Текст книги "Метро 2033: Высшая сила"

Сергей Антонов
Метро 2033: Высшая сила

© Глуховский Д. А., 2017

© Антонов С., 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

Автор идеи – Дмитрий Глуховский

Главный редактор проекта – Вячеслав Бакулин

Оформление обложки – Михаил Пантелеев

Карта – Леонид Добкач

Серия «Вселенная Метро 2033» основана в 2009 году

* * *

«Томский? Да нет, не только он. Новое задание оказалось настолько важным и сложным, что автору, Сергею Антонову, пришлось трубить общий сбор. В итоге на старницах его нового романа вам встретятся и Юрий Корнилов, И МАкс Добровольский, и Вездеход с Шестерой, и другие знакомые по рпедыдущим книгам персонажи. Томский? Ну и Томский, разумеется».

Дмитрий Глуховский

* * *

Таинственной Музе?О.?К.,

без помощи и поддержки которой

эта книга была бы написана

в два раза быстрее,

посвящается.

* * *

Конституция – основной закон государства, особый нормативный правовой акт, имеющий высшую юридическую силу.

ru.wikipedia.org

Мэр Москвы Юрий Лужков обнаружил под Большим театром 10-сантиметровых белых тараканов. Отвечая сегодня на вопрос журналистов, как река Неглинка, протекающая под фундаментом Большого театра, влияет на его состояние, Лужков сообщил, что тараканы – это «единственное, что там является страшным».

ИТАР-ТАСС

 
Я пойду гулять по гулким шпалам,
Думать и следить
В небе желтом, в небе алом
Рельс бегущих нить.
 

Николай Гумилев, «Оборванец»

* * *

ЗАГОВОР ЭЛИТ

Объяснительная записка Алекса де Клемешье

Масонские ложи, иллюминаты, серый кардинал, Большой Брат, тайное мировое правительство, Невидимые Наблюдатели…

Во все времена существовали адепты конспирологии, свято уверенные в том, что теория заговора – вовсе не фантазия. Любое значимое событие – как достаточно логичное, так и не вполне объяснимое – истолковывалось ими как очередное доказательство жестокой и циничной игры, которую ведут теневые правители. Отказался ли от престола средневековый европейский монарх, сменился ли вождь в африканском племени, свершилась ли революция в маленькой южноамериканской стране, началась ли затяжная война на Ближнем Востоке – все это, по мнению конспирологов, произошло не просто так. Все это случилось лишь потому, что кто-то могущественный и не афиширующий себя дернул за ниточки – и послушные марионетки, уверенные в собственной независимости, исправно переместились на нужную клеточку, сказали и сделали то, что выгодно их властелину. Генсеки, императоры, президенты и фюреры – не более чем фигуры в чужой шахматной партии.

Но так ли это на самом деле?

На фоне политических дрязг, закулисных интриг и борьбы за власть в Древнем Риме вдруг происходит восстание рабов – это тоже часть игры? Или могущественные властелины, увлекшись расстановкой крупных фигур, упустили из виду одну-единственную пешку, которая пошла поперек установленных ими правил?

А Жанна д’Арк – тоже чья-то марионетка? Или неучтенный фактор?

А операция в заливе Свиней закончилась позором для инициаторов, потому что в дело вступил еще один невидимый игрок? Или потому что нельзя недооценивать тех, кем ты пытаешься манипулировать?

Существует немало исторических примеров, снято множество фильмов и написано огромное количество книг о том, как маленький человек идет против системы. Результат всегда непредсказуем: иногда герой побеждает, в ряде случаев жернова системы хладнокровно перемалывают его, подчас все усилия героя оказываются напрасными, а бывает так, что он и сам становится частью системы. Интересно, какой же вариант предлагает нам Сергей Антонов в своем новом романе? И будет ли дан окончательный и однозначный ответ на вопрос, кто же такие Невидимые Наблюдатели?

Пролог

– С вашими ухватками, господа хорошие, мы придем к брежневскому застою. – Негромкий, но привыкший повелевать голос с манерой медленно и четко проговаривать каждое слово принадлежал сидящему во главе стола человеку, лицо которого скрывалось в тени. – А подобные застои, как вам известно, заканчиваются революцией. Мы ведь не хотим революции в Метро? Отбой.

Играли в подкидного. По парам. Карты бесшумно скользили по лакированной поверхности столешницы из красного дерева, в центре которой горела одна лампа под зеленым стеклянным абажуром. Ее мощности хватало лишь на то, чтобы освещать стол, горку битых карт и игроков – одинаковые черные рукава пиджаков и манжеты темно-синих сорочек. Сорочка главного отличалась от остальных – на ее манжетах черными нитками была вышита буква W.

– Революции у нас уже были, генерал. Вспомним катавасию со станцией имени Че и рублевскими беспорядками. Они ведь пошли нам на пользу. Или я ошибаюсь?

Вопрос задал человек, сидевший по левую руку от того, кто затронул тему застоя. Он говорил гораздо громче; судя по эху, помещение, в котором беседовали за игрой в карты шестеро мужчин, было приличных размеров.

– Ни пользы, не вреда, драгоценнейший Алексей Феликсович. Мышиная возня.

Третий собеседник был дряхлым стариком. Его возраст выдавал не только скрипучий голос, но и трясущиеся руки.

