Текст книги "Король"

Этель. Наш Саша красив… Он добр… Больше я ничего не знаю.

Гросман (задумчиво). Почему же мы ничего не знаем?

Этель. Присядь, Давид. Я буду говорить, и ты успокоишься. Никогда мы не разговариваем просто, как муж с женой. Когда мы жили, Давид? Кажется… никогда!..

Гросман. Ты говоришь, что Женя несчастна? Почему она несчастна? Пустяки! О чем я говорю? Ну, а кто такое Маша?

Этель. Люблю ее… но… ничего не знаю.

Гросман. А Петя?

Этель (бормочет). Петя, Петя… Люблю, дрожу…

Гросман (вспыхивает). Так все они собаки? Все мои! Что такое дети? Что такое мои? А если мои?..

Этель. Вот кровь опять тебе бросилась в голову. Вот ты опять теряешь рассудок. Что дети? Только ты, только ты!.. Тебя прошу…

Гросман (встает и идет в кабинет. Этель следует за ним. Сильно). Нет-нет! Кто я? Я Гросман! Гросман останется Гросманом… Мои дети! Скажите! Мои дети!..

Петя (входит с собакой, садится у стола). Байрон, сюда! (Вынимает портсигар и закуривает. Позвонил.)

^{Входит горничная.}

(Вдруг.) Вон!

^{Горничная испуганно убегает.}

(Он насвистывает, подходит к буфету, достает шоколад и ест. Опять звонит.)

^{Снова является горничная.}

Вон! (Расхохотался. Кормит собаку шоколадом.)

Вайц (входит). Я вас ищу во всех комнатах. Пора заниматься.

Петя (кормит собаку). Не хочу!..

Вайц. Вы не можете не хотеть. Мне тяжело получать здесь даром деньги.

Петя. Если вам платят, то это все равно.

Вайц. Я не могу с вами об этом спорить. Не будьте только грубым. Это одно, о чем я прошу. Я имею право требовать этого от вас.

Петя (пожимает плечами). Не понимаю!.. (Насвистывает и возится с собакой.)

Вайц. Как мне ни тяжело, но я принужден буду сообщить вашему отцу о ваших отказах заниматься.

Петя. Послушайте, Вайц. Сколько раз нужно вам повторять, что я не боюсь отца. Подумаешь – отец!.. Получаете жалованье и будьте довольны…

Вайц. Вы ставите меня в тяжелое положение. В сущности, я сейчас же должен был бы уйти из этого дома и… не могу. На моих плечах большая семья. Поймите это и прекратите ваши нападки.

Петя (грубо). Какое мне дело до вашей семьи? (Смотрит на Вайца. Смеется.) Байрон, сюда!.. (Насвистывая, уходит.)

^{Вайц опустил голову, сидит задумавшись.}

Маша (входит. Обходит со скучающим видом комнату. Садится в углу). Только что играла!.. Бросила! Пришла сюда из десятой комнаты и теперь буду сидеть здесь как бы кому-то назло. Буду думать, что мне весело. (Закрывает глаза.) Вот Вайц.

Вайц (прерывает ее). Петя меня только что оскорбил… Почему же я не ухожу? (Машет рукой.)

Маша (полузакрыла глаза). Вот, Вайц, вокруг меня избранное общество, кавалеры и дамы. Они ведут блестящий разговор по-французски. Красавец корнет возбуждает общее внимание. Посмотрите, Вайц, вот он встает. Как он изящен! Он постукивает шпорами. Он прошел мимо и обдал меня огненным взглядом. Я опустила глаза. Вот он наступил мне на ногу, и я вскрикнула. Вайц, все оглянулись в мою сторону. Разговоры смолкли. Как ясно пахнет фиалками. Вы, Вайц, хотите наказать дерзкого!.. Вы в мундире и стройны. Как чудно пахнет фиалками. Корнет побледнел. Вы подходите и бросаете ему перчатку в лицо. (С криком.) Вайц, вы дали ему пощечину! Вы дали ему пощечину!..

Вайц. Зачем смеяться надо мной?

Маша. Нет, я не смеюсь. Я никого не вижу вокруг себя. Поднимитесь, выпрямитесь! Почему вы сидите всегда сгорбившись? Разве трудно сделаться стройным, мужественным? Вы ведь мужчина! У вас гордые цели впереди. Я с вами!.. (Усталым голосом.) Как все скучно, Вайц! Я чувствую, что угасаю. Вот брошен сорванный цветок…

Вайц. У вас чудная душа. Когда я слышу ваш голос, все благородное, что живет во мне, пробуждается. Маша, на моих глазах погибает человек!..

Маша (угрюмо). Пусть гибнет!.. Зачем жить?

