Текст книги "Долина смерти"

Самолет шел уже по боевому курсу, в салоне вспыхнул световой сигнал, включенный по расчетному времени, и десантура столпилась у открытой двери, тяжелая, толстая от снаряжения, неповоротливая. Первыми прыгнули молодые Шура с Игорьком, за ними молодожен Паша и тяжелый Азарий – машина сразу подскочила вверх на несколько метров. Последним сиганул Лобан.

Летнаб затворил дверь. Со следующего захода следовало выбросить «мабуту» на грузовом парашюте и мешок с продуктами на стабилизации. Он придвинул груз к двери, зацепил карабином вытяжной фал. В этот момент заработал «комарик».

– Шеф! Шеф! Ну, блин, какая тут потеха! Человечки какие-то бегают! – с восторженным страхом закричал Тимоха. – Мужички! В скафандрах!

– Где бегают? – бросаясь к иллюминатору, спросил летнаб.

– Подо мной! Метр с кепкой! Зелененькие! Я с дерева не слезу!

– Ты что, перегрелся? – вдруг заорал Дятитев, отчего-то мгновенно покрывшись испариной и одновременно гусиной кожей. – Тима? Тимофей!

Земля больше не отвечала. Летнаб втиснулся в кабину, взял управление.

– Вызывай базу!

– Связи нет, постоянно вызываю. – Леша почему-то слегка побледнел, верно, первый раз в острой ситуации попал в зону радионепроходимости и вместе со связью терял присутствие духа.

– Сейчас будет! – Дитятев потянул штурвал на себя и прибавил оборотов. Стрелка высотомера поползла вверх. Пока набирал высоту, заметил, как десантура один по одному развешивалась на деревьях вдоль опушки – тоже не хотели далеко улетать от пожара. Связи не было и на тысяче метров, помехи, кажется, сгустились еще больше, в наушниках стоял сплошной раскатистый треск, как во время грозы. Летнаб махнул рукой, приказал пилоту ложиться на боевой и пошел выпихивать груз. Дым клубился над лесом, переливался, таял от внутреннего свечения, но облако отчего-то не разрасталось и, сохраняя прежний объем, висело на одном месте, хотя над землей тянул ветерок метров пять в секунду. Эту странность он заметил, когда отправил грузовой парашют.

– Тимофей? – позвал по «комарику» летнаб – рация была только у него. – Тимоша? Сейчас мужики тебя снимут. Ты что, стукнулся? Слышишь меня?

– Слышу, – отозвался Тимоша. – Голова болит, кружится…

– Ударился? Головой ударился?

– Нет… Я умираю, шеф, – невнятно забормотал тот. – Все, отпрыгался… Шеф? Шеф!.. Печь разломал… Помоги моей бабе… Ребятишки зимой перемерзнут…

– Тима? Тимошка?! Я сейчас вертушку пригоню! Терпи, братан! – чувствуя непонятную тоску, прокричал летнаб. – Только отрезаться не вздумай! Стропы не режь! Мужики снимут! Они рядом с тобой сели!

– Шеф! Гляди! – заорал пилот Леша, подавшись вперед. – Где огонь? Огонь исчез! И дыма нет!

Там, где только что клубилось облако и полыхали сосны, был совершенно чистый и прозрачный воздух. Как повсюду. И деревья вышли из пламени, не потеряв ни сучка, ни хвоинки – ветерок буравил зеленые кроны… Шесть куполов, развешанные по крайним соснам, трепетали, как угасшие паруса, и только грузовой приземлился точно в центр каменистой лысины, вытянулся по ветру и лениво всхлипывал, уползая к лесу.

– Мы что, все белены объелись? – неведомо кого спросил летнаб. – Померещилось, что ли? Ну уж хрен! Моим глазам не мерещится!

Он снова взялся за штурвал, заломил лихой вираж, выровнял машину и резко бросил ее к земле. Сквозь блистающий круг винта он старался рассмотреть, что происходит на опушке: по времени десантура должна была уже отстегнуться от куполов и спуститься с деревьев. У каждого был специальный фал-спасатель: привязал к стволу или за прочный сук и в три секунды слез.

