Текст книги "Все дозволено"

5. Игра «синих» и «голубых». Катастрофа

На этот раз мираж уходил, смещаясь в Ничто. Он возникал далеко впереди в сиянии всех пяти солнц невысокой зеленой копной, будто скопнили только что скошенную траву, и, по мере приближения вездехода, не расплывался, не таял, а словно вдвигали его за привычную декорацию. Сначала сокращался вдвое, потом виднелся только узкий зеленый серп, а в конце концов вездеход пролетал в привычном уже пространстве пустыни, не задевая ничего зеленого – ни куста, ни травинки. Да и что могло вырасти на оплавленном до черноты кварце?

– Не везет, – заметил Библ. – И совсем уже непонятно, почему в одном случае мираж идет навстречу людям, а в другом уходит?

– Пожалуй, сие от нас не зависит. Миражные «входы» и «выходы» подчинены каким-то своим законам. А наш вездеход, особенно на высокой скорости, несет с собой частицу нашего пространства – времени, какой-то микроскопический обтекающий слой. Когда он, скажем, аритмичен межфазным соединениям, «вход» закрывается. А может быть, есть и другое объяснение, – вздохнул Капитан.

В самом деле, на какие еще объяснения можно было рассчитывать в этом царстве необычайного! Пять разноцветных солнц на небе, пять разных миров на планете. Блуждающие стога с калиткой-щелью в какое-то Зазеркалье. Бородатые младенцы, которые сучат ножищами сорок шестого размера и сосут молочко из пожарных шлангов.

– Если младенец двух метров ростом, – вспомнил Капитан предположение Алика, – то к зрелости он дотянется до десяти. Значит, все-таки свифтовское: Бробдиньяг в космосе.

– Едва ли, – не согласился Библ. – Во всех фазах одна и та же гравитация, близкая к земной. Гигантские рост и вес создадут чрезвычайные неудобства для гуманоидов. Может быть, здешняя биоэволюция и не повторяет земную, но едва ли слишком от нее отличается. Тут что-то другое.

– Сейчас узнаем.

Широченный фонтан чистого зеленого пламени, то вздымаясь, то падая, бил прямо из черного камня метрах в пятидесяти от вездехода, не обнаруживая тайных намерений погаснуть или уменьшиться. Он бил не высоко, не выше двухэтажного дома, но и не опускался ниже первого этажа, позволяя вездеходу свободно пройти сквозь щель. Тускло-серая, ровная, как портьера, она не открывала тайн мира, притаившегося за ней. То ли это была стена, или облако, или просто сгусток лежавшего в долине тумана, ни Библ ни Капитан не смогли ответить, но самое главное, щель не исчезла при сближении с машиной. И Капитан решился. Он включил отражатель, который в случае столкновения с непреодолимым препятствием отбросил бы машину назад, и похожий на черепаху вездеход пошел на таран в центр непонятной мути.

Он прошел ее, как нож масло, без малейшего сопротивления. Силовое поле отражателя действовало с силой кумулятивного взрыва. Серая масса, а это была несомненно масса пока еще неизвестного состава и происхождения, уступчиво сжималась или расступалась, пропуская путешественников. Но она не пропускала света, и несколько секунд вездеход шел в полной темноте, пока не вырвался на залитую солнцем лужайку, похожую на газон футбольного поля.

Капитан остановил машину и оглядел ландшафт в круговом смотровом стекле. Позади простиралась ровная плоская поверхность не то кустарника, не то высокой травы, так плотно и густо росшей, что даже вблизи она походила на двухметровой толщины серый ковер, примыкающий у горизонта к очень темному, неизвестного происхождения лесу.

– Вот эту серятину мы и прошли, – задумался Капитан. – Интересно, что же это на самом деле?

– Серые мхи, – сказал Библ. – Палеозойская декорация. А эта лужаечка – часть просеки, засеянной уже вполне современным газоном и опоясывающей явно силурийский заповедник. Видимо, мы находимся там же, где уже побывали Малыш и Алик. В том мире, во всяком случае. А теперь превратимся в Ливингстона и Стэнли и отправимся в джунгли космической Африки.