Вайц. Зачем? Есть одна святая цель в жизни. Это борьба за счастье своего угнетенного народа. Но это не для нас. Есть, Маша, еще одна великая радость, которая может заполнить жизнь. Это радость о том, что существует Европа. В Европе, Маша, работают. Это великое утешение. Европа работает! Тут тьма, ужас, а там в лабораториях ищут решений мировых загадок. Идут грандиозные поиски. Тайны раскрываются. Вырабатываются новые формы искусства, переоценивают старые формулы науки. Там в университетах профессора разбрасывают семена знания и приобщают народы к высшему пониманию жизни. Уничтожают варварство, убивают пошлость.

Маша. А я не родилась в Европе. Как жалко! Зачем вы говорите мне о народе? Мне? Вы проливаете драгоценнейшие слезы на камень.

Вайц. Маша!..

Маша. Зачем же вы говорите мне о народе? Где? Здесь! (Смеется.) В этом доме мертвых людей? Ведь Петя способен затравить еврея собаками… Молчите о народе… (Пауза.) Я сижу и гляжу на вас… (Вдруг.) Вайц, хотите бежать со мной?..

Вайц. Что вы сказали? (Испуганно.) Маша!..

Маша (в забытьи). Вы любите меня… Убежим! Украдите меня! Когда взойдет луна, вы постучите в мое окно, и я выйду к вам. Приготовьте быстрых лошадей. Мы уедем, и умрет моя тоска…

Вайц. Вы издеваетесь надо мной.

Маша. Мне страшно в этих пустынных комнатах, меня убивает пошлость. (С тоской.) Меня убивает пошлость…

Вайц (дрожащим шепотом). Я люблю вас!..

Маша (удивленно смотрит на него). Вы? Меня? (Смеется.) Учитель в очках? (Смеется.) Гувернер! Меня? (Вдруг.) Станьте на колени. Сейчас, я хочу! Объяснитесь мне в любви. Объяснитесь поэтически, красиво… Высокий стройный юноша!.. Высокий нежный юноша…

Вайц (становится на колени). Да-да… Но отчего же вы плачете?

^{Слышны шаги.}

Маша. Сюда идут. Не поднимайтесь… Хочу!.. Учитель Вайц на коленях…

Вайц (тихо). Это позор!..

Маша (смотрит на него. Устало). Встаньте!

^{Входит Александр. Подает Вайцу руку.}

Александр (Вайцу). Переписали?

Вайц (долго не отвечает. Старается подавить свое волнение). Переписал!..

^{Александр звонит. Входит горничная.}

Александр. Принесите мне завтрак…

^{Горничная уходит. Доносится голос Гросмана: «Саша пришел? Где он?»}

Александр. Отец зовет меня.

Гросман (входит). Саша!..

Александр. Я тебе нужен, папа?

Гросман (грубо). Конечно. Я ведь говорю: Саша!..

Александр (удивленно). Почему ты кричишь?

Гросман. Потому что я отец и могу кричать.

Александр (хмуро). Ничего не понимаю.

Гросман (резко, Вайцу и Маше). Ступайте отсюда!..

^{Вайц быстро уходит.}

Маша. Папа, ты не на мельнице.

Гросман. А я хочу быть как на мельнице. Я вам отец или нет? (С криком.) Кто здесь отец, я спрашиваю? Здесь в комнате кто отец?..

^{Маша пожимает плечами, выходит.}

Александр. Ну хорошо, ты отец. Что дальше?

Гросман. Что дальше? Молчать! Не смей со мной так разговаривать.

Александр. Ну хорошо, хорошо. Но почему же ты все-таки кричишь?

Гросман. Почему? У тебя есть смелость смотреть мне в глаза? Где твоя совесть? Покажи-ка ее!..

Александр. Ты заговорил со мной таким тоном, что я перестаю отвечать тебе. (Отвернулся.)

Гросман (с гневом повернул его к себе). Я тебя заставлю отвечать.

Александр. Прими руку…

Этель (вбегает). Давид, перестань! Ведь это наш сын, наш…

Гросман (с гневом). Отойди от меня!.. Наш сын? Это наш позор!

^{Александр хочет уйти.}

Не смей уходить! Что? Говорю я – не смей уходить, или нет? Я прикажу связать тебя. Захочу и высеку тебя. Засеку… Замолчать!..

Александр (матери). Что с ним сегодня?

Этель (плачет). И ты тоже хорош. Отчего ты идешь против отца, против такого отца? Посмотри на него. Ведь он постарел на десять лет за эти полчаса горя о тебе. Ты его не жалеешь? (Громко заплакала.) Где наши радости от детей? Вот Женя заперлась в детской и плачет, и не впускает к себе…

Гросман (жене). Довольно! (Сыну.) Саша, вот я сдержал себя. Кровь мне бросилась в голову, когда я тебя увидел. Вот опять гнев душит меня… Тише, Гросман, тише… Спокойно! Хладнокровно!.. (Сыну.) Ты учишь рабочих, как лучше сделать мне зло. Это не укладывается в моей голове. Почему? Что я сделал тебе дурного?

