Текст книги "Бастард рода Неллеров. Книга 1"

Глава 6

После помилования герцогом выживших на арене виргийцев – всех их ближайшим же военным обозом отправят на северную границу, где отпустят, даже не изувечив – и торжественного отбытия правящей семьи в свой замок мы не торопимся уходить. На улицах началась давка, а спешить нам некуда.

Нам, это имеется в виду мне и Николасу. Юлька спешит к матери и младшим сёстрам. Тётка Карина, мало того что продала старшую дочь и принимает от неё еду, которой та делится из своей пайки, так ещё и припахивает в выходные девчонку помогать в хозяйстве – стирать, мыть, таскать воду и колоть дрова. Мужиков в семье нет, отца Юльки давно повесили за убийство по пьянке приятеля в кабацкой драке.

Оставшись с приятелем вдвоём, тащу его к собору, оцепление после отъезда герцога сняли.

– Чего там делать-то теперь? – упрямится Ник, выдёргивая локоть из моего захвата. – Пошли лучше к вертепу Марты. На сиськи посмотрим. Или к Одноглазому, там наверняка подработка найдётся.

Окна районного борделя выходили на площадь Трёх Трупов, где стояли три виселицы, редко пустовавшие, потому что тела казнённых снимали, только когда они уже окончательно высыхали и рассыпались, расклёванные воронами.

Шлюхи привлекали внимание прохожих, демонстрируя через раскрытые ставни свои груди. Смотрю на Ника, не рано ему ещё любоваться таким зрелищем? Нет, не рано. Давно проявляет интерес. Жениться вам пора, батенька. Это я так насмехаюсь.

– Успеем, – отвечаю ему, снова взяв за локоть.

Тут я замечаю в потоке людей, выходящих из врат собора, Ригера с Эльзой. Но внимание моё привлекает мужчина, который идёт слева от дядьки. Офицер, явно не полковник – толстую золотую цепь поверх мундира я бы увидел, – капитан или лейтенант, о чём-то серьёзно разговаривает с моим опекуном, спускаясь по лестнице.

Тётка отстала на ступень, чтобы не слышать слов, которыми мужчины обмениваются, приблизившись головами.

Само по себе общение дворянина и простолюдина не выглядело чем-то необычным, как и его очевидно приятельский характер. Мало ли, может, это старые боевые товарищи, один из которых покалечился в сражении и ушёл в отставку, а другой выслужил себе офицерский чин и дворянство. Только вот пухленький мешочек, вида кошель, который мужчина передал дядьке, он-то при чём?

Папа? Вглядываюсь в лицо офицера, когда собеседники расстаются у подножия лестницы. Никакого сходства с тем прыщавым недоразумением, что я наблюдал в мутном зеркале. Даже если с благородного мужчины сбрить усы и бороду, не поможет. Хотя за свою жизнь я нередко встречал людей, не сильно похожих на кого-нибудь из родителей, и шутка вроде необходимости присмотреться к соседу была неуместной.

– Да не пойду я туда! – настаивает друг.

Мне уже и самому не хочется попадаться опекуну на глаза. К откровенному разговору я ещё не готов, а не задать вопросы, если он поймёт, что я не мог не увидеть его встречу с капитаном, не получится. Это был всё-таки капитан, мне удалось разглядеть два серебряных ромба на предплечье.

– На нет и суда нет. Я один тоже не пойду.

Резко разворачиваюсь и скрываюсь в поредевшей, но всё ещё многочисленной толпе.

– Куда пойдём? – Ник не отстаёт.

– Как ты и предлагал. Сначала сиськи, потом к трактиру.

Спокойно дойти до зрительских мест, где демонстрируют эротику, не получается. Мы движемся по Ростовщиков, уже приближаясь к повороту на Яблочную, когда впереди остроносый мужичок, продирающийся против людского потока, сильно толкает плечом крупного охранника двух богато разодетых дам, отстающего от них на шаг.

– Смотри, куда прёшь, осёл! – Бугай сильно пихает остроносого, и тот падает задницей в грязь.

