.

Задумался Макдауэлл и дал ответ достойный:

– Для страховки. Во время спуска держалась ваша нахалка не токмо за эвакуатора своего, но и за верёвку указанную…. А теперь вперёд в логово виконта аглицкого! Надеюсь, вторая битва при «Баннокберне» завершится (аки и первая!) победой отважных графов шотландских!

Опосля призыва сего оба графа в сопровождении прессы жёлтой (видимо, из неуважения к древней культуре китайской так названной) в «Баннокберн» направились. Хозяйка гостиницы эмигрантка итальянская Мирандолина заявила, что приходила вчера вечером к виконту аглицкому дама с вуалью и капюшоном (по причине чего красу ея неземную и цвет влас златокудрый идентифицировать возможным не представляется) и увела того в направлении неизвестном. И даже отпечатков пальцев не оставила, ибо в перчатках была.

Граф Макдауэлл заметил, что отпечатки сии без надобности, ибо дактилоскопия ещё не была создана. Последние шесть слов не были произнесены графом и жаль, что заключены в скобки тоже не были! Про «старенького дедушку Гамильтона» итальянка пронырливая ни словом не обмолвилась, ибо получила от обоих мужчин сумму в сумме немалую, а от дамы, про вуаль и капюшон не догадавшейся – обещание (впоследствии под давлением мужа будущего осуществлённое!) прислать тряпки модные.

И повелел Макдауэлл приятелю своему, словно был тот не лордом уважаемым, а простым холопом шотландским:

– Бери коня своего самого быстрокрылого и лети на нём за парочкой сей беглой! А назад дабы лишь вдвоём со дщерью своей вернулся!

– Лишь вдвоём? – лорд Гамильтон удивился. – Но как же конь быстрокрылый?! А! Понял! Коня должен отдать я кавалеристу опытному Джорджу Гриффиту в обмен на дщерь мою к тому времени ему уже надоевшую!

– Отдавай, коли хочешь – не мой же конь! Но лучше привлеки органы правоохранительные шотландские и обвини супостата аглицкого в похищении национального достояния в лице девицы шотландской национальности! … А потом вернётесь на сэкономленном коне!

– Ладно уж! – вздохнул Гамильтон. – Пойду седлать Пегаса своего.

– Неужто звать коня твоего Пегасом, али выразился ты фигурально, и выражение «седлать Пегаса» означает, что собрался ты вирши клепать, аки Джон Мильтон про рай потерянный заместо того, дабы в погоню во весь опор нестись?

– Действительно, фигурально я выразился, но не во смысле поэтическом, ибо заказывал ты коня быстрокрылого, а из всех крылатых коней лишь Пегас мне ведом!

И стал лорд Гамильтон опосля ухода макдауэллского, вздыхая горестно, седлать коня быстроногого (за неимением быстрокрылого), именуемого не Пегасом вовсе, а… не всё ли равно, аки! И завернула ему супруга верная в дорогу дальнюю бутерброды вкуснейшие (за неимением сэндвичей, пока ещё не изобретённых ввиду нерождения первого лорда адмиралтейства Джона Монтегю, он же четвёртый граф Сэндвич, изобрётший сие блюдо, от падения маслом вниз застрахованное!).

И поскакал сей наездник на своём коне, непарнокопытным именуемом, несмотря на наличие двух пар копыт, сперва борзо, дабы показать эдинбуржцам рвение своё, а засим перешёл на аллюр, али

 
выражаясь по-простому
(аки в лачуге дяди Тома)
 

на шаг, дабы дать беглецам возможность ко границе государственной приблизиться.

6. От Эдинбурга до Карлайла

Повернув за очередной поворот, узрел лорд Гамильтон двор постоялый убогий, а рядом с ним карету, токмо что с места тронувшуюся. Вошёл он внутрь и вопросил у владельца притона сего:

– Не останавливались ли тут лейтенант аглицкий, приятный ликом и манерами, а с ним и девица рыжеволосая, лишь ликом приятная?

И возвёл притоновладелец очи горЕ, и ответствовал:

– Не посещали господа оные моё заведение.

– А что скажешь, коли дам дублон гишпанский златой? (Автор и рад бы предложить шотландскому вымогателю его национальную валюту, но в ГУГЛе всезнающем отсутствует информация о валюте шотландской века 17-го.)

