Текст книги "Кроссворд для нелегала"

– Слушай, а как ты влезла на этот балкон? Сверху вниз – это и кирпич сумеет, а снизу вверх…

– А я не снизу вверх, а справа налево… Когда ты по мобильнику не ответил, мне стало обидно – наобещал бедной девушке, а сам ни ответа, ни привета. Ну, барабанить в дверь сочла бестактным в этой ситуации, решила пройти через смежную квартиру, о которой нам дома толковали, помнишь? И прошла, там никого не оказалось, вышла на балкон, а он от «нашего» – на расстоянии одного шага. Ну я и шагнула …

– Я же тебе говорил, если не отвечу – уходи… Были бы эти клоуны профессионалами – влипла бы так же, как я, это же элементарно – держать под контролем все входы и выходы. Что с тобой делать…

– Ну извини, я нечаянно, – Наталья ядовито улыбнулась, взяла Телегина под руку. Точный ход – ведь не будешь же читать нотацию даме, ведя ее под руку.

– Слушай, тут рядом должна быть ярмарка. Да вон, видишь – высокие ворота? Зайдем, – предложил Телегин. – Потолкаемся по лавкам, перекусим где-нибудь, решим, куда дальше…

– Ты так считаешь? – неуверенно спросила Наталья. – Здесь ведь касимовские кадры так и кишат…

– В толпе нас искать не будут. Вон урна, выброси револьвер, – голос Телегина зазвучал жестко, по-командирски.

Не скрывая сожаления, Наталья покорно сунула завернутый в косынку «магнум» в урну. Что ж, Вячеслав прав – в толпе пользы от железки мало, а в случае встречи с местной полицией – верный провал.

Западная Ю…я. 200… год

– Это лично тебе, Касим. Если сочтешь нужным, поделишься со своими людьми.

Касим – среднего роста, средних лет, худощавый очкарик с довольно интеллигентным лицом. Пожалуй, только подпорченная неглубоким резанным шрамом правая щека и временами чересчур жесткий взгляд глубоко посаженных черных глаз говорили о его истинном роде занятий. Модно подстриженный, гладко выбритый, умеющий себя держать в любом обществе очкарик Касим был главарем местного наркосиндиката. Сейчас перед ним стоял распахнутый чемоданчик-дипломат из огнеупорного материала, почти доверху набитый пачками зеленых купюр. Напротив сидел высокий, атлетически сложенный мужчина с аккуратной бородкой и большими теменными залысинами, с лицом, заросшим модной в Европе начала третьего тысячелетия трехдневной полуседой щетиной и небольшим клинообразным шрамом над правой бровью. Касим вряд ли догадывался, что в былые годы близкие знакомые называли этого симпатичного джентльмена не иначе как Эсэсовец.

– Благодарю, Джеймс. Как тебе живой материал? – вежливо осведомился Касим.

– Что ж, вполне приемлемый. Я сейчас вернусь, дождись меня, пожалуйста.

Кроуфорд не торопясь покинул двухэтажный трейлер. В огромном фургоне располагался передвижной штаб его команды.

Касим в очередной раз вытащил из чемоданчика пару пачек, надорвал, проверил, не «куклы» ли, затем аккуратно положил назад и захлопнул чемодан. Сдвинул код на замке, аккуратно поставил чемоданчик между ног, налил себе очередную порцию любимого сухого мартини.

Касим очень не нравился Джеймсу. По природе заурядный делец. Следуя велению времени, в толпе приверженцев и вообще на людях не упускает случая произнести сакраментальные слова – «Аллах акбар», «джихад», «истинная вера»… А на деле – абсолютно беспринципный бандит, ради «мусульманской идеи» не истратит ни гроша, наоборот, ухитряется делать на ней очень неплохие деньги. Похоже, он никогда в жизни не открывал Корана, и вообще – из всех книжек его внимание привлекали только чековые. Если бы не следствие, непреложно вытекавшее из этих особенностей: если, например, завтра здесь появятся русские и заплатят ему больше, голова Кроуфорда будет доставлена им на серебряном подносе… Русские… Нет, они вряд ли появятся здесь и уж точно не смогут заплатить Касиму больше Кроуфорда. Хотя… К встрече с русскими надо быть готовым постоянно, это Кроуфорд усвоил еще с Афганистана.