Женщины оборачиваются и смеются. Веселье помешало им заметить, как неприметный паренёк лет шестнадцати, появившийся из дверей лампадной лавки – ну, там земляное масло и керосин для фонарей продают – ловко срезает с одной из них кошелёк. Не останавливаясь, вор устремляется в нашу с Ником сторону.

Понимаю, что сцену столкновения остроносый разыграл намеренно. Работают в паре. Один отвлёк, другой стащил кошель.

Однажды перед свадьбой дочери ходил со своими женщинами по магазинам, работал тягловой лошадью, таская покупки. Вышли из одного магазина, я ушёл чуть вперёд, а жена с Александрой принялись секретничать от меня и отстали. Обернувшись, увидел, как к ним подкрался сзади мотоциклист, вырвал у моей дочурки сумку и резко дал по газам. Не учёл, что проезжать придётся мимо отца семейства.

Ребро моей ладони нашло прореху между шлемофоном грабителя и его курткой, заставив вылететь с сиденья, мотоцикл отправился дальше юзом уже без седока.

Новый мир, новое тело, рефлексы старые. Бегущий мимо меня парень получает сильный и точный удар в кадык. Хлюпает ртом, на ходу разворачивается и падает на задницу лицом ко мне. Его руки выпускают кожаный мешочек и хватаются за горло. Сипло затягивает воздух, раскрывая рот, словно вытащенная из воды рыба.

– Кошелёк украли! – запоздало кричит обворованная.

Ей начинает вторить соседка. Народ оборачивается, моментально освобождая пространство вокруг меня с приятелем и неудачливого грабителя.

– Вот он! – вскрикивает полный мужик, шедший позади нас, и показывает пальцем на парня. – Его мальчишка остановил. – Другую руку он протягивает в мою сторону.

Охранник женщин быстро сообразил, что к чему, и через пару секунд вор оказался в железной хватке без надежды освободиться. Да и не мог парень ничего предпринимать, приложил я его крепко.

– Степ, ты чего? – дёргает меня сзади Николас.

Эх, дружище, придурок твой приятель. До седин дожил, а ума не нажил. И юные гормоны неразумным поступкам такое себе оправдание. Самобичеванием займусь позже, сейчас надо выбираться отсюда побыстрее с наименьшими потерями.

Вору теперь отсекут руку, если сумма в кошельке до сотни драхм. Окажется больше – повесят. Нет, врагом и объектом мести для банд я не стану. Всё честно, одни крадут, другие ловят. Но дружкам неудачливого грабителя мне в ближайшие месяцы лучше тёмной ночкой на пути не встречаться.

– Мальчик! – сквозь людской гвалт прорывается низкий мелодичный голос владелицы кошелька. Настоящее сопрано, ей бы в Большом или Мариинке петь. – Ты большой молодец. Иди ко мне, юноша.

– Да я чё? И ничё! – Пытаюсь отойти спиной к Николасу, но вокруг меня пустое пространство, незаметно уйти не получится, а бежать глупо, ещё подумают, что соучастник. – Я случайно…

– Ох! Это же одноклассник моей Гертруды! – восклицает вторая тётка, я её не знаю, а вот она, похоже, меня, то есть моего предшественника где-то видела. – Тепс? Ведь да? Ты Тепс?

– Степ, уважаемая. – Вздыхаю, понимая, что засветился по полной.

Откуда-то появились два стражника и принялись вязать вора, попутно его избивая, хотя тому уже от охранника досталось.

– Точно! Степ! – радуется дама.

Действительно похожа на мою пухлую соседку по партам. В классах мы сидели в два ряда за небольшими столами по одному. Редко в какой группе было больше двадцати человек. Набирали каждый год всего один класс, а школ в Неллере имелось лишь три.

С учётом многодетности здешних семей легко можно понять крайне низкий уровень грамотности населения. Хотя считать деньги и читать по слогам умели и без обучения в школах, как и молитвы.

– Дорогой мой. – Опять этот мелодичный голос. – Вот, возьми. Заслужил. – Владелица кошеля, развязав его, протягивает мне серебряную драхму. Ничего себе! Щедрая тётя. Ну да, сохранил-то ей намного больше. – Степ?

