Текст книги "Великие флотоводцы России"

Гангутское сражение

Роль Апраксина в этом абордажном бою переоценить трудно.

В 1720 году Апраксин наблюдает за укреплением Кронштадта и вооружением корабельного флота, выходит с ним в море, имея флаг на корабле «Гангут». По случаю заключения Ништадтского мирного договора 22 октября 1721 года был награждён кейзер-флагом. В 1722 году участвовал в Персидском походе, командуя морскими силами на Каспийском море, где в первый раз поднял пожалованный ему кейзер-флаг. Весной 1723 года совместно с Петром I вернулся в Санкт-Петербург и возглавил Балтийский флот. Будучи командующим флотом, осуществлял плавания по Финскому заливу, имея флаг на корабле «Гангут». В 1724 году, в день короновании Петром Великим государыни, был ее ассистентом и ту же самую должность имел при отпевании Петра I в 1725 году.

Граф и на государственном поприще внес свой вклад – с 1717 г. он сенатор и президент Адмиралтейств-коллегии (именно поэтому его называют еще и «первым морским министром» России), генерал-губернатор Эстляндии; потом Апраксин входил в Верховный Тайный Совет. Участвовал вместе с Меншиковым, Головиным, Головкиным, Бутурлиным и другими сподвижниками Петра в мрачном деле убиения его сына – адмирал тоже подписал обвинительный приговор царевичу Алексею.

Он был исполнителен и умел добиваться результата, когда император ставил ясные военные цели. С другой стороны, адмирал опасался брать на себя личную ответственность и предпочитал в сложной ситуации получить приказ прежде, чем начать действовать – скорее всего, просто знал непростой характер Петра. И царь особенно ценил в Апраксине огромную личную преданность, веру в своего государя и готовность тщательно выполнять его распоряжения.

Он не избежал соблазнов, характерных для соратников Петра. Два раза адмирал фигурировал в делах о растрате казенных средств. Один раз, в 1714 году, он лишь отделался штрафом за то, что допустил воровство подчиненных, а в другой (1718 год) следствие доказало уже личную вину Апраксина. За это он подвергся аресту, лишился графского титула и всего своего имущества, – правда, Пётр заменил этот приговор ещё одним штрафом, учитывая заслуги адмирала.

Современники высказывались об Апраксине по-разному, противоречиво. Да иначе и не может быть, когда речь идет о по-настоящему крупном человеке.

Британский посол Ч. Уитворт писал, что адмирал «очень мстителен и не чурается подарков», испанский дипломат Я. Ле Лириа оставил похожее описание: «очень корыстолюбив, за что чуть было не погиб». Англичанин на русской службе Дж. Перри и вовсе обвинял Апраксина в жульничестве – мол, граф вечно задерживал жалование и «мало заботился о честном исполнении своего слова». Как отмечает историк Е. Шлямина, об Апраксине больше писали иностранцы, чем русские, и писали в основном гадости, что, впрочем, характерно для тогдашних дипломатических записей. Швед Эренмальм в русском плену заметил, что граф жесток и имеет варварский нрав, «им движет чрезвычайное себялюбие и невыносимая русская амбиция». Кто-то (датчанин Г. Грунд) вообще указывали, что адмирал Апраксин вовсе не разбирается в политике, да и в морском деле (но тут, несомненно, они просто ревновали, желая занять побольше офицерских должностей в России – царь хорошо платил иностранцам). Апраксин отвечал зарубежным дворянам взаимностью. Человек консервативный, иноземцев он не любил, и, разделяя основные принципы Петра, сожалел о «старине», погубленной во время реформ.

Существовали, между прочим, и иные свидетельства, по которым Апраксин был очень энергичен и упорен, прозорлив и справедлив, «пользуется добрым отношением всех», храбр (хоть и не безумно), «производит впечатление хорошего и честного человека»; среди русских граф в целом заслужил завидную репутацию правдивого, любезного и умного человека, которому было свойственно «искреннее желание быть полезным каждому». Таких людей ценил и выделял Петр. И его заслуги перед Россией, которая, благодаря таким вождям стала империей, несомненны.

