Текст книги "Хранитель понятий"

– А знаете, почему его «Елей» не согрел? – Денис раскололся, что в курсе о присутствии женщин в его кабинете. – Он объяснил им на пальцах, что если его не изберут, они будут отвечать за базар. «Елей» тут же свалил в осадок.

Алиеа взяла Юлию Борисовну под руку, проводила до дверей и выставила из директорского кабинета.

– Ну рассказывай, – повернулась она к начальству. – Он на тебя наезжал?

– Я ему в обычном темпе вальса стал грузить нашу поэму. – Денис говорил, будто исповедовался, как его обобрали в наперстки. – Мол, для того, чтобы с большой долей вероятности быть избранным в Законодательное Собрание, по оценкам экспертов требуется затратить на предвыборную борьбу около трехсот тысяч зеленых. Ну, думаю, сейчас душиться начнет по полной схеме. А он легко так говорит: «Даю лимон, но если не проканает, я тебя на донорские органы за бугор раздербаню!» И я… Ну, в общем… Это… Лимон долларов… Не знаю, как… В общем, я согласился… Завтра бабки упадут на наш счет!

Глава пятая
ЗАПЕКШАЯСЯ НЕФТЬ

 
Да, мы бываем в крупном барыше,
Но роем глубже – голод ненасытен.
Порой копаться в собственной душе
Мы забываем, роясь в антраците.
Воронками изрытые поля
Не позабудь и оглянись во гневе.
Но нас, благословенная земля,
Прости за то, что роемся во чреве.
 

Двое шли по ресторану. Мэтр, который при входе в зал, лучезарно улыбаясь, разбросал руки и хотел произнести предельно уважительную фразу про пальто, которые следует сдать в гардероб, с застрявшим в горле словом «господа» и разбитыми губами отшелестел в угол.

– Эй, парни, минуточку! – не то чтобы крикнул, скорее громко и не нагло позвал вышибала. А потом почему-то предпочел не догонять плохих посетителей. Вместо этого сочувственно склонился, доставая платок, над нокаутированным мэтром.

Официант, вынырнувший с подносом из подсобки, на свою беду очутился поперек пути у хмурой пары в черных кашемировых пальто и, получив ногой по ребрам, влепился в стену. Звон расфигаченной посуды мало кто услышал – оркестр на полную вламывал по струнам заводной музон. А кашемировые пальто уже рассекали пестрорядье танцующих, их черные полы лупили по колготкам и брюкам. Какой-то плясун, получивший плечом в плечо и попробовавший вякнуть «Вы чего? Совсем…», получил кулаком в зубы.

Двое в черном кашемире вышли на середину зала, завертели башнями.

– Вон он, за угловым, у кадки с фикусом. – Палец, обтянутый черной перчаточной кожей, вытянулся, указывая путь.

Танковой походкой нетерпеливые клиенты двинулись к цели.

За столом лакомились ресторанной хавкой под красное вино и разговор тоже двое. Но не в пальто и не одни лишь представители мужской половины.

Слаженно хрястнули дружно оседланные стулья.

– Привет, Шрам, – сказал первый «кашемировец».

Второй промолчал, и как-то делалось ясно, что будет молчать и впредь. Он словно бы задвинулся назад, глубоко, на позицию номер «два».

– Столик занят, Карбид, – наколол на вилку кусок антрекота, ножом намазал соус и отправил в рот Шрам. Равнодушный, холодный, собранный.

Карбид по-хозяйски поерзал на стуле:

– Теперь занят.

Спутница Шрама, испуганно сжавшаяся после последних слов незнакомцев, и взгляда-то ихнего пока не удостоилась. А напрасно. Ли Чунь – симпатичная вьетнамочка. Как и все вьетнамки – маленькая, чернявенькая, узкоглазая, с подростковой грудью, но, в отличие от большинства соплеменниц, лицом мила, нос и губы тонкие, нога стройные, а попка аппетитная. А уж верткая! Но что «кашемировцам» смотреть на бабу? Маруха и маруха, полно их шастает.

– Извините, Сергей Владимирович, я бы хотел спросить… – Это подоспел мэтр в робком сопровождении вышибалы.

– Вали, халдей! Живо!

Но мэтр ждал распоряжений не хама в кашемировом пальто, а Шрама.

– Нормально, Петрович. Я сам утрясу. – Сергей посмотрел на метрдотеля, задержав взгляд на разбитой губе.