Повязать главаря шайки только деньгами – мало. Особенно в глазах его людей. Тут нужно другое, Кроуфорд давно искал подходящее решение, и несколько дней назад оно родилось. Это была откровенная авантюра, но уважение коллег (и гонорары!) он снискал именно за склонность к риску.

Кроуфорд зашел в тень глиняного сарая, возле которого стоял его трейлер, расстегнул ширинку, побрызгал в темные кусты терновника. Заканчивая дело, тихо, как бы самому себе, пробормотал несколько слов. В трех шагах от него из-за кустов бесшумно поднялась темная фигура, что-то пробормотала в ответ.

– Он пройдет здесь мимо тебя через пять или десять минут. Ты готов?

– Я готов.

– Держи. Он заряжен, полная обойма. Потом сразу беги через рощу на дорогу, там тебя ждет машина – зеленый «Фольксваген», – Кроуфорд бросил стоявшему в кустах тяжелый пистолет калибра 7,62 мм. Такой пробивает бронежилет с пятидесяти метров. Стоявший в кустах человек поймал оружие, проверил обойму, кивнул – и растаял в темноте.

Джеймс застегнул ширинку и направился обратно к трейлеру.

…Этого парня пару недель назад доставили Кроуфорду боевики Касима в качестве «живого материала». Парень резко отличался от других представителей поставляемого контингента – молодой, крепкий, большие карие глаза с фанатичным яростным блеском, черная, подстриженная по последней исламистской моде борода, одет, как принято у боевиков. Джеймс был уверен, что встречал его среди людей Касима, и небрежно поинтересовался у конвойных, нет ли здесь ошибки. В ответ прозвучали проклятия – оказывается, парень не вписался в коллектив, он слишком ревностно исповедовал ислам и осмелился открыто критиковать самого Касима за стяжательство и небрежение в делах веры. Такое однозначно каралось смертью, но Касим и здесь решил заработать – продал его Кроуфорду, не сомневаясь, что «живой материал» в недалеком будущем обязательно перестанет быть живым.

Три дня назад, обдумывая свое решение насчет Касима, Джеймс вспомнил об этом парне и не откладывая провел с ним беседу тет-а-тет.

– Слушай меня внимательно. Можешь не верить, но я, как и ты, работаю на благо ислама…

– На благо ислама не работают, ислам – наша вера, а мы – слуги Аллаха. Ты не наш. Не правоверный, я знаю… Что тебе нужно?

Парень сурово сдвинул брови, глядел враждебно и презрительно. Как будто ему дано решать судьбу Кроуфорда, а не наоборот. Вот чертовщина – к такому разговору надо было готовиться заранее и продумать каждое слово… Однако Эсэсовец решил не ломать намеченного сценария.

– Я дам тебе оружие. И ты убьешь Касима! – Эсэсовец с силой сжал запястье парня. – Он предал свою веру, предал Аллаха, а тебя, как свинью, послал на убой. Я дам тебе возможность отомстить, а потом – ты свободен, я помогу тебе скрыться, уйти к Черному Эмиру. Ты готов?

– Давай оружие. Тогда я поверю тебе.

– Нет, здесь тебе некуда будет его спрятать. Я доставлю тебя в нужное место, там дам оружие, а потом помогу уйти.

– Что будет потом – неважно. Если я убью Касима…

– Я всегда готов к встрече с тобой, Джеймс! Буду ждать твоего звонка, дорогой, мобильник включен днем и ночью, – произнес Касим, стоя на пороге кроуфордовского трейлера. Телефон спутниковой связи, подаренный накануне Джеймсом, выглядывал из его нагрудного кармана. – Если живой материал понадобится еще, не стесняйся, для тебя все сделаю. На прежних условиях, да?

– Я провожу тебя, – непринужденно улыбнулся Кроуфорд.

Около бежевого повышенной проходимости джипа кучковались касимовские бойцы. Они мало походили на своего командира и вполне соответствовали телеимиджу мусульманских боевиков – бородатые, угрюмые, увешанные оружием и мобильными телефонами, которые периодически начинали пиликать. Иногда Лунной сонатой.