Александр (упрямо). Ничего…

Этель. Но ведь это твой отец, твой!..

Гросман (вспыхнув. Жене). С кем ты разговариваешь? Ведь он уже каторжник. (Повернулся к сыну.) Ты!.. (Топает ногами. Минута напряженного молчания. Бессмысленно орет.) Ты проклятый социалист!.. Социалист! В моем доме! Мой сын!.. (Топает ногами.)

Этель (ломает руки). Несчастный, несчастный!..

Гросман. Кого мы вырастили? Чего же ты хочешь от нас? Отвечай, проклятый! Может быть, зарезать? Ну зарежь меня! Спрятал револьвер в кармане? (Хватает его за рубашку.) Это что за рубашка на тебе? Твоя? Врешь!.. Раздевай рубашку. Сейчас! Все это мое. На мои деньги купленное. Голым я выгоню тебя.

^{Горничная вносит завтрак.}

(Бросает тарелки на пол. С новым гневом.) Вон отсюда сейчас, в чем родился. Босым вон!.. Я тебе покажу, как со мной бороться. Ого, ты еще Гросмана не знаешь. Гросмана, Гросмана!.. Я убью тебя… (Подбегает к нему и поднимает угрожающе руку.)

Александр (спокойно). Ну?

Этель (вскрикнула). Что же ты хотел сделать, Давид? Кого ты хотел ударить? Сашенька, уйди теперь.

Гросман (грозно, сыну). Проклят ты будь!.. (Жене.) Ты его вырастила таким. Сашенька, Сашенька!.. Вот он, Сашенька. Посмотри на его лицо. Разве он похож на нас? У него зверские глаза. У него нож в руках. (Опять исступленно.) Что же ты молчишь, проклятый? (Топает ногами.)

^{Александр упрямо молчит.}

Этель. Может быть, ты еще хочешь бросить нас? (Исступленно.) Нет-нет, я не пущу тебя… Я не хочу! Ты мой! Нет-нет!.. Я тебя на руках носила, своим молоком вскормила. Нет-нет-нет, сыночек мой, дорогой мой!..

Гросман (с бешенством). Скажи же что-нибудь… Говори!.. (Топает ногами.)

^{Слышен выстрел. Этель присела от ужаса.}

Этель. Боже мой!.. Несчастье! Что-то сердце мое плакало весь день. Боже мой!.. (Выбегает.)

^{Доносятся шум и крики.}

Гросман (обернулся). Что там такое?.. Что там?..

Этель (вбегает, рвет на себе волосы). Застрелилась! Женечка застрелилась! Давид, Давид, я умираю. Конец нашей жизни!

^{Все вскрикнули. Александр бросается в комнаты. Гросман бежит за ним. Этель в изнеможении падает на стул.}

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

^{Кабинет Гросмана. Большая, богато убранная комната. Два венецианских окна выходят на площадь. Из них днем видна мельница как на ладони. Теперь же едва вырисовывается мрачный силуэт всех ее зданий. В комнате два письменных стола, один – новый – роскошный, за которым Гросман принимает посетителей, другой простой. Гросман верит, что этот принес ему счастье, и, находясь среди своих, обыкновенно сидит за старым столом. Налево железная касса. У стены два дорожных сундука. Комната освещается электричеством. Кругом безделушки, картины в золоченых рамах и отдельно большой портрет Гросмана. Две двери. Справа кушетка. На ней отдыхает Женя. Рука у нее подвязана после неудачного выстрела. За столом сидит Гросман и курит сигару. Против него Этель. Эрш, держа шапку в руке, стоит в почтительной позе и слушает. Изредка доносится глухой шум голосов.}

Гросман. Вам, Эрш, следует за работу пятьдесят рублей. (Вынимает кошелек из кармана и считает.) У меня в кошельке всего тридцать рублей. Возьмите пока тридцать. Когда приеду, сосчитаемся.

Эрш. Хотелось бы, конечно, все получить, господин Гросман. Такое тяжелое время… Но если вы так хотите, то пусть будет так, как вы хотите.

Гросман (сквозь зубы). Вы ведь старый плут, знаю вас. Готов даже побиться об заклад, что вы меня наполовину надули. (Смеется.) Но я не сержусь. Мне нравится, что вы старый плут, и я люблю, когда меня надувают… наполовину. Обманывайте дурака Гросмана, грабьте его.