Главный над официантами пожал плечами и с грустной покорностью отвернулся от стола.

– Просто так людей обижать не следует, Карбид. – Шрам продолжил резать антрекот. – Когда-нибудь обязательно аукнется. Сразу видно, что ты зону не нюхал, первейших правил не знаешь. Ну так ведь ты же у нас из спортсменов.

Если «у нас» прозвучало иронически, то «спортсменов» – гнойным плевком.

– Зоной понтуешься, Шрам? Парашей хвастаешься? Туберкулезом еще пофорси.

Шрам знал о вчерашнем сходняке. Вензель позвонил и напел, только из гостиницы высвободился. Упомянул за генеральный облом Карбида. Намекнул, что Карбид с придурью и гонором. И вот Карбид здесь. Логика Карбида простая, спортсменовская: он почуял, что выпал с делового уровня в аут. Теперь его по-тихому, по-быстрому замнут-загасят. Воевать со всеми он не осилит. Или, вернее, сможет, только если овладеет списками. А подход к спискам у Шрама – и вот Карбид здесь.

Волну гнать Карбид предпочитает по-спортсменовски, тупо, на два хода: наехать и напугать, не отдадут – месить, пока не отдадут. В ресторан он заявился, чтобы надавить на Шрама, показать, дескать, достанет, когда захочет, и тут же предложить скорешиться на списках против всех. Не добившись желаемого, олимпийский резерв должен начать взрывать машины, стрелять по окнам, гасить по очереди ближний круг Шрама и каждый раз после наезда звонить: «Не передумал еще?». Спортсмен, одно слово.

– А ты туберкулеза не боишься? – Шрам, прожевав антрекот, запил красным вином. Настоящим грузинским вином, разлитым в городе Хашури. – Ах да! Ты у нас здоровый! Типа, ничем не подорванный. Значит, ты здоровее чахлого, прокуренного и прочифиренного зека. – Шрам вытер губы салфеткой.

– Хватит пурги, Шрам! Базар у нас будет серьезный и конкретный.

– А чего ты по фене пыжишься выдавать, если не мотал. Давай ботай по-спортивному. Может, ты тогда со мной и чифирь будешь пить, кто кого перепьет? Я же, как ты верно напомнил, из сидевших. Ресторан чифирем заканчиваю. Или слабо? Или здоровья не хватит?

Никто не запрягается «на слабо» так легко и просто, как матросы, спортсмены и дети.

Сергей поднял руку, приглашающе махнул рукой. Будто черт из табакерки, у стола вырос официант.

– Нам чайничек чифиря. И чтоб наготове всегда пыхтел новый, пока не дам отбой. Чай индийский, из пачек со слоном. Бульонить из расчета полпачки на кружку. Кружки алюминиевые. Вопросы?

– Со слоном? – переспросил официант для того, чтобы взять паузу и уяснить, всерьез они делают заказ или прикалываются над ним.

– Со слоном, со слоном.

– Сейчас будет, сделаем. – Отбегая, официант услышал, как один клиент другому сказал:

– Ну что, Карбид, засрешь чифирь со мной на равных глотать?

В ресторанном закулисье, где официант чувствовал себя, как боец в родном тылу, он наткнулся на мэтра, уныло бродящего по помещениям.

– Петрович, эти чифирю захотели.

– Чего ты мне докладываешь? – взвился всегда спокойный Петрович. – Иди делай! Делай все, что скажут.

Мэтр, отняв от губы салфетку в размытых красных точечках, прошел к выходу в зал. Прислонившись к косяку, он оглядел свои владения. Другими, невсегдашними глазами оглядел. Как чужую территорию в бинокль оглядел. И отсиживаться ему сегодня в засаде, руководить отсюда, лишь в экстренных случаях выбираться в зал, пугая клиентов разбитой физиономией.

Мимо начальника багетными кузнечиками проскакивали подчиненные с подносами и без. Наконец и Ромка потащил чайник козлобаранам этим, а еще зачем-то две алюминиевые кружки. Эх, подпортил себе репутацию Сергей Владимирович в глазах мэтра. Такой хороший клиент, и такие паскудные друзья.

Ясно, что сейчас спрашивает у клиента услужливо склонившийся Ромка – «Вам разлить?». Отослали. Может, с чифиря своего им поплохеет. Не в ресторане, конечно, а в машинах, летящих на полном ходу… И мэтр; отлепившись от косяка, пошел жаловаться на жизнь Шуне-повару.