…Он поднялся из кустов во весь рост, когда Касим был шагах в пяти от джипа. Стрелял молча, держа пистолет обеими руками, чтобы попасть наверняка. И, конечно, попал бы, но… Одним ударом Эсэсовец сбил Касима на землю и, сам заваливаясь рядом, нажал на курок заранее вынутого «глока». Тоже калибра 7,62. И место, и время Кроуфорд выбрал превосходно – не слишком светло, но и не темно; кусты небольшие, и высокий парень оказался отличной мишенью. Эсэсовец успел всадить в силуэт парня три пули, прежде чем завалился поверх Касима, с удовольствием вдавливая его во влажный лесной перегной.

…Парень, именовавший себя «слугой Аллаха», неподвижно лежал лицом вниз. Теперь его безжизненное тело в буквальном смысле решетили телохранители Касима. За спиной слышались громкие стоны – видимо, кого-то все же задело…

– Извини, Касим. Я не ушиб тебя? – Кроуфорд уже спрятал пистолет в кобуру и сейчас помогал подняться потирающему ухо и затылок Касиму.

Тот бросил команду своим, и те прекратили стрельбу. Истерзанное пулями тело лежало неподвижно. Эсэсовец перевел дух, кажется, все удалось, как он и задумывал. Вокруг них плотной толпой сгрудились касимовские бойцы, бурно ликуя и негодуя одновременно: еще бы, великий Аллах не дал негодяю, предателю поразить их главаря, который геройски противостоял подлому нападению. В адрес Кроуфорда славословий почти не прозвучало, но Джеймс правильно оценил удивленные и уважительные взгляды тех, кто видел, как все произошло.

– Кажется, я где-то видел этого типа. Бывший твой боец, нет? – Кроуфорд заботливо отряхивал потрясенного Касима, тот старался подавить нервную икоту, его мертвенно-бледное лицо постепенно восстанавливало свой нормальный, розово-смуглый цвет.

– Свинья и сын свиньи… Будь проклят он и вся его родня до седьмого колена… Неделю назад я его пожалел. Не расстрелял на месте. И вот его благодарность. Ишак и сын ишака! На! На!

Касим подошел к кровоточащей массе, в которой уже трудно было распознать тело высокого парня, и храбро принялся пинать и топтать останки ногами. Верные мюриды словно ждали знака – кинулись в центр круга, где лежал убитый, чтобы лично покарать уже многократно уничтоженного врага. Кроуфорд, стараясь скрыть отвращение, терпеливо оттаскивал Касима подальше от этой толпы неукротимых мстителей.

– Успокойся, Касим, он свое получил. Вот так всегда – окажешь нечестивцу благодеяние, а он тебе ответит злом. Не переживай, такова натура этих низких негодяев. Но великий Аллах справедлив и милостив, и этот случай – еще одно тому доказательство. Благодари Аллаха!

– Да, ты прав, Джеймс. Как всегда. За то, что произошло, я буду вечно благодарить Аллаха. И тебя. Теперь до самой гибели я твой вечный, кровный должник, и мои люди тоже! Только скажи, и я…

Пройдет время, эмоции потускнеют, и ты забудешь о своих словах, думал Кроуфорд. Но это – потом. А сейчас… Сейчас я сыграл свою партию блестяще. Молниеносная реакция, безошибочная стрельба, даже грубый толчок, сбивший Касима на землю, – это как раз то, что больше всего ценит эта публика. Пусть почувствуют силу! Теперь Касим поостережется в открытую науськивать на меня своих головорезов. Иначе его слово потеряет всякий вес в этой бандитской среде, чтущей свой уродливый, но жесткий кодекс чести, и тогда они возьмутся за него самого… Теперь Касим надежно схвачен, за самое горло.

Немного жаль парня, этого «слугу Аллаха». Даже странно. Другой бы дал деру, прихватив оружие, этот же пошел до конца. Значит, я не ошибся в нем. Ну что ж, мусульманский рай ему обеспечен. А все остальные… А все остальные – живой материал. И не более того. Часть из них послужит науке…. А также оружейному бизнесу, второму по выгодности после наркотиков.