– Скажу, что парочка сия, – трактирщик молвил, загребущую длань протягивая, – токмо что отель мой покинула.

– А коли не дам сей дублон?

– Тогда информацию сию важнейшую не сообщу!

– Одарю тебя, друг мой небескорыстный, советом, коий любых денег полезнее: ешь побольше рыбы, ибо в оной содержится фосфор, для ослабших мозгов твоих весьма небесполезный!

И покинув работника сферы обслуживания, с трудом превеликим полученную информацию переваривающего, сел лорд Гамильтон на коня своего для читателей безымянного и поскакал, не утомляя сие животное действиями стимулирующими, вослед карете, коюю настиг чрез полчаса ввиду стояния ея у обочины и к кучеру обратился с вежливостию:

– Попроси-ка, любезный, пассажиров своих наружу выйти, ибо тесновато в помещении сем закрытом беседу вести.

– Зато в лесу, куда сия парочка распутная направилась, вести беседу зело даже просторно!

– Почему «распутная»? Может, они по грибы пошли?

– И в результате собирания грибов дама сия минут пять назад визжала и ругалась прескверно, аки жена моя младая девять месяцев назад! … Скоро снова визжать и ругаться будет! … Аки извозчик!

Не стОит осуждать сурово кучера необразованного с расейским матом не знакомого за то, что принял лёгкий укор на языке гэльском за ругательство.

Направил лорд стопы свои в лес дремучий и узрел вскоре лейтенанта аглицкого, возлежащего на дщери его заплаканной аки на перине пуховой и словА нежности ей произносящего.

– Держись, Джейн моя несчастная! – возопил отец любящий. – Спешу я к тебе на помощь!

– Поздно, папенька! – девица бывшая ответствовала. – Минут пять назад была бы помощь твоя в виде нажима (но не в фигуральном, а в буквальном смысле!) весьма кстати, но мистер Гриффит, не получив оную, сам справился, с чем нас обоих можешь и поздравить!

– Верно гласит самый первый закон сэра Айзека Ньютона из Кембриджа, – проявил эрудицию лорд шотландский, – что

«яблоко от яблони недалече падает!»

– Но ведь первый закон Ньютона, пока ещё не опубликованный, гласит, – растлитель невинности возразил, – что «коли телу не мешать, будет оно двигаться сколь угодно долго».

– А во применении к жизни семейной, – истязаемая юмористка молвила, – «коли жена мужу мешать не будет, то последний далеко пойдёт!». Постараюсь следовать закону сему.

– Но я не про первый закон глаголил, – пояснил лорд Гамильтон, – а про самый первый, коий официальной нумерации не удостоен, ибо неясно, сколь далеко вышеупомянутое яблоко от там же упомянутой яблони падает.

– Сие аки раз понятно, – вклинилась в учёный спор представительница пола прекрасного и (по всеобщему заблуждению) неразумного. – Падает сей фрукт на главу сэра Айзека Ньютона, под сим фруктовым древом сидящего и об основах мироздания размышляющего. Но нумерацию сему яблочно-яблоневому закону нельзя давать по иной причине, а именно: не под каждой яблоней сэр Айзек Ньютон сидит, а менять гения сего на обычного остолопа нецелесообразно, ибо что тому на главу дурную ни кидай, окромя гематомы ничего не будет!

– А почему, люди младые, решили осуществить вы мероприятие сие не опосля свадьбы, а не дожидаясь оной?

– Потому, папенька, что поступи мы так, аки положено, то не дождались бы оной свадьбы никогда, ибо мать Джорджа при всех достоинствах ея не о такой невестке мечтала. А коли приключение сегодняшнее (и завтрашнее и так далее!) приведёт не токмо ко продлению рода Гамильтонов (на что миссис Мелани Гриффит глубоко наплевать), но и ко продлению хоть и не древнего, но достойного рода Гриффитов), то появится шанс, что сия виконтесса на брак наш согласится.

– Разумно, … аки всегда! – отец согласился. – Но почему в лесу, в условиях антисанитарных?

– Последующие разы, – пообещал лейтенант, – будем в условиях санитарных. Но в сей раз, … аки бы объяснить поделикатнее…

– Понятно, сам чрез сие прошёл… с тёщей твоей будущей. Боялись вы постоялый двор перебудить.