– Ну поехали, спортсмен.

Оторвались от стола алюминиевые кружки. Не чокаясь, пришвартовались к губам. Обжег кожу нагретый металл. Зажурчала по пищеводам жидкость цвета гуталина.

Чифирь знакомо врезал по мотору и по шарам. Ек-ек-макарек – стало бить чечетку сердечко. Нервишки выстроились по струночке, хоть «Мурку» вместо балалайки на них бацай. И сосудики-то, сосудики оттяжно расширились, стали будто жерла у гаубиц. И заплескалась кровушка вдоль по сосудикам с запрещенной ГИБДД скоростью. А Карбиду чифирек должен вмазать незнакомо. Он-то думает – фигня. Что ему, каэмэсу, сделается? Шрам черканул взглядом по одному из ресторанных столиков, за которым дыбилось двое его парней, Витек и Колобок. Они, ясен дуб, не въезжают, что закручивается. Но раз шеф не призывает ронять Карбида или чего другое чудить – значит, следует ждать.

– И эту погань вы хлещете на зоне? – морщась, отхлебывал из кружки Карбид. – Погань из веников заместо водки, жопа заместо п…ы. Есть зачем туда попадать.

– Нехорошо, Карбид, при даме выражаешься. При моей даме, – процедил Шрам. Многозначительный, расчетливый, коварный.

– Где дама? – Карбид впервые подарил вьетнамке поверхностный осмотр. – Китайка! Сказанул тоже «дама»!

– Ну давай тогда, Карбид, выпьем за то, чтобы тебе никогда на зону не попасть.

Двусмысленности в тосте под чифирь Карбид не уловил. И влил в себя, смело влил хорошую порцию медленно остывающего чифиря. А официант уже подбегал к столу с новым чайничком.

* * *

Мальчишка был соплив и лохмат, но держал руки в карманах. А глазенки птенца с интересом бегали по комнате, типа, по фиг были мальчишке обращенные к нему гневные речи.

– Ты че наделал?! – пыхтел саксофоном Денис. – Я тебе говорил со Шрамовым срывать? Я тебе говорил срывать с Авдеевым, Никитенко и Свичкарем. А ты драл все подряд!

На столе перед Денисом внушительным ворохом лежали вещественные доказательства того, что двенадцатилетний работник облажался. Это были предвыборные листовки – мятые, в подтеках задубевшего клея, абы как содранные со стен по всему избирательному округу. Это были предвыборные листовки с портретами Авдеева, Никитенко и Свичкаря, но и Шрамова Сергея Валентиновича.

– Понимаешь, что если ты содрал поголовно все листовки, а не оставил нужные, то вся работа насмарку?

– Больше содранных листовок – больше бабок, – отрезал пацаненок и чистосердечно улыбнулся. – Если бы я только троих срывал, это получался бы двести шестьдесят один рубль. А так выходит триста тридцать шесть.

– То совсем не слышишь, что я тебе втолковываю?! Ты угробил всю работу, ты понимаешь? Не я тебе должен, а уже ты мне. Потому что мне снова придется отправлять людей новые листовки клеить. Понял?

– Понял. Клеить будет на рубль дороже, чем срывать. – Мальчишка так жадно уставился на факс в глубине комнаты, будто уже готовясь вынести его.

– Все, ты меня достал. Вали к чертовой бабушке и забудь сюда дорогу!

Пацаненок остался на месте, причем улыбался так же лучезарно, как и прежде. А входную дверь важно открыла источающая рыбный шмонизм дамочка с тяжелой хозяйственной сумкой:

– Ой, Денис Матвеевич, у вас рядом щуку продают. А я, как штык, как договаривались.

– Вероника, вы даже раньше назначенного. – Денис подхватился со стула и, стараясь загородить кормой стол с листовками, выдвинулся навстречу. – Пройдите в мой кабинет. – Сбагрив дамочку заседающим в кабинете начальника агентства «Правильный выбор» Атасе и Юлии Борисовне, Денис вернулся за стол. – Ты еще здесь?

– За вами триста тридцать шесть рублей, – важно сказал пацаненок и опять во всю растащился губами.

– Исчезни отсюда. Или тебя за ухо вытаскивать?