И послужить им придется совсем скоро. Спецоперация «Китайский фейерверк» состоится завтра в одиннадцать утра, или, как принято у военных, в 11.00. Городок аттракционов уже выстроен, пиротехники ждут своего часа.

Отдельный учебный центр КГБ СССР 198… год

– У тебя проблемы, Шугалий? Что-то вид невеселый. Может, тебе в медпункт заглянуть или просто взять тайм-аут?

Она отрицательно замотала головой. Совсем не по уставу.

– Тогда – отдых пять минут. И снова на полосу!

Ну разумеется, на полосу. Какой тайм-аут, чего ради? И Дремову придется вписать в ее боевую книжку оценку «отлично». Наталья не стала садиться, как другие курсанты. Походила, расслабившись, размяла ноги, проверила еще раз, удобно ли распределены по карманам и лямкам всякие железки, которые положено иметь при себе бравому курсанту на полосе препятствий, поправила на поясе штык-нож, на груди – компактную радиостанцию… Все нормально. И она прекрасно себя чувствует… Наташа закрыла глаза и на несколько секунд отключилась от всего окружающего. Что же все-таки не так? Почему внутри, буквально по всему телу разлита какая-то тихая, тлеющая печаль?

Два дня назад она вернулась из Москвы, куда ездила проведать мать и сестру Аньку. Ненадолго, всего на четыре дня. Нет, они не поссорились, ничего не произошло, напротив – все было как обычно, первый день пролетел незаметно, второй – почти как первый, а на третий оказалось, что двух дней на погружение в домашний уют было бы вполне достаточно.

Откуда же это странное настроение, это смутное чувство утраты?

И только теперь Наташа поняла, что эти два самых близких для нее человека отдалились, как бы остались за пределом ее новой жизни. Они прожили четыре дня, почти не разлучаясь, расспрашивали, рассказывали о своем житье-бытье, все было важно и интересно, но прошло три дня – и Наташа уже не могла вспомнить, о чем шла речь, как будто не слышала разговоров, не разбирала слов… А в самом деле, о чем они говорили? Здоровье, учебе, погоде. Все. То, что теперь знала и понимала Наташа, рассказывать маме и Аньке было нельзя. Во-первых – подписка о неразглашении, а во-вторых… Что стало бы с ними, доведись им услышать хотя бы половину того, чем занимается их дочь и сестрица вместе с полусотней своих коллег, а более того – узнать, к чему их готовят? Они слабо разбирались в том, что происходит за пределами их квартиры, работы, института. Наташе же были неинтересны разговоры матери и сестры о сделанном ремонте квартиры, о том, что нужна бы пристройка к дачному домику, о цветнике и огороде, о будущих студенческих каникулах, путевке в Геленджик. Она кивала головой и улыбалась. Кивала и улыбалась. Расцеловала перед обратной дорогой… И только сейчас ей стало по-настоящему больно. Говорить им было не о чем – Аня с матерью были жителями другого мира, и Наташе уже и не хотелось переступать его границу.

И кто теперь она для них?

К чертям, в задницу размышления – ее место на полосе препятствий, и оценка «отлично» будет получена – для этого есть одна маленькая домашняя заготовка.

Так, барьеры и перекладина – позади. Теперь «труба» – длинная, установленная на высоте двух метров от земли. Наташа взгромоздилась на обтерханные сотнями ног уступы, пробежала по всей длине на одном дыхании. Завидев в конце «трубы» мишень, одним движением выхватила штык-нож, бросок… Кажется, в «девятку», ну как минимум «восемь».

Теперь «небоскреб» – двухэтажный панельный дом, специально построенный для того, чтобы им ежедневно и многократно овладевали крепкие духом и телом молодые бойцы. И хотя строили на совесть, а овладевать приходилось без применения оружия массового поражения, дом быстро дряхлел и разрушался. То ли строили его спустя рукава, заранее зная, что использовать дом будут не совсем по назначению, то ли молодые тела были износоустойчивее дерева, бетона и металла, но только штукатурка давно осыпалась, от рам почти ничего не осталось, а из стен кое-где торчали железные прутья арматуры и какие-то крючья. Наталье предстояла стандартная проблема любой игры в «Doom», которую ежедневно и триумфально решают миллионы, – взобраться на второй этаж, оттуда – на крышу, пробежать по ней и спуститься с другой стороны, поразив по дороге нескольких фанерных противников. Для подъемов и спусков разрешалось использовать только портативную спецназовскую кошку на довольно тонком репшнуре – других подручных средств не предусматривалось.