Оставив вездеход под силовой защитой, навесив и пристегнув все захваченное со станции ручное оружие, Капитан и Библ отправились на рекогносцировку в симпатичные джунгли незнакомого, но явно ухоженного кустарника за газонной полянкой. Может быть, Ливингстон и Стэнли казались для сравнения слишком далеким эталоном путешественников, но в своих кремовых шортах и сетках, предохранявших от жары грудь и спину, в модернизованных пробковых шлемах с вмонтированными в них миниатюрными рациями их нынешние последователи действительно походили на участников сафари в приключенческих фильмах двадцатого века. Запавшие щеки и крутые морщинки на лбу Капитана и совсем уж колоритная голландская бородка Библа, окаймлявшая бронзовое от загара лицо, дополняли впечатление.

– Вместе или разделимся? – спросил Библ.

– Вместе, – решил Капитан, – рация пригодится в пожарном случае.

Раздвигая упругие большелистые ветви, протискиваясь в тенетах вечнозеленых кустов, за которыми торчали уже описанные Малышом и Аликом высоченные мачты эвкалиптов, Капитан и Библ добрались наконец до другой полянки и прислушались. Из-за кустов доносились даже не звуки какой-то членораздельной речи, а просто вскрики, вопли, хрип, свист и хохот. Осторожно спрямив закрывающий дорогу кривой двухметровый лист, наши путешественники так и замерли на месте. Перед ними открылся наконец обитаемый уголок гуманоидного мира Гедоны.

Их было около десятка спортивного вида юношей, почти голых и загоревших до смуглости жителей тропиков. Из одежды на них были только сандалии без креплений с неизвестно как прилипшей к ноге подошвой и вполне земные пляжные плавки небесно-голубого цвета. Лишь двое предпочли темно-синие и, может быть поэтому, оказались в конфликте с голубоплавочниками. Тесно-тесно, спина к спине, отражали они их яростное нападение. Дрались «хлыстами», сверкавшие змейки которых то удлинялись, то укорачивались, смотря откуда и куда был направлен удар. Любопытно, что удары не оставляли на коже заметных следов, но каждый меткий «нахлыст» вызывал или гримасу боли, или подавленный крик, а иногда кто-нибудь из нападавших отбегал и, гримасничая, растирал пораженное место. Капитан заметил, что, встретившись в воздухе, лучистые шпаги раскалывались, срезая друг друга, и удары не достигали цели, но никто из участников схватки не использовал этот прием, стараясь прежде всего «накрыть» противника. В отличие от лохматых «младенцев» все они были аккуратно подстрижены и чисто выбриты, но внешне спортивный лоск не заслонял так и распирающей их первобытности.

– Звери! – сквозь зубы выдохнул Капитан, еле сдерживая накипающий гнев.

Юноши действительно дрались с молчаливой свирепостью, как волки в земных заповедниках, и только вой да хохот сопровождали избиение сопротивлявшихся.

Наконец один из них упал, и тотчас же две серебристые молнии накрыли спину другого. Но он устоял, ответив ударом на удар и в свою очередь сбив с ног двухметрового гиганта в голубых плавках. «Голубые», взвыв по-волчьему, участили удары.

– Звери, – повторил Капитан, уже готовый вмешаться в схватку.

– Дети, – остановил его Библ. – Не вмешивайся, это не наша игра.

– Почему игра? – удивился Капитан.

Но ответил не Библ, а старший из «голубых», видимо вожак группы, и ответил… по-русски.

– Хватит. Две дюжины ударов. Я сосчитал.

«Голубые» остановились. Кто-то крикнул:

– Он и от трех дюжин не сдохнет!"

– Не по правилам, – сказал вожак. – Пусть идет.

«Голубые» расступились, пропуская силача в синих плавках. Шаги его, неуверенные и медленные вначале, понемногу крепли и убыстрялись. Под конец он прыгнул и исчез за кустами.

Двое из оставшихся рванулись было за ним, но вожак снова остановил их:

– По правилам игры положено догнать его по другой дороге и снова встретить лицом к лицу. Догоните – добьете. Я жду здесь.

Оставшись один, он подошел поочередно к лежавшим без сознания юношам и перевернул каждого лицом к солнцу. Все они казались странно похожими друг на друга, как для земного европейского глаза кажутся лица монгольского типа. Но в этих не было ничего азиатского – голубые глаза, прямой нос и овал лица напоминали землянину скорее скандинавский или англо-саксонский тип. Лишь приглядевшись, можно было заметить различия, не очень определенно и резко выраженные и только подтверждавшие первоначальную мысль о сходстве. И Капитан и Библ почти одновременно нашли объяснение: перед ними был отборный, физически полноценный и генетически наиболее совершенный вид гедонийского гуманоида.