– Мне пацаны подсказывали, что если бабки зажмете, я могу в любую газету прийти. Там за мой рассказ про эти дела такие же шиши заплатят.

У начальника сделалась рожа, будто он – фокусник и сейчас изо рта вытащит яйцо. Это длилось недолго, но у Дениса навсегда осталось чувство уважения к несовершеннолетнему работнику. Не потому, что испугался шальной угрозы, а из чисто человеческого любопытства Денис вписался в игру:

– А знаешь, что если ты сделаешь такое, то больше ни в одном рекламном агентстве ни копейки не заработаешь? От тебя, как от сифилитика, будут шарахаться.

– Это потом, а мне башли сегодня нужны. – Мальчишка стал рассматривать дремлющий на соседнем столе принтер. Очень похоже, на предмет рыночной стоимости этой штуковины у скуп шика краденого.

– А ты знаешь, что я рекламу с кандидатом Шрамовым по всем газетам размещу. Так что никто твой рассказ не напечатает. Кому охота с рекламодателем ссориться? И на телепередачи не надейся, там тоже буду.

Наконец лучезарная улыбка исчезла из наглого клюва птенца:

– А мы вашей лайбе шины проткнем, – ляпнул первое пришедшее на ум желторотик, но быстро придумал ход поядреней. – А еще мы станем тусоваться у дверей офиса и всем говорить, что здесь дурят.

– Сильно, – согласился Денис. – Хорошо, мои условия: я тебе заплачу за троих…

– Двести шестьдесят один. – Мальчишка теперь перевел глазенки на шкаф, в котором обвисала верхняя одежка сотрудников, малость хлопчику великоватая.

– Двести шестьдесят один рубль. Но после того, как ты… – Денис посчитал в уме. – Бесплатно приклеишь на прежние места двадцать пять листовок со Шрамовым,

– Мне надо посоветоваться, – веско сказал пацаненок.

– Ради Бога, – кивнул Денис, и тут в ворохе трофеев ему кое-что не понравилось. Он выудил половинку листовки. – Это что такое? Я предупреждал, что засчитывается не меньше двух третей! – Денис внимательней шелестнул лохматую стопку. И поймал вторую половину, где кандидат Свичкарь был от усов до галстука. – Слушай, ты, так дело вообще не пойдет! Придется проверять и пересчитывать трофеи заново.

Второй раз за беседу пацаненок прекратил дыбиться. Убитый в надеждах, он отвалил из офиса, а Денис был вынужден притворить брошенную нараспашку входную дверь, прежде чем смог вернуться в свой кабинет.

Он застал Веронику, сидящую на стуле, с сумкой на коленях и подозрительно принюхивающуюся к содержимому:

– Рыба ищет, где глубже… – глубокомысленно изрекла она.

Севшие подальше от источника аромата Алиса и Юлия Борисовна и ухом не повели.

– Тридцать, – с порога сказал Денис, будто от сердца отрывает.

– Тридцать было весной прошлого года, – сразу же отставила сумку Вероника. – Семьдесят.

Алиса в это время что-то быстро писала на клочках бумаги и так же быстро зачеркивала. Юлия Борисовна степенно вырезала по контуру различные фасоны из мужских журналов мод и накладывала их на в полный рост сфотканного кандидата.

– Мне нужно три тысячи подписей, – остался непреклонным Денис. – Тридцать.

– Шестьдесят, меньше не могу. – Вероника соответствующей гримасой показала, что говорит это только из большого уважения.

– Ну ладно, тридцать пять. Иначе придется обратиться к Бубису. – Денис молча принял поданный Алисой завизжавший телефон и выпал из торга. – Да? Записываю. – Алиса пододвинула Денису авторучку и клочок бумаги. – Не служил в армии потому, что писался в кровать? Это Свичкарь или Никитенко? – Денис черкнул загогулинку.

– Бубис берет по шестьдесят пять, а я согласна на пятьдесят восемь.

– Мне клиент выделил только по сорок, – открыл страшную тайну Денис.

– А у меня Авдеев и Никитенко по пятьдесят пять с руками обещали оторвать.

– Им по три пятьдесят штук надо, а моему – три тысячи подписей. Сорок три. Шесть рублевых штук я отстригу из другой графы. А твой Авдеев, оказывается, пять раз в вытрезвитель попадал. Мне на него компромат подогнали. – Денис кивнул на телефонную трубку.