Степ я, Степ. Иди теперь по всему городу кричи. Беру трясущимися руками – насколько получилось изобразить волнение, не знаю – вежливо благодарю и смотрю на воришку, которого потащили в околоток. После побоев он неуверенно держится на ногах.

Охранник напоминает женщинам, что их ждёт куафер, и те, ещё раз сказав мне пару ласковых фраз, наконец-то уходят.

– Во ты даёшь! – восхитился приятель, когда мы ускоренно двинулись дальше. – Как ты его ловко так. Бац! И хр-р-р-р. – Он схватился за горло, изображая реакцию вора. – Я даже не успел заметить удара. Научишь?

На Николаса внимания не обращаю. Осторожно смотрю по сторонам, выискивая остроносого подельника парня. Не видно. Бросил товарища на произвол судьбы. Скрылся, сволочь, в суматохе.

– Сам не знаю, как такое получилось. – Поворачиваю голову в строну Ника, если опять попросит показать шишку, пришибу.

Пацан, видимо, что-то увидел в моём лице, поэтому лишь хихикнул.

На площади Трёх Трупов он вырвался вперёд меня, спеша занять удобное место за пялящимися на вертеп и оживлённо комментирующими увиденное мужчинами.

Примерно в половине окон трёхэтажного здания с коньковой черепичной крышей женщины различных возрастов и комплекций, развязав верх платьев, вывалили на обозрение свои прелести.

– Смотри, – обернулся Николас. – У Хельги самые красивые сиськи.

Ещё бы им не быть тут чемпионками. Тётке Марка Сибиса, того парнишки, кто руководил напавшей на меня шайкой, не исполнилось ещё семнадцати. Груди стоят как налитые.

Ничего удивительного в том, что разница в возрасте у Хельги с Марком меньше трёх лет. При здешних порядках, когда часто начинают обзаводиться детьми в ранней юности, а заканчивают в большой зрелости, порой какой-нибудь племянник может быть старше своего родного дяди.

Девушку оценили не только мы, а и двое наёмников. Собираются ли они навестить её одновременно, непонятно, однако договорились они лишь с Хельгой и направились к входу в вертеп вдвоём.

Тётя Марка нас узнала, всё же мы соседи по улице, и, прежде чем отправиться встречать клиентов, погрозила кулаком, на что Ник оттопырил уши и показал ей язык. Мне бы тоже по уму следовало изобразить нечто подобное. Не смог себя заставить изображать детский сад.

– Больше здесь смотреть не на что. – Толкаю дружка между лопаток. – Пошли в кондитерскую. Всю жизнь мечтал в ней побывать.

Вру. И жену часто водил поедать сладости, а уж когда дочка подросла, так и вовсе все выходные не обходились без тортов и пирожных. Степ тоже имел представление об ассортименте кондитерской, опекун пару раз туда приводил. Не хочу хвастаться этим перед Николасом. Вон каким восторгом загорелся.

Спокойно дойти до ратушной площади, где и располагалось нужное нам заведение, не получилось. На одном из перекрёстков дорогу нам преградила колонна из десятка телег, на которых стояли большие дубовые клетки. Судя по лохмотьям находившихся внутри них людей, в замок везут пленённых бунтовщиков.

Это были вчерашние крестьяне, и вряд ли кому-то из них удастся вернуться на свободу через арену амфитеатра. Зрители не любили смотреть на неумех в гладиаторских схватках. Так что большинство мятежников после пыток казнят, если не совместят и то и другое. Лишь единицам, вроде того тощего, большеголового, похожего на головастика паренька в предпоследней клетке, удастся отделаться пожизненной каторгой. Получится ли и лучше ли это смерти, пусть даже мучительной, большой вопрос.

– Лови! – Ник, подобрав с мостовой из кучки лошадиного навоза катышек, весьма удачно кидает в пленников, едущих в последней телеге. – Попал!

Смеётся, радуется. Дурачок. Он не один такой. Колонну со всех сторон кроме охраны сопровождают разновозрастные дети и занимаются такой же ерундой, как и мой приятель. Швыряются в бунтовщиков всякой гадостью. Солдаты на это никак не реагируют.