– Может, я ошибаюсь, – не очень уверенно произнес Капитан, – но мне показалось, что они говорили по-русски. Чушь зеленая.

– Они вообще не говорили, – сказал Библ.

Капитан усмехнулся:

– Значит, прямое мысленное общение. Попался, старый дурак, на удочку знакомых слов.

– Мы просто переводили их мысли в привычные нам слова, – пояснил Библ.

– Сначала мне казалось, что я слышу, а потом обратил внимание, что губы у них не движутся. Возможно, у них вообще нет речи, как системы связи.

– А крик?

– И зверь кричит.

– Но зверь не мыслит.

– С глубиной этой мысли мы уже познакомились.

– Проверим лично. Есть шанс, – сказал Капитан и, раздвинув кусты, вышел на поле боя.

С молниеносной реакцией «голубой» обернулся и рассек «хлыстом» воздух. Но пробковые шлемы и шорты незнакомцев повергли его в такое изумление, что он совсем по-детски разинул рот.

– Кто… вы? – «услышал» Капитан и ответил уклончиво:

– Мы издалека.

– Почему ты водишь с собой ребенка? – крикнул на Библа гедониец.

– Он не ребенок.

– Разве у вас в школе ходят небритыми?

– Ходят. – Капитан продолжал игру.

– Так ведь он же единицы теряет.

– Что?!

– Ты что – идиот? Биты. Не понимаешь?

– По-моему, он сказал «биты», – сквозь зубы проговорил Капитан, не глядя на Библа.

– Биты, точно, – подтвердил тот. – Он имел в виду именно биты: у нас для этого нет других терминов. Условные единицы информации. Сначала он и сказал: единицы.

– А сколько ему лет? И при чем здесь информация?

Библ только плечами пожал.

– Почему вы оба жужжите? – спросил гедониец.

– Мы не жужжим, мы разговариваем.

– Что?

– У них нет такого слова, – шепнул Библ. – Подберите другое.

– Мы общаемся. Ты разве не слышишь?

– Когда общаются, думают. И не слышат, а понимают. А я слышу: бу-бе-бо, та-ти-ту… – передразнил гедониец. – Жужжание.

– А сколько тебе лет?

– Полтора года.

Теперь изумились Библ и Капитан.

– Врет? Или у них другая система отсчета?

– Если мы услышали «год», значит, он имел в виду год. Может быть у них год другой?

– Судя по роже, ему лет двадцать, не меньше.

– Опять жужжите.

– Давно в школе? – спросил Капитан, дипломатично обходя коварный вопрос о жужжании.

– С детской площадки. Скоро полкруга. А ты сколько?

– Столько же.

– А что у вас на голове?

– Форма, – придумал Капитан. – Экскурсантам дают. Знаешь, что такое экскурсия?

– Знаю. Нас в Аору возили.

Капитан услышал «Аора», Библ – «Аэра», но комментировать «услышанное» не стали. Возможно, это заповедник какой-нибудь или город.

– Да спрашивайте же, задавайте вопросы. Не позволяйте ему спрашивать, – шепнул Библ и спросил, опережая Капитана: – А ты любишь учиться?

– А кто любит? Ты любишь?

– Смотря что. Сегодня был в школе?

– Был. Два часа просидел у компьютера. Голова трещит – сдохнешь.

И Капитану и Библу показалось, что гедониец сказал «два часа», но «услышали» они это не очень ясно и настаивать на «часах» не могли, однако термин «компьютер» прозвучал в сознании обоих одинаково четко.

– Вы слышали: компьютер, да? – шепнул Библ, не глядя на Капитана.

– Точно. Чудеса в решете.

– Ты подумал о компьютере? – продолжал Библ, обращаясь к уже подозрительно косящемуся юноше в голубых плавках. – У нас в школе это называется по-другому. Машина, которая за тебя думает, тебе подсказывает, забирается тебе в голову и раскладывает там по полочкам всякую дребедень. А ты просыпаешься и уже все знаешь. Так?