Никому еще не удавалось пройти полосу менее чем за две минуты. Сегодня Наталья собиралась это сделать. Она хотела забросить кошку не в окно второго этажа – что приводило к потере драгоценных секунд, а прямо в заранее облюбованную дырку на крыше, а затем – маятником прямо в окно. Легко и изящно.

Кошка зацепилась, где надо, Наталья быстро поднялась на уровень намеченного окна, гостеприимно зиявшего в трех метрах справа, оттолкнулась от выступа стены и, зависнув на репшнуре, понеслась маятником прямо к окну.

ЧП случилось в нижней точке дуги, где скорость была максимальна, – красивый полет был грубо прерван какой-то железякой, торчавшей из стены. Железяка пропорола десантную куртку и чиркнула по девятому ребру. До окна оставалось полметра, но Наталья оказалась пришпиленной к стене, как жук на булавке. К счастью, стена не просматривалась со старта полосы препятствий, где толпились бойцы, но если ее увидят в этой позиции те, кто идет по полосе, ее способ преодоления «небоскреба» навсегда войдет в историю школы. Надо было срочно сниматься со штыря. Наталья расстегнула куртку и с ужасом убедилась, что проткнута не только одежда, но и как минимум кожа – боку уже стало мокро и больно. Скрипя зубами и тихо матерясь, Наталья стала выпрастываться из одежек – левую руку, затем – правую, разорвала спортивную майку, расстегнула лифчик – и только тогда удалось освободиться от чертовой железки.

ЧП не только отняло время и привело в негодность кое-какое бельишко, оно вдобавок погасило инерцию – Наталья так и осталась висеть рядом с окном. Но рекорд еще мог состояться, и, чтобы не терять времени, она решила упростить одевание – просто всунуть руки в рукава куртки, а потом снять одежки со штыря и продолжить штурм. Но не успела. В тот момент, когда она, всунув левую руку в рукав, еще держалась правой за ребро оконного проема, из окна показался Телегин – он стартовал перед нею. Узрев нештатную ситуацию, Слава продействовал мгновенно – схватил торчащее из заоконной пустоты чье-то запястье и что было силы дернул на себя, не задавая вопросов. Результат был ошеломляющим: не удержав равновесия, боец Телегин завалился на спину, а на нем оказалась Шугалий топлесс, с ворохом верхней и нижней одежды, сбившимся в кучу где-то ниже колен.

Секунду они в оцепенении молча смотрели друг на друга. Затем Наталья вскочила и, славословя непечатно героя-освободителя, начала лихорадочно натягивать на себя то, что уцелело после встречи с железкой и с Телегиным. Но тут же обнаружила, что не хватает небольшой, но нужной детали: лифчик отсутствовал полностью. Кинувшись к окну, Наталья узрела его гордо реящим на штыре под напором легкого утреннего бриза. А по полосе уже шел следующий соискатель рекордов. Сейчас поднимет голову и…

Прошипев «Держи меня за ноги, идиот!», Наталья бросилась к оконному проему и, перевесившись за подоконник, сорвала со штыря белые лоскутки, а заодно ухватила болтающийся репшнур, чуть не вывалившись вниз головой наружу – Слава поймал ее щиколотки в самый последний момент.

Вместо рекорда Наталья показала предпоследний результат – последний был у Телегина. Но ведь могло быть гораздо хуже, если бы были свидетели. Бог миловал. Правда, кое-какие последствия все же были.

– Шугалий, у тебя кровь на боку. В чем дело? – услышала она голос одного из офицеров, становясь вместе со всеми в строй после окончания занятий.

– А, царапина, бандитская пуля, – ответила Наталья неуставно, за что получила замечание и была отправлена в санчасть.