Парашютисты все еще болтались на деревьях, как мухи в тенетах. И, кажется, даже не делали попыток спуститься. Двух он рассмотрел точно: лес вдоль залысины был редким и легко пробивался солнечными лучами. Самолет пронесся в двадцати метрах над вершинами сосен. Летнаб потянул ручку газа и стал набирать высоту, намереваясь сделать еще один заход.

– Хреново дело! – проговорил с внутренней дрожью. – Связь! Связь давай!

Пилот Леша, кажется, «поплыл»: белые губы, ноздри, кожа на лице натянулась, словно у покойника, выступила молодая щетина на щеках и рот уже не закрывался.

– Леша? Ситный друг? Ты что, в штаны наделал?

Пилот потряс головой, что-то сказал, забыв нажать кнопку СПУ на штурвале. По губам понял летнаб: спрашивал, куда делся огонь…

– Никуда, Леша, – ласково проговорил он. – Погас огонь! Сам потух! Бывает и такое. Сам загорается, сам и гаснет. Под Божьим оком ходим. Бери штурвал, Леша, поехали на базу. Сейчас вертушку мужикам пригоним. Огня нет, что им там делать?

Вроде бы заговор на пилота подействовал – поозирался, положил руки на штурвал, ноги поставил на педали. Дитятев продолжал наговаривать, содрогаясь от внутреннего холода:

– Вот молоток! Вывезем десантуру – водочки купим, попьем, на танцы сходим, девок снимем. В Покровском девки красивые… Ты что с мужиками на танцы не ходишь? Не бойся, они в обиду не дадут. Они у меня по сорок человек команды разгоняли. Наденут тельники и – вперед. Выйдем из зоны – связь наладится. А связь наладится, так мы вертушку сразу сюда погоним…

Он еще боялся полностью отдать управление пилоту и контролировал положение штурвала. Набирали высоту, уходили от злополучной сопки на северо-восток, в сторону базы; забалтывая Лешу, Дитятев и себя забалтывал, поскольку все сильнее и сильнее ощущал в груди ледяной стержень.

Глянув на приборы, он почувствовал холод и в затылке: стрелка компаса вертелась волчком, точно так же крутился шарик плавающего компаса, остановились бортовые часы, упала на нуль стрелка тахометра, хотя двигатель работал без всяких перебоев. И горючего было нуль…

Потом зажглась лампочка пожарной тревоги и словно пробудила пилота Лешу.

– Шеф, мы же горим! – объявил он. – А что приборы так… пляшут?

– Где ты видишь огонь? – пытался сохранить спокойствие летнаб. – Двигло не горит, дымного следа нет…

– Может, прыгнем, шеф? – Он стал щелкать триммерами управления.

Дитятев ударил его по руке:

– Спокойно, Леха! Набираем высоту! Приборы – ерунда, бывает. Машина старая. Может, в магнитную воронку попали. Знаешь, бывают такие, как на воде…

– Не ври, шеф! – лишенным страха, совершенно трезвым голосом закричал Леша. – Мозги не пудри! Прыгать надо!

Он стал пристегивать лямки спасательного парашюта, болтавшиеся на ручках кресла, торопился, получалось вкривь и вкось…

– Попробуй связь! – хотел отвлечь его Дитятев. – Может, появилась…

– Нет связи! Как только потерялась – все понял. Я все понял!

– Что ты понял? Дуралей…

Леша приподнялся в кресле и боком, вниз головой вывалился из кабины в салон. Сорвавшиеся с его головы наушники хлестанули летнаба по лицу.

– Назад! Назад, сказал! – рявкнул он. Но даже обернуться не мог, словно пригвожденный к креслу этим заиндевелым стержнем.