– Ладно, по пятьдесят два, себе в убыток. Но вы – мой постоянный клиент… – Вероника спешила доторговаться, пока щука окончательно не протухла.

Денис вздохнул в миллионный раз за день:

– Последнее предложение. По пятьдесят. – И опять в трубку: – Что? Есть фото Свичкаря в «Шестьдесят девять»[4]4
  Ночной клуб для гостей с нетрадиционной сексуальной ориентацией.


[Закрыть]? И сколько хочешь?.. Дороговато, но я спрошу.

– Заметано, – радостно подхватилась с места Вероника и подхватила душистую сумку. – По пятьдесят. Мне потребуется неделя.

– Только! – воздел указательный палец к потолку директор и прижал трубку к груди, чтоб отсюда туда звук не проникал. – Мне нужны честно собранные подписи, а не из паспортного стола переписанные фамилии. Клиент особый, и вынужден предупредить, что на вскидку подписей сто я проверю.

Вероника снова села и поставила сумку к ножке стола:

– Тогда дешевле шестидесяти никак нельзя. Кстати, какого черта он заказал так много подписей? Чтобы участвовать в муниципальных выборах, хватит двадцати закорючек. Ну еще столько же на страховку против подделок. А он заказывает, будто на Законодательное Собрание замахнулся.

– Ладно, Вероника, мы не первый год знакомы. Если ты скажешь, что не согласна по пятьдесят пять, я при тебе звоню Бубису. – И в трубку, прежде чем опустить ее на рычаги бросил: – Ну бывай, если еще что накопаешь, немедля звони.

– А кто говорит, что я не согласна по пятьдесят пять? – уже с сумкой в руках от двери парировала Вероника. – Готовьте сто шестьдесят пять штук рублями, или пять с половиной зелеными, и за неделю три тысячи жителей района подпишутся за вашего кандидата. – Вероника исчезла, и в доказательство того, что она не задержалась в офисе, звякнул колокольчик на наружной двери.

– Ну, девочки, как у нас процесс?

– Пока будто у китайских сепаратистов, – поморщилась Алиса. – «Если вас беспокоит судьба городских больниц и детских площадок – голосуйте за меня! Если вы хотите своевременно получать пенсию – выбирайте меня!..» И дальше еще шесть пунктов такой же бодяги.

– Стоп, стоп, стоп, девочки! Это даже не тоска, это гораздо хуже. А что у нас из позитива на него есть?

– На своем нефтекомбинате назначил директором председателя совета трудового коллектива, – зазвенел не поблекший с возрастом голос Юлии Борисовны. Юлия Борисовна, не отрываясь, продолжала кроить журналы мод. – Он явный социалист. На это и надо давить.

– Юлечка, Юлия Борисовна. – Денис размазал платком пот по физиономии. – Мне не надо, чтоб кандидат имел полные штаны удовольствия. Мне надо, чтоб его избрали.

– Ему в зачет можно записать подъем промышленности. Это сейчас модно. Хоть «Поддержим отечественного производителя» слоганом избирательной кампании ставь.

– Еще он много помогает невинно осужденным. Часовню в следственном изоляторе строит. Адвокат евоный прямо там несчастных консультирует. Кого-то даже освобождают.

– Хорошо, но плохо, – причмокнул Денис. – Авдеев и Свичкарь тут же начну! орать, что Шрамов для себя на всякий случай теплицу готовит. Не пойдет.

– А кто на Авдеева пашет? А на Свичкаря?

– А на Никитенко?

– Серьезный только Авдеев. Его Эдик Петров обслуживает.

– Может, Петрова подмазать?

– Может, и подмажем. Но потом. А сейчас мне нужен образ. Не отрывочные фактики: там-то старушку через дорогу перевел, а там-то котенка из речки вытащил. Нужно сварганить железный образ, чтоб благородные поступки сами к нему прилипли, как мухи к липучке. В нашем случае треба сработать портрет человека, который готов за ради народа на любое добро. Чтоб слухи если появлялись, то положительные. А для этого нужно придумать идею, которая этого Шрамова будто бы по жизни ведет. И не так просто он стал хозяином нефтекомбината, а, например, чтоб не досталась наша собственность иностранным капиталистам. Или…

– В прессе мелькнуло, – доложила обильно читающая всякую дрянь Юлия Борисовна, – какая-то фирма подала иск, дескать, контрольный пакет комбината достался Шрамову с нарушением законности. Только через три дня иск отозвали.

