Текст книги "Зачистка"

Сергей Аксу
Зачистка

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

Ранним утром по тревоге был поднят весь батальон. Предстояла операция по обезвреживанию крупной группы боевиков, спустившейся ночью с гор и угодившей в ловушку, расставленную десантниками. Дверца мышеловки надежно захлопнулась. Десантники немедленно блокировали пути отхода группы обратно через ущелье, выдавливая «чехов» на равнину. Командование через старейшин мятежного села предложило находящимся в населенном пункте боевикам добровольно сложить оружие и выйти с поднятыми руками. Переговоры явно затянулись, боевики умышленно тянули время, ища и просчитывая всевозможные варианты спасения из возникшей ситуации.

Время ультиматума истекло. Военные начали штурм. Под прикрытием бронетехники подразделения десантников и СОБРа осуществили захват северной части села. Завязавшаяся ленивая перестрелка переросла в интенсивную стрельбу. Огневые точки противника, которые удавалось засечь корректировщикам, тут же подавляли плотным огнем пушек БМП и БТР. «Вэвэшники» в ожидании приказа окапывались на окраине села, издали наблюдая за разворачивающимися событиями. Майор Сафронов нервничал, глядя в бинокль. Часть жителей, предчувствуя надвигающуюся беду, покинула аул и укрылась в лощине.

Свята вырвало. Буквально вывернуло наизнанку, когда он увидел первого убитого. У забора крайнего разрушенного дома в грязи, разбросав в стороны руки словно Икар, покоился сильно потрепанный осколками боевик с залитым кровью лицом. Где-то впереди слышались рычание «бэтээра», мат и автоматные очереди – это двигавшиеся впереди десантники и СОБР долбили «чехов». Вдоль улицы клочьями стелился удушливый едкий дым.

Неожиданно перед группой десантников, что находились у забора, разорвался оглушительно «вог». Одновременно через улицу из-за саманного амбара застучал «ПКМ», остервенело кроша длинными очередями все вокруг, не давая высунуться. Укрылись за кирпичным домом с большой открытой верандой. Их было шестеро: два десантника, сержант Елагин, лейтенант Трофимов из СОБРа, Свят и Приданцев с собакой. Свята и Елагу колотил мандраж. Будто окатили ледяной водой из ведра. Десантники оба были серьезно ранены. Один – в ногу, другой, косая сажень в плечах, нервный светло-рыжий парень, – в лицо. Пулей или осколком десантнику прошило щеку навылет, задев нижнюю челюсть и язык. Он то метался от угла к углу, то, ссутулившись, мыча, сплевывал кровь и разбитые зубы.

– Пускай кобеля! – прохрипел прапорщик-десатник, поворачивая к ним изрытое пороховыми оспинами окровавленное лицо. У него из бедра, пониже паха, хлестала темная кровь, от которой шел пар.

«Рана серьезная, не иначе как артерию зацепило», – подумал Танцор и ощутил неприятный холодок в области живота.

Виталька Приданцев с трудом сдерживал рвущегося с поводка Карая. Пес весь ощетинился, в злобе морщил нос и щерил желтые клыки. Кудахтали и метались по двору перепуганные куры.

– Совсем паршиво, – сказал Виталька Приданцев, еле сдерживая рвущегося с поводка Карая. Где-то рядом на соседней улице шла интенсивная перестрелка. Слышались длинные автоматные очереди, перекрываемые гулкими выстрелами «бэтээра». Когда Конфуций попытался выглянуть из-за угла, очередь из «ПКМа» исковыряла все вокруг, спугнув носившихся по двору обезумевших кур. Одна их которых, кудахча, с перепугу вспорхнула на веранду, где нашли убежище бойцы. Рябая курица, осторожно ступая, вертела головой, окидывая непрошенных гостей подозрительным взглядом.

– Душманская морда! – зло выругался лейтенант Трофимов, сплюнув. – И гранату не бросить, не с руки! И «вогов» нет! Зараза!

– Как он? – кивая на десантника, спросил он у Елагина.

– Херово! – негромко ответил сержант, вытирая о побеленную стену окровавленные пальцы. – Дрянная рана! Как смог перетянул! Срочно надо мужика эвакуировать! Большая кровопотеря!

– Аа! Аа! Бляди! – страшным голосом заорал от боли раненый, отворачивая искаженное гримасой обожженное лицо. В дальнем углу, опустив низко голову, облокотившись на перила, харкал кровью второй парень.