Пилот уже открыл дверь и висел в проеме, обдуваемый ветром. И был почему-то в одних носках…

Дитятев не видел, как он прыгнул. Каким-то странным образом пошло время толчками, пунктирной линией. Потом, кажется, и вовсе остановилось. Краем глаза он заметил, что в салоне уже никого нет и некому закрыть дверь… Не выпуская штурвала, он попробовал включить триммер, однако что-то сломалось или он сам что-то делал неправильно – плохо слушались пальцы. Потом хотел набросить на плечи лямки парашюта, но вдруг увидел впереди, прямо по курсу, взлетно-посадочную полосу: белесые прямоугольники бетонных плит уходили к горизонту и, нагретые за день, исходили колышащимся маревом…

Поспелов давно чувствовал, что из родного отдела надо куда-нибудь уходить. Тучи над головой сгущались с нарастающей силой после каждой операции, в результате которой появлялись трупы. Специальный прокурор выносил вердикты о правомочности применения оружия и всякий раз задавал один и тот же вопрос:

– Почему преступников у нас судит не суд, а старший разведчик Поспелов?

А потом, когда случалось встретиться один на один, говорил мягче, но зато определенней:

– Уходи ты куда-нибудь в дежурную часть! Не видишь, над тобой висит рок. Тебе нельзя стрелять. Судьба, брат, вещь серьезная.

Спецпрокурор исповедовал религию фатализма. И был прав, когда после очередной операции с крупной перестрелкой между спецслужбой и охранниками банка оказалось сразу два трупа, и в обоих обнаружили пули от автомата, принадлежащего Георгию Поспелову. Тогда ему влепили выговор, хотя вердикт был прежний – правомерно.

Последней каплей стало задержание двух человек, которые выносили из здания правительства коробку с полумиллионом долларов. Обошлось без стрельбы, однако личности эти оказались из команды президента, поднялся невероятный шум, потому что спецслужбы вторглись в некую заповедную зону, предали огласке запрещенную тему и за это поплатились. Поспелова отправили на аттестационную комиссию, где выплыл еще один странный факт – телефон Поспелова оказался в записной книжке погибшего журналиста Морозова. Объяснить, как и почему, можно было, но никто бы не поверил. Поэтому старшего разведчика майора Поспелова вывели за штат.

Проболтавшись месяц с пользой для дела – разменял квартиру и разъехался с бывшей женой, – Георгий вдруг получил короткую депешу от Лугового. Телефона по новому месту жительства не было и пока не предвиделось. Бывший начальник сообщал, что через недельку вернется из командировки и непременно встретится с ним по поводу работы. Поспелов воспрял, суеверно загадал желание и поклялся себе, что на новой службе, какая бы она ни была, он не будет никогда стрелять, замечать какие бы то ни было манипуляции с коробками, чемоданами и прочими объемными предметами, а также давать согласие на помощь даже самым талантливым журналистам. Никто не знал, что Морозов получил номер домашнего телефона Поспелова через однокашника Витю Егоршина, сотрудника особого отдела в Западной группе войск. А получил для того, чтобы в нужный момент обратиться за помощью по разминированию некоей важной посылки, о содержании которой Поспелов тогда не знал. И догадался, лишь когда заминированный кейс рванул в руках у журналиста, слишком торопливого и самоуверенного. Те, кто посылал ему важные документы, разумеется, себя обезопасили, установив в кейсе довольно простой самоликвидатор, чтобы ни одна бумажка не попала в чужие руки. И адресат был проинструктирован.

Телефон Поспелова остался в книжке невостребованным…

Итак, не стрелять, не замечать, не помогать!

Встреча с Луговым несколько поубавила пыл: бывший начальник отыскал место в отделе, который занимался стихийными бедствиями, чрезвычайными ситуациями и авариями. От наводнений до землетрясений и вулканических извержений. Можно было представить себе будущую работу…

– А тут ошибки нет? – кисло спросил Поспелов. – Может, там разведчик недр требуется?..

– Топай к Зарембе и не ломайся, – приказал Луговой. – Он уже и с кадрами вопрос решил. Ты ему подходишь по всем статьям, обещал немедленно включить в работу… Отдохнешь там годик-другой, назад выцарапаю.

Полковника Зарембу Георгий знал весьма относительно, и то лишь потому, что Александр Васильевич был чуть ли не чистокровным цыганом, носил соответствующее прозвище и придерживался соответствующего имиджа, в оперативную свою молодость украсив зубы золотыми коронками. Те, кто поддерживал с ним более близкие отношения, говорили, что это невероятно веселый и добродушный человек, мастер камуфляжа, перевоплощений и мистификаций, между прочим, доктор технических наук и, естественно, страстный поклонник конного спорта.