– И охота было руки пачкать? – спрашиваю, заметив, что Николас вытирает ладонь о драную штанину.

Тот смотрит так удивлённо, что быстро меняю тему:

– Всё, проход свободен.

Получать сахар в мире Паргеи научились, но производство его сложное, а везут аж из Юстинианской империи, той самой, что несёт всем странам и народам веру в Создателя, и где подле императора пребывает сам Посланник бога.

Этот сладкий продукт здесь ничуть не дешевле мёда, а в отдельные годы, когда из-за войн сообщение с Юстинианом затрудняется, то и дороже. Аналогом земной пословицы «богат, как Крез» в Паргее является «богат, как мешок с сахаром».

Оттого и кондитерская на весь город одна, и цены там запредельные. Всё же иду смело и товарища за собой тащу. Драхма есть драхма, сотня зольдов. Хватит и на пару пирожных, и на кусочек торта на двоих, и на травяной чай.

Ратуша впечатляет не меньше собора. Пусть настоящая власть находится в замке, зато здесь решается большинство текущих дел. Тут и кабинеты городских чиновников, включая отца Верды, уважаемого советника Анатоля Раймса, и руководство коммунальных служб, и управление стражей, и своя тюрьма с порядками ничуть не менее добрыми, чем в герцогских подземельях или подвальных казематах ордена Искореняющих.

А здание красивое. С высокими шпилями башен, на одной из которых сейчас часы начинают отбивать десять раз. Полдень.

Сутки в этом мире по моим ощущениям примерно равны земным, только делят их на двадцать часов. Как по мне, так даже удобнее. И вообще, здесь знают ноль и принято десятичное исчисление, хотя местная луна подобно спутнице Земли обновляется за год те же двенадцать раз, отчего и месяцев дюжина. А вот дней в году триста шестьдесят один ровно, без необходимости високосного.

– Давай лучше у бабки Нюры пирожков купим? – предложил Николас.

При виде расположившегося напротив ратуши заведения он смутился и оробел. Сюда ходят только богатые.

– Не бойся. Прорвёмся.

Успокаиваю и решительно иду к кондитерской, обходя по дуге представление канатоходцев и массы вопящих, визжащих от восторга зрителей. Ник еле тащится за мной, приходится поторапливать.

Попробовать первый раз в жизни угощение аристократов и богачей ему, конечно же, хочется, но пока не знает, во что выльется его появление в заведении. Тоже не знаю, но рассчитываю, что деньги не пахнут.

Едва мы вошли внутрь, перед нами тут же выросла молодая служанка, преградив проход в зал. Джинн, что ли? Вроде не было её, и тут раз – возникла.

Уперев руки в бока, осмотрела нас и дёрнула подбородком в сторону Николаса.

– Пошёл вон отсюда, – без эмоций приказала она.

– Он со мной, – спешу прояснить ситуацию.

Та удивлённо приподняла брови и кивнула.

– Тогда и ты проваливай. – Девушка показала рукой на дверь.

Бросаю взгляд в зал. Посетителей не так уж и много, меньше четверти мест занято.

– А если так? – Показываю серебряную монетку, полученную от доброй женщины.

Драхма словно вчера отчеканена, без следов надкусов, обрезов и потёртостей. Профиль царствующего славного короля Эдгара нынешней Саворской династии выделяется отчётливо. Чеканить золотые и серебряные деньги может лишь королевский двор. Герцогам разрешено только медные.

– Хм. – Служанка приглядывается ко мне. Не украл ли? Выгляжу вполне прилично. И не станет вор тратить деньги так безумно, как я. – Ладно. Заходите. Только вон за тот стол садитесь. – Показывает на самый дальний угол.

Едва девица отвернулась, слышу, что приятель выдохнул. Будто бы из воздушного шарика воздух выпустили.

– Степ, – задумчиво сказал Ник, когда мы сели на указанное место. – Никогда бы не подумал, что ты, что ты… такой смелый.

– Хотел сказать наглый? – усмехаюсь. – Давай я тебе по башке тресну? Таким же будешь.

– Ой, не надо. – Он смеётся.

Надо ему периодически напоминать, что его сосед теперь не совсем нормален.