Спустя полчаса она сидела, прислонившись спиной к дереву, и, закрыв глаза, слушала тишину наступающего вечера. «Залатанная», умытая и переодевшаяся. В медпункте обработали глубокую дурацкую царапину и залепили пластырем. Бок саднило, и на душе было мерзко. Угораздило же родиться бабой. Вот пожалуйста – случай пустяковый, была бы мужиком, посмеялись бы и забыли. А теперь, как быть со Славкой – ведь в глаза смотреть неприятно, небось теперь всегда, как увидит, так скалиться будет и подмигивать мерзко…

– Наташ… Ты это… Извини, – послышался голос над самым ухом. Ну до чего точны приметы – подумаешь о дураке, а он тут как тут.

– Уйди отсюда, Телегин, – устало произнесла Наталья, не открывая глаз и не меняя позы.

– Ты чего? – ошарашенный Слава невольно опустился на колени. – Я что, нарочно, что ли?

– Встань, – устало произнесла Наталья. Хотела еще что-то добавить, но смолчала, лишь глаза свои ясные закрыла – нет больше для нее Телегина.

Заскрипели ветки, зашуршали кусты – ушел Телегин.

Как все по-дурацки… Не дай бог видел кто со стороны Телегина на коленях перед лейтенантом Шугалий… Не надо было так с ним, не надо. Но не извиняться же теперь.

Телегин лежал на кровати и делал вид, что читает журнал «Сельская молодежь». С разговорами никто не лез – народ здесь с понятием. И дурацкая, неотвязная при всем своем идиотизме мысль – «сиськи обалденные, просто чудо природы, даром что офицер спецразведки»… Конечно, он и вел себя как идиот – сидел и пялился. Но почему так зло она его отшила? Извинился ведь. Видно, он просто ей неприятен. Да и кто он, собственно говоря, – Славка Телегин? Ну, боевые заслуги опускаем – здесь все мужики не раз и не два со смертью в чет-нечет играли. А так, по жизни – боксер-неудачник с перебитой рожей. И все. На гражданке был бы тренером при клубе.

Слава зло сплюнул – опять идиотские рассуждения! Какой тренер? Какая, к чертям, гражданка? Он в училище не за полковничьей пенсией шел. Да и в семье военных не было. Батя срочную на аэродроме служил. Когда Славку не взяли в Рязанское десантное, он чуть не разревелся перед комиссией. Хорошо хоть майор порекомендовал Тюменское училище инженерных войск, там тоже рота ВДВ имелась. И в Тюмень он как на крыльях летел. В КГБ его пригласили после первого же года службы в качестве командира взвода инженерной разведки ВДВ. Приглянулся чем-то «сватам» из лубянского ведомства. А чем – Слава до сих пор не мог понять.

– Телегин, – вывел его из дурацких размышлений голос Никитина. – Пойдем, покажу кое-что.

Николай привел Телегина на стрельбище. Две мишени в человеческий рост были произвольно поставлены так, словно между двумя приятелями велась беседа. Невдалеке были разбросаны разные предметы – консервная банка, бутылка из-под жигулевского пива и пустая пачка сигарет.

– Стоп! – остановил Телегина Коля метрах в семи от своей «экспозиции».

– Смотри и аплодируй! – Никитин, как фокусник в цирке, вытянул обе руки вперед, произнес какую-то абракадабру в качестве магического заклинания и гротескно-высоко опустил их на валявшуюся в траве мятую пачку из-под сигарет.

И в то же мгновение обе мишени рухнули, подкошенные автоматной очередью, раздавшейся откуда-то сбоку. Расстреляв обе мишени, невидимый автоматчик умолк.

– «Принцип домино», – пояснил Никитин. – Помнишь фашистскую ловушку на Острове?

Телегин помнил.

– Видишь, теперь и мы можем то же самое – в модернизированном варианте, – продолжил скромняга Никитин. – Думаешь, это маразм, заложил примитивную мину, протянул веревочку – и дело с концом? Что ж, на дурака и такой капкан в девяноста случаях из ста сработает. А если, допустим, здесь важное рандеву? И все тут обыщут, и с собаками пройдут, и под каждую травку глянут? Или, скажем, так: мне надо устранить кое-кого во время многолюдного сборища, но так, чтобы меня никоим образом заподозрить было нельзя. Я хожу себе в стороне от объекта, болтаю со случайными людьми, меня обыскали до и обыщут после – кроме презерватива и сигарет, у меня ничего не найдут, а как только объект приблизится к нужному месту – маленький музыкальный момент, и дело сделано. Да мало ли где…

Аккуратно миновав «капкан», Никитин поднял обе мишени и вновь установил их.