– Спускай кобеля! Вашу мать! – вновь захрипел лежащий. Витальку бил озноб. Карай это чувствовал. Состояние вожатого предавалось собаке. Она нервничала, злобно скаля клыки. Из пятерых только Конфуций не суетился.

По серому небу ползли рваные свинцовые тучи. Наконец-то они разродились. Заморосил редкий мелкий дождь. Трофимов предпринял еще одну попытку выглянуть из-за укрытия. Опять длинная очередь заставила «собровца» отпрянуть назад.

– Выскочить не успею, срежет сука.

– Как в мышеловке сидим, бля! – прошептал бледный Танцор, присев на колено.

– Давай, Карая! Пока какая-нибудь тварь из «граника» не долбанула по веранде. Камня на камне не останется!

Виталька, отстегнув поводок, с трудом удерживал за ошейник рвущегося кобеля, который тащил его за собой из укрытия. Огонь внезапно прекратился: боевик менял магазин.

– Давай! – крикнул Трофимов, больно толкая в бок кинолога. – Ну, что, славяне, поработаем?!

Отпущенный Карай с места рванул через улицу, в мгновение покрыв расстояние до укрывшегося врага. Сиганув через забор из сетки-рабицы, кобель вцепился в пулеметчика, который, укрывшись за саманным сараем, в это время пристегивал к «ПКМу» новый «короб». Разъяренный пес сбил «чеха» с ног и стал рвать на части.

Когда бойцы подоспели, перед глазами открылась следующая картина. На земле с выпученными от ужаса глазами извивался ужом и визжал изодранный собакой молодой боевик, пытаясь одной рукой отбиться от озверевшего пса, другая, раздробленная челюстями Карая, обвисла словно надломленная ветка. «Чех» обмяк, когда Трофимов с ходу, не раздумывая, влепил в него короткую очередь. Виталька оттащил собаку и крепко прижал ее голову к бедру, успокаивая кобеля. Это был «второй» на счету Карая. «Первого» он задрал, когда под Шуани их отделение прижал к разбитой дороге огнем чеченский пулеметчик, не давая им двинуться с места, не то что головы поднять. Положение было аховое. Лежали, вжавшись в мерзлую землю, никто не хотел умирать. Тогда только благодаря специально обученному Караю подавили огневую точку.

– Ах, ты, паскуда! Басаевская морда! – вдруг заорал Трофимов, что есть силы пиная берцами мертвого боевика в бок. – Гляди, что я у падлы нашел! Нож Карасика!

Свят и Елага обернулись. Да, это был он, нож капитана Карасика. Один из тех, которые Путин вручал офицерам на Новый год в Гудермесе.

– Сволочь! Сволочь! – выкрикивал Конфуций, не помня себя. – Падла!

«Собровец» в неистовстве дошел до ручки, на губах выступила пена, он задыхался и в слепой ярости продолжал топтать убитого врага.

Через полчаса уже ничего нельзя было разобрать. Отовсюду раздавался мат-перемат, заглушаемый бешеной стрельбой и взрывами ручных гранат. В этом аду невозможно было определить, где чужие, где свои. Каждый двор превратился в западню; каждое окно, каждый подвал таили смерть, огрызались огнем. Солдаты били наугад по оконным амбразурам домов и сараев, чтобы успеть убить хоть кого-нибудь, прежде чем вражеская пуля настигнет их самих.

– Чего заховались, обормоты! Все отходим! – заорал на них, невесть откуда появившийся с пулеметчиком Пашкой Никоновым, запыхавшийся старший лейтенант Тимохин. – Пацаны, раненого тащите до мечети, там за углом «бэшка» стоит, а мы прикроем вас.

Подхватив десантника и озираясь по сторонам, Свят с Елагиным и Виталькой Приданцевым мигом доволокли его до «бэхи», которая за облупленной мечетью в ожидании их ревела и вся дрожала, рыгая вонючим дымом. На броне уже лепились несколько закопченных бойцов.