Гедониец заржал, как лошадь. А Библ, не давая ему опомниться, продолжал обстрел:

– Чему сегодня учился?

– Счету, – нехотя отвечал гедониец, ему уже начинал надоедать этот затянувшийся экзамен, – а потом игре в «тро».

Капитан услышал «тарс» и переспросил.

– Шашки, – показалось обоим. – Двенадцать клеточек горизонтально, двенадцать вертикально. Перемножишь?

– А ты?

– А я и не то могу. Двенадцать семь раз двенадцать и на себя один двенадцать. Ну?

«У них двенадцатиричная система счета», – подумал Библ и сказал вслух:

– В уме не могу. Без счетной машины не обойтись.

– На машине всякий дурак сумеет. А я – в уме. Мне за это две дюжины единиц накинули. А за воображение минус.

– Почему?

– Не прошел теста. Шесть проб, а на табло нули.

– На каком табло?

– Световом.

– Сдаюсь, – шепнул Библ Капитану. – Изнемогаю. Еще вопрос, и мы завалимся. – Но он все-таки задал свой последний вопрос: – А зачем вам эти условные единицы?

– Не соберешь нормы – конец. Глотай снова жижицу из клистирной трубки.

Капитану «послышалось»: из «резиновой кишки». Но смысла не уяснили оба, и главное, «голубой» это понял.

– Не из школы вы. Откуда – не знаю. Беру в плен, – объявил он и хлестнул серебристой змейкой.

Капитан нырнул ему под ноги и сбил на землю. Оба тотчас же вскочили, но Капитан секундой раньше и болевым приемом заставил юношу выронить «хлыст».

– Подберите, Библ, – сказал он, не оборачиваясь. – А ты теперь знаешь, кого можно брать в плен, а кого нет.

Гедониец не был трусом. Но и третий его прыжок – он, видимо, собирался укусить Капитана – закончился для него столь же плачевно. Даже не пошевельнувшись, Капитан левой рукой перебросил его через голову. Для космолетчика, обученного всем приемам самозащиты, гедонийский школьник даже с фигурой культуриста был не опаснее земного мальчишки. Сейчас он уже был сломлен. Не оглядываясь, не пытаясь приподняться, он на четвереньках пополз в кусты.

– Ну вот и все, – грустно проговорил Капитан. – Контакт исчерпан.

– У нас не было выхода, Кэп, – сказал Библ. – Не подставлять же спины под их «хлысты».

– И все-таки жаль парня, Библ.

– Убийцу? Все они – убийцы. И пусть не угрызает вас совесть. – Библ кивнул на безжизненные, обращенные к солнцу лица: – Боюсь, что у них иные моральные принципы, Кэп, и не с ними надо искать общения.

Капитан задумался.

– Значит, к вездеходу? А может, все-таки рискнем продвинуться? Вон мимо тех эвкалиптов. Аллейка со всех сторон просматривается. Если что, увидим.

– Он может вернуться не один.

– С нашим оружием, Библ, даже в джунглях Проклы не страшно. «Хлысты» – детские игрушки по сравнению с пневмоотражателями. А у нас еще и гранаты, и «пояса». Пусть только сунутся!

«Даже самый опытный и счастливый разведчик на вражеской территории иногда ошибается», – подумал Библ, но не стал возражать Капитану. Аллейка действительно была веселой и светлой. Высоченные мачты эвкалиптов с листьями-ножами, обращенными лезвием к солнцу, не задерживали даже тоненького лучика. Шагай да шагай. Песок, газон, камешки. Десять минут… двадцать… полчаса. Ничто не изменяло окружающего пейзажа.

– По такой бы аллейке да на воздушной подушечке, – мечтательно вздохнул Капитан. – Не планета – курорт!

Но Библ молчал, не отрывая глаз от линии вечнозеленых кустов с толстыми, будто картонными, листьями, выстроившихся за эвкалиптами. Они тянулись параллельно плотной, густой, словно искусственно выровненной полутораметровой ограде.

– Вас что-то беспокоит, Библ?

– Кусты. С любой стороны можно подползти незаметно.

Капитан остановился и сказал:

– Чему-нибудь нас все-таки учили в космослужбе.