Когда нам принесли два заварных пирожных, большой кусок торта-медовика, который мы разделили по-братски, и две кружки чая, то Николас выпал из реальности, пока не съел и не слизал с блюда всё до последней крошки.

– Я тебе этого никогда не забуду, Степ, – заявил он вполне искренне.

Понимаю, что такие обещания долго не живут, а всё равно приятно.

Разносчик, паренёк на пару-тройку лет старше нас, обслуживать столь неуважаемых персон поручили ему, принёс с драхмы сдачу шестнадцать зольдов. Я забрал десять, не пожалев чаевые.

– Шесть! Ты отдал ему шесть! – Николас чуть не плакал.

Мы уже шли в сторону Тополиной, не обращая внимания на глашатая, приглашающего всех посетить вечером гонки на колесницах.

– Да ладно тебе, – успокаиваю, обхватывая друга за плечи. – Легко пришло, легко ушло. Счастьем надо делиться.

С соседом я расстался на входе в наш проулок, Ник домой не хотел.

– Пойду с ребятами поговорю. – Он насупился подобно штангисту, собирающемуся взяться за снаряд с рекордным весом. – Скажу им, что ударить тебя – ударить меня. Пусть решают, друг я им или не друг.

Прощаемся, и я ускорил шаг. Хочу сегодня попробовать дожать Ригера с тренировками на мечах.

Дядька уже дома. Сидит на летней веранде. Лицо довольное, как у кота, объевшегося сметаны.

– Почему в церковь не пришёл?

– Меня не пустили. Но я и на площади помолился. Хотел тебя увидеть, а пропустил в толпе. Дядь, ну научи меня мечом владеть, а? Давай я его принесу?

Оружие и доспех у Ригера хранятся в его комнате, в сундуке под кроватью. Отставной сержант хорошо за ним следит, постоянно чистит и смазывает рапсовым маслом.

Хорошее настроение сыграло с моим опекуном злую шутку. Он согласился, наверняка рассчитывая, что надолго меня не хватит. Эх, мужик, не на того ты нарвался.

Глава 7

Отсутствие двух пальцев на правой руке не сильно мешало Ригеру махать мечом. Эксперт из меня в этой области, конечно, никакой, но всё же фильмы кое-какие смотрел, телепередачи про любителей старинного оружия, да и ловкость могу оценить. К тому же здравый смысл подсказывал, что неумеха сержантские галочки в герцогском войске не выслужит.

– Чего ты им машешь, как кур гоняешь? – остановил меня опекун. – Научись сначала правильным стойкам и переходам из одной в другую. Давай сюда. – Он забрал у меня свой пехотный, средней длины клинок. – Смотри ещё раз, запоминай.

На заднем дворе нашего домишки уже сумрак, но фонарь мы не зажигаем, экономим масло.

Показав ещё раз четыре основные стойки и переходы из одной в другую, возвращает мне гладиус.

– Так правильно? – спрашиваю, перенося вес на выставленную вперёд правую ногу и прижимая к корпусу локоть державшей оружие руки.

Меч для меня тяжеловат, но другого у нас нет, а заменить его на палку дядька почему-то даже и не думает. Ну да ему виднее. Чему меня жизнь научила, так это не лезть с советами в вопросах, в которых ни черта не соображаю.

– Всё верно, – кивнул опекун. – Дальше без меня. Есть захочешь, мясо знаешь где. Солонину из кадушки не бери. Я посмотрел, она уже подванивать начала. Завтра отнесу кому-нибудь из соседей. – Он ушёл в дом.

У дядюшки имелась почти кубической формы бутыль коричневого стекла, в которую он наливал водку, купленную в ближайшем трактире у Одноглазого. Каждый вечер шестого дня отставной сержант, уединившись в своей комнате, в одиночестве распивал водку почти без закуски.

Степ и их соседка Эльза к такому привыкли. Старались Ригера в такое время не тревожить. Тот вёл себя вполне прилично – из комнаты выходил только до туалета, не буянил, лишь изредка затягивая песни, а с утра появлялся на свет божий хоть и мрачный, но не демонстрируя желания похмеляться. К обеду чувствовал себя уже хорошо, как будто бы накануне совсем не употреблял.

