Текст книги "Победить любой ценой"

– Баба – это… – Отец-командир вновь прикрывает глаза. Молчит некоторое время. – Баба – это все… – произносит наконец и теперь уже замолкает надолго. Смотрит в землю, на рубленом лице ни одна мышца не дрогнет, кулаки с отбитыми костяшками словно в колени вросли.

Окаменел отец-командир, он же К43-1. Не мастак он проповеди толкать…. Мало кто видел ту фотокарточку, что майор в кармане таскает. Мы с Кентавром как-то случайно в кунге застали майора. Сидел точно так же, точно камнем оборотился, и карточку ту черно-белую перед глазами держал. А на карточке женщина – в летнем платье, с зачесанными назад волосами. Не худенькая, не полная. Что красавица, не скажешь, но приятная, милая. Одно слово – баба. А для майора это слово святое. Вот таков он, наш командир. Чабан. Откуда такой позывной у майора, никто не знал и не спрашивал. А то получишь ответ – «Потому что вас, баранов, пасу». Бывал иной раз Сергеев несдержан на язык, но говорил всегда по существу.

– Ваша задача – самим выжить, своих бойцов сберечь. И задание выполнить, – говорил он, натаскивая нас.

– А бывает так, Яков Максимович? – спросит иной острослов.

– Редко, – отвечал Чабан. – Вот вы этой редкостью и должны стать.

У Чабана голубые, скорее даже синие глаза. Большие, точно девичьи. Но взгляд жесткий, мужской. Скулы широкие, монгольские: видать, много кровей в Чабане намешано. Выглядит моложе своих лет (сейчас Сергееву уже за пятьдесят). А голос совсем не командирский, не гвардейский. Точно не командует он нами, а по-товарищески обращается…

Видно, из-за голоса он так в майорах и увяз. С такой интонацией в полковники (тем паче в генералы) не берут. Даже ругает нас по-отечески, без зла, но с огорчением…

А стали мы «единым целым» в начале девяностых годов, почти сразу после выпуска из учебного центра.

– Вам предстоит выполнить боевую задачу по освобождению наших граждан.

Чабан молча слушает генерала. Мы тоже молчим. О том, что афганские моджахеды вторглись на территорию Таджикистана и захватили российских граждан, мы уже знали. Это были четыре женщины – жены российских офицеров-пограничников, журналистка из Санкт-Петербурга, а также ефрейтор погранвойск, которому поручили охрану журналистки и остальных.

– Вы ведь отлично знаете этот район? – Генерал тыкает карандашом в лесисто-горный участок на карте.

– Да, – кивает Чабан. – Но у вас не совсем точная карта.

Генерал с ответом не торопится. Он хоть и при лампасах, но мужик умный. Понимает, что Чабану лучше эта местность известна. Он не одну ее, карту, самолично от руки нарисовал. Потому как воевал в Афганистане (тогда ДРА) с середины восьмидесятых. Майор Сергеев достает из планшетки собственную карту, протягивает генералу, начинает объяснять своим негромким, обстоятельным голосом. Генерал слушает молча, вопросов не задает. И в самом деле, неглупым мужиком оказался.

– Это реально, Яков Максимович? – спросил не по-уставному генерал, когда Чабан закончил излагать свой план.

– Я не камикадзе, эти ребята тем более, – кивнув на нас, произнес майор Сергеев.

– Ну тогда добро! – уж совсем не по-уставному генерал хлопнул Чабана по плечу.

«Добро», оно и есть «добро». На карте. По счастью, имелся у нас один плененный накануне «дух», который видел, куда увезли заложников. Впрочем, Чабан сам вычислил возможное место их «укрытия». Главаря он знал давно и базы его без всякой карты, ночью с завязанными глазами нашел бы.

– Ребята, мы выдвигаемся добровольно. Если кто-то себя плохо чувствует, может остаться.

Даже в такие минуты Чабан старался никого не унизить. «Плохо себя чувствует». Иными словами – малодушничает. Но у наших ребят со здоровьем полный порядок.

– Тогда смотрите и запоминайте. – Чабан возвращается к карте.

Среди нас на тот момент, кроме Чабана, в Афганистане были Кентавр да Факельщик – капитан Леня Романенко. Остальные, в том числе и я, по возрасту не успели. Единственное, что печалило Чабана, это то, что мы не успели отрастить полноценные бороды. Там, за речкой, все мужики с бородами. Не бутафорские же клеить. Но экипировались мы под местных моджахедов. Не то что похожи на них стали, скорее гайдамаки какие-то получились. Но не в десантном же камуфляже идти. Чабан относительно неплохо знал дари, а также пару фраз на пушту.[5]5
  Дари и пушту – два официальных языка Афганистана. Дари также носит название фарси-кобули.