Федор Матвеевич Апраксин ненамного пережил своего императора, он скончался 10 ноября 1728 года в возрасте 66 лет. Основатель русского флота и армии похоронен в Златоустовском монастыре в Москве.

Каспийский поход Петра

Как Россия прорвалась на Кавказ?

12 сентября 1723 года завершилась Персидская война, по результатам которой Россия стала великой каспийской державой.

«Не имеем иной надежды…»

Петр I стал активно вмешиваться в восточные дела после завершения Северной войны. Но все началось задолго до побед нашего Карла Великого. На заре XVIII века в Петербург прибыло армянское посольство, просившее у царя Петра I помощи в борьбе с персами. «Не имеем иной надежды, кроме Бога на небе и Вашего Величества на земле», – с такими словами они обратились к русскому самодержцу. Петр пообещал армянам поддержку после войны со шведами. С годами царь стал серьезнее присматриваться к Каспийскому морю, которое считал важным для развития торговли с азиатскими странами – прежде всего, с Индией. С первых шагов на политической арене Петр I осознавал, что стране необходимо не только «окно в Европу», но и «врата в Азию». Он стремился превратить Россию не только в балтийскую, но и в черноморскую, и в каспийскую державу, понимая, насколько важна для экономики «молодой империи» торговля с Ираном. Сломив могущество Швеции, Петр провозгласил Россию империей. И сразу бросил взор на Восток. Там, за горами Кавказа, сходились торговые пути, там ждали русских единоверцев древние христианские народы. Там, за стеной Кавказа, на Россию действительно надеялись многие. А опасение Петра вызывали не столько персы, сколько османы.

Против «возмутителей и бунтовщиков»

Персидская империя в то время пребывала не в лучшем состоянии. Мятежи на окраинах, борьба за власть – все это истощало казну. Существовал риск распада Персии – и ее осколки вполне могли попасть под османское владычество. Петр считал потенциальное укрепление османских позиций опасным для России, для южных рубежей империи. Война была предрешена.

Ф. Рубо. Петр Великий на Каспии

К подготовке Персидского похода Петр отнесся основательно, опираясь на опытных офицеров, героев Северной войны. Их он посылал в разведку на берега Каспия и в горные районы.

Летом 1722 года Петр I начал боевые действия против персов на берегах Каспийского моря. Поводом к войне стало грабительское нападение на караван русских купцов в Дагестане, который входил в Персидскую империю. Император объявлял, что он вступил на земли своего «великого друга и соседа» исключительно для того, чтобы наказать «возмутителей и бунтовщиков», которые осмелились ограбить русских купцов в 1721 г. в Шемахе. Виновниками «шемахинского инцидента» были дагестанские владетели: казикумухский владетель Сурхай-хан и лезгинский предводитель Хаджи-Давуд.

Целью Петра было открыть для России ворота в Азию, прежде всего – для торговли с Индией. И – помочь христианским народам, подпавшим под персидское владычество. Это не только армяне, но и грузины, сыны Иверии, не раз просившие о поддержке московского царя. Петр планировал при благополучном исходе первых сражений по Куре спуститься к Тифлису (Тбилиси), где русских воинов ожидали союзники. Петр сумел договориться о совместных действиях и с калмыцким ханом Аюком – они не только помогли снабжению армии, но и предоставили для похода своих конников.

Новые подданные

Войска выступили из Астрахани. При поддержке флота царь во главе 30‐тысячной армии двинулся вдоль Каспийского моря к Дербенту, получив прошения о принятии в подданство нескольких дагестанских владетелей. Шамхал Тарковский Адиль-Гирей, принявший российское подданство, лично встречал императора на берегу реки Сулак. Его примеру последовал и аксайский владетель Султан-Махмуд. Петра торжественно принимали в Тарки – со всеми нюансами восточного гостеприимства. Императору пришлась по душе посуда, которую выставил Адиль-Гирей – персидского производства. Вскоре эти тарелки и пиалы уже продавались на астраханских базарах.