Этель. Зачем ты мучишь человека?

Эрш. Э, они мучат. Я даже не чувствую. (Заискивающе.) Может быть, господин Гросман, у вас найдется еще десять рублей?

Гросман. Нет-нет. Ни одной копейки. (Смотрит в кошелек.) Я сказал неправду. В кошельке осталась одна копейка. (Смеется.) У Гросмана в кошельке одна копейка.

^{Эрш подобострастно улыбается.}

Итак, Эрш, мы в расчете. Передайте там всем этим мерзавцам, что завтра Гросман уезжает с курьерским поездом в Европу. Вот видите, даже сундуки запакованы. Выбрали пять негодяев и думали, что Гросман станет с ними разговаривать. Дураки! Что? Вы говорите, что они шумят там. Очень хорошо. Для меня это только приятная музыка. Я отлично засну.

Эрш. Так вы в самом деле уезжаете? Что-то все не верилось. Говорили, говорили, а вот и правдой сделалось. Пойдет теперь голод…

Гросман (довольный). Теперь пойдет хороший голод. Хороший кусочек голода. Они будут кушать воздух. Когда же я вернусь, то предложу устроить маленький союз против рабочих. К моему приезду глупая революция будет раздавлена, и станет весело.

Эрш (убежденно). Вы еще найдете средство бороться с ними. Еще есть и есть и есть…

Женя. Папа, довольно, мне скучно…

Гросман. Высунь, Женечка, голову из окна и услышишь, как рабочие начинают мяукать перед голодом. Это тебя развеселит.

Этель. К чему эти шутки? Там ведь евреи! И душа моя что-то неспокойна. Что вы скажете, Эрш? Ведь нисколько не весело. Страна горит, кипит, кричит, кровь льется. (Со вздохом.) Нет спокойствия, Эрш, нет его, и надо уезжать. Не завидуйте нам.

Эрш. Я никогда никому не завидовал. Я иду своей дорогой. Сторонкой я иду. Что бог дал мне, то и хорошо.

Этель. И что они выиграли, спрошу вас? Мне ведь жаль евреев. Вот он уезжает. Будет мельница стоять, как покойник, и всех пугать. Дети начнут умирать.

Эрш. Уже будут умирать, мадам Гросман! Они хотели болячек? Теперь они их имеют. Так уже плохо стало, как никогда не бывало. А шайка шарлатанов собирается, все потеряли голову, из каждой квартирки несется вой и проклятия. Ай, как там плохо!..

Этель. Мне хотелось бы только одно понять. Что им сделал муж, что? Или он их мучил? Или придирался, или не платил? Чего можно желать от такого человека, как Давид? Мог он, и прибавил им в прошлом году. Спросите, чего он не сделал для них? Я всегда говорила: надо быть плохим к людям, и они будут тебя почитать.

Эрш (осторожно). Положим, доброта немножко лучше. Не скажу – намного, но немножечко лучше. Доброта не мешает…

Этель. Как же лучше, когда они называют его разбойником? Посмотрите на этого разбойника. Ведь он ограбил весь мир.

Гросман. Присядьте~ка здесь, Эрш. Дело это прошлое, сундуки уложены, но, между нами, скажите, кого я обидел в своей жизни? Ударил ли я когда-нибудь рабочего? Если Герман давал иногда волю своим рукам, то он ведь Герман. Ведь это разбойник! Но я, я? Чего же они хотят? Чтобы я открыл им свою кассу – вот эту кассу, посмотрите на нее – и ушел? Но я еще, благодарение богу, не сошел с ума? Что, Эрш? Или, может быть, вы бы это сделали? Сядьте же, Эрш. Вас же просят.

Эрш (уклончиво). Господин Гросман, мне надо идти работать. Вот на этом горбу хотя уже и взрослые, но все еще сидят дети: дочь, сын и еще сын. И сесть я тоже не могу. Что значит сесть? Разве я не знаю своего места? Вы, слава богу, господин Гросман, я… слава богу, Эрш! Слава богу! Могу постоять… (Улыбается.) У меня, господин Гросман, живет сапожник, Шмиль его имя. Человечек! Ничего себе человечек! И шутливый. Он любит говорить так: «Человек! Что такое человек? Это король земли… Король!» Ну так я из тех королей земли, которые могут постоять перед господином Гросманом.

Гросман (недовольный, сердится). Вот это мне не нравится. Ваш Шмиль большой, большой дурак и, вероятно, шарлатан. Это он, вероятно, портит людей, которые работают. Из-за таких Шмилей останавливаются мельницы, рабочие бунтуют, а хозяева должны уезжать в Европу. Человек – король земли! Нет, Эрш, нет, нет и нет!.. Если бы Шмили вот так говорили, тогда было бы тихо. Сядьте же, Эрш, не упрямьтесь!..