[Закрыть] Я знал английский в пределах училища, у остальных та же картина… Границу перешли где вплавь, где по-пластунски, не поднимая головы, ранним утром, пока еще не рассвело. Наши обеспечили отвлекающий маневр с помощью артиллерии и осветительных ракет, оттянув на себя возможные силы моджахедов. Когда окончательно рассвело, мы были уже на территории. До базы оставалось километров пятнадцать, однако преодолеть их предстояло по голому шоссе. Тут на нашу удачу шпарит «Нива». Кто в ней, мы не знали. Может, мирные крестьяне, а может, и не совсем мирные, и даже совсем не крестьяне… Эти ребята много нашей техники у себя оставили. Были у моджахедов и «Жигули», и «Москвичи», не говоря уже об «уазиках»-таблетках. Только вот останавливаться «Нива» не пожелала. Чабан лично дал очередь, прострелил колеса… Водитель и два пассажира пытались выскочить и отстреляться, но были уложены рядом с автомобилем. На мирных крестьян эти обвешанные боевым оружием бородачи были мало похожи. Казалось бы – для чего нам покалеченный лимузин? Чабан велел убрать трупы. Свой автомат спрятал, но приготовил к бою «стечкин» без приклада. Отвинтил пробитое колесо, мне велел встать рядом. Сам оперся на капот, незаметно держа свой «стечкин» в боеготовности.

– Так и сиди! – сказал мне Чабан. – Как стрельба начнется, откатывайся вон в тот кювет и головы не поднимай… И не робей! Стрельба будет, но недолго.

Я лишь бодро усмехаюсь. У меня тоже имеется пистолет, но руки заняты колесом. Я его вроде как ремонтирую… Остальные ребята – Факельщик, Кентавр и Малыш – залегли в укрытие.

Около часа я вертел колесо туда-сюда, гладил и похлопывал черную отечественную резину, ковырялся пальцами в пулевых пробоинах. Чабан стоял, облокотившись на капот, лишь изредка меняя положение ног. Наконец он подал условный знак всей группе – кашлянул и слегка ударил ногой по бамперу. Это означало, что Чабан раньше нас услышал шум двигателя приближающейся машины. Я вновь начал теребить колесо. Пистолет я вытащить не успею, это точно. До кювета около трех метров. Если не бросят гранату, успею… Не прошло и минуты, как рядом с нами затормозил обшарпанный армейский грузовик. Гортанно, с местным акцентом, Чабан что-то крикнул на дари. Из машины медленно вышли трое вооруженных людей. Сколько осталось в кузове?! Чабан начал было произносить речь, и тут прозвучали выстрелы. Я успел отпихнуть колесо в сторону моджахедов и откатиться к спасительному кювету… Успел упасть на дно и выхватить пистолет. Однако выстрелы уже смолкли, а секунд через пять послышался голос майора Сергеева:

– Валентин! Ты цел?

Я осторожно приподнял голову, держа наготове оружие. Однако стрелять из него уже не требовалось. На все про все ушло секунд тридцать. В кузове оказалось еще трое боевиков. Выстрелить успел лишь один. А еще одного мы сумели взять живым. Застрелив двоих, Чабан одним прыжком накрыл третьего и сумел обезоружить.

– Четыре женщины из-за речки и пацан. Где они? – на дари, но без местного акцента начал допрос Чабан.

Факельщик при этом выразительно лязгнул затвором и дернул ствол к самому виску допрашиваемого. Лейтенант Малышев вытащил боевой нож, проделал резкое, звучное движение, разрезающее воздух. Афганец что-то поспешно залопотал. Чабан несколько раз останавливал его, просил говорить внятнее и медленней.

– Они на соседней базе, – выслушав пленного, произнес Чабан. – Придется ехать в другую сторону. Километров двадцать на север.

– А если врет? – прогудел капитан Романенко.

– Нет. Он слишком подробно все изложил… Врал тот, которого давеча взяли.

Нам и в самом деле ничего не оставалось, как поверить пленному на слово. Вот только что делать с ним дальше? У Чабана на этот счет сомнений нет.

– За нами четыре женщины и восемнадцатилетний парень, – произнес Чабан, обращаясь к молодняку, то есть ко мне и Малышу. – Если мы отпустим «языка», он рванет в соседний аул. Там может быть телефон, радиостанция… Любая связь! Нас будут ждать, да и с заложниками церемониться не станут! Валентин, это сделаешь ты!