– Поймать бы сюда того Эсэсовца… Давай, овладевай, Телегин. Приказ Дремова. У тебя не одна неделя уйдет, ты не думай! Для вдохновения повесь чей-нибудь портрет на мишень. Можешь зампреда Ильина, а можешь… – Никитин как-то странно посмотрел на него – насмешливо и грустно.

– Она хорошая баба, Слава, – опустив глаза, сказал Никитин. – Я имею в виду Натаху, конечно. Так что… Валяй, можешь и мой портрет повесить.

Ничьих портретов Телегин, разумеется, вешать не стал. А «принципом домино» овладел за неделю. Как говорил все тот же Никитин, Исаак Ньютон потому и велик, что, когда ему на голову свалилось яблоко, он крепко задумался и сочинил всемирный закон тяготения, тогда как все остальные в этом случае произносили «едрена мать» и обо всем забывали, не успев доесть яблока.

А еще через пару дней Слава отбыл в положенный отпуск, который провел в деревне у сестры Варвары. Она работала сельским фельдшером. Телегин что-то копал, строгал, приколачивал, но все это – как в полусне, забывая через полчаса, чем только что занимался.

– Чего такой задумчивый? – не выдержала на третий день Варвара.

Телегин сам не заметил, как перестал охаживать рубанком деталь будущей рамы для парника и минут пять уже стоял неподвижно, облокотившись на верстак.

– Так… Об одном человеке думаю, – ответил Телегин.

Ему не хотелось иметь секретов от Варьки, но обсуждать с ней то, в чем сам еще не разобрался, считал преждевременным.

– Она что, замужем? – вскинула брови Варвара.

– Да нет… А откуда? Ну ты у нас экстрасенс, – рассмеялся Телегин, отставил в сторону рубанок и выложил всю историю.

– Вот такая, понимаешь, мерзкая баба эта Шугалий, – закончил Вячеслав, массируя подбородок и глядя в темнеющее небо.

– Красивая? – ничуть не удивившись неожиданному эпитету, продолжила допрос Варвара.

– Да ничего, – дернул плечами Телегин.

– Особенно фигура? – вытягивала чистосердечное признание сестра.

– Тебе, Варька, не в больнице надо работать, а у нас, – Слава повернулся к Варе и обнял ее за плечи. – Давай оставим это, а?

Однако Варвара была не так проста, и брату сложно было хоть что-то от нее утаить.

– Давай, коли тебе это не по шерсти. Только учти, в следующий раз, когда девка перед тобой в интимном виде окажется – по твоей инициативе или случайно, никогда не извиняйся, понял? История знает единственное исключение из этого правила, и то это не история, а анекдот: заходит придворный в ванную комнату, а там – английская королева в натуральном виде омовение совершает. – Извините, сэр! – сказал придворный и вышел вон. И сохранил голову на плечах, хотя королева прекрасно знала, что зрение у него отменное, и он знал, что королева знала. Так что в следующий раз не извиняйся, а вырази безмерное восхищение и надежду на повтор. Получишь по физиономии и будешь полностью оправдан и прощен, без всяких извинений!

– Следующего раза не будет, не тот случай… А ты, Варвара, оказывается, еще и душевед. И где только набралась, а?

«…И все же Натаха мерзкая, вздорная баба. Некрасивая, упрямая и…» Что «и»? Телегин перевел дух, в последний раз перекрестился двухпудовой гирей и ополоснул из кадушки вспотевшее лицо. Почему он думает об этой «некрасавице», придумывая всевозможные «и»… Слава присел на траву. Вон та же Оксанка, медсестричка, Варькина подруга. Глаза голубые, реснички пушистые, ножки длинные, попка круглая… И можно быть уверенным, что с готовностью откроет ему все свои девичьи тайны. И челюсть после общения болеть не будет. А только вспоминается почему-то не красавица Оксанка, а некрасавица Натаха, мерзкая и вздорная баба.