Полученным урокам я посвятил около часа, пока совсем не стемнело. Сразу омываться не пошёл, ещё минут двадцать потратив на силовые упражнения.

Наверное, перед сном мне следовало бы хоть немного потосковать о родном мире и близких людях. Нет, никакой ностальгии снова в себе не чувствую. Я не забыл любимых людей, всегда буду с теплотой о них вспоминать, но теперь наступил новый этап моего существования, и нужно жить настоящим.

Уснул крепко, без сновидений, и встал с первыми лучами солнца. Настенные или напольные часы в мире Паргеи имелись только у богатейших людей, Степ их ни разу не видел. И бой курантов от герцогского замка, ратуши, районных префектур или церквей до нашего домишки не доносился, поэтому я мог рассчитывать лишь на внутренний будильник. Сверить его с реальным временем смогу, когда буду проходить мимо восточного храма. Кстати, минутных стрелок здешние механизмы не имеют, но все как-то обходятся и без них.

– Ты видел, я тебе новые листы купил? – Дядюшка, проснувшись, не умывался, отчего его лицо за завтраком выглядело сильно помятым. – До конца этого года учёбы тебе должно хватить.

Бумага стоила недёшево, по два-три зольда за лист самого худшего качества. В плату за обучение она не входила, так что приходилось носить с собой. Впрочем, если израсходуешь больше, чем рассчитывал, то у школьного библиотекаря можно было докупить. Только у уважаемой Евлампии цена ещё выше – пять зольдов, при том что бумага ничуть не лучше.

– Да, я видел. – Давлю брезгливость, когда не помывший руки после посещения туалета дядюшка ставит передо мной миску, которую наполнил яичницей из трёх яиц с пожаренной вчерашней говядиной, и кладёт половину разделённой поровну между мной и собой лепёшки. – Ты меня дождёшься со школы или раньше на работу уйдёшь?

– Думаю, дождусь. А что?

– Так я вчера стойки все выучил. Может, ещё что покажешь.

– Ух ты, быстрый какой. – Он рассмеялся, но тут же поморщился от похмельной боли. – Неделю-две тренируй. Вот когда научишься без раздумий, даже не отойдя ото сна, их принимать, тогда и продолжим. Ты ешь давай, а то опоздаешь. Опять высекут. Вот, купи себе что-нибудь на перемене.

Слева от моей миски появился медяк аж в десять зольдов, обычно Степу доставалось вдвое меньше. А ещё я, как и мои одноклассники, приношу еду с собой. С чего вдруг дядька расщедрился?

– Ого, спасибо.

Быстро проглатываю угощение и тороплюсь покинуть дом. Правда ведь могут заставить штаны спустить и лечь на лавку. Несолидно это, в моём-то реальном возрасте.

Школьная сумка напоминает солдатский рюкзак, и, чтобы листы бумаги не смялись, они лежат между двух досок. Учебники таскаю с собой все, случаи, когда вместо одного предмета вдруг начинается урок по другому, не редкость. Там же в сумке связка заточенных опекуном гусиных перьев и чернильница. Всё своё ношу с собой.

У дома Курта чуть ли не нос к носу сталкиваюсь с Валькой. Дочь ассенизатора с удовольствием ест на ходу мочёное яблоко, держа второе в другой руке. Где-то с утра уже заработала. Наверняка на базарчике помогала расставлять прилавки или раскладывать на них товары.

Мелкие лоточники рабов не имели, а нанимать слуг считали накладным. Проще было пользоваться подёнщиками для разовых работ.

Увидела меня поздно, замерла на миг и отшатнулась к ограде дома старого скупщика. Чует собака, чьё мясо съела.

– Привет. – Улыбнулся ей вполне добродушно. – Ну, ты как? Всё ещё хочешь меня побить?

Девочка сжалась в комок, посмотрела исподлобья, но страха у неё нет.

– А ты чё, отлупишь меня сейчас?

– Зачем? – Подошёл близко. Нет, правда, от Вальки немного попахивает – давно не стиранной одеждой, а не той субстанцией, которую вывозит её отец. – Хороший мир лучше доброй ссоры. Давай мириться?