Мне ничего не оставалось, как выполнить приказ. Рука моя не дрогнула, и афганец не мучился… Я тоже, но вспоминать об этом первом «опыте» не люблю до сих пор. Главное было спасти женщин и пацана. Схема второй базы, по счастью, была известна Чабану не хуже первой. Медлить было нельзя. Предварительную разведку Яков Максимович провел лично, оценив на глаз, что ворота базы хлипковаты и их вполне можно взять на таран, не беспокоясь за карбюратор. За руль Чабан сел сам. Рядом поставил захваченный у моджахедов станковый пулемет…

Ворота и в самом деле удалось снести одним мощным ударом. Мы влетели во двор. Скоротечный бой с ошарашенными боевиками, и мы с Кентавром и Малышом оказываемся в так называемом штабном помещении. Его Чабан заранее обозначил на схеме, и мы нашли его быстро. Наставляем автоматы на находящихся там людей, в том числе на двух женщин. Не проходит и минуты, как к нам присоединяется Чабан. Все на том же дари успокаивает захваченных. Малыш (его армейская специальность – сапер-фортификатор) между тем быстренько минирует помещение и два входа. Я осторожно выглядываю за окно, стараясь при этом быть незамеченным. Выстрелов не слышно, все попрятались. Лишь четыре тела лежат неподвижно. Трое моджахедов и Факельщик, гвардии капитан Романенко. Я машинально думаю, что этот грязный истоптанный двор – последнее прибежище Леонида. Тело его мы забрать не сможем… Счет один к пяти. Прости, Факельщик. Отодвигаюсь от окна и оглядываю захваченных. Лицо одного знакомо – не последний человек в штабе моджахедов. Чабан что-то быстро написал на листе бумаги, выбрал одного из пленников, велел отнести тем, кто во дворе, за укрытиями.

– Придется ждать, – говорит нам Чабан. – По-моему, обмен эквивалентен.

Чабан не только боец, но и дипломат-переговорщик. Нам и в самом деле есть что менять. Я оглядываю женщин. На служанок, обслугу они не похожи. Явно жены или близкие родственницы верхушки. Чабан рассчитал все точно. Таких, по-наглому протаранивших ворота и рванувших прямиком в штаб, таких нас не ждали. Нас ждали с воздуха, окружив базу «стингерами». Возможно, ждали на броне или в качестве коварных мирных визитеров с белой тряпкой… Не прошло и десяти минут, как вернулся тот, которого мы отпустили с ультиматумом. Он заговорил по-русски, довольно чисто:

– Обмен будет… Но сначала отпусти наших женщин.

– Нет, бача,[6]6
  Бача (афг.) – мальчик, парень.


[Закрыть] – покачал головой Чабан.

– Тогда обмена не будет, – жмет костлявыми плечами «бача».

– Значит, придется взрывать… все и всех. Понимаешь, бача?

«Бача» лишь кивает и вновь уходит. На этот раз мы ждем его почти полчаса. Нас явно окружают, моджахеды хотят выиграть время, подготовить нам какую-то хитрую ловушку.

– Мы согласны! – заявляет вернувшийся «бача». – Ваших людей мы посадили в автобус. Можете забирать их и уезжать.

Чабан кивает мне – сходи посмотри. Мне не остается ничего другого, как идти вместе с «бачей». Проходим мимо тела Лени Романенко. Сердце начинает биться сильнее, спазм подкатывает к желудку. Я справляюсь с собой, подхожу к микроавтобусу. В самом деле – четыре русские женщины, совсем молодые, и пацан в камуфляже. Автобус невелик, кроме водительского места, свободны еще три. В этом-то и весь фокус. Теперь нам просто некуда будет посадить наших заложников.

– Вы за нами? – спрашивает одна из женщин.

Голос ее тих, спокоен. Вообще, все пятеро выглядят не так уж и плохо. Их явно держали для обмена. Но не нашего, а на ту партию наркотиков, что наши погранцы перехватили пять дней назад. Цена ей не один десяток тысяч долларов.

– Да, сейчас осмотрю машину, и поедем, – как ни в чем не бывало отвечаю я и даже пытаюсь подмигнуть.

Бак полный, следов минирования по первому взгляду не видно. По первому…

– Можете забрать своего убитого, – подливает масла в огонь «бача».

Я, не задумываясь, мотаю головой. Уверен, Чабан принял бы точно такое же решение. Места в машине не хватает для живых.

– Как хотите, – произносит «бача» и усмехается.

В этот момент я готов снести ему башку.

– Бача! – говорю я. – Еще транспорт какой имеется?