Эрш. А я всегда говорил, что господин Гросман ведь король!.. Дом как у короля, слава богу… Денег как у короля!..

Гросман. А они вам, конечно, не верили?.. Старая история. Но они должны будут поверить. Я сделаю так, что они Гросмана запомнят. Внукам будут рассказывать о Гросмане. Я им покажу, кто король и кто не король. Первое, Эрш, – ни один еврей не будет работать больше на моей мельнице. (Встает.) Ни один!.. Мне не нужно евреев. Зачем они? Разве без них нельзя дела вести? Этих шарлатанов к черту. Только русские найдут работу на мельнице… Это во-первых…

Этель. Видите, Эрш. Все это им очень нужно было?

Эрш (смущенно). Да, мадам Гросман. (Осторожно.) Господин Гросман, мне нужно пойти домой. Становится поздно…

^{Женя повернулась спиной к Эршу и закрыла уши.}

Гросман. Успеете, Эрш. Ведь главного я вам еще не сказал. Если, Эрш, я по приезде вспомню о ком-нибудь, то, конечно, о вас.

Эрш (почувствовал угрозу. Испуганно. Старается улыбнуться). Обо мне? Почему обо мне? Никого уже другого в городе не осталось?

Гросман. Не притворяйтесь овечкой. Мирон ваш сын или не ваш? Кто кричал громче всех? Кто? Кто приходил со мной разговаривать? Со мной!.. Я, положим, показал ему разговор!.. Больше уже не осмелится! Но вы-то, Эрш! Где вы были! Такого отца на куски разрезать нужно, если он не учит добру своего сына.

Эрш (быстро). Это неправда, господин Гросман. (Посовестился.) Может быть, чуточка правда!.. Может быть!.. В каждой неправде есть чуточка правды, и в каждой правде есть немножечко неправды. Но, как теперь ночь на земле, виновата сестра мадам Гросман, Маня. Это она проклинает. Это она бегает из квартиры в квартиру и кричит, что надо мельницу сжечь…

Этель. Кто вам поверит, Эрш? Маню черт может-таки унести. Я знаю свою Маню. Но подобного Мирона, как ваш, земля еще не рожала. Кто испортил моего сына, как не Мирон?..

Эрш (с ужасом). Как, вы и этому верите? Ах, мадам Гросман, мадам Гросман!.. В самое больное место моего сердца вы ударили меня. Ведь я, отец! Разве я не отец? Может быть, у него матери нет, и мы не проливаем слез по ночам? Что вы сказали? Я живу на свете пятьдесят пять лет и каждый день с одной только молитвой обращаюсь к богу. «Бог, прошу я, сделай так, чтобы все было по-старому, – пусть все останется на месте, как было…». К чему эти перемены, к чему этот крик? Разве бедная земля мало страдает? Посмотри на бедную землю. Как дитя ведь она плачет, как барашек обливается кровью. Пусть будет по-старому!.. Я не учу своего сына добру? Я? Господин Гросман, – вы отец и я отец, что бы вы ни говорили. Вы плачете у себя, а мы у себя. Ведь моего бедного Мирона испортил господин Александр. Мой Мирон пошел в меня. Он был как девушка.

Этель. Перестаньте, Эрш. Камни сами поднимутся И побьют вас.

Эрш. Мадам Гросман, верьте мне, разве я не умолял вашего сына? Ведь я на колени становился перед ним. Господин Александр, ах господин Александр, зачем вы ходите ко мне? Разве вы не сын господина Гросмана? Вы богач, мой сын – рабочий… Просите, – разве помогает? Ах, господин Гросман, все перевернулось. Смешанный с кровью, пал туман на несчастную землю…

Этель. А я вам говорю, Эрш, что ваш сын погубил нашего.

Эрш (умоляет). Мадам Гросман!..

Этель. А я вам говорю, что ваш погубил нашего. Кому вы хотите голову затуманить? Кого вы хотите уверить, что богатый, нежный, образованный человек сам пошел к рабочему? Никогда этого не могло быть, если бы его не испортили. Чего бы мне не хватало, если бы Саша не знался с Мироном?.. А теперь плачь, говори, бейся головой о стену – напрасно: пропал сын!

Гросман (мрачно). Пусть пропал. Я не хочу об этом знать. Дети!.. Как будто нет ничего высшего, кроме них? Пропал так пропал – к черту дурное! Теперь потребую из гимназии бумаги Пети, а его возьму на мельницу. Пусть дураки уже учат своих детей.

Этель. Конечно. Нужно дать им попробовать сладость рубля, тогда их, как мух от меда, не отгонишь от дела.