Из глубины одного из своих бесчисленных карманов достал миниатюрные «кошки», прикрепил их к ботинкам и по-обезьяньи быстро-быстро полез вверх по вызолоченному солнцем стволу. Забравшись метров на десять, огляделся и так же быстро соскользнул на землю. Лицо его было сосредоточенно и серьезно.

– Вы угадали, Библ, а я опять ошибся. Они ползут двумя колоннами справа и слева.

– В голубых плавках?

– Не обратил внимания. А не все ли равно?

– У меня возникло предположение о «синих». Подумал, может, снова встречаются два враждующих лагеря?

– Нет, Библ. Это за нами охотятся.

– Тогда включим «пояса», Капитан.

– Вы первый.

«Пояс» сразу не подымал. Какие-то мгновения человек медленно отрывался от земли до полуметра, а затем, со свистом рассекая воздух, летел по дуге метров двести – триста. Библ пролетел, как торпеда, приземлившись беззвучно и мягко. Через одну-две секунды его догнал Капитан.

– Повторим?

Повторили. Еще триста метров и еще раз триста. Где-то здесь надо поворачивать влево. Уже виднелись вдали серые мхи. Капитан взглянул на компас-наводчик и взял направление. Вездеход он нашел точно на оставленном месте, но оно не было пусто. Два десятка юношей в синих плавках толпились у машины, не в силах пробиться к ней вплотную: защитное поле пресекало все их попытки. Прыжок Капитана заметили, но он не успел в момент приземления взяться за оружие: не хватило буквально каких-то мгновений. Что-то неприметное и бесшумное небольно укололо его в щеку, и он сразу провалился в темноту.

Библ видел все это с воздуха. Он мог продлить прыжок, переключив его в свободный полет, но где приземлиться? За вездеходом – бессмысленно: не сможешь помочь товарищу. Возле него – не успеешь: у них какое-то загадочное, но точно бьющее оружие. Значит, надо атаковать в полете. Пролетев над вездеходом, он освободил пристегнутую гранату-газовку, повернул и на большой скорости, только снизив высоту до четырех-пяти метров, швырнул гранату где-то между вездеходом и кучкой бесновавшихся голышей в синих плавках. Сразу же невысокое облако «смога», окутало их вязкой и жирной чернотой. Капитан все еще без сознания лежал в трех метрах от машины. Теперь можно было приземлиться, взвалить товарища на спину и дотащить его до вездехода, предварительно сняв защиту. Библ так и сделал. Ничто не мешало ему: облако черного дыма преграждало путь гедонийцам. Но один все-таки пробился, не попав на глаза согнувшемуся под тяжестью товарища Библу. «Синий» взмахнул чем-то похожим на большой гаечный ключ. И как будто ничего не случилось: ничто не громыхнуло, не сверкнуло, не просвистело. Только Библ, уже подтащив Капитана к вездеходу, почувствовал легкий, почти незаметный, как комариный укус, укол. И потерял сознание, так и не сняв защитного поля с машины.

6. По щучьему велению. За порогом сказки

Он очнулся в совершенно прозрачной комнате, границы которой были едва различимы. Только потолок матово затенял от зеленого солнца, а стен будто и совсем не было – вплоть до горизонта раскинулось во все стороны искусственно выращенное или специально подстриженное газонное поле. Ничто не нарушало его гармонической одноцветности – ни кустика, ни деревца до голубой кромки неба. Ничто не отвлекало внимания, не рассеивало, не перебивало мысль. В этом желтовато-зеленом вакууме хорошо думалось, воспринималось, ассоциировалось. Даже мебели не было, а лежали они с Капитаном просто на воздушной подушке метрах в трех-четырех друг от друга, в тех же костюмах, с тем же снаряжением, причем ни излучатели, ни гранаты не провисали, не оттягивали, лишь чуть-чуть прогибая пружинящую прозрачную пленку, подвешенную под ними неким невидимым гамаком. Библ нащупал ее – она действительно пружинила и прогибалась, как натянутая резина. Издали казалось, что Капитан просто повис в воздухе, безмолвный и недвижимый. Мертв? Библ прислушался. Ровное дыхание товарища успокоило: спит.