Топая по коридорам и лестницам, Георгий внезапно встретил на пути спецпрокурора, приложившего руку к судьбе старшего разведчика.

– Ну как? – спросил тот участливо. – Ты, брат, извини, но я рекомендовал на комиссии из чистых побуждений. Тебе во благо. По такой ты кромочке ходил – дух спирает. Не раз могли подставить. Ты у бандюг был на заметке, и еще кое у кого… Они бы тебе подкинули пацана с игрушечным пистолетиком, а мне бы пришлось тебя усаживать лет на десять.

– Спасибо за заботу, – довольно откровенно сказал Поспелов. – Я учел. Иду вот наниматься к Зарембе. То ли жокеем, то ли вулканологом.

– Во, это как раз для тебя в нынешней ситуации! – одобрил законник. – Но скажи ты мне, брат, как все-таки твой телефончик очутился в записной книжке журналиста?

Перед этим нельзя было валять ваньку и прикидываться лохом…

– Через бывшую мою супружницу очутился, – подкинул свою версию Георгий. – Она же вращалась в тех кругах – журналисты, художники, писатели. Думаю, где-нибудь в Домжуре пересеклись, вот и сунула телефон.

– А что, сама не помнит? – не поверил законник. – Имя-то известное…

– Известным-то стало после взрыва, – отпарировал Поспелов. – А до – кто его знал? Кто видел на лице его печать судьбы?

– Резонно, – удовлетворился фаталист.

В кабинете Зарембы вместо портрета очередного вождя над головой висела лошадиная морда – нервная, точеная головка в сплетении кровеносных жил под тонкой кожей.

– Бахталы, рома! Бахталы, дорогой! – засверкал золотом зубов и маслом темных глаз необычный полковник. – Как ты мне нужен! Я без тебя – голый король, некованый жеребец на льду. Садись, говорить будем, пиво пить будем, настоящей воблой закусывать.

Видимо, от пива под малиновым жилетом Зарембы колыхался «трудовой мозоль», добавляя ему солидность цыганского барона. Бутылки с темным баварским лежали в холодильнике штабелем, черные, припотевшие, как раз для первых жарких дней, выдавшихся в конце апреля. Георгий прикидывал, как потечет разговор – будет прощупывать, испытывать настроение, расписывать свою службу, мыть кости начальникам; одним словом, типичная ознакомительная беседа, пусть даже разбавленная пивком и сдобренная воблой. Однако полковник зашел с другой стороны.

– Покажи-ка руки, – после первой бутылочки и пустячного диалога о сортах пива вдруг предложил Цыган. – Хорошие у тебя руки, крепкие, рабочие, жилистые… Знаю, личное дело смотрел. Ты же у нас родился в сельской местности, в колхозе рос, крестьянский труд знаешь. Коса, вилы в руках держатся… Или отвык?

– Да как сказать? – усмехнулся Георгий. – Давно не кашивал, давно не мётывал…

– А придется, Георгий! Придется вспомнить матушку-землицу, скотинку, хозяйство…

– Вообще-то я некоторым образом оперативник, – без навязчивого сарказма проговорил Поспелов. – Конечно, я не прочь вернуться в юность, раззудить плечо… Но на месяц, не более. Нельзя возвращаться туда, где тебе было хорошо.

– Тебе и будет хорошо! – подхватил Заремба и ловко вскрыл новую бутылочку. – Сам тебе завидую! Поживешь там – уезжать не захочешь. Поселю я тебя в места благословенные, сказочные. Отдаленно напоминает чем-то Швейцарию: горки, сосновые боры, речка с заводями, с кувшинками, а воздух! Сладкий воздух! – Он вылил в себя бутылочку пива, мечтательно воздел глаза.

– И что это за… места? – поинтересовался Георгий.

– «Бермудский треугольник». Натуральный, без лапши.

Заремба раздернул старомодные черные шторы, прикрывающие гигантскую карту, поманил пальцем и взял указку. Территория России и бывших союзных республик была испещрена цветными линиями, малопонятными значками, корабликами, самолетиками и вертолетиками, по всей вероятности, когда-то гробанувшимися.