– Еще бы не отозвали, – буркнул Денис, – он, наверное, пообещал их на органику за бугор продать.

– Что? – не расслышала Юлия Борисовна.

– Это я о личном. Не отвлекаемся. Ищем образ. Есть же чудесные образы. Один всю жизнь хочет дамбу строить, чтоб защитить город от наводнений. Благородно? Благородно! Другой мечтал из Питера сделать европейский банковский центр. Тоже благородно. Вот и нам бы чего-нибудь такого. Какую-нибудь сверхидею. А если она будет близка сердцам женского населения, тогда депутатский мандат у нас в кармане!

На дальней двери дзинькнул колокольчик.

– Думайте-думайте, – подстегнул Денис сотрудниц и вышел встречать, кого еще там черти принесли.

Пацаненок ковырял стену в опасной близости от шкафа с верхней одеждой и опять беззастенчиво улыбался:

– Мы согласны наклеить двадцать пять листовок с этим вашим авторитетом. Только половину денег вперед.

Денис подумал, что мальцу некуда деться, и, достав бумажник, отсчитал сто тридцать рублей и из кармашка досыпал пятьдесят копеек. Протянул. Малец взял не глядя. Глядел он на бумажник завороженно. Денис спрятал бумажник, залез во второе отделение шкафа и протянул пацаненку рекламные листовки. Пацаненок их сунул под мышку и свалил. За ним звякнул колокольчик.

– Я проверю, – неубедительно аукнул вслед Денис и вернулся в кабинет. – Ну как, девочки, появились идеи?

– Может, он бойцам на чеченский фронт шерстяные носки шлет? – робко заикнулась Юлия Борисовна. – Посмотрите, – кивнула она на аппликации из фото Шрамова и журнальных обрезков. – Лучше кепка, как у Лужкова, или заломленная шляпа, как у Ельцина?

– Не знаю, мне больше нравится когда воротник рубашки поверх воротника пиджака. И без галстука, типа, не сноб, – отвлекся Денис.

Это они пытались сэкономить на визажисте.

– А как у него с экологией? – прикинула Алиса. – Вдруг Гринпис у него на комбинате ночует, чтоб ни капли нефти не пролилось? Или вдруг он из своего кармана зеленый патруль по всему району содержит?

– Жидковато. Если давить на экологию, то конкретней, У них там в Виршах речка-вонючка какая-то. Пусть уж он какой-нибудь редкий вид воблы от вымирания спасает.

– Тогда все рыболовы будут за нас, – обрадовалась Юлия Борисовна.

– А их жены – против, – – остудила Алиса.

– Чую идею. Где-то рядом. Не могу поймать, – недовольно хлопнул себя по ляжкам Денис. Замер. Хлопнул еще раз, прислушиваясь к себе, будто у него внутри заговорил таинственный пророческий голос. Хлопнул еще и полез в карман. Карман был пуст. – Этот шкет спер мой бумажник! Ах ты, огрызок вокзальный!!!

В общей комнате над столом Юлии Борисовны был приколот к стене «Листок гнева». На нем красовались неприятная рожа и подпись «Изорвать на мелкие части в случае плохого настроения». Если б Денис сейчас находился рядом с листком, он бы тому показал!

– Вот! – дико обрадовалась Алиса. – Нашли!

– Где? – стал оглядываться Денис, на тему, куда бумажник выпал.

– Идею нашли, – утешила Алиса. – Пускай он за беспризорников возьмется. Их в городе тыщи. Будто наш Шрамов с детства с детдомовцами крутится и знает, что если чуть-чуть помочь, то из них вырастают приличные люди.

– И все женщины за него будут голосовать! – единственный раз за день сказала что-то путное Юлия Борисовна.

* * *

Это была уже традиция – в пафосные моменты разъезжать по Питеру в черном, как антрацит, «шестисотом» «мерсюке». Пусть модель вышла из моды, моду мы делаем сами каждодневно. Черный, будто космос, широкий «шестисотый» «мерс» с номером «С777ШР» рулил по широкому, словно река Нева, проспекту. Справа от водилы и мешая ему не нарушать ПДД, широко известный бард Михаил Куб оголтело щипал струны:

– «Взорвано, уложено, сколото…» Нет, не так, ниже: «Взорвано, уложено, сколото черное надежное золото!» Нет, хрипче: «Черное надежное золото!» Нет, каменный, цветок не выходит. – Гриф гитары чуть не задевал нос водилы, но искусство требует жертв.