Библ сел в своем невидимом гамаке, и гамак тотчас же превратился в кресло – ощущались даже более жесткие ручки-подлокотники – ни дать ни взять творение искуснейшего художника-модельера земной мебельной фабрики, только невидимое или уж во всяком случае с трудом различимое. Да и пол обманул: газон только просматривался сквозь такую же прозрачную пленку, а она чуть-чуть прогибалась и отталкивала ногу. Вероятно, по этому полу и ходить было одно удовольствие, и Библ, вскочив, пружинящей, энергичной походкой подошел к Капитану.

– Чудеса, Кэп, – позвал он, тронув спящего за плечо, – просыпайтесь!

Капитан открыл глаза и мгновенно, как цирковой акробат, подпрыгнул и стал на ноги, готовый к защите. Ни Библа, ни комнаты он еще не разглядел – просто действовал привычный рефлекс космоисследователя.

– Библ? – почему-то удивился он. – Что случилось? Ах да! Нас же сбили.

И тут Библ сразу вспомнил все то, что ускользало от него в этом убаюкивающем зеленом мареве. Их последний прыжок к вездеходу. Падение Капитана. Меднокожие в синих плавках, окутанные жирным дымом гранаты. Он волочит Капитана к защитному полю вездехода. Укол. И – конец. Тьма.

– Очевидно, нас перенесли в эту колбочку из воздушной пленки. Если они людоеды, так для откорма. А может, просто для изучения, не знаю.

– Какую колбочку? – не понял Капитан.

– А вы оглянитесь получше.

Капитан оглядел неразличимые стены, зеленое море газона, пощупал ногой пружинящий пол, подошел к тому, что казалось стеной, ткнул в нее кулаком – кулак протиснулся на четверть метра, натянув тончайшую, как от мыльного пузыря, сливающуюся с воздухом пленку, и отскочил назад.

– Не пускает, – сказал Капитан. – А откуда же приток воздуха?

– Может, есть где-нибудь невидимое окошечко или вентилятор? – предположил Библ.

Капитан молча обошел предполагаемое пространство «колбы», всюду пробуя плотность стен, и всюду стена прогибалась и снова натягивалась.

– Крепко заперли, черти.

– Может, рванем излучателем? Кажется, подходящий случай.

– Едва ли. Лучше подождем. – Капитан еще раз оглядел их прозрачную клетку. – Действительно, колба. Интересно, на чем же мы спали? На этих воздушных подушечках?

Постели, ставшие уже креслами, по-прежнему едва просматривались. Отсутствие материальности, вещественности, а главное, цвета раздражало, и Библ не преминул заметить:

– Почему они игнорируют цвет? Если бы кресла, скажем, стали голубыми, а стены – розовыми, потолок побелел, а пол…

Фраза оборвалась. Библ буквально онемел от неожиданности. Стены мгновенно порозовели, висевшие в воздухе кресла словно выкрасили ультрамарином, а облачко, затенявшее потолок, стало молочно-белым. Только «недокрашенный» Библом пол оставался по-прежнему зеленой прозрачной пленкой.

– Н-да, – сказал Капитан.

Библ молча сел в голубое кресло без ножек, подпрыгнул на нем, промял, утонул.

– Неплохо. Любопытно, как это достигается?

– Просто это достигается. Проще простого. По щучьему веленью, по моему хотенью. – Капитан с таким же удобством уселся напротив. – Стола только не хватает.

И мгновенно возник стол. Стеклянно-матовый на вид, прямоугольный по форме, только без ножек, как и кресла.

Просто в воздухе между ними повисла доска.

– Ну, если мы попали в сказку, так и будем вести себя по-сказочному, – сказал Капитан. – Лично я выпил бы что-нибудь горячительное.

– И я.

На столе прямо из воздуха материализовались два странных бокала с вмятинами для пальцев, наполненные густой розоватой жидкостью. Библ попробовал: вкусно. Выпили. И сразу же мысль приобрела особенную ясность, движения – легкость, а зрение – остроту.

– Хорошо! – крякнул Капитан. – Может быть, еще что-нибудь пожелаем?

– Я бы пожелал увидеть волшебника.

Никто не появился.

– Может быть, в их лексиконе нет слова «волшебник»? – предположил Капитан. – Тогда скажем так: кого-нибудь из тех, кто поместил нас сюда и выполняет наши желания.

– Я здесь, – откликнулось у обоих в сознании.