Эрш. Я пойду уже, господин Гросман. Желаю вам счастливого пути… Может быть, вы все-таки дадите мне что-нибудь? Хоть пять рублей. Запахло морозами…

Гросман. И если это горе, что мой сын пошел против меня, я схоронил его глубоко в сердце. Никто не увидит горя Гросмана. Ступайте, Эрш, я устал, хочу спать, а тут еще нужно подвести счеты.

Эрш. Так нет? Вы тверды как камень. Доброго пути вам. (Кланяется.) Хорошего пути… Ах, господин Гросман, господин Гросман… (Прихрамывая, выходит.)

Этель (равнодушно). Прощайте, Эрш…

^{Гросман погружается в работу. Пауза.}

Женя. Стоило так долго разговаривать с ним. Вы нисколько не жалеете меня. Я лежу с простреленной рукой, рана ноет, сердце томится и грустит, голова устала от дум, а вам все равно. Эрш вам дороже меня.

Этель. Больше не буду. (Подходит к ней.) Больше не буду, дорогая моя, мученица моя…

Гросман (громко). Не кричите. У меня еще столько работы, а я спать хочу. (Стучит на счетах.)

Этель (тихо). Он, бедный, прав. (Еще тише.) Яша два раза прибегал, а я не хотела его и впустить… О, я ему не прощу твоей раны!..

Женя. Зачем так строго, мама? Ведь он тоже измучился… Я стрелялась! Разве это правда? (Крикливо.) Я стрелялась? Мама, что было бы теперь со мной, если бы пуля попала в сердце? Я лежала бы в могиле? Я в могиле? (Вздрагивает.) Вот эти руки глодали бы черви? В глазах кишели бы черви, красота превратилась бы в тлен? (Вздрагивает.) Как хорошо, что выстрел был неудачный! Мама, теперь я люблю жизнь. Я люблю. Как прекрасен мир!.. Есть солнце, есть даль, есть море!..

Этель. Радость моя!..

Женя. Я о многом передумала, мама. Зачем я ссорилась с Яковом? Подумай, во имя чего? Разве земля не одинаково закроет и пошлость и благородство, и высокое и низкое? Пощадят ли красоту черви? (Рассмеялась.) Ты ведь меня не понимаешь, бедная мама. Я дрожу от восторга. Я пьяна от радости. Я живу, живу!.. (Меланхолично.) Скучаю по детям. Хочу ласки. Обними меня.

Гросман. Перестаньте жужжать. Перед отъездом нужно привести в порядок денежные дела, подвести итоги. Бумаг у меня на триста тысяч. Я никогда не пробовал сосчитать свое богатство, но, слава богу, Гросман таки собрал денежки. Ничего, Гросман знает свое дело. Наличными имею во французском и английском банках около четырехсот тысяч, итого семьсот тысяч. Ого, ничего себе! Мельницу считать не буду. Купленной земли тоже. Домов считать не буду. Теперь посмотрим, что у нас в кассе делается. Ступай-ка сюда, Этель, – поможешь мне.

Женя. Опять деньги. Поговорите лучше со мной.

Этель (идет к мужу. Со смехом). Деньги!.. Деньги ведь бог… Дурочка! Что ты говоришь?

^{Гросман открыл дверь кассы.}

Деньги!.. (Стоит с мужем подле кассы, и оба роются в ней.) Лучшее мое удовольствие – считать деньги. Ты, Давид, возьми бумажки и золото, а я возьму серебро. Что-то серебро люблю больше. Женечка! Ты никогда не пробовала считать. Хоть раз попробуй. Так тебе хорошо станет, так весело…

Женя (с напыщенным презрением). Считать деньги. Никогда!.. (Колеблется.) А может быть, попробовать? На душе скучно. Томится моя душа. (Вздыхает.) Что-то мои дети поделывают? Скучает ли Яков?

Этель (радостно). Садись, садись, Женечка, попробуй. Деньги!.. (Упивается этими словами.) Ведь это деньги!..

Гросман (считает с озабоченным лицом). Одна тысяча… Мы потеряли сына…

Этель (считает. Грустно). Может быть, бог даст, он опомнится. Как мне жаль его. Живет теперь он в самой худшей и дальней комнате, обедает один. Я готова плакать, когда слышу его шаги… Сто рублей.

Гросман. С Гросманом они ничего не поделают. Гросман это Гросман. Две тысячи. Гросман плюет на забастовки, на революцию, на погромы. Уедем на время, поселимся в Швейцарии и когда вернемся, то сдавим всех их в кулаке. (Продолжает считать.)

Женя (встала, села возле матери. Перебирает золото здоровой рукой). Мама, посмотри, сколько тут? Десять или пятнадцать рублей? (Смеется.) Я совершенно не умею считать. (Со вздохом.) Придет ли сегодня Яков?