Тот кивает в сторону. Около забора стоит видавший виды велосипед. Дорожный, опять же отечественного производства. Пощупав шины, я хлопаю «бачу» по спине:

– Годится!

Первым выводим самого старшего из штабных. Сажаем на багажник, приматываем руки к седлу.

– Особо не разгоняйтесь. Отрыва быть не должно! – говорит Кентавр.

Ему предстоит быть велосипедистом. Малыш еще раз осматривает автобус. Потом выводим своих «заложников», сажаем их на сиденья, нашим женщинам приходится лечь на пол. Так безопасней. Автобус набит под завязку. Освобожденный солдат-срочник получает в руки «калашников» и ложится у самого входа. Я сажусь на сиденье, рядом с женщинами. Они мой живой щит. У обеих связаны кисти рук и завязаны глаза. Рядом располагается Малышев. Чабан вновь садится за руль…

Двигаемся мы медленно, не давая отставать Кентавру со штабным. Нас не преследуют, но расслабляться нельзя. Доехали почти до самой границы, как вдруг заметили парящую в небе «вертушку» с очертаниями транспортного вертолета. Вышли на связь – в самом деле, наши прислали эвакуаторов. Выбрались из автобуса, попрощались с «попутчиками». Во время посадки с одной из женщин случилась истерика. Держалась, видно, из последних сил, а тут прорвало. Или у нее давняя боязнь летательных средств была. На веревочную лестницу ни в какую – рыдает, мне на шею бросается. Чабан без лишних разговоров дал ей увесистого пинка по мягкому месту, оторвал от меня, а вторым таким же пинком загнал на веревочную лестницу. Не знаю, как бы отреагировал на это ее муж-пограничник, будь он рядом… В вертолете разместились опять же как сельди в бочке. Взлетели, двинулись на свою территорию, и вдруг…

Сильный удар в левый бок и яркая вспышка за стеклами. Никак «Стингер» или «Нурс» настиг-таки нас. Не могут нас просто так моджахеды отпустить, а разведка и организация засад у них не хуже, чем у нас, поставлена. Слава богу, кое-как сели. Я и Чабан выгрузились первыми, заняли оборону. В вертолете на этот случай и пулеметы имелись, и гранаты… А вот сколько продержимся и как наши женщины отойдут? Но, поскольку до границы было рукой подать, наши на свой страх и риск выдвинулись к нам на подмогу. В том числе пара боевых «вертушек». Теперь моджахедам жарко пришлось. Наши, из батальона ВДВ, подошли вплотную. Своими телами прикрыли заложниц, обеспечили «эвакуацию». Женщины больше не психовали, ползком отходили к речке, где ждал их спасительный плот-паром. У нас же летчика одного убило, второго ранило. Мне чиркнуло по щеке. Слегка, но кровищи полно. И тут кто-то схватил меня за плечо. Не то чтобы схватил, а точно обнял.

– Вы ранены! Я вас перевяжу! Сами двигаться можете? – зажурчал над самым моим ухом девичий голосок.

– Ты кто? – только и спросил я, разглядывая невесть откуда взявшуюся девушку.

Она была одета в десантный камуфляж, каштановые волосы с помощью заколки аккуратно собраны на затылке.

– Рита, – ответила девушка.

Получилось у нее как-то нараспев: «Ри-и-та». Как ее только занесло в это пекло!

– Да цел я! – не очень-то вежливо рявкнул я, вытирая кровь со щеки.

– Все, Валентин, отходим! – послышался рядом голос Чабана.

Он только что получил по рации сообщение, что паром с заложницами уже на нашей территории. «Вертушки» прекрасным образом обеспечили отход, и мы двинулись к границе. Только теперь я заметил, что Чабан непривычно бледен, а его левая нога обмотана бурым бинтом.

– Чего смотришь? Зацепило, перевязался как мог, – объяснил Чабан.

Голос его был хрипл, непривычен. Повязка все более и более набухала. Мне ничего другого не оставалось, как подхватить командира.

– Вам нельзя, я сама! – тут же подскочила к нам девушка с распевным именем Р-и-и-та.

– Спятила, дочка?! – только и произнес обессилевший от потери крови Чабан.

Тем не менее Рита подхватила майора, попыталась даже взгромоздить на свои не слишком могучие плечики.

– Слушай, Рита, или как там тебя?! – произнес я. – Кликни кого-нибудь из парней.

Однако рядом с нами никого не было. Я держал теряющего сознание и кровь Чабана с одной стороны, девушка с другой.

– Вы же ранены! – вновь произнесла девушка, глядя на меня своими ясными светло-карими глазами.