– А находится он в стране с чудным названием – Карелия, – продолжал он, стуча по карте пикой указки. – Смотри сюда! Границы следующие: линия северо-западная – озеро Одинозеро – населенный пункт Верхние Сволочи. С северо-востока – Одинозеро – населенный пункт Нижние Сволочи. Ничего себе названия, да?.. Ну а южная – понятно: сволочная линия. Получается равнобедренный треугольник, ориентированный тупым углом строго на север. Площадью около полутора тысяч квадратных километров, целое государство влезет. Дорог – считай, что нет, одни направления, населенных пунктов без Сволочей всего четыре, и два из них – заброшенные села. Население – полторы старухи, так что глушь еще та, европейская. От Верхних Сволочей до финской границы – сорок верст.

Он замолчал и долго, мечтательно смотрел в «Бермудский треугольник», будто вспоминал что-то, но, так и не вспомнив, неожиданно усмехнулся:

– Кстати, по поводу названий… Там когда-то сволочи жили, мужики, которые тащили купеческие суда по волокам – сволакивали. Одни вверху, другие – внизу. Землю, естественно, не пахали, только этим промыслом и жили. Короче, по-нашему – это бичи, бомжи, пролетариат. Можно себе представить, что это за народец был! Отсюда пошли и села, и ругательство… Сейчас они там не корабли сволакивают, а волокут все, что еще в совхозах осталось. А в сопках банды бродят, мародеры, собирают оружие на местах боев, зубы ковыряют из черепов…

Заремба достал свеженького пивка, раскупорил, но пить не стал, вдруг спрятал золотые зубы и сразу – словно солнце зашло – сделался хмурым, будто бы немного злым. Заговорил уже без карты, на память:

– В центре этой территории находится известная Долина Смерти. Место, скажу тебе, с виду экзотическое, с приятным ландшафтом, но по сути страшное. То ли предрассудки, то ли сознание… Если долго находиться там, попадаешь в тяжелейшее состояние: заторможенность, головные боли, потливость, угнетенная психика… Ты про Долину Смерти слыхал?

– Краем уха…

– Черепа там еще до сих пор под елками лежат да под сосенками. Не поймешь, чьи – наши, немецкие… А зубы белые-белые! Аж сверкают… Считают, что в этой долине погиб от холодов целый полк наших солдатиков. В одночасье замерз, будто открылся космос и дохнуло вселенским холодом. А экипированы были хорошо, в белых полушубочках, в валенках, в ватных штанах. Клюкву на болоте собираешь – под мхом овчина. Отвернешь – косточки белые, и ни царапинки на них. Трехлинеечка, полный боезапас и в магазине – пять патронов. Не в бою погибли, понятно…

– А позы? – спросил Георгий, ощущая легкий холодок на затылке.

– Самые разные позы: кто сидел, кто стоял, кто лежал… – Полковник загнул воблину в кольцо и, положив ее на стол, принялся смотреть, как она медленно разгибается, пощелкивая чешуей. – Позы интереснее у немцев. По западному склону долины проходила их линия обороны. Траншеи в полный профиль, пулеметные гнезда, минометные батареи. И доты: крепчайший железобетон с бронеплитами. Немчуры-то там тоже с полк полегло. Понятно, под открытым небом звери да воронье косточки порастаскало, грибами сдвинуло, деревьями аж в воздух подняло. Сам видел скелет на березе… Я там с солдатиками-саперами ползал, и они нашли дот. Мхом так замаскировало – бугорок, да и только. Три амбразуры, и все изнутри задраены намертво. Дверь типа танкового люка… На следующий день привезли газорезку, вскрыли… Вот тут и увидели эти позы. Я понял, о чем ты: человек от холода принимает позу эмбриона как самую экономичную по расходу тепла. Цыгане так спят в своих шатрах…

Заремба улыбнулся мимолетно, одними зубами. Конечно, он интриговал и паузы выдерживал соответствующие, поэтому Георгий не поторапливал, стараясь слушать с выражением равнодушия, бывалой ленцой и искушенным взглядом.