Хотелось вдруг, как в раннем детстве, предложить Вальке сцепиться мизинцами и потрясти руками, приговаривая: мирись, мирись и больше не дерись. Даю себе мысленный подзатыльник и выкидываю глупость из головы.

– А я чё, я не против, – улыбнулась замарашка. – Ник рассказал про тебя всё.

– Да неужели всё? – Усмехнувшись, махнул рукой и поспешил дальше, оставляя Вальку доедать яблоки и размышлять над странностями Степа.

Возле портняжной мастерской едва не налетел на двух могучих монахов с внушительными полуторными мечами на поясах, стянутых на огромных животах поверх сутан. Судя по цвету их одежд – чёрному, – они из ордена Молящихся. Ничего удивительного в том, что столь миролюбиво названные церковнослужители вооружены, нет. Здесь все орденцы – и целители с искореняющими тоже – учатся и умеют владеть клинком, копьём и стрелой. Воины не хуже, чем те с Шаолиня.

– Смотри, куда прёшь, малец, – басом, но вполне дружелюбно сказал мне монах, в которого я почти врезался.

– Простите, святой брат, – ответил и не забыл поклониться.

За очередным поворотом виднелся шпиль восточной церкви, часы на котором показывали без трети восемь. Времени ещё достаточно, и шаг можно сбавить.

Разогрело, и распахнутую куртку можно бы снять, но неохота в придачу к школьной сумке нести и её. Лучше, когда хотя бы одна рука будет свободна.

Память Степа подсказывает, что на Птичьем рынке надо проявлять особую внимательность. Здесь орудуют мелкие воришки, для которых даже выданные дядей десять зольдов и такое же количество денег, оставшихся у меня после вчерашнего подвига, являются достойной добычей. К тому же я и одет весьма неплохо. Спасибо опекуну за моё счастливое детство.

Показалось или нет? Нет, точно, это он, тот остроносый мужичок, бросивший своего воровского подельника и скрывшийся. Ого, а хмырь, кажется, тоже меня приметил и узнал. Что делать будем? А ничего. Остроносый скрылся в толпе. Сейчас я представляю для него опасность неизмеримо большую, чем он для меня. Вон стражники у прилавка молодой молочницы стоят, шутят и сами над своими остротами ржут как кони. Им только крикни, и они с радостью кинутся ловить вора. Не отволокут в кутузку после поимки, так денег с него сдерут прилично.

Начался район хороших особняков, и вскоре я подошёл к нужному мне двухэтажному зданию из тёмно-красного кирпича. Школа была ограждена высоким забором из булыжника, а вход закрывали кованые ворота и калитка. Последняя гостеприимно распахнута, а перед ней о чём-то беседовала со сторожем моя одноклассница, тёзка нашей маркизы.

Агния, подобно Степу, имела самый низкий в их классе социальный статус, являясь таким же бастардом. И всё же её положение было несколько лучше. Она знала своих родителей. Её мать работала продавцом в приличном салоне дамских платьев, а отцом являлся прелат одной из городских церквей. Пусть не самая большая шишка, не аббат монастыря, не епископ герцогства, не кардинал королевства и тем более не Посланник Создателя, а всё же повыше саном простых настоятелей сельских приходов или обычных святых братьев и сестёр.

Священнослужители не могли вступать в брак и иметь законных детей, претендующих на их имущество и должности. Видимо, считалось, что в отсутствие наследников церковники меньше будут подвержены стяжательству. Однако на любовные похождения служителей Создателя на стороне смотрели сквозь пальцы. И такое понятие, как непотизм – покровительство и протекция незаконнорожденным отпрыскам иерархов – в Паргее тоже имеет место быть.

В общем, по сравнению со Степом Агния стояла на ступеньку повыше, но свою долю презрения и насмешек от обеспеченных сверстников тоже получала. Неудивительно, что два изгоя лучше понимали друг друга.

– Мы опять из нашего класса первые, Степ, – сообщила она, когда я подошёл. – Так ведь, Миха?

Сторож, сильно пожилой мужик, знавший всех учеников по именам и классам, добродушно улыбнулся и мелко закивал.