Но путь по дагестанским дорогам не был сплошь гладким и благополучным. Первым противником Петра в той кампании стал эндиреевский владетель Айдемир. В предгорье его войска несколько раз атаковали русских, но безуспешно. После нескольких поражений воинственный Айдемир смирился с властью Петра и принял российское подданство.

Потом и утамышский владетель Махмуд попытался встать на пути русской армии – и его войска были сметены. Эти бои, как и российский флот, который хозяйничал на каспийском берегу, производили сильное впечатление на местных феодалов, понимавших, что сопротивляться такой армии бессмысленно.

К концу лета русский император без сражения занял Дербент, тамошний владетель Имам Кули-бек не оказал сопротивления русским. Местные старейшины сравнивали Петра с легендарным основателем города – Александром Македонским. В лице русского царя они увидели не менее великого воина и правителя. Кули-бек получил от Петра генеральский чин и жалованье. При этом Петр отказался от роскошных покоев в доме владетеля Дербента. Несколько дней он ночевал в землянке на берегу моря. В наше время на месте этого царского пристанища действует музей Петра I.

Примерно в те же дни картлийский царь Вахтанг VI, союзник Петра, начал боевые действия против персов в Карабахе – влияние шаха на Кавказе заметно поколебалось.

В восточном путешествии проявилась любознательность Петра. Он стремился не столько завоевать, сколько познать этот край. Был не колонизатором, а исследователем. На новых российских территориях Петр собирался обустроить не только торговлю, но и виноделие. Его восхитили фруктовые сады в окрестностях Дербента. Царь попробовал и местный виноград. Но посетовал, что местные жители не производят «доброго вина». Для этого он переселил в Дербент нескольких венгров, с которых началось современное виноделие в Дагестане. В Гиляне и Ширване Петр хотел развести испанский табак и для этого выписал семена из Испании. Присматривался он и к местным традициям. Его восхищало, что отныне Российская империя простирается от северных берегов до засушливых горных районов Дагестана. Постаревший Петр с трудом переносил дагестанскую жару. Император остригся налысо, приказал сделать из его волос парик. Несколько недель в жаркие дни он ходил лысым в шляпе, а вечерами щеголял в парике.

Дойдя до устья реки Рубас, Петр повернул обратно и вернулся в Москву. Поход продолжили его соратники, регулярно присылавшие царю подробные рапорты. Война еще не завершилась, но в Первопрестольной императора встречали как победителя – он въехал в город через триумфальные ворота, на которых можно было увидеть изображение Дербента со стенами и башнями и две надписи: «Создал крепость сию храбрый, но взял храбрейший» и «Основан героем, а покорён великим». Высокопарно, но в главном – точно.

Бакинский рейд

А боевые действия на Кавказе продолжались. Через год русские войска под командованием генерала Михаила Матюшкина вошли в Баку. Жители этого города отправили Петру I письмо, в котором уведомляли о своей готовности перейти под власть Российской империи. Петр ответил бакинцам манифестом: «Государь император, как верный сосед и союзник шаха, пришел с своим войском только в том намерении, чтобы принять эти места в защищение от бунтовщиков. Дербенский наиб, приняв от его величества такую высокую милость, ни мало не медлил употребить оную в пользу города; потому и город Баку, для своей безопасности, принял бы российский гарнизон, который имеет быть снабжен провиантом и всякою потребностию из Дербента». Но местные власти, находившиеся под влиянием Давид-бека, закрыли ворота Баку для посланцев России. В городе расположился персидский гарнизон, который оказал сопротивление войскам Матюшкина. Только после интенсивного обстрела крепости и со стороны моря, и с высот, начальник гарнизона Дергах Кули-бек объявил о капитуляции.

Жители Баку – и приверженцы ислама, и христиане – приветствовали русских солдат: сражаться за персидские интересы они не желали. Эта победа стала решающей в кампании. Персы не могли сопротивляться напору русской армии, а в особенности – артиллерии. Сравнительно малыми силами полки Петра Великого брали под контроль города и порты.