Развалившиеся сзади Шрам, в парадном шоколадном костюме, и Игорь Гречкин по кликухе Ридикюль калякали за дела.

– Можешь на музыканта не заморачиваться, – отмел Шрам подозрительные косяки Ридикюля, типа, достойно ли при посторонних о серьезных делах базарить?

– Ну так вот, – сразу же расслабился Гречкин, – загибаю я, значит, в эту контору. Как ее?.. «Зель-ко». Отстраняю секретутку, чтоб не цирлалась под ногами, плюхаюсь в кресло для почетных гостей и забрасываю кегли на хозяйский стол. А директор конторы, из себя на якута похожий, сам понимаешь, допер, будто кто шепнул, какие у меня предьявы на душе, и, не давая мне пасть распахнуть, начинает вибрировать. Дескать, это была наша крупная ошибка. Дескать, только мы прочухали, кто крышует над «Венком-капиталом», сразу лапки поджали. И все заявы из Регистрационной палаты отозвали и засунули себе в задний проход. Я тогда его покаянную речь торможу. Типа: «Не с тобой, барыгой, я вопросы тереть заявился. Ты мне откройся, кто за тебя ответить может?»

– «Взорвано!..» Нет, не так, ниже: «Взорвано!» Еще ниже: «Взорвано!..» – мучился на переднем сиденье бард.

– А этот, на якута похожий, лупит себя щуплым кулачком в грудину и заявляет: «Сам за себя отвечаю!». Ну, тогда по правилам воркую ему: «Братан, бабок зашли за потраву поляны». А он мне: «Без базара. Сколько?» Тут я совсем опух от таких нежностей. То есть прикидываешь, Шрам, совсем не готов оказываюсь к мягкому обхождению. Вспоминаю, ты назначал тридцатник. Но тут язык сам повернулся: «Полтинник!» – рублю с плеча. – Ридикюль улыбнулся, мол, какой он находчивый хлопец. – И этот дуст прямо из стола начинает выгружать зеленые котлеты. Аккурат пятьдесят косарей. Такая вот, блин, безнапряжная встреча.

– «Черное надежное золото!» – прохрипел, будто висельник, под дребезжание струн Михаил Куб и опять остался собой недоволен.

– Мишаня, ты хочешь именно эту песню залабать? – отвлекся Шрамов. Вальяжный, разморенный, скучающий.

– Ну да. Высоцкий – всегда в жилу. Только я так хрипеть не могу. Дрейфлю горло сорвать.

– А может, что другое?

– Я больше про нефть или бензин не знаю.

– Так и эта не про нефть, а про уголь, – огорчил его Шрам, в этот момент отмечающий, что мирная жизнь-то налаживается. Враг втягивает растопыренные было на Серегины вотчины щупальца. Может быть, и самому Сергею стоит притормозить подготовленные контрудары. Хотя с этим он всегда успеет.

Миша споткнулся мыслью, пошевелил мозгами и расстроенно выматерился.

– Двадцать штук зашлешь обратно, – вернулся Шрам к базару с Гречкиным.

– На фига? – искренне очень удивился Ридикюль.

– Потому что за такой наезд положено не полета, а тридцать штук. Так ПОЛОЖЕНО, понял?

– Понял, – смирился Гречкин.

Они уже приехали и теперь покидали машину. Водила, только пикнула взявшая «мерсюк» под контроль сигналка, тут же превратился в телаша. Шею втянул в плечи, но не от холода. Взглядом пропеленговал все окрестности слева направо и справа налево и особенно обкусал глазами объект, куда четверка направлялась, хрустя по замерзшим лужам. Руки по-ковбойски подвесил, вроде арбузы нес, их стырили, а он и не заметил.

Это была только что отгроханная и еще не запущенная в будни автозаправка. Как нынче и полагалось, с кафе, магазином автозапчастей и мойкой – полный пакет удовольствий. Несколько кубиков из стекла и бетона плюс навес над разливными автоматами при шлангах. За спиной шофера-торпеды Сергей Шрамов с наглой рожей в окружении Ридикюля и барда миновал необвыкшихся пока обслужных шустриков в красных фирменных, без единого пятнышка, комбезах.