К сожалению, у меня в тот момент не нашлось иных слов, кроме крепких и непечатных. Однако девушка даже глазом не моргнула. Так вдвоем мы дотащили Чабана почти до самой речки…

– Ты это… Извини меня, – произнес я, когда мы уже были на своем берегу.

– Да ладно, – махнула рукой Рита.

– Как тебя сюда занесло? – спросил я.

– Обыкновенно, после медучилища, – ответила она.

– В госпитале бы могла работать. Подстрелят…

Я сказал ей это, потому что не мог не сказать. Ведь и в самом деле подстрелят девчонку, а ей только двадцать лет, никак не больше.

– А товарища своего один бы тащил? – в свою очередь, перешла на «ты» Рита. – Сознайся, ведь не справился бы.

– Куда уж без тебя! – усмехнулся я в ответ.

– Все-таки пойдем в медпункт! – настойчиво произнесла Рита. – Рана хоть и не опасная, но… Укол от заражения надо сделать.

Мне ничего не оставалось, как повиноваться.

Чабан пролежал в госпитале почти две недели. Командование в лице неглупого генерала высказало нам устную благодарность. Однако к наградам нас представлять не торопились. Кто-то из «лампасных», сидящих на самом верху, признал нашу акцию авантюрой. Ко всему прочему, мы невольно спровоцировали боевые действия на территории соседнего государства. Это очень не понравилось кому-то из дипломатического ведомства. Единственное, чего удалось добиться, это представление к боевому ордену капитана Леонида Романенко.

– Что за девица меня выволокла? – спросил Чабан, когда уже выписывался из госпиталя.

– Я же вам рассказывал. Звать Рита, служит в соседнем ДШБ[7]7
  ДШБ – десантно-штурмовой батальон.


[Закрыть] санинструктором, – напомнил я.

– Теперь у нас будет служить. Я думал, такие девчата только в Великую Отечественную были…

– Не тяжело ей у нас придется?

– Эх, Валентин. Я кое-какие справки навел. У этой Риты первый разряд по парашютному спорту, второй по стрельбе. Справится! Нам без своего медработника иной раз никак!

О Рите Аржанниковой можно рассказывать долго, на целый роман хватит. И про то, отчего личная жизнь не сложилась, и как моталась она с нами от Приднестровья до Бамута… Скажу только одно – без всяких скидок Рита стала настоящим бойцом спецназа. Приходилось ей и стрелять, и людей спасать, и саму ее один раз зацепило. Не сильно, по счастью…

Так вот и сложилась наша Афганская пятерка. Чабан не случайно сформировал разведгруппу таким образом. Опытный минер – Малышев, снайпер и метатель ножей – Кентавр, медработник с отличной огневой и физической подготовкой – Рита, и я, Странник, – неплохой стрелок, рукопашник и парашютист, правая рука Чабана. И за нашими плечами не одна «горячая точка» бывшего СССР. Бывали и за границей, в Югославии и еще кое-где… Перед зачислением в подразделение Чабан уединялся с каждым из нас и проводил беседу. А в ее конце пересказывал своими словами древнерусскую былину о богатыре Добрыне Никитиче. Смысл рассказанного Чабаном сводился к одному – добрым надо быть с человеком, а не со змеей. Так мать Добрыни говорила. В былине события разворачивались следующим образом. У Добрыни Никитича вышел конфликт с семиголовой Змеей Горынищей. Добрыня довольно быстро овладел инициативой и пару раз крутанул змеюку и ударил ее оземь. Еще пару раз крутануть и ударить, и Змее настал бы конец, но змеюка заговорила человеческим голосом:

– Вспомни свою мать, богатырь, она тебя Добрыней назвала! Сделай добро моим змеенышам, не оставляй их сиротами. Я же в землю русскую больше летать не стану.