Телепатический зов донесся с другой стороны, и, обернувшись, они увидели меднокожего гедонийца в синих плавках и рубашке из тончайшей шнуровки, если это нитяное сооружение можно было назвать рубашкой. Шнурки тесно прилегали к телу на расстоянии нескольких сантиметров один от другого и ничем не скреплялись. Чему они служили? Защите от жары и солнца? Но они не могли защищать ни от температурных колебаний, ни от солнечной радиации.

– Вы ошибаетесь: они создают тончайшую воздушную прослойку желаемой температуры. Сейчас она значительно ниже температуры воздуха.

– Но многие из вас ходят голыми, – проговорил Капитан.

– Только дети.

Говоривший или, точнее, передававший свои мысли гедониец был так же юн, высок, атлетически сложен и красив, как и его соплеменники в одних плавках. Лишь глаза его светились более глубокой и умной мыслью, да и губы, как показалось Библу, складывались в подобие улыбки.

– А сколько тебе лет? – спросил он.

– Три года.

Стараясь даже мысленно не выказать удивления, Библ задал еще вопрос:

– Когда же у вас становятся взрослыми?

– Я уже взрослый.

– Но у вас дети выглядят такими же.

– У нас все дети выглядят одинаково.

– Даже старики?

– У нас нет стариков.

– Не доживают до старости?

– У нас нет старости.

– Все умирают молодыми?

– Никто не умирает.

– Но мы же сами видели мертвых.

– Это не мертвые. Это подлежащие регенерации.

– Но регенерация – это же возрождение. Ты хочешь сказать, что вы победили смерть?

– Мы ничего не победили. Речь идет просто о переходе из одного состояния в другое.

– Из какого?

– Оно похоже на сон. Сознание спит, а потом пробуждается.

– Ты это пережил?

– Нет.

– Но знаешь от того, кто пережил?

– Нет. Никто из переживших не сохраняет старой памяти. Регенерация все начинает снова.

– Туманно объясняешь, братец, – сказал Капитан.

– Не понимаю обращения.

– Нормальное обращение. Друг, товарищ, парень.

– Пробел восприятия. Первых двух понятий не знаю. Последнее – это юноша. Но я уже не юноша. Я закончил полный круг школы.

– А бывает неполный?

– Конечно. «Голубые» – это первое полукружие, «синие» – второе. Стыковка происходит только после сдачи первого теста.

– Так мы запутаемся. Капитан, – прервал вопросы последнего Библ. – Мы уже отклонились от главного… Как называется ваша планета? – обратился он к гедонийцу.

В ответ они «услышали» нечто расплывчатое, неясное, невоспроизводимое.

– Вы что-нибудь разобрали, Капитан?

– Какое-то кваканье. Вероятно, в нашем языке нет ни аналогичных понятий, ни похожих звуков.

– Почему вы жужжите? – спросил гедониец.

– Нас уже спрашивали об этом ваши соотечественники, – сказал Библ и запнулся: дойдет ли до его собеседника понятие «соотечественники», но, не «услышав» вопроса, тотчас же продолжал: – Мы передаем мысли в звуках нашего голоса. Звуки образуют слова, слова складываются в предложения, точно передающие мысль. Эту систему связи мы называем речью.

– Наша система связи доходчивее и проще.

– Согласен. Но речь обладает дополнительными качествами: богатством интонаций, подтекстом, тональностью.

Глаза у гедонийца стали, как показалось Библу, чуточку больше, губы сузились. Должно быть, он что-то не понимал.

– Не ясно, – откликнулся он. – Может быть, мой «ай-кью» ниже вашего.

– Вы слышали, он сказал «ай-кью»? – заинтересованно зашептал Капитан в ухо Библу. – Ведь это чисто американский термин, и притом столетней давности.

Библ улыбнулся:

– Он ничего не сказал, Кэп. «Ай-кью» – это наш мысленный перевод его мысли. Должно быть, он имел в виду коэффициент умственного развития. Мы по привычке все еще называем его «ай-кью».

– Я именно так и думал, – приняли они мысль гедонийца.

– И тебе понятно все, что мы думаем, не обращаясь к тебе? – не утерпел Библ.

– Не все. Когда ваша мысль не сопровождается желанием скрыть ее от меня, она доходит. То же ведь и у нас. Мысль воспринимается только тем, кому она направлена. Открыть или закрыть ее для другого зависит от думающего.