Посольство Исмаил-бека

В итоге иранский шах Солтан Хусейн был вынужден направить в Петербург посольство для заключения мира. Показательно, что пока персидский посланник Исмаил-бек добирался до Санкт-Петербурга, шах попал в плен к мятежным афганцам, а новым монархом империи провозгласили его сына – Тахмаспа II. Разумеется, власть его оставалась зыбкой, далеко не все провинции Ирана присягнули новому шаху. Новый удар российской армии мог расколоть древнюю страну. Правда, это не входило в планы Петра: он понимал, что уничтожение Персии даст слишком весомый козырь туркам.

В такой тревожной ситуации иранские дипломаты были готовы на уступки, российские политики профессионально воспользовались этим. Будущий великий город на берегах Невы, еще недостроенный, встретил персидских переговорщиков северным ветром. По Петербургскому мирному договору, заключенному 12 сентября 1723 года, Персия признавала за Россией города Дербент, Решт и Баку, а также провинции Гилян, Ширван, Мазендеран и Астрабад – всё западное и южное побережье Каспия. Значительная территория, особенно важная для создания торговых путей через Каспий. Персия гарантировала российской армии невиданные льготы – бесплатное обеспечение верблюдами, низкие и твердые цены на хлеб, мясо и соль. Особая статья предусматривала оборонительный союз двух держав против Турции, а купцы из обеих стран получали права свободной торговли и передвижения по всей России и Персии. Также Россия обещала персидскому шаху поддержку на случай восстаний и бунтов, которые в его владениях не были редкостью. Это означало почти постоянное присутствие российских военных в Персии. Тахмаспа II не смущала потеря территорий. Он сделал ставку на сотрудничество с Петром, которого считал великим монархом. Персы получили гарантии, что в ближайшие годы Россия не начнет против них войну – и это дорогого стоило.

Врата в Азию

Россия победно распахнула «врата в Азию». На новой территории развивалась торговля, строились порты и форпосты, наиболее значимым из которых стала крепость, вокруг которой позже возник город Махачкала. Менее удачным стал проект создания порта в устье Куры.

В этой войне армия и флот, созданные Петром, доказали, что могут успешно и согласованно действовать за тысячи вёрст от столиц, защищая интересы империи. По тем временам – задача труднейшая, но петровские войны выполнили ее доблестно. Победы на Востоке доказали правоту Петра, преобразовавшего армию по европейским образцам и создавшего военный флот. В руках первого русского императора оказался инструмент, о котором и мечтать не могли его отец и дед.

Поход предопределил будущее доминирование России на Кавказе и освобождение христианских народов этого региона, подпавших под персидское и османское владычество. Петр понимал, что главные сражения на восточных рубежах впереди, что следует прокладывать дороги и морские пути к союзникам, и это – задача на десятилетия.

Персидский поход стал последним великим деянием императора Петра. Преемникам не удалось достойно поддержать его начинания, воплотить планы дальновидного монарха. Во времена Анны Иоанновны Россия отказалась от петровских завоеваний на Каспии: дипломаты рассудили, что эти владения приносят Петербургу только обременение. Российская империя вернулась в Дагестан только на излете XVIII века – тогда и сбылись предначертания нашего первого императора. Замысел Петра не пропал втуне – и сегодня без народов Дагестана невозможно представить себе Россию.

День военно-морского флота

Флаги на мачтах. Почему мы отмечаем день военно-морского флота в конце июля?

80 лет назад советские моряки впервые отметили День военно-морского флота. С тех пор этот праздник остается одним из самых уважаемых в нашей стране. Кажется, что он существовал всегда. И действительно, праздник, учрежденный в 1939 году, накрепко связан с победными традициями русского флота, которые восходят к началу XVIII века. Три белые полоски на голубом гюйсе – это память о трех великих победах Российского флота: при Гангуте, при Чесме и при Синопе.

Основатель нашего флота, император Пётр Великий говаривал: «Государство, которое одно войско сухопутное имеет, одну руку имеет, а которое и флот имеет, – обе руки имеет». История доказала обоснованность этого афоризма.