Этель. Что скажешь на свою дочь? Она не умеет считать денег!

Г ъросман. Пять тысяч. (Поднимается и достает из кассы деньги и драгоценности.) Ото, сколько еще денег осталось!.. Ну, Этель, кого мы боимся? А когда-то? Помнишь, на чем я, бывало, спал? (Смеется.) Жалел тюфяк и спал на досках. А помнишь, как мы в восемь часов тушили огонь, чтобы поменьше керосину уходило? Ты, Женя, этого не можешь помнить. Тебя еще на свете не было, когда твой отец начал делать деньги…

Этель. Бог хорошо знает, кому нужно дать денег!.. Сидит наверху, но понимает своих людей. (Считает.) Еще сто рублей. (Откладывает их в сторону.) Не проверяй, Давид, я никогда не ошибаюсь.

Женя (весело). Папа, вот тут сто рублей золотом. Но как трудно считать, если бы ты знал. Однако приятно. (В раздумье.) Как странно, что с этой кучкой золота можно купить все что угодно.

Этель. На деньги купить можно все.

Женя. Решительно все.

Гросман. Даже звезду с неба. Я еще насчитал пять тысяч, и того десять тысяч.

Этель (со вздохом.) Если бы еще рабочие наши не бунтовали.

Гросман. Пусть бунтуют. Я их разотру в порошок. Ты не веришь? Тебя пугает то, что кругом происходит? Смотри глубже!

Этель. Куда глубже?

Гросман. Вот туда. Работай головой. Все, что происходит теперь, полезно. И даже эти погромы – тоже хороши. Что ты глаза вытаращила?

Этель. Ты с ума сошел…

Гросман (угрюмо). Я говорю, что это хорошо. Пусть, пусть!.. Тогда мы все возьмем в руки.

Этель. Оставь меня лучше в покое. Что, Женечка, веселее тебе?

Женя (считает. Невинно). Как будто веселее!.. Зачем я стрелялась?

Этель. Больше уже не будешь, радость моя? Ты ведь у меня отняла три четверти жизни. Прибегал Яков. Он думает, что я тебя отдам ему. Развод мы ему дадим, вот что. Отыщем тебе другого мужа, и помоложе, и получше.

Женя. А мне его жалко. Я теперь все время думаю о нем.

Этель. Я тебе не позволю… О нем?.. Есть о ком думать.

Гросман. Двадцать тысяч. Больше уже нет денег. Сколько у вас?

Петя (входит. Он в цивильном. Останавливается пораженный). Деньги!.. Сколько денег!.. Папа, завтра мы, наверно, уезжаем?

Гросман. Конечно… Не кричи и не мешай. (Оглядывает его довольным взглядом.) Ну скажи, Этель, не лучше ли ему в этом костюме, чем в дурацкой тужурке? Военный не военный, власти нет, а сам прохвост. Доволен ты, Петя, что уже больше не будешь учиться в гимназии?

Петя. Страшно. Очень надо долбить эти глупости. Папа, сколько тут денег? Папа, дай мне подержать их в руках.

Этель (смеется). Нет-нет…

Петя. Не слушай ее. Она нас всегда лишает удовольствий. Дай близко посмотреть эти большие пятисотрублевые бумажки.

^{Гросман дает.}

Пятьсот рублей! Здесь таких десять. Значит, пять тысяч?| Папа, у меня тоже будет столько денег?

Гросман. Отдай! Ты можешь нечаянно разорвать – а я не люблю держать в кассе разорванные бумажки.

Этель. Конечно, будут. В сто раз больше будешь иметь. Для кого мы работаем? Все ведь вам останется. Что-то лицо у тебя усталое. Ступай, дорогой, спать. Подойди, я тебя поцелую.

Петя. Только не в губы. (Подставляет щеку.) Спокойной ночи!..

Этель. Спокойной ночи, дорогой мой.

^{Петя выходит.}

Когда его вижу, Давид, я как будто становлюсь моложе. Люблю своего последненького.

Гросман (ворчливо). Стоит! Пусть раньше покажет, что умеет хорошо вертеть головой. Тогда можно и любить.

Этель. А мне все равно. Кажется, если бы даже он был вором, разбойником, и тогда душа не переставала бы дрожать над ним, любить его…

^{Входит Розенов. Вид у него измученный, усталый. Заметив Женю, сидящую за столом, останавливается изумленный. Радость овладевает им.}

Розенов. Женя, Женя!..

Этель (увидев его, вскочила). Что? Опять пришел? Ступай, ступай. Никто не посылал за тобой. Ты здесь никому не нужен. Женечки ты не получишь.

^{Женя испуганно вскакивает.}

Розенов. Теща, прошу вас. Ведь это же невозможно.