– Не было там ни эмбрионов, ни цыган, – сдался полковник. – Одни немцы в летней полевой форме, четыре человека. Ефрейтор спал на нарах, шинель на ноги набросил, утепленные сапоги рядом, мыши побили… Два солдатика снаряжали патронами пулеметные ленты… Самое жуткое – ко мне спиной сидел офицер, как живой. Фуражка на голове, трубка полевого телефона возле уха… Я и успел-то всего сделать четыре кадра, общий план. Мы, идиоты, ошалели слегка, дверь нараспашку оставили… Через две минуты все рассыпалось в прах, в пыль! Косточки только сбрякали… Тепло у них было, даже жарко. Посередине дота чугунная печка, и труба выведена в гору, метров на семьдесят вверх, чтобы не демаскировать, и тяга была. Ладно, все от мороза сгинули, а эти-то от чего? Дров кубометра полтора заготовлено!

Вопрос так и повис в воздухе, словно солдатские останки в герметичном склепе дота. Конечно, любопытно было бы посмотреть эту Долину Смерти, поломать голову, что же там произошло на самом деле, но не более того! Все эти «бермудские» загадки существовали как бы вне сознания Поспелова, если не касались дела определенного и конкретного. Вместе с крахом коммунистической идеологии восстал черный столб всевозможной мистической дури, и вместе с ним – армия авантюристов, зарабатывающих хорошие бабки на дураках, полудурках и очарованных странниках. Но все это вместе взятое было сферой бизнеса, лавирующего на грани криминала. Треугольник Зарембы относился к этой области, хотя вместо денег приносил головную боль: зарплату в подразделении Цыгана давали вряд ли за разгадывание кроссвордов времен Великой Отечественной. Солнцезубый этот человек что-то рыл там иное, к чему-то подводил очень важному, отчего Поспелов ощущал пока лишь угрозу, чувство опасности. Так человек обычно предчувствует грань жизни и смерти…

– Ну а если реально? – не сдержался и поторопил Георгий. – Прошу прощения, товарищ полковник, должно быть, вам известно: я обыкновенный тупой разведчик. Для меня важен факт и анализ факта. И ничего другого. Пока я не вижу смысла…

– Погоди, погоди, – остановил Заремба. – У меня служба специфическая. Это не стрельба, не погони… Я занимаюсь вещами более значительными по приложению интеллекта. У меня сотрудники не стреляют. Откровенно сказать, в тире только и держат оружие в руках. Я самый невооруженный представитель карательных органов. В моем подразделении – радиотехнические приборы, химикаты, средства связи, автотранспорт.

– В таком случае, Александр Васильевич, – несколько жестковато проговорил Георгий, – ничем не могу помочь.

Я бы не хотел пока терять навык и профессионализм разведчика, оперативника, одним словом. Работа с агентурой, систематизация информации, анализ и, как следствие, конкретные действия.

– Все тебе будет, рома! – засмеялся полковник и как-то сразу успокоил. – По горло нахлебаешься! Говорю же тебе, натуральный Бермудский треугольник. Долина Смерти – прелюдия, как понимаешь, непреложный факт прошлого. А что в наше время там творится!

– И что же?

– Ты пиво-то пей, пей! На трезвую голову подобные вещи и воспринимать трудновато, и жить потом – тяжко… Пять лет колочусь, начальство плешь переело – ни с места. По три месяца сам с мужиками по треугольнику ползал, лучших агентов внедрял, на месте вербовал, отслеживал население – каждого сквозь сито! Радиотехникой все горки напичкал, видеоаппаратуру развесил чуть ли не на каждой сосне… А вертолеты пропадают. Как влетел в зону – даже обломков нет.

– Мистика, плохо искали, – уверенно заявил Поспелов. – Должен сразу оговориться: я – реалист, не верю ни в какую бредятину.

– А в Бога веришь?

– Трудно сказать… Когда гром грянет, бывает, перекрещусь.

– И то хорошо. Любишь жизнь?

– Люблю, – откровенно признался Георгий. – Все люблю: пиво, воблу жирную, от водочки не отказываюсь. Женщин люблю. Музыку, хорошие сигареты, кофе, мясо, красивую мебель, автомобили…

– Рисковать любишь? Стрелять?

– Нет, не люблю. Из необходимости приходится… Крови терпеть не могу.

– Врешь, Георгий!

