Текст книги "Нет, про это он писать не будет"

Сергей Аксу
Нет, про это он писать не будет

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

«Угораздило же ему попасться на глаза этому козлу, майору Геращенко. Схлопотал приказ сопровождать вместе с Ником капитана Карасика в штаб. В ПВД, конечно, неплохо съездить, ребят знакомых повидать, – размышлял Валерка Крестовский. – Но после бессонной ночи буквально валишься с ног. Одиннадцать раз обстреливала их какая-то сволота. Заспанный Ник, Колька Селифонов, тоже не особо горел желанием тащиться к черту на кулички. В «уазике» кругом пылища, так и хочется пальцем по сидению поводить: слово неприличное написать. В Ножай-Юрт, где находился ПВД, выехали вместе с попутным челябинским СОБРом в сопровождении двух «бэтээров». В десятом часу уже были там. Карасик, дав указание от машины не отлучаться, отправился к начальству. Присели. Закурили. Руки в цыпках, кожа потрескалась, местами покрылась болячками. Вши, злодеи, покусывают. Кашель. Сопли. Воспаленные глаза. Истрепанные рукава. Замусоленные колени. Закопченные морды. Кругом штабные крысы шастают в «свеженакрахмаленном камуфляже», все почти с наградами. А у нас – две медальки на всю роту. С любопытством посматривают в нашу сторону. Прям какое-то явление Христа народу! Цирк, приехал!

Колька Селифонов завалился спать на заднем сидении. Водила, Вовка Иезуитов (ну и фамильица, я вам скажу), вернулся со склада в новеньких «берцах»: что-то там толканул трофейное, кажется, черный ваххабитский флаг с кривой саблей на нем и арабской вязью. Открыв капот, залез в мотор с головой. Чего он там забыл, хорек? Непонятно. Движок «уазика» работает как часы».

Валерка расстегнул бушлат, извлек из-за пазухи две фанерки размером с книжку, сброшюрованные медной проволокой, между которыми он хранил письма из дома и присланные матерью конверты. Иначе нельзя: обязательно какая-нибудь сука сопрет для сортира. Незавидная судьба уже постигла его блокнот, где он вел свои записи и хранил адреса родных и друзей.

«Надо воспользоваться подвернувшимся случаем и послать письмо матери отсюда, из ПВД. Наверняка быстрее дойдет, чем через Моздок. Странный все-таки у них адресок: «Москва-400». Месяцами письма идут сюда.

Что же ей написать, родимой?

Нет, он не будет ей писать, как их неприветливо, настороженно встречало местное население. Когда колонна двигалась через Шелковскую, мимо рынка, некоторые чеченцы в толпе, не скрывая своей неприязни, в открытую показывали им красноречивый жест, проводя ладонью по горлу. Мол, будем резать вас как баранов.

Нет, про это он ей писать не будет.

Не будет и про то, как во время «зачистки» в заброшенном сарае на краю села обнаружили изуродованный труп молодого парня в тельняшке.

Нет, не будет он ей писать, как их обстреливают по нескольку раз за ночь, как ужасны вой падающей сверху мины и визг разлетающихся с рваными краями осколков…

Нет, не будет он ей писать, как их проклинают и плюют им вслед чеченки, и бросает камни черноглазая юркая пацанва.

Нет, не будет он писать, как истошно вопила рация в командирской палатке, прося помощи, когда под Аргуном в засаду, устроенную боевиками, попал не только поезд, но и группы ОМОНа и СОБРа, выехавшие на выручку.

Не будет ей писать и про то, как снайпер смертельно ранил пацана из соседней роты, когда они окапывались на берегу Терека.

Нет, он не будет ей писать, как ночью чуть не попали под перестрелку. Они тогда после зачистки решили остаться на ночевку в сельской школе. Вдруг в первом часу ночи началась яростная стрельба из пулеметов. Стреляли с вершины одной горы по вершине другой, что господствовала над селом. По данным на этих точках располагались ульяновская «десантура» и морские пехотинцы генерала Отракова. С полчаса они безжалостно гвоздили друг друга, а Валеркина рота по уши в дерьме, трясясь от страха, провела тревожную ночь на ногах в ожидании нападения боевиков.

Нет, не будет он ей писать, как подорвался на «растяжке» младший сержант Сережка Ефимов, как полз он, оставляя культями за собой кровавые полосы, как страшно кричал, покидая этот мир.

Нет, не будет он ей писать про «бардак», царящий вокруг, про тупые пьяные морды. Про хорька, старшего прапорщика Мишина, который загнал местным чеченцам два ящика патронов, двенадцать гранат и семь спальников. И в конце концов загремел под трибунал.

Нет, не будет он ей писать про вырезанный ночью соседний блокпост, про зверски убитых пацанов.

Нет, не будет он ей писать про колонну их бригады, попавшую под Герзель-Аулом под обстрел наемников Хаттаба, про горящий БМП и покореженные «ЗИЛы».

Нет, не будет про это он ей писать, и многое постарается забыть, что там видел и испытал.

Жаль, что она знает, где он находится. Надо было поступить, как его тезка, Валерка Назаров из Саратова. Он, чтобы родители не беспокоились, посылал свои письма приятелю, который остался в расположении части, а тот в свою очередь переправлял их оттуда его предкам».

Устроившись поудобнее на переднем сидении, Крестовский старательно вывел на листке из ученической тетрадки:

«Дорогая мамулечка, не беспокойся за меня, я скоро вернусь…».

Но его отвлек подошедший парнишка, Валька Гуськов, с которым он служил в Оренбурге. Оба обрадовались неожиданной встрече. Валька до армии механизатором в совхозе работал. Уже подростком вовсю гонял на мотоцикле, шоферил, помогал отцу и брату на комбайне по время уборочной. Они деревенские все такие, сызмальства к настоящему мужскому труду приучены, не то что мы, городские. Технику Гуськов знал как свои пять пальцев. Мог с завязанными глазами ее разобрать и собрать. По шуму двигателя запросто определял любые неполадки.

– Значит, в снайперах теперь! А я вот гайки да болты кручу! – кивнул он на свои замурзанные с черными поломанными ногтями руки и замасленную спецовку. – «Бэхи» да «бэтры» ремонтирую, на ноги ставлю.

– Остолопы! Сколько еще вам, говнюкам, повторять! Свалились на мою голову! – донеслось до них из-за палаток.

– Это комвзвода Захаров «черпаков» воспитывает! Неделю назад «дембелей» сменили. Бесплатное кино. Как там у вас в батальоне?

– Полный звиздец! Каждую ночь, заразы, обстреливают. Как-то подсчитал ради интереса, одиннадцать раз, сволочи, за ночь долбили.

– Наших кого-нибудь видел?

– Саня Карапуз отвоевался, увезли под Новый год с ранеными, ухо ему отстрелили. Башка вся забинтована, стала на футбольный мяч похожа. Хоть автографы на ней пиши. «Русский Марселец» сейчас в госпитале, ноги отморозил, совсем у него плохи дела. Гангрена. Заражение пошло, боюсь, могут ампутировать. У Паши после одной из «зачисток» напрочь «крыша поехала», теперь на

...

конец ознакомительного фрагмента