Этель. Кто просит? Ты ведь палач, а не человек. Замучил такую нежную душу, такое доброе сердце. Кто она? Дрянь какая-нибудь? Подкидыш, нищенка? А что ты сделал с нею? Довел ее до того, что она стрелялась. Лучше мне ослепнуть, чем видеть тебя. Или мы тебе денег мало дали за ней? Взял тридцать тысяч и все не насытился. Любовницы тебе нужны были, бессовестный!..

Женя (закрывает лицо руками, плачет. Подходит к кушетке и бессильно опускается на нее. Сквозь слезы). Мама, мама!..

Этель. Будь спокойна, моя дорогая дочь. Теперь тебе нечего бояться… Твоя мать тебя защищает. (Розенову.) Ну что скажешь, милый зять? Кусаешь свои губки? Кусай, кусай. Но хоть и вытянись здесь, ты ее не получишь.

Гросман (закрывает кассу). Не кричи, Этель. Все можно сделать без шума. Я бы еще сказал так. (Раздельно.) Не наше это дело. Я смотрю и не вижу, я слушаю и не слышу.

Розенов. Женечка!.. Выслушай меня.

Этель. Лучше помолчи, Давид. В делах ты старший, делай как знаешь, а здесь не вмешивайся. Как? Молчать!.. Я буду молчать, когда из-за такого палача дочь моя стрелялась? Глаза ему вырву, я буду кусаться, как кошка…

Розенов (возмущенный). Вы меня облили уже такой грязью…

Гросман. Она может. О! Она может.

Этель (сложила руки на груди). А чем тебя облить, мой милый зять? Дорогими духами? Не дождешься этого. Откушу твой нос из-за моих детей.

Женя (ломает руки). Мама, я несчастна, я несчастна…

Этель. Как она побледнела от испуга!.. (Розенову.) Всю жизнь тебе, палач, иметь такое удовольствие, какое я теперь имею. Посмотри-ка, Давид, как она побелела!.. (Жене.) У тебя кружится голова? Нет? Отчего же глаза у тебя бегают, как у безумной? (Розенову.) Смотришь, палач, на свою жертву?

Розенов (сердится,). Вы кончили, теща, или еще будете продолжать? Теща, вы себе очень много позволяете. Ведь я могу рассердиться и показать, что умею ругаться не хуже вашего. Но ради нее, ради этой бедной женщины, которая столько страдала и которую я люблю, я готов терпеть. Почему вы молчите, тесть?

Гросман (заложил пальцы за жилетку). Все это не мое дело. Ругайтесь, целуйтесь – не мое дело. Сейчас я хочу спать и думаю о том, что вы мне мешаете.

Розенов. Но, тесть…

Гросман (схватился за голову). Оставьте меня в покое, оставьте меня!..

Этель. Ты, положим, тоже хороший сумасшедший…

Розенов (со сдержанным гневом). Хорошо, отлично. Я вижу, на что Женечка тут может рассчитывать. Отлично. Хороший отец, хорошая мать. Но бог с вами!.. Если бы Женечка меня хоть чуточку уважала, она бы отослала вас, и я уверен, что эта глупая ссора закончилась бы добрым миром. Но Жене приятно, что ее мужа поносят, как последнего человека. Я запомню это. Вам же, теща, я на прощанье скажу, что вы совершаете преступление. Разводить дочь с мужем, превратить невинных детей в сирот – это грех. Прощайте!

Гросман (равнодушно). Стоит уходить!..

Этель. Пусть грех, пять грехов – лишь бы не видеть твоих разбойничьих глаз…

Розенов (повернувшись). Но чем это кончится, темный вы человек? Вы обдумали? Вы берете последствия на себя? А если я ей не дам развода? Что тогда скажете? А ей что предстоит? Жить вечно на хлебах у вас? Наблюдать, как все устраиваются, счастливы, и в конце от горя пустить себе вторую пулю в лоб?

Женя. Нет-нет, не хочу этого!.. Мама, пусть он замолчит!..

Этель. Не бойся его. Он даст развод. Хотела бы видеть, как он не даст, если мы хорошо заплатим ему. Тогда выдадим тебя замуж. Не веришь, Яков? Да у нее завтра будет сотня женихов. Теперь уже не будем дураками, искать доктора в зятья. Возьмем коммерсанта, и он ей ножки будет целовать. Теперь уже мы поняли. Что такое доктор? Разбойник, грубый человек. Чем образованнее, тем грубее. Мой Давид никогда не учился, не переступал порога университета, а на бирже не играл. Ты же – доктор, доктор, университетский человек – стал биржевиком!.. Нет, дорогой мой, никаких докторов, никаких адвокатов больше. Нет-нет…