– Правда не люблю. В азарте сначала не замечаю, не думаю. А потом долго вспоминаю. И носилки, и лужи на асфальте. Почему так быстро сворачивается? Пять минут и – в печенку… Потому что асфальт холодный? Ткань умирает?.. Или время останавливается, когда умирает жизнь?

Заремба чуть ли не закричал, замахал бутылкой, зажатой в руке:

– Эй, Георгий! Не говори так! У тебя что, нервы слабые? Что ты говоришь? Поганая кровь! Потому и сворачивается! Гнилая, ядовитая…

– Ладно, забыли, Александр Васильевич. – Поспелов допил бутылку и открыл следующую. – Хорошее у вас пиво, веселое.

– Это не пиво, рома. Это с кем пьешь!

– Когда же начали вертолеты пропадать?

– С девяносто первого.

– А до того?

– Тишь и благодать. Изредка какой-нибудь диссидент драпанет через границу, так через месяц вернут, если до Швеции не добрался. Бывало, туристы блуждали и случайно в Финляндию забредали… Ни одного эксцесса.

– А потом обвал?

– Не то чтобы обвал. – Заремба стал серьезным. – Я специалист в этой области, Георгий, без дураков. И мужики у меня зубы съели на авиакатастрофах. Они тоже в мистику-то не особенно… Все как-то постепенно начиналось, невзначай. Сначала боевая машина пехоты потерялась с тремя офицерами и водителем. Поехали на охоту в выходной день. Последний раз их видели в Нижних Сволочах. Выпившие были, водку в магазине требовали, а тогда еще по талонам давали. Им не отломилось, поехали куда-то по направлению к Рябушкину Погосту. Это брошенная деревня километрах в двадцати. И все. Больше их никто не видел. Официальная версия тогда была – скрылись в Финляндии. По пьянке махнули через границу и, опасаясь наказания, не вернулись. Только годы-то идут, обстановка меняется, дети в семьях офицерских подросли. Вроде бы хоть весточку должны подать – ни слуху ни духу. Финны клянутся-божатся – БМПэшки этой в глаза не видывали. Им верить можно. Они наших вояк сразу выдавали, если отлавливали.

– Документацию с собой не прихватывали?

– Не прихватывали… Два комвзвода и замполит – какая там документация? – Полковник достал из шкафа коробку, поставил на стол и открыл. – Все, что нашли.

В коробке, упакованная в пластиковый пакет, лежала зимняя солдатская портянка, даже след на фланели остался, вдавленный, слегка вытертый ступней. Скорее всего, солдатик в субботу помылся в бане, получил свежее белье и портянку не успел заносить, и ноги еще были чистыми, не пропотевшими…

– Экспертиза подтвердила: портянка принадлежит водителю БМП, солдату срочной службы Кухтерину. Идентифицировали размер ступни, ее физиологическое строение и запах по казарменным тапочкам. А нашли портянку вовсе не на финской границе, а… знаешь где? В Долине Смерти. Была привязана к березке со сломанной вершиной, как флаг. Занятно, правда?

– Занятно, – сдержанно сказал Георгий. – Только если бы я вздумал дернуть за границу, сделал бы так же. Чтобы сбить со следа и заморочить голову. Если знать легенды о Долине Смерти…

– Так мы и решили, – согласился Заремба. – Но куда они подевали боевую машину пехоты? А искали ее серьезно, девяносто часов налетали, это только на «кукурузниках». Еще пятнадцать на спасательном вертолете.

– Кстати о вертолетах! Они что, даже портянок не оставляли?

– Сначала там пропал самолет Ан-2, – пояснил полковник. – Группа парашютистов из авиалесоохраны вылетела на патрулирование, шесть человек плюс пилот и летчик-наблюдатель. Был пожароопасный сезон… На траверзе Одинозеро – Верхние Сволочи командир экипажа последний раз вышел на связь. Сообщил курс, запас горючего и точку возврата. Где-то летает уже третий год… В Долине Смерти обнаружили «мабуту». Это такой мешок из брезента, в котором сбрасывают груз на парашюте. Там оказались мотопила «Урал», канистра с бензином, ранцевые огнетушители, топоры, лопаты, чайник, две палатки. Вещи опознаны как принадлежащие исчезнувшей группе. Сбрасывали не на парашюте, а будто принесли и поставили на каменную россыпь.