Потом они вытаскивали из-под огня на соседнюю улицу, где были свои, тяжелораненого Трофимова. Он, как и остальные, что двигались под прикрытием «бэшки», попал под разрыв выстрела «РПГ». Пробирались за тлеющими развалинами домов, развороченными курятниками и сараями, спотыкаясь на битом кирпиче, цепляясь за разодраную сетку из «рабицы», лавируя между трупами, кучами дымящегося хлама и торчащими ветками обугленных яблонь и слив. «Конфуций» потерял много крови – был серый как воск. Его прокушенные от боли губы ярким красным цветком выделялись на неподвижном лице. Он между стонами неустанно твердил, обращаясь к Чахе:

– Я должен выкарабкаться. Ты слышишь, Славик? Я должен…

Через несколько домов от них шла яростная перестрелка, изредка перекрываемая взрывами «вогов» и выстрелами «бэтээра».

Чахов, Мамонов, Танцор и Ромка с трудом тащили тяжелого «собровца». Досталось ему крепко. Он был весь в крови. Возглавлял группу Кныш. Они миновали двор и уже огибали угол дома, когда прогремел взрыв.

Взрывной волной Володьку ударило в спину, швырнуло в колючие кусты, чиркнуло по «сфере» и бронежилету, вырвало клок из плеча бушлата. Кныш, после того как сверху осыпало ошметками, приподнял голову. В голове стоял невообразимый гул, уши будто набили ватой. Несколько раз сглотнул. Потряс головой. Вроде немного полегчало. Оглянулся. Пацаны, что тащили за ним Конфуция, лежали вповалку, кто как, задетые осколками.

«Феня! Или мина нажимного действия!» – мелькнула у него нехорошая мысль. Ближе всех к нему на боку полулежал рядовой Чахов.

– Суки-и!! Суки-и!! – протяжно хрипел, не переставая, как заезженная пластинка, легкораненый Чаха, вытирая пальцы, вымазанные в грязи и гусином помете о штанину. Из-за него показалась голова оглохшего Самурая, который громко мыча, обхватил руками за голову. Каска валялась рядом. Чуть дальше – Танцор. У Чернышова правой лодыжки, как не бывало, словно бритвой срезало. Из почерневших лохмотьев хлестала темная кровь. Он молча пытался приподняться, опираясь на растопыренные дрожащие руки. На забрызганном кровавой росой лице неподвижно застыли широко открытые глаза. Тут же, рядом с ним, навечно затих прошитый осколками, непримиримый лейтенант Трофимов из «собров», он же Конфуций. Перед ним на коленях с мертво-бледным лицом стоял младший сержант Мамонов и, вцепившись окровавленной пятерней в ворот бушлата, бешено тряс его. Через несколько домов от них ухнуло: кто-то саданул из «эрпэгэшки».

Через густые серые кусты смородины к ним, пригнувшись, из соседнего двора продирались братья Исаевы и старший лейтенант Колосков. Вид был у них измочаленный, как у загнанных лошадей, глаза на закопченных лицах сверкали белками, как у шахтеров.

– Что с Трофимовым?! – крикнул Степан, впиваясь злым взглядом в склонившегося над Конфуцием Мамонова. Тот, мигая ошалелыми глазами, пытался, заикаясь, что-то ответить.

– Че, зенки вылупил? Гони за «бэхой»! – свирепо рявкнул Квазимодо, присел рядом с Чернышовым, пытаясь остановить кровотечение.

Неожиданно дверь веранды с разбитыми вдребезги стеклами жалобно задребезжала и наполовину приоткрылась, из нее выглянул седоватый чеченец лет пятидесяти в безрукавке.

– Давайте раненого в дом, – крикнул он, беспокойно оглядываясь по сторонам, нерешительно топчась на крыльце.

– Отец, веревка или ремень найдутся? – спросил Кныш чеченца, крепко пережимая окровавленными пальцами Чернышову артерию. Мужчина исчез, через минуту появился с узким кожаным пояском. Перетянув Святу ногу выше колена, бойцы осторожно перенесли его в дом. Громыхая сапогами, шумной толпой прошли в большую комнату, увешанную коврами. На полу за диваном, над которым висела шашка и два кинжала, сидели притихшие испуганные женщины, прижимая к себе детей. Отключившегося после укола солдата, откинув край ковра, уложили на пол.

– Отец, подвал есть? – задал вопрос хозяину Володька Кныш.

«Чех» молча кивнул.

– Детей и женщин туда! Черт его знает, чем эта заваруха может закончиться! Не боишься? Ведь неприятности у тебя, батя, из-за нас могут быть!

Чеченец в ответ что-то хмуро буркнул в усы.