Добрыня пожалел змеенышей и поверил змеиному обещанию. Вернулся в Киев-град, рассказал матери, что с ним было. Тут-то Анфимья Александровна сыну и сказала, с кем добрым нужно быть. Змея Горынище, выражаясь современным языком, положила на уговор с Добрыней, как говорится, с прибором. Пока богатырь ехал в Киев чистым полем, Змея над Киевом пролетела и унесла княжескую племянницу. Ничего не оставалось Добрыне, как вновь сесть на коня и ехать разбираться со змеюкой. Разговор получился серьезный, Змею богатырь насадил на копье, а его конь нещадно перетоптал всех расползшихся по округе змеенышей. Потом Добрыня освободил и княжескую племянницу, и великое множество других узников, томящихся в Горыничевых зинданах. Впрочем, на Руси тогда слова такого не знали. Вот и мы со змеями всякими добрыми не будем, какие бы слова они нам ни говорили. Права такого не имеем. Но при этом задача наша, задача спецназа ВДВ, не только воевать. Наша задача – гасить конфликт, гасить жестко, без сантиментов и вздохов, таким образом устанавливая мир и спокойствие. И мы это умеем. Хороший пример – Приднестровье. Там в нашу задачу как раз и входило разъединить и замирить две не на шутку развоевавшиеся стороны. Делали мы это следующим образом. Например, поручают охрану Дубоссарской плотины. Поручают нашей отдельной спецроте под командованием Чабана. А плотину эту имеют горячее желание взорвать обе стороны. Обоим она почему-то стала поперек горла. Сначала говорим с приднестровскими ополченцами. Говорим жестко: мол, ребята, мы хоть и на вашей стороне, но гайдамачить[8]8
  Гайдамачить (мест. сленг) – бандитствовать, разбойничать.


[Закрыть] вам не позволим. Те криво усмехаются, но соглашаются. Затем берем белую тряпку и идем на разговор с молдаванами. Пьем с ними крепкий чай без сахара и не менее жестко объясняем, что все вооруженные группы, которые попытаются приблизиться к плотине, будут уничтожены. Те тоже кивают, мол, никаких возражений, нужна нам эта плотина… Как выясняется, нужна! И те и другие привыкли, что все на уровне разговоров под белой тряпкой и остается. Кое-кто лихой все же решился, вопреки обещаниям своих командиров, просочиться и заминировать плотину. Только у нас был свой оригинальный метод борьбы с диверсантами. Эффективный и остроумный. Наши умельцы под руководством Чабана изготовили специальное подъемное устройство – блок на веревках, на котором засели несколько человек с бесшумными пистолетами. И как только замечали, что диверсанты пытаются приблизиться к плотине, затаившиеся внизу наблюдатели дергали за веревку, стрелки на блоке взлетали в воздух и открывали точный бесшумный огонь по непрошеным гостям. Те поначалу не могли в темноте разобраться, откуда стреляют, а как только приходят в себя, наблюдатели отпускают веревку, и блок с десантниками опускается за надежное бетонное укрытие. Взорвать плотину пытались всего три раза, а потом бросили это дело. И каждый раз в мою «дежурную смену». Два раза я был на блоке, один раз в качестве наблюдателя и тягловой силы.

Потерь, «двухсотых» и тяжелораненых, среди нас не было. Но вот уволился по возрасту и ранениям Чабан, и нашу славную разведгруппу расформировали и раскидали по разным подразделениям воздушно-десантных войск. И ничего здесь не попишешь – служба есть служба.

К концу девяностых годов настоящих боевых «афганцев» в ВДВ осталось совсем немного. А сейчас и того меньше. Мы были одними из последних, кто участвовал в боевых действиях «за речкой».

– Знаешь, что самое страшное? – спросил меня Чабан тогда, как только вышел из госпиталя.

«Позор, проклятие посмертное…» – мысленно гадаю я, но вслух ничего не произношу.

– Самое страшное, Валентин, это погибнуть от СВОИХ, – проговорил майор Сергеев.

С этим я не спорил. Знал, и такое бывает. А уж потом, в Чечне, окончательно понял Чабана. Там не всегда понятно было, где свои, где чужие. И мы, и они в линялых камуфляжах без знаков различия (чтобы не облегчать работу снайпера в поисках командиров). Мы по-русски говорим, они тоже. Их подставляют, предают. И нас. «Наши» тоже разные бывают. «Своими» некоторых никак назвать нельзя. Были факты и продажи оружия, и разглашения секретных данных. Были уголовные дела, и что же? Если подобные «офицеры» и получали срока, то какие-то несерьезные, точно не своих боевых товарищей под пули подставили, а пару куриц у бабки со двора сперли. А за такие дела полагается перед строем сорвать погоны и дать дружный залп. Но сегодня на дворе гуманизм, демократия. Поэтому мерзавцы разгуливают на воле и смеются над нами – дураками, тянущими фронтовую лямку.

– Михаил Никандров, он же Кентавр, сидит в специальной крытой тюрьме… Ко всему прочему его лишили звания и боевых наград, – сообщил полковник Булышев, отставив в сторону чашку с недопитым кофе. – Коньяк никто не желает?

– Можно, – кивнул Яков Максимович. – И что же, ничего нельзя сделать?