– Тоже махнули в Финляндию? – усмехнулся Поспелов.

– Этих на Финляндию было не списать, – вздохнул Заремба. – Я сам полетал там прилично. Дозаправиться пожарники не могли нигде, кроме своей базы, а сделать вынужденную посадку без аварии в том районе можно лишь на старом военном аэродроме. Но туда они не садились: железобетонные плиты подернуло лишайником, человек пройдет, и то заметно. Да и аэродром этот далеко в стороне от курса. Каждую сопку обследовали, все речные косы пешком обошли, каждый прогал в лесу на сорок раз просмотрели…

– Там что, радаров вдоль границы нет?

– Как же нет! Ворон и тех засекают… Только ведь у нас ворон и считают, а из Красной площади аэродром сделали. У радарщиков все шито-крыто. Да что говорить!.. Первый пропавший вертолет был не чей-нибудь, а местных погранцов. Вылетел с заставы шестнадцатого сентября прошлого года, направлялся в Костомукшу. На борту – два пилота, офицер фельдъегерской службы и солдат-пограничник с подозрением на язву желудка.

– А что нашли в Долине Смерти?

– Лично я – язву желудка, – съязвил полковник. – До зимы на сухом пайке сидел со своей командой. Если бы не пиво, давно бы загнулся… А вообще-то нашли лосиную тушу, освежеванную и упакованную в металлизированный пластик. Погранцы, как выяснилось, продали ее вертолетчикам за сто литров керосина. У них дизель на заставе оставался без горючего… И что интересно: пока я там с мужиками наживал гастрит, вертолетики и самолетики летали и над нашими головами, и над Долиной Смерти. Хоть бы один исчез! Стоило мне убраться из этого треугольника, через девять суток канул в бездну гражданский Ми-2. «Новые русские» из Петрозаводска подрядили его слетать на медвежью берлогу. В Нижних Сволочах взяли на борт егеря, который и продал им медведя, взлетели по направлению к брошенной деревне Горячее Урочище. По свидетельству жены егеря, последний там и нашел берлогу, еще осенью. В трех километрах от фермы Ворожцова. Хотел мишку у него из-под носа умыкнуть. Этот фермер скот там выращивал, сено косил, немного овса сеял и пару коней держал. Неплохие лошадки… Мы у Ворожцова бывали, крепкий мужик, бывший главный зоотехник колхоза. В Урочище дом построил, скотник… Вертолет к нему не прилетал и берлоги никто не тронул. Так что медведь фермеру достался. А кому вертолет вместе с охотниками – одному Богу известно. Ворожцов не выдержал и после нас сбежал со своей заимки.

– Должно быть, разговоров наслушался? – предположил Георгий.

– Не без этого, конечно, – тотчас согласился Заремба. – Можно сказать, мы его умышленно вытравили из Урочища, как медведя из берлоги.

– А смысл?

– Чтобы ферму купить, дорогой Георгий. На подставное лицо, – хитро усмехнулся полковник. – Место удобное, ключевое и кое-какие дороги имеются.

– На ферму поселить меня? Так?

– Точно так. Наездами и налетами проблемы не решить. Придется жить там постоянно, обрастать доверенными людьми, собирать информацию. В общем, ты знаешь, что следует делать. План операции одобрен руководством. Могу выдать сейчас же все материалы.

– Значит, мне там крестьянствовать придется? – спросил Поспелов.

– Как же иначе? От и до. Самое удобное прикрытие для той малонаселенной местности.

– Ничего себе! – весело возмутился Георгий. – Значит, от зари до зари? И чтоб рубаха на плечах сопревала? Когда же, пардон, «Бермудским треугольником» заниматься? Свободного времени в сельском хозяйстве не бывает, и лето на носу. Может, мне работников нанять?

– Что ты, майор, шутишь? Я собираюсь тебя аппаратурой напичкать, ни одного постороннего глаза! – Полковник пристукнул бутылкой. – Возьмешь с собой жену. И хватит. Техника там есть вся, от трактора до сеялки-веялки…