Гости тихонечко просочились в зал кафе и нашли себе свободные стулья за спинами приглашенного на торжественное открытие заправки аляповато прикинутого народа. Это было просторное кафе. Мест на тридцать, а так как столики сгребли в угол и стулья поставили рядами, сюда могло поместиться до сотни желающих. А вот сцены, понятно, не подразумевалось. И коммерческий директор компании «Меркурий» Валерий был вынужден установить микрофон прямо перед барной стойкой. Опоздавшие гости Валерия интересовали постольку поскольку. Поскольку чересчур авантажно для журналистов были разодеты. Но другая проблема рябым коршуном кружила над бренным телом коммерческого директора.

Говорил Валерий, стараясь поймать глаза почтившего мероприятие важного чиновника Валентина Степановича Малахова и его помощника по «разным» вопросам Дмитрия Евгеньевича – с которым, собственно, и контачил. Однако то и дело рачьи глазки Валерия соскальзывали за спины высоких гостей и щупали остальных приглашенных. Сотня не набежала. Явилось человек тридцать, зато были и с телевидения: профессиональная телекамера честно ловила в фокус Валерия. Но это все ложка меда в бочке дерьма. Если бы сейчас на Валерия не было обращено столько пытливых глаз, он рвал бы на себе последние волосы.

– …Еще раз хочу подчеркнуть, что это уже двадцатая автозаправочная станция, открытая в Петербурге компанией «Меркурий». Но на самом деле мы не гонимся за числом. В первую очередь мы стараемся, чтобы открытые нами площадки были как можно более комфортны. – Валерий был очень и очень не в своей тарелке.

Сегодня выступать должен был не он, а его настоящий работодатель Карбид. Только Карбид куда-то запропастился в самый ответственный момент так надежно, что специально посаженная на телефон девушка Марина за час веерного обзвона не добилась ничего внятного.

– Именно для удобства потребителей мы открываем при станции магазин автозапчастей, торговая наценка в котором будет самой минимальной, и это уютное кафе. – Сию фразу, про наценку, оттягивая финал, Валерий крутил уже третий раз. – Кстати, и здесь цены будут умышленно держаться ниже, чем в «Макдоналдсе». А теперь я передаю слово нашему дорогому гостю, главе районной администрации Валентину Степановичу Малахову. – Баста! Валерий сделал все, что мог.

Измазавший рукав в свежей краске Ридикюль довольно громко выматерился.

Господин Малахов встал, раскланялся и, не дождавшись аплодисментов, забрал у Валерия микрофон. Валерий посторонился. У Валерия уже помаленьку начинали журчать по спине потные ручьи. Всяческие заморочки с выделением площадок под автозаправки и прохождением бумаг Валерий решал с помощником главы Дмитрием Евгеньевичем. Валентин же Степанович сегодня соизволили прибыть, чтоб лично познакомиться с Карбидом.

Посчитал Валентин Степанович, что пришла ему пора задружиться с одним из участников бензинового рынка. И что теперь? Карбид – фиг знает где, Валентин Степанович пока не ведает, что с ним обходятся невежливо, игнорируют, а может, и вообще брезгуют. А как узнает, очень обидится. Короче, вилы со всех сторон.

– …Из двадцати разбросанных по Петербургу станций «Меркурий» на территории нашего района это уже четвертая, – округло и плавно вещал Валентин Степанович, а точнее – скучно и занудно. – Цифра приличная, но могло быть и больше. Считайте это за укор, – посылая авансы пока анонимному Карбиду, отечески улыбнулся приглашенной прессе Валентин Степанович. Улыбка вышла не ахти, не умел подать себя Валентин Степанович, вечно у него это получалось сикось-накось. – Исследования показывают, что потребности только нашего района составляют около пятидесяти автозаправочных станций. – Валентин Степанович прессу не жаловал и не любил маячить на виду. И не имел к тому данных. Любой костюм на его грузном теле висел мешком, и вечно руки не знаешь куда деть. – Тогда как в настоящий момент действует всего восемнадцать. Извиняюсь, с сегодняшнего дня уже девятнадцать. А теперь пару слов скажет генеральный директор компании «Меркурий». – Не любил и не умел говорить с народом долго Валентин Степанович. К тому же пора наконец было увидеть воочию нефтяного бонзу.