Мы сидели в большой комнате булышевской квартиры. Чабан и Рита прибыли полчаса спустя после Малышева, и теперь мы обсуждали дальнейшие действия. Чабан сейчас был похож на немолодого бригадира строительной команды. Скромный пиджачок, рубашка без галстука с расстегнутым воротом, пролетарская кепочка. Рита, напротив, выглядела довольно ярко, непривычно броско и притягательно. Темно-синие брючки, костюмчик. Впрочем, в таком виде ей будет очень удобно заводить нужные знакомства.

– Нет, Яков Максимович, – ответил Чабану Булышев, – статья слишком серьезная.

– Может быть, как-то можно было бы… – начала Рита. – Михаил – наш товарищ.

– Я понимаю, Маргарита Григорьевна, – повернулся к Аржанниковой полковник, – но прошу вас всех больше к этому вопросу не возвращаться. Значит, коньяк?

Мы выпили молча, каждый по одной рюмке. Коньяк у Булышева оказался не из дешевых, приличной выдержки.

– Слушай, Вячеслав Иванович, – проговорил Чабан, – давай уясним раз и навсегда один вопрос.

– Давай, Яков Максимович, – отозвался Булышев.

– Кто командир? Ты? Я? Вечер?

– Ну, вообще-то… Вы четверо поступаете в мое распоряжение. Это решило руководство. И ФСБ, и десантных войск, – спокойно ответил Булышев.

– Они, может, и поступили, – кивнув на меня и Малышева, произнес Чабан, – а я уже давно в отставке, и никакого командования у меня нет… Так вот, в таком деле командир должен быть один. Согласен, полковник?

– Говори дальше, Яков Максимович, – кивнул головой Булышев.

– Я согласился участвовать в этом деле, потому что к Эль-Абу Салиху и его головорезам у меня свой счет. Еще с Афганистана. И им от меня теперь вряд ли уйти… Но командиром буду я, полковник.

Булышев ничего не ответил. Лишь обхватил ладонями колени, уставился на свою только что опустошенную рюмку.

– Не обижайся, Булышев, но это наша специфика. Нас выбрасывают в тыл противника без связи, зачастую даже без должного снаряжения. Нам ставят боевую задачу, и мы ее выполняем. До сего момента осечек не было… Иначе мы бы перед тобой сейчас не сидели.

– Это я понимаю, – произнес наконец Булышев.

– Абу Салиха мы возьмем. Может быть, даже живым… Но руководство всей группой буду осуществлять я!

Сейчас Чабан совсем не походил на строительного бригадира. Перед нами был наш недавний командир, гвардии майор Сергеев, почти не изменившийся с той первой афганской операции.

– Помощь сугубо техническую сможешь оказать? – спросил Яков Максимович. – Техника, транспорт, оружие? Деньги тоже понадобятся.

Булышев молча поднялся. Подошел к книжному шкафу, неожиданным движением отодвинул в сторону сразу две полки, нажал на какую-то кнопку. В недрах книжного шкафа оказалась своеобразная замаскированная кладовая. Аккуратно, точно книги, оружие было расставлено по металлическим стеллажам. В основном это были небольшие пистолеты-пулеметы, находящиеся на вооружении спецназа ФСБ. Здесь были и малогабаритные специальные пистолеты типа «Гроза», с топорным дизайном, но с полной бесшумностью. Были и три автомата «АКС-74У». Без пламегасителя, короткоствольные и без прикладов, легко укрываемые даже под летней курткой. Имелся и комплект гранат. От оборонительных «Ф-1» до свето– и звукошоковых. Отдельно лежало несколько радиостанций «Кенвуд». А еще ниже располагался сейф, в котором, как выяснилось, лежали финансовые запасы – в евро, долларах и рублях. Не слишком много, но на первое время должно было хватить.

– Все в вашем распоряжении, – кивнул на арсенал Булышев. – Командуй, майор.

С нашим послужным списком полковник за эти дни ознакомился подробнейшим образом. С личным послужным «афганским» майора Сергеева тоже. Поэтому понимал, что слов на ветер Чабан не бросает.

– И все же… Если что возникнет, не медли, Яков Максимыч, обратись за советом, – произнес напоследок Булышев.

– Хорошо, полковник… Значит, прямо по курсу у нас городская бильярдная. Давайте подробнее о ней.

Чувствовалось, что Булышеву не слишком по душе такое вольное обращение с субординацией, но иной помощи ему ждать было неоткуда. Тем не менее мы перешли к бильярдной, и я подробно изложил сведения, полученные мною в госпитале.

– А как там вообще… ну, в бильярдной? Рукопашные частенько? – выслушав меня, спросил Женя Малышев.