Почему так важны для нашей страны традиции военного флота? Так распорядилась история, что корабельное и морское дело стало для нашей страны основополагающим. Прорыв в европейскую большую политику, обретение статуса империи, выход к Балтийскому морю и учреждение военно-морского флота – всё это происходило в одну эпоху, на одной вдохновенной ноте.

Строительство боевого флота при Петре I было не просто государственным делом. В нем видели преображение страны. Так, под стук топоров, из царства рождалась великая держава. Принципы патриотического служения России Пётр закладывал именно на флоте. «Все воинские корабли российские не должны ни перед кем спускать флаги… Кто к знамени присягал единожды, тот у оного и до смерти стоять должен. Ежели уйдет и по том пойман будет, то оный петлю заслужит и живот потеряет», – гласил Морской устав Петра Великого. Так закладывались традиции, без которых ныне невозможно представить себе Россию, нашу историю, наши устои. До Петра, до появления в нашей стране военно-морского флота, такого отношения к долгу перед Отечеством, к присяге, к флагу – не было.

Задумка товарища Лепанто

80 лет назад народным комиссаром Военно-морского флота СССР был Николай Герасимович Кузнецов (1904–1974), адмирал, глубоко преданный флотским традициям. Он понимал: мощный современный флот невозможно отстроить без ощущения исторического контекста, без гордости за свой флаг, без понятия о том, что «наши деды – славные победы».

В Испании его знали как дона Николаса Лепанто, «товарища Лепанто». Он был главным военно-морским советником республиканского правительства. Проявил себя в Испании героически. 29 апреля 1939 года его – популярнейшего флотского командира – назначили наркомом.

И знаменательно, что первой его задумкой cтал праздник, день Военно-морского флота. Через два дня после своего назначения адмирал с трибуны Мавзолея приветствовал участников парада по случаю очередного дня Солидарности трудящихся. Рядом с ним стояли и Иосиф Сталин, и глава правительства Вячеслав Молотов, и «первый красный офицер» Клим Ворошилов. На радостях Кузнецов без тени смущения выступил с инициативой.

Много лет спустя адмирал вспоминал: «Впервые мысль о празднике моряков я высказал в 1939 году во время первомайского парада на Красной площади. Помню, когда шеренги курсантов Ленинградского военно-морского училища имени М.В. Фрунзе чеканя шаг проходили перед Мавзолеем, я сказал И.В. Сталину:

– А не мешало бы нам учредить специальный праздник военных моряков.

Сталин взглянул на меня и ничего не ответил. Но через несколько дней мне позвонил А.А. Жданов:

Первый флот Петра на Плещеевом озере

– Есть указание насчет Дня Военно-морского Флота. Не теряйте времени и вносите конкретное предложение.

«Товарищ Лепанто» ликовал: его идею не отвергли… Он углубился в чтение – на рабочем столе морского наркома появились книги о Петре Великом и Нахимове…

Начались консультации, сомнения, споры. В дореволюционной России сугубо морского праздника не было. Но Пётр Великий знал толк в празднествах. До него в России не было традиций государственных праздников – страна жила по церковному календарю. Если нужно было увековечить то или иное историческое событие – учреждали праздник иконы, с которой это событие ассоциировалось. Кузнецов углубился в историю петровских времен…

Победы в день Пантелеймона

Царь так любил флот, что даже праздники, посвященные крупнейшим сухопутным победам русской армии, не обходились без морской символики. Даже, когда у России, по существу, еще не было регулярных военно-морских сил, царь в праздничные дни называл Россию владычицей морей. Авансом. А по улицам проносили изображение Нептуна. Так было после взятия Азова, после побед при Нотебурге и при Лесной, и даже после Полтавской виктории.

27 июля (7 августа по новому стилю) 1714 года у мыса Гангут (в наше время этот полуостров в Финляндии называется Ханко) сошлись русские и шведские морские силы. В том сражении шведы потеряли 10 кораблей с 116 орудиями, 361 человек убитыми, 350 ранеными и 237 пленными. Потери России составили 127 убитых и 342 раненых.