Зелимхан Арсанов и его семья уже пережили одну войну. Слава Аллаху, ему и его большой семье не довелось никого оплакивать из близких. Все остались живы. На то воля Аллаха. Сам он не воевал, но тогда всем, чем мог помогал своим соплеменникам в борьбе с «федералами». Даже когда его младший брат, Шамиль, привел троих, захваченных в плен, солдат, он не был против того, чтобы они жили у него в родовом доме. Он, конечно, не был в восторге от этого, но лучше пусть живут у него, чем у других, более воинственно настроенных чеченцев, которые, потеряв родных, часто обуреваемые местью, истязали и убивали пленников.

Зелимхан когда-то окончил сельскохозяйственный институт и до войны работал агрономом. Политики генерала Джохара Дудаева не одобрял и часто подолгу спорил с братом и соседями по этому поводу, что ничего хорошего из этого не получится. И вот пришла нежданно-негаданно еще одна война, которая вновь ничего кроме разрухи, нищеты и страшного горя не принесла чеченскому народу. Сам он родился в Северном Казахстане, куда были депортированы чеченцы, потом уже в 1959-м семья вернулась на исконную родину предков.

Пленных солдат, среди которых один был серьезно ранен в ногу, разместили в сарае на сеновале. Он сразу же строго-настрого предупредил их, что будет делать все, что в его силах, чтобы они смогли вернуться домой к своим матерям живыми и здоровыми, но чтобы они в свою очередь ничего не предпринимали самостоятельно, чтобы не усугубить свою незавидную участь. Видя к себе доброе человеческое отношение, молодые солдаты доверились ему и беспрекословно выполняли все его требования. Старались реже выходить из сарая, чтобы лишний раз не мозолить глаза посторонним. Помогали, как могли Арсанову по хозяйству. Питались, конечно, скудно, трудное было время. Прокормить такую ораву не каждому под силу. Рядового Колю Нестеренко, у которого из-за запущенной раны поднялась высокая температура, забрали к себе в дом, где жена Зелимхана, сердобольная Асият, лечила и заботилась о нем. Старшие сыновья хозяина, пятнадцатилетний Бейбулат и тринадцатилетний Алихан быстро сдружились с молоденькими солдатами, которые много им рассказывали интересного о своей прежней жизни, о своих увлечениях. После подписания в Хасавюрте соглашения, ребята вернулись домой, а на адрес Зелимхана Арсанова спустя какое-то время пришло письмо из далекого Омска от семьи Коли Нестеренко, родители которого тепло благодарили его и его жену за доброту и за все, что они сделали для их сына, чтобы спасти ему жизнь. Жизнь вроде стала налаживаться, вернулись из Дагестана соседи-беженцы, но многие из знакомых, наоборот, боясь за жизнь своих близких, покинули пределы Чечни, уехали в Россию.

Зелимхана тревожило будущее его детей, и он уже стал подумывать, а не отправить ли мальчиков к родственникам, чтобы они хоть нормально окончили школу. Но тут вновь начались военные действия. Брат, Шамиль, стал шахидом, погибнув в начале января в Грозном, снайперская пуля нашла его, когда он пытался из гранатомета поджечь БМП.

Где-то за домом отчаянно затакали, чередуясь, «ПКМы». По почерку угадывались Степан и Виталий.

– А лучше, батя, от греха выводи семью за село! Подумай о них! – кивнул на притихших домочадцев чумазый Колосков.

Вдруг вскрикнул и громко застонал раненый. На исцарапанном дрожащем лице проступили капельки пота.

– Ничего, Танцор, потерпи! Сейчас «бэха» за нами придет! – успокаивал его сержант Елагин, подсовывая под голову Свята сложенную «разгрузку».

Где-то недалеко рвануло так, что в одной из рам, не выдержав, вылетели и посыпались на пол стекла. В углу на разные голоса запричитали женщины, навзрыд заплакал испуганный ребенок, тараща на незнакомых людей черные глазенки. Зелимхан, помогавший перевязывать раненого, обернувшись к женщинам, сурово цыкнул на них. Те сразу примолкли, шепотом успокаивая маленьких детей. Ромка Самурский, бинтуя Чахе пораненную ладонь, осторожно выглянул в окно.

– Квазимодо, совсем дела херовые, – негромко сказал Володька Кныш, трогая за плечо Колоскова. – Пах зацепило.

– Да, не фонтан! – мрачно протянул «собровец». – Жалко парня!

– Самурай, всади еще укол!

– Сволочи!