– Ни рукопашной, ни поножовщины, – покачал головой полковник. – Место культурное, охраняемое. Там даже местная элита не брезгует шары покатать… Правда, в такие дни все близлежащие улицы перекрывают.

– Понятно, – кивнул Чабан, – сегодня – элита, завтра – бандиты, послезавтра – опять элита. Неужто ни разу не пересеклись?

– Давай по делу, Яков Максимович. – Булышеву было не до шуток. – Считаешь, что нужно идти в бильярдную и выходить на этого Хашима?

– Считаю, что да, – произнес Чабан.

Таким образом, командир поддержал мой первоначальный план.

Полковник покинул нас, предоставив полную свободу действий. Близилась ночь. Рита устроилась в большой комнате, мы с Чабаном в маленькой, а Малышев прямо в коридоре, поблизости от входной двери. На всякий случай.

– Зачем ввязался? – негромко спросил меня Чабан, когда я уже собирался лечь в свою кровать.

– Приказ, – ответил я, накидывая одеяло.

Мне хотелось спать, хоть немного побыть в тишине.

– Приказ – мудаку напоказ… Не люблю я «контору», ты знаешь, – продолжил Чабан.

Это верно. Ни «контору» (то бишь ФСБ), ни ментов Чабан не жалует.

– Ты в отставке, Яков Максимыч, мог и отказаться, – произнес я.

Впрочем, я тоже мог бы отказаться. Мы, в конце концов, не для ментовских и фээсбэшных акций предназначены. Задачи, подготовка все-таки у ВДВ другая. Что собой представляет воздушно-десантная операция? Это согласованные и взаимосвязанные действия ВДВ, авиации и других видов вооруженных сил. Одним словом, пехота и танки наступают, ведя интенсивный бой с противником, а военно-транспортная авиация забрасывает во вражеский тыл нас. Не просто так, а с целью захвата важных военно-экономических объектов (а то и целых районов) противника в его тылу. Чтобы не опростоволоситься, объекты и районы предварительно тщательно разведываются авиацией и нами же, разведкой ВДВ. Если хорошо разведаем, то в ходе удачного десанта мы можем нарушить управление вражескими войсками, захватить командные пункты. Помните фильм «В зоне особого внимания»? Бьем также по аэродромам, блокируем их. Заканчивается такая операция успешным соединением десантников с наступающими войсками. Все это хорошо на учениях, в специальной учебной литературе. Этому учат в Рязанском командном училище ВДВ, ныне почему-то названном институтом. Однако в реальных конфликтах, в том же Вильнюсе, Азербайджане, в Афганистане, Приднестровье, Чечне, мы действовали то как мотострелковое подразделение, то как жандармское. Теперь вот против наркомафии «десантируемся». С другой стороны, такой персонаж, как Эль-Абу Салих, не всякой «конторе» по зубам. Черный Генерал был памятен Чабану еще с Афганистана. Там Абу Салих, будучи одним из самых молодых моджахедских лидеров, действовал следующим образом. Малой боевой группой устраивал засады нашим подразделениям. Находил полуразвалившийся, но способный быть силуэтным прикрытием дувал и сажал туда пару-другую гранатометчиков с помощниками. Сидят басмачи, ждут колонну. О ее продвижении мимо дувала Абу Салих всегда был осведомлен заранее. У него неплохо была поставлена разведка, но и сам он (по рассказам тех, кто уцелел при личной встрече) обладал феноменальным слухом и зрением. На больших расстояниях мог разглядеть клубы дыма, чутким ухом услышать лязг и бренчание наших боевых машин. Впрочем, техника у нас была не новая, гремела так, что и прислушиваться особо не надо… Так вот, идет колонна. Как правило, танковая. И вот бойцы Абу Салиха исхитрялись с близкого расстояния попасть нашим танкам точнехонько в основание башни. Снайперы, мать их, без промаха били… Через пару секунд еще пара залпов, и басмачи делают из дувала ноги по заранее подготовленным отходам. Две-три машины горят, раненые стонут. Хоть все кругом развороти, а «пташки» уже далеко. Чабан в составе спецкоманды гонялся за Абу без всякого результата. Гонялся спецназ КГБ – та же картина… В конце восемьдесят шестого года, незадолго перед выводом войск, Черный Генерал сам исчез. Вместе с наиболее боеспособной частью своего отряда. Кто Абу Салих по происхождению, подлинно ли его имя, никто не знал. Даже КГБ конца 80-х не сумел добыть о Черном Генерале какие-либо сведения. И теперь вот, через десяток с половиной лет, всплыл Абу Салих в изгорских окрестностях. Чабан с ним давно побеседовать намеревался. Что ж, встретимся – побеседуем все вместе.