– А пуще того боялись, папенька, что советы неквалифицированные давать будут! И переведут стоны мои нелицеприятные с языка гэльского, партнёру моему неведомому на язык аглицкий, коий тот не хуже Уильяма Шекспира знает, ибо ходят слухи, что сей актёр покойный свои шедевры клепал с помощию посторонней… Кстати, чтО означал возглас твой непроизвольный про столь подробно нами опосля обсуждённые яблоко и яблоню?! Уж не то ли, что ты с маменькою моею высоконравственной занимался тем же самым до свадьбы?

– Именно то возглас мой и означал! – признался лорд Гамильтон с неохотою. – И точно так же, не будь «того же самого» до свадьбы, то и самОй свадьбы не было бы.

– Неужто родители Ваши, мистер Гамильтон, супротив свадьбы были?! – Джордж Гриффит воскликнул.

– Насупротив! Считали они невесту мою образцом добродетели, коей так не хватает их сыну беспутному.

– Значит, родители невесты были супротив! – сделал виконт аглицкий вывод вполне логичный.

– Вовсе нет, – лорд возразил. – Для них было пределом мечтаний выдать дочку булочника замуж за пусть и беспутного, но графа! А кто был супротив, так сие не родители невесты, а… жених ея, то бишь ваш слуга покорный!! Конечно, девица сия была мила и отвращения не вызывала, но девицы окружающие казались мне ещё милее! У одной талия стройнее, у другой грудь пышнее, а у третьей и вовсе глаза красивее! В общем, я, аки говорится, «не мычал», а невеста вследствие такого «немычания» совершенно «не телилась». И тогда сия девица непорочная, аки богородица до зачатия непорочного заявляет мне без зазрения совести: «Глаголили мне подружки, мужа познавшие, что в первую ночь брачную сей муж немалые усилия приложить должен, дабы перевести жену младую невинную из состояния девичьего в состояние бабье! И боюсь я, что усилий твоих для осуществления задачи сей нелёгкой недостаточно будет, и закончу я путь свой жизненный во старости глубокой, девицею оставаясь. А посему, хоть и люб ты сердцу моему, но надлежит расстаться нам.» И услышав сии речи предерзкие, взбеленился я изрядно и попросил позвать служанку ея непорочную, ибо беседа в доме папаши-булочника происходила. Пока шла служанка на зов хозяйкин, сообщил я невесте, что сейчас проявлю со служанкой силу мужескую, а коли всё удачно пройдёт, то опосля свадьбы то же самое проделаю с супругою законной. В ответ на что воскликнула невеста прегромко: «Служанка моя верная не дева непорочная, а шлюха дешёвая, и чуть ли ни каждую ночь скрипение кровати ея и визги похотливые за стенкой спать мне мешают!» Я, естественно, поинтересовался: почему не прекратит невеста моя безобразие сие, здравому сну мешающее? На что та ответствовала: «Разврат сей мне хоть и противен, но выгоден, ибо половину гонорара идёт мне за прокат помещения. Правда, из половины сей приходится отдавать половину отцу своему прижимистому, … то бишь экономному за закрывание глаз и затыкание ушей, но и того, что остаётся, с лихвой хватает на конфеты, тряпки и булавки!». Тут дверь отверзается и служанка врывается! Диалог наш она подо дверью подслушала и возопила с возмущением: «Не верьте, граф высокородный! Хозяйка завистливая оклеветала меня, ибо боится конкуренции со стороны моей! Я же не менее непорочна, нежели она, а то и более, ибо непорочность ея не проверяла!» Я возрадовался, такое услышав и заявил: «Не волнуйся, дева непорочная! То, что не проверяла ты, проверю я, но токмо опосля свадьбы. А дабы свадьба упомянутая состоялась, должен доказать я невесте своей на примере твоём, что способен справляться с невинностию, жизни супружеской (не с тобою, естественно) помехой являющейся. Посему придётся мне проверить непорочность твою методом контроля разрушающего! Так что, сымай, дЕвица-красавица, одежду лишнюю, (а того лучше – всю!), возложись на ложе сие, опосля чего раздвинь ножки стройные пошире и сожми зубки белоснежные покрепче!» И в подтверждении намерений нешуточных раздеваться начал. Тут перепужалась служанка не на шутку: «Ваше сиятельство, простите! Солгала я, сказав, что солгала невеста Ваша правдивая, ибо являюсь я шлюхой распутной (аки будто бывает шлюха добродетельная!). Обесчестил меня конюх сластолюбивый, и сбилась я с пути истинного на путь… прибыльный! Но опосля свадьбы Вашего Сиятельства не буду смущать сон Ваш Сиятельный звуковыми эффектами развратными, ибо перенесу свой промысел предосудительный в дом булочника экономного, в коем мы сейчас ведём беседу занимательную. А засим позвольте удалиться, ибо работы невпроворот!». И не дожидаясь позволения нашего за дверь выскочила. Я же, распалённым до крайности будучи, на оставшуюся в комнате девицу провокационную набросился и вскоре на вопли ея вбежали в комнату родители ея же. Булочник не поддержал причитания горестные супруги своей, разобрался в ситуации борзо и оказал мне ту помощь, каковую не успел я оказать Вам, мистер Гриффит, ибо опоздал немного. Понятно, что в итоге конфуза сего пришлось мне, Джейн милая, с будущей матушкой твоей срочно обвенчаться. Повезло, что тот раз без последствий обошёлся, а потому, дщерь моя, ты не токмо родилась в законном браке, но и зародилась в оном! Но самое интересное чрез полгода произошло, когда уже упоминаемый служанкой «конюх сластолюбивый» женился на ней же! И опосля свадьбы, будучи в подпитии приличном (и состоянии неприличном) жалел, что ни я, ни кто иной супругу его не обесчестил, и ему самому пришлось вопли ея и комментарии к оным выслушивать! И понял я, что информация тогдашней невесты моей о распутстве служанки ея истине тогдашней же не соответствовала, но укорять нынешнюю жену свою не стал ввиду брюхатости ея.