– Так и есть, Агнюша, так и есть. Вы уж проходите, не загораживайте проход, а то вон младшие идут и карета префекта едет.

Семьи многих школьников имели свои экипажи, а уж нанять носилки-то и вовсе могли почти все из них, но привозили на учёбу только Григория, ещё одного моего одноклассника. Не потому, что тот был увечный или ленивый. Отец просто подбрасывал его по пути на службу.

– Уже заходим. – Я пропустил вперёд девушку, чем её несколько удивил, и пошёл следом по ровной дорожке из каменной плитки.

Замок Неллер. Агния Неллерская. В это же время

Маркиза, привлекательная стройная шатенка с голубыми, как небо, глазами, задержалась из-за долгого выбора платья и вошла в зал последней. Родители, брат и дядя уже сидели за столом и, не дожидаясь её, приступили к еде.

Стрельчатые окна с одной стороны огромного, украшенного гобеленами помещения были распахнуты настежь, и под высоким сводчатым потолком гулял свежий ветерок, принося с собой звуки проснувшегося внизу города.

Караульные закрыли за спиной маркизы дверь и встали по бокам прохода, словно статуи предков неллерских правителей, которыми были наполнены коридоры замка.

– Доброе утро, папа, доброе утро, мама. Джей. Дядя. – По пути к столу она поприветствовала родных и села между герцогиней и епископом напротив брата.

Лакей, придвинувший ей стул, уступил место другому, наполнившему золотой кубок вином.

– Нашей девочке надоела форма. – Мария, знавшая дочь лучше всех, громко объяснила мужу причину её задержки. – Трудно сразу выбрать приличное платье, чтобы порадовать нас.

Для матери она в свои двадцать два по-прежнему маленькая, хотя имеет звание полковника и является самым могучим магом в северном корпусе королевской армии.

Последнее неудивительно, в роду Неллеров все были сильными одарёнными. Даже Джей, которого Создатель за что-то несколько обделил своей благостью, мог создавать достаточно мощные заклинания, хотя и тратил на них много времени.

Дядя Рональд, благодаря своему сану епископа находившийся к богу поближе, утверждал, что Господь, если кого-то обделяет, делает это не в наказание, а для чего-то, что человек сам обязан осознать. У брата пока понять не получалось.

Агния считала, Джею грех жаловаться и ходить постоянно с недовольной миной. Да, магия у него слабая, зато герцогиня Мария отказалась от своего права наследования в пользу сына, а все его подозрения насчёт претензий сестры на герцогский титул не имеют под собой никакого основания.

Да, между младшими Неллерами не было особой теплоты, как-то так сложилось, но и злоумышлять друг против друга они не собирались. Во всяком случае, Агния не хотела вступать с Джеем в конфликт и уговаривать родителей объявить наследницей её. На герцогство не претендовала даже в мыслях, потому и выбрала королевскую службу.

– А ты помнишь, чтобы она когда-нибудь приходила вовремя? – спросил отец, накрыв своей ладонью запястье супруги. – Агния, может, мне посылать за тобой не слуг, а солдат? У них глотки сильнее, их-то ты точно услышишь.

Улыбкой он показал дочери, что шутит, и посмотрел на жену с такой любовью, что больше нигде и не встретишь, маркиза в этом была уверена.

Она потому и не собиралась замуж, что второго мужчины, как её отец, не существует, а те, что хуже, ей не интересны. С кем развлечься, она всегда найдёт, а где встретить человека, способного на искреннюю, всепоглощающую любовь?

Герцог Виталий всегда оставался для дочери не только и не столько образцом достойного правителя, сильного мага и воина, мудрого и хитрого полководца, но и самого лучшего главы семьи.

Для отца не существовало других женщин, достойных преклонения, кроме его Марии. Даже самые смазливые молоденькие служанки не могли рассчитывать на внимание господина.

– Папа. – Маркиза изобразила раскаяние во взгляде. – Прости, это больше не повторится. И возьми меня с собой. В столицу.

– Агния! – в один голос произнесли герцогиня и епископ. – Ты два дня как приехала и хочешь покинуть меня? – продолжила Мария.