Гедониец, до сих пор не изменявший своей каменной неподвижности, переступил с ноги на ногу. «А ведь человек, ей-богу, человек, и устал, как человек», – подумал Капитан.

– Почему ты стоишь? – спросил он. – Сесть негде?

Гедониец издал неопределенный звук, что-то вроде смешка или сдержанной попытки расхохотаться, и тотчас же очутился на таком же висячем, прозрачном сиденье, неизвестно каким образом появившемся и мгновенно поголубевшем.

– Как это у вас делается? – полюбопытствовал Капитан и сейчас же «услышал» равнодушный ответ гедонийца.

– Не знаю.

– И не проявляешь любопытства?

– Зачем?

– По-моему, любопытство – это стимул к повышению «ай-кью». До сих пор ты, например, даже не поинтересовался, откуда мы взялись и кто мы такие.

– Для чего? Точное знание – один ответ. А воображение подскажет несколько.

– Какой же смысл подменять точное знание выдумкой?

– Это одна из наук полукружия. Сильнее воображение – больше единиц информации.

Капитан порывался было спросить, о какой информации идет речь, но Библ остановил его, приложив палец к губам:

– Опять запутаемся. Полукружия… Информация… Единицы… Спросим, для чего они держат нас в этой закупоренной прозрачной колбе.

Ответ поступил еще до того, как был задан вопрос: Библ не «закрыл» своей мысли.

– Она не закупорена. Мы входим и выходим, когда захотим.

– А мы?

– И вы. Попробуйте.

Капитан поднялся, но гедониец предупредительно поднял руку.

– Я не ответил на второй ваш вопрос. Вы здесь затем, чтобы узнать, как и чему нас учат. Мы здесь затем, чтобы узнать о ваших реакциях.

– Каких?

– Не все сразу. Вы уйдете вслед за мной спустя два ина.

– Ина или има? – переспросил Библ Капитана.

– А может быть, уна? – усомнился Капитан. – Опять несовместимость созвучий.

Гедониец улыбнулся и показал на стену:

– Часы.

На розовой, теперь уже непрозрачной стене появился желтый круг, в котором замелькали, сменяя друг друга, черные значки странной формы.

– Цифры, – подсказала мысль гедонийца.

«У нас есть общие понятия: часы и цифры. Но мы не знаем их счета времени и языка счетных символов», – откликнулась мысль Библа.

– Тогда подождите меня. Я вернусь за вами.

С этой мгновенно переданной и принятой мыслью атлет в висячем кресле растворился в розовой краске стены.

– Чудеса продолжаются, – заметил, уже ничему не удивляясь. Капитан.

– Едва ли для них это – чудо. Материализация мысли. Очевидно, пленка растворяется по желанию.

– Будем ждать?

– Зачем? Нас они все равно найдут. А мы пока проверим мощь наших земных мыслишек… Сезам, отворись! – весело воскликнул Библ и шагнул сквозь стену.

«А если не травка до горизонта, а какой-нибудь гадючий заповедник с первобытными ужасами?» – мелькнула мысль, и необозримое травяное поле, казавшееся из «колбочки» горизонтальным и одноцветным, вдруг откосом побежали вниз и пожелтело, как трава, выжженная солнцем. Но вблизи трава оказалась совсем не трава, а густая, зелено-желтая гладь океана, почти не колеблемого ветром, не мезозойского и не палеозойского и даже вообще не земного. Библ растерянно оглянулся. Капитан следовал за ним спокойно и неторопливо.

– Похоже на экваториальное море Проклы, – крикнул Библ, – такой же вонючий яичный кисель!

Капитан почему-то не ответил; сложив руку козырьком он всматривался в охряные бугорки, быстро перемещающиеся по яичной глади. «Туманки», – подумал Библ и сразу почувствовал противную слабость в ногах. «Туманки» на Прокле были самым страшным испытанием для космолетчиков. Уничтожить их было нельзя: от ядерного удара они только увеличивались; разрезанные излучателем, делились, как амеба, и нападали удвоенным, а то и утроенным строем. Ни в одну ловушку, придуманную участниками экспедиций, не попадались, и природа их до сих пор была не ясна. Но окутанный их маслянистым туманом человек исчезал немедленно и бесследно. «Туманки» растворяли его полностью, не оставляя ни волос, ни костей.