Закончив беседу сию занимательную и поучительную, стали беглецы и преследователь-сообщник думу думать на тему животрепещущую: аки бы Макдауэллу клятволюбивому мозгИ запудрить, но при том ни единого слова лживого не молвить! Наконец, к консенсусу пришли (а вовсе не к косинусу тригонометрическому!) и действовать начали.

Лорд Гамильтон на коне быстроногом до ближайшей забегаловки (али заезжаловки!), то бишь второй по счёту доехал, выяснил, что беглецы там не останавливались (о чём он и так ведал, ибо по плану, в лесу разработанному, должны были они лишь в нечётных дворах постоялых останавливаться), затем восстановил силы, в дороге поубавившиеся и наутро опосля ночёвки далее направил стопы свои (то бишь копыта конские!). Проехав мимо третьего пункта силовосстановления, в четвёртом остановился и далее токмо в чётных и останавливался. Беглецы же исключительно в нечётных, аки выше глаголено было (первом, третьем и так далее) постоялых дворах останавливались.

Лорд Гамильтон первым пересёк границу государственную и чрез некоторое время в аглицкий град Карлайл прибыл.

Остановился на постоялом дворе ближайшем, то бишь самом северном.

Затем обошёл все остальные аналогичные дворы (а также отели) карлайлские и в каждом месте, им посещаемом, записку оставлял содержания следующего: «Коли приедут к Вам лейтенант аглицкий с девицей рыжеволосой юной, то следует сообщить (небесплатно!!) о факте сём уважаемому графу лорду шотландскому Гамильтону, остановившемуся в самом северном постоялом дворе, и не следует сообщать парочке упомянутой о записке настоящей.

Чрез три часа пришёл ко графу в северный постоялый двор хозяин аналогичного южного заведения и заявил:

– Готов сообщить я вашему сиятельству, куда требуемая парочка прибыла, но прежде плату обещанную получить желаю.

Достал лорд благородный кошелёк неохотно и, вздыхая тяжко, деньги стал отсчитывать. Трактирщик же нетерпеливый, окончания расчёта не дождавшись, заявил опрометчиво:

– Токмо ставлю условие обязательное: сколь бы ни велики были грехи беглецов, Вами преследуемых, не осквернять убийством стЕны заведения моего добропорядочного!

И возмутился граф Гамильтон, никого убивать не собирающийся: