Текст книги "Симпозиум отменяется"

Сергей Аксу
Симпозиум отменяется

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

Из ряда походных палаток особенно выделялась «собровская обитель», как ее называли братья Исаевы. На ее линялом выгоревшем брезенте, как на киношном экране мелькали фантастические тени словно драконы, из палатки доносились смех и пьяные выкрики. У СОБРа вовсю шла гулянка: справляли рождение сына Юркова. Радостное известие новоявленному отцу привез из ПВД капитан Дудаков. Он приехал не один, прихватил оттуда с собой военного корреспондента, плотного лысого мужичонку с кофром. Живой компанейский журналист быстро нашел со всеми контакт и как родной влился в коллектив, тем более он приехал не с пустыми руками. Сооруженный на скорую руку праздничный стол ломился от водки. Сначала горячо и шумно поздравляли счастливого папашу, потом незаметно тема резко рульнула на анекдоты, на баб, а уж потом все переключились на щедрого гостя, засыпав его вопросами.

– И много вас таких чокнутых, которые лезут в самое пекло, рискуя жизнью, чтобы снять все прелести мясорубки? Ведь пуля – дура, она не разбирает, кто воюет, а кто кино снимает, – задал вопрос Митрофанов.

– Думаю, с сотню нас, стрингеров, по свету наберется. Стрингеры – это независимые журналисты, снимающие войну. Гибнем, опасно, не скрою. Но такой уж мы отчаянный народ. Тянет нас в «горячие точки» как магнитом. Эта наша жизнь, наш хлеб. Мы иначе не можем. В крови у нас это. Многие гибнут, некоторые становятся калеками. Не всем везет. Взять того же Макса Шабалина из газеты «Невское время», пропал еще в первую чеченскую. «Чехам» до фени, чей ты корреспондент. Главное для них – бабки на тебе заработать.

– Матвеич, и давно ты занимаешься своим опасным промыслом? – пропустив стакан, морщась, спросил с мрачным лицом в шрамах Трофимов, по прозвищу Конфуций.

– Да лет пятнадцать, не меньше. Я ведь кончал журфак МГУ, долго работал корреспондентом в разных газетах, журналах. А потом как-то выдался случай в Афган слетать с группой артистов. Вот там я первый раз и вкусил «медвежьего мяса», вкусил адреналинчику. С лихвой, как говорится, по полной программе. Это как зараза, как наркотик. Один раз попробовал, еще тянет. Артисты улетели в Союз, я же остался. Через неделю после концерта попал под мощный обстрел колонны на серпантине в горах под Гератом. Мужики! Перебздел не на шутку тогда, как малый пацан. Кое-что отснял, конечно. Сейчас жалею, что мало. Подбитые танки, чадящие «наливники»; ребят погибших, царство им небесное, раненых. Правда, после той командировки большую часть отснятых материалов «комитетчики» изъяли. Работа у них, видите ли, такая. Как бы чего лишнего народ наш не узрел.

– Это точно, правду у нас не любят! Наверное, оставили материалы, где бойцы ограниченного контингента помогают братскому афганскому народу деревья сажать, – вставил, ехидно усмехаясь в светло-рыжую бороду, Виталий Исаев.

– Да, гэбисты они такие. Однажды моего приятеля за жопу взяли, еле отмазался. Он фотолюбитель заядлый, еще с пионерских времен. Участвовал во многих международных и всесоюзных выставках, мешок медалей и дипломов имеет. Поехал он как-то с женой по турпутевке в Прибалтику. А приключилась эта история с ним в Риге. Раненько утречком, пока жена еще спала, он выскочил из номера и помчался снимать пробуждающийся город. Бродил по улицам, любовался старинной архитектурой и, не переставая, щелкал и щелкал. И тут, надо ж такому случиться, зарядил дождь. Зонтика у него с собой не было, решил переждать и спрятался под арку между домами. Стоит, скучает. И смотрит, напротив окно, а в нем маячит чей-то силуэт. Ну и решил сфотографировать, авось пригодится для какого-нибудь фотомонтажа. Щелкнул пару раз. Вновь стоит, скучает. Дождь не унимается, пуще прежнего разошелся. Вдруг под аркой откуда не возьмись появляется военный в звании майора госбезопасности. Походит к нему и говорит эдаким официальным голосом с металлическими нотками:

– Гражданин, пройдемте!

– Куда? – спрашивает, недоумевая, мой приятель.

– Там вам все объяснят! – последовал лаконичный ответ.

Выводит нашего героя из укрытия на улицу и провожает его к входу в это здание, в окне которого он видел силуэт. Оказывается, это апартаменты Комитета госбезопасности. Тут его и стали шмонать и допрашивать. Кто такой? Откуда? С какой целью? На кого работаешь? И все такое. Одним словом, сказать честно, перебздел он не на шутку!

– Еще бы! В такую историю вляпаться! – откликнулся раскрасневшийся от выпитого Виталий.

– Главное, ни за что, ни про что! – добавил его брат Степан.

– Объясняет им, что он, мол, занимается художественной фотографией, что, мол, увидел любопытный силуэт в окне, что понятия не имел о том, что здесь обитают «органы плаща и кинжала». Изъяли у него фотопленку, хотели проявить и убедиться в том, что он говорит. Два часа мурыжили его, так и не дождавшись своего фотографа, отпустили, предварительно сняв с него все данные. От жены, конечно, он тоже получил вздрючку.

– Правильно сделала, вместо того, чтобы нежиться под теплым бочком у жинки, титьки щупать да исполнять прямые супружеские обязанности, болтается с фотиком неизвестно где!

– А у меня двоюродного братца как-то замели! – стал делиться воспоминаниями уже виновник торжества, Юрков. – Было это дело еще в старые добрые времена, при генсеке Брежневе. Братишка работал в Доме культуры художником, всякие афиши, декорации и плакаты малевал. Как говорится, от сумы и тюрьмы не зарекайся! Не думал, не гадал парниша, что его в один прекрасный день в КГБ потянут. А дело было так. После танцев кто-то из пацанов из озорства, а может, по пьяни, ножом вжик, вжик – порезал крест-накрест плакат с какими-то тезисами Леонида Ильича, который висел перед входом в заведение. Директор на следующий день вызвал художника и велел немедленно стенд реанимировать. А дело было уже в конце рабочего дня. Парень уже здорово подустал, да еще пропустил по стаканчику портвейна «три семерки» с рабочим сцены и электриком. Да и, похоже, не по одному. Он сразу же включился в работу, состряпал плакат заново. Но впопыхах ошибся. Представляете, мужики, пропустил три буквы. Всего три буквы. И получилось вместо «Председатель Президиума Верховного Совета» – «Предатель Президиума Верховного Совета». Никто ничего не заметил. Такие вещи, как правило, никто не читает. А тут случись, сторож, древний старикан, ночью бродил вокруг здания, от скуки стал читать и обнаружил крамолу. И, как истинный партиец старой закалки, тут же позвонил в «соответствующие органы». Немедленно приехали крутые ребята и под рученьки увезли моего братана на беседу. Не знаю, о чем там гутарили, но вернулся он от них довольно грустным.

– Хорошо грустным. При Лаврентии Палыче вообще бы сгинул! – вставил Конфуций, почесывая бок.

– Матвеич, расскажи что-нибудь. По свету, наверное, помыкался. Поколесил-то изрядно? – попросил Емельянов, вытряхивая из картонной коробки на койку консервы.

– Где только меня не носило, мужики. Афган, Фергана, Таджикистан, Абхазия, Карабах, Югославия, Чечня. Вот жалею, в Баку не попал, друга там потерял, Сашу Есаяна. Замечательный был парень, отличный оператор. Как говорится, от бога. Редкой души человек. Растерзала его разъяренная толпа, когда увидели у него в руках камеру.

– Опасная у вас работенка, однако, – сказал Савельев, аккуратно ножом выкладывая кусочки тушенки на хлеб. – Не позавидуешь.

– Пару раз легко ранен был. Контужен. В Чечне под бомбежку угодил, чуть обвалившейся стеной не накрыло. В Югославии хорватам чем-то не приглянулся, видно рылом не вышел. Моя курносая, слишком славянская физиономия подкачала; «сипуку» жаждали мне сотворить, еле ноги унес. Кофр с камерой так и пришлось бросить. Иначе бы не выбрался из той передряги. Вот ребятам-телевизионщикам Виктору Ногину и Геше Куринному, в отличие от меня, не повезло, так и сгинули на хорватском участке. Возможно, их приняли за сербских шпионов. Сожженную машину потом обнаружили, а их самих так и не нашли.

– Жена, наверное, постоянно пилит. Что дома не сидишь, что пропадаешь черт знает где.

– Да я и не женат. В разводе. Дважды. Да, и какая женщина выдержит такую жизнь? Сплошные ожидания и переживания. Мотаешься по свету, дома почти не бываешь. На хрена он, такой муж, нужен. Стрингер должен быть свободным как птица. Его ничто не должно держать. Если ему надо, он должен в любой момент сорваться с места и очутиться в самом эпицентре событий.

– У меня приказ, вашего брата, репортера, с передовой гнать в три шеи! – вдруг ни с того, ни сего выдал молчавший до этого, капитан Дудаков, уставившись неподвижными осоловелыми глазами на фотожурналиста.

– За что такая немилость? Почему не допущать? Да и где она, передовая-то! Не допускать за правду? – попытался съязвить Матвеич.

– За нее, матушку! За нее, родимую! Которую за б

...

конец ознакомительного фрагмента