Наталья Шугалий.

Отдельный учебный центр КГБ СССР. 198… год

Генерал был в полной форме, с длинным рядом колодок. Видимо, из управления кадров. Рядом мужчина в штатском, помоложе.

Она сидела перед ними – статная, ладная выпускница военного института иностранных языков. Наташа пожалела, что не надела сегодня новенькой лейтенантской формы.

– У нас, конечно же, работают женщины… И данные у вас, Наталья Олеговна, хорошие. Языки, само собой. Опять же, второе место на союзном чемпионате по плаванию… Но готовы ли вы будете ради выполнения государственных заданий пожертвовать… ну, скажем так, личной жизнью? – проговорил, делая частые паузы, генерал.

Наташа на мгновение опустила глаза, но тут же быстро произнесла:

– Я офицер. Звание – лейтенант, специальность – переводчик. Ваш вопрос мне непонятен.

– Я имею в виду личную жизнь. Мужа, детей, – уточнил кадровик.

– Я не люблю детей.

Генерал осекся. Промолчал и штатский. М-да, жестко режет барышня. И смотрит прямо. Хотя взгляд совсем не тяжелый, даже скорее мягкий, серые глаза спокойны и внимательны, видно, что вопрос этот она решила для себя давно и однозначно. А раз так, о чем еще говорить? Генерал не стал тянуть.

– Что ж… С двадцать четвертого июля, то есть с завтрашнего дня, вы зачисляетесь слушателем в Отдельный учебный центр КГБ СССР. Это под Балашихой, через полчаса туда отправляется автобус. Вопросов нет? Желаю успехов.

Прошло без малого два года. Наташа прошла полный курс обучения по профилю «разведчик специального назначения» и даже заняла второе место на соревнованиях по стрельбе и четвертое по служебному троеборью. Получила третью звездочку на погоны. Но ей еще предстоял главный экзамен, в просторечье – «боевое крещение». То, которое приняли Никитин и Телегин на Ближнем Востоке. Другие офицеры проходили его в Афганистане, странах Африки. Некоторым устраивали экзамен на выживание – выбрасывали в пустыню с минимальным запасом воды либо в период полярной ночи в тундру…

Какой «искус» выбрать для Натальи, Дремов обдумывал целую неделю.

– Ну что, с Шугалий тянуть больше нельзя, давай выкладывай свой вариант, а если затрудняешься, что-нибудь выберем сообща, идет?

– Вариант у меня есть, но, скажу честно, крутоват. Даже и мужику не всякому понравится.

– Ну, я тебя, инквизитора, давно знаю. Давай, излагай. В случае чего она ведь имеет право и отказаться. Что там у тебя? Пустыня, пауки, кобры?

– Этим ее не смутишь, она сама кобра, – проговорил без усмешки Егерь. – Экзамен на выживание предлагаю провести в пределах Москвы.

– Не понял, – тон Навигатора стал суше.

– В Москве тоже есть места, где условия выживания, скажем так, некомфортные, – качнул седой головой Егерь. – Объект ты знаешь, это улица Новослободская, дом 45. Следственный изолятор номер 2, в просторечье Бутырка. Если ты согласен, даем на утверждение начальнику внешней разведки. Как?

Навигатор на несколько минут задумался, потом кивнул:

– Лады. Давай детали.

– Ваша статья – 88, незаконные валютные операции.

– От пяти до пятнадцати лет с конфискацией имущества, – закончила за Навигатора Наталья. – В особо тяжких случаях – смертная казнь.

Навигатор молчал, готовый увидеть, как округляются глаза, начинают дрожать губы и срываться голос. Девушка, сидевшая напротив него, была такая молоденькая, сероглазая, фигура – вполне женственная, совсем не такая, как у переразвитых культуристок, или сутулая, с втянутой в плечи головой, как у бывалых зэчек, лицо не сказать красивое, но приятное, умное, на блатную ну никак не тянет. Какие к чертям валютные операции?! Ох, зарвались они с Егерем… Однако назад отрабатывать поздно, раз сама не взяла отвод.