Пётр приравнивал Гангутскую победу к Полтаве, и основания для этого имелись. Это была первая крупная победа русского регулярного военно-морского флота – и победа блестящая. Царь не только командовал своими моряками, но и лично участвовал в решающем абордажном бою. Недаром после победы он получил морской чин вице-адмирала. Каждый участник битвы получил медаль с надписями: «Прилежание и верность превосходитъ силно», «Первые плоды Российского флота. Морская победа при Аланде июля 27 дня 1714». Матросы, не привыкшие к регалиям, чрезвычайно ценили эту награду!

В честь победы Пётр устроил грандиозный праздник, напоминавший древнеримские триумфы. Моряки, участники сражения, прошли под триумфальной аркой, на которой был изображен орел, сидевший на спине у слона. Дело в том, что шведский флагманский фрегат, захваченный русскими в абордажном сражении, назывался «Элефант» («Слон»), а орел считался символом России. На арке красовалась надпись во вкусе нашего первого императора: «Русский орел мух не ловит». Под триумфальной аркой князь-кесарь Фёдор Ромодановский вручил Петру патент на чин вице-адмирала.

Символическая триумфальная арка была сооружена и на Неве. Что может быть эффектнее цветных салютов над рекой? Корабельный парад, фейерверки, пушечная пальба, победный гром лучших оркестров… Отвечал за торжественную программу Александр Данилыч Меншиков – владелец лучшего дворца во всем Петербурге, царский друг и соратник, любивший и умевший удивлять гостей хлебосольством и невиданными зрелищами. В день гангутского праздника его гостями стали все петербуржцы. Пётр не любил пышных придворных ритуалов. Но для таких праздников денег не жалел. Царь хотел, чтобы его подданные восхищались красотой кораблей и мощью русского флота. Лучшей пропаганды, чем такие массовые зрелища, в те времена быть не могло. Да и фейерверки – это не только забава, но и визитная карточка государства, короны, армии, флота.

Гангутская медаль

А через год в этот же день в Балтийском море, возле острова Гренгам, состоялось еще одно крупное морское сражение – последнее в Северной войне. Трудно было не изумиться столь очевидному и редкому совпадению. Пётр увидел в этом знак. В этот день отмечался день памяти святого Пантелеймона – греческого великомученика, казненного язычниками в 305 году. Он был врачом и считался святым целителем. После Гренгама его сочли и «небесным патроном» русского морского воинства. В память двух петровских морских побед, совершенных в один день, но в разные годы, в Петербурге, у истока реки Фонтанки, возле Летнего сада, возвели часовню, а затем и церковь святого Пантелеймона. Этот храм стал своеобразным мемориалом военных моряков.

В русской армии любили повторять горделивое высказывание императора: «Природа произвела Россию только одну: она соперницы не имеет». Пётр произнес эти слова после морских побед, когда убедился в высоких боевых качествах русского флота. Триумфатор Полтавы был убежден, что будущее принадлежит тем державам, которые умеют защищать свои интересы в морях и океанах.

После Гренгама Пётр снова не сдерживал всеобщего ликования. Победу отмечали четыре дня. «Перед зданием Военной коллегии была воздвигнута пирамида, которая окружена была 12 фонарями с русскими и латинскими надписями. Напротив большой площади стояли на якоре четыре фрегата, на которых шведский флаг развевался под царским», – вспоминал изумленный французский дипломат Анри де Лави, оказавшийся в те дни в Петербурге.

Карнавал в честь заключения Ништадтского мира Пётр устроил тоже в морском стиле. Под барабанную дробь по Неве шли корабли. Сам император, облаченный в костюм голландского матроса, исправно барабанил. Залпы салютов вспыхивали вокруг исполинского изображения Нептуна. Пётр любил этот образ: бог морей склоняется перед Россией, проникшей в его владения…

После смерти Петра морских зрелищ с фейерверками в честь побед при Гангуте и Гренгаме больше не устраивали. Отмечали только день Пантелеймона – и в богослужебных текстах звучали похвалы первым русским военным морякам. На флоте эти молебны проходили особенно торжественно.