– Хватит и того, что мы держали все под контролем. – Четвертый игрок раздвинул карты веером и свернул их в стопку. – Манипулирование этой треклятой подземкой – вот главное. Двадцать лет мы дергаем за ниточки, на которых подвешены все эти генсеки, торгаши, фюреры и прочая шушера. Они делают то, что надо нам, и при этом раздуваются, как шары, от осознания собственной значимости. Лично я доволен таким положением дел.

– Гм… Как летит время! Хорошо помню первые дни, когда все мы думали, что бардак надолго. А ведь все пришло в норму всего за несколько месяцев. Болото… Болото, в которое швырнули пару десятков камней с ядерными боеголовками. Хлюп, хлюп, хлюп. Круги и… Все то же болото. – Пятый собеседник был явно настроен на философский лад. – Думаю, в больших реформах необходимости нет. Если сменить патроны на другой вид взаиморасчетов… Э-э-э… Небольшая денежная реформа…

– Все высказались? – Генерал швырнул карты на стол рубашками вверх. – Старые пердуны! Я не о возрасте, а о мышлении! Денежная реформа, мать вашу! Какая реформа?! Через пару месяцев реформировать будет нечего, а вы все еще тешите себя байками о каком-то контроле. Время Невидимых Наблюдателей истекло. Мне докладывают о том, что на разных станциях появляются пришельцы из-за МКАДа. Они рассказывают о том, что вполне комфортно живут за пределами Москвы. Пока все это звучит как сказки. Но только пока. Обитатели Метро рвутся на поверхность. Скоро мы не сможем удерживать людей под землей, заставляя их сражаться между собой и видеть в мутантах лишь врагов. За двадцать лет идея себя изжила. Играть в прятки больше нет смысла. Чтобы удержать власть, нам следует… Да. Заявить о себе во всеуслышание!

– Взять власть официально? – продребезжал старик. – Мысль, конечно, интересная, но… Вы уверены в том, что нас поддержат? Где гарантия, что пойдут за нами, а не за каким-нибудь горлопаном, проповедующим всеобщее равенство и братство? Переворот? Это надо как следует обмозговать. Заканчивать партию будем или как?

– Будем. – Генерал снова говорил тихо. – Туз. Две дамы. Все уже обмозговано. Я консультировался с ведущими аналитиками тайного правительства. Никакого захвата не будет. Мы выступим как законные преемники российских властей.

– Взял, – вздохнул старик. – А с чего бы людям считать нас законными преемниками? Основания…

– Две шестерки. На погоны, как говорится. М-да, основания. Ле-ги-тим-ность. Нам обязательно надо ее подтвердить. Без этого не стоит и огород городить.

– А что, есть верительные грамоты от последнего наземного правительства? – хохотнул Алексей Феликсович. – Откуда им взяться? Все, включая гаранта Конституции, драпали в подземные норы с такой скоростью, что завещание, увы, никто не составил.

– То, что вы в шутку называете верительными грамотами и завещанием, существует. Будь моя воля, я приказал бы доставить сюда скипетр и державу, но нам потребуются другие символы власти. Те, которые хоть и забыты, но до сих пор способны внушать массам уважение к власти. Мы должны, даже обязаны владеть тем, что делает сильных мира сего сильными.

– Это интересно. – Старик неспешно собрал карты в колоду и принялся ее тасовать. – Скипетр и держава. Символы. Вы имеете в виду…

– Да. Два последних года усилия наших оперативных служб были направлены на то, чтобы собрать все регалии российской власти. Кое-что добыть удалось. Что-то придется поискать. Признаться, на данный момент меня больше всего интересует Конституция Российской Федерации. Ее главный экземпляр. Книга, переплетенная в тончайшую кожу варана красного цвета с серебряным накладным гербом. По нашим сведениям, незадолго до Катаклизма ее перенесли из библиотеки президента в кабинет Сенатского дворца.

– Кремль. Чертов Кремль. С ним одни проблемы, – проворчал Алексей Феликсович. – Биологическое оружие, которым бахнули по Кремлю в тринадцатом, так и не удалось идентифицировать. При попытках исследовать это место мы потеряли кучу лучших людей. Пробовали ведь и с поверхности, и через обычные станции Метро, и через наши секретные туннели Д-6. Результат один и тот же. Люди исчезают бесследно, а вместо них через все дыры прет эта мерзость. Биомасса. Сколько подходов к Кремлю пришлось взорвать и забетонировать? Лично я уже и подсчитать не могу. Главный экземпляр Конституции эрэф – хорошо. Но есть ли уверенность в том, что за кремлевской стеной хоть что-то осталось?

На несколько секунд воцарилась тишина. Слышно лишь было поскрипывание стульев да астматическое дыхание старика, который закончил тасовать колоду и тискал ее пальцами.

– Есть одна хорошая поговорка: языком болтать – не мешки таскать, – прошипел генерал. – Сдавайте-сдавайте. Чтобы узнать о том, что происходит за кремлевской стеной, надо за ней побывать. Сдается мне, Алексей Феликсович, что рассказы о достижениях возглавляемой вами оперативной службы сильно преувеличены. Раньше вы так рьяно не заботились о своих лучших людях. Я не настаиваю на том, чтобы в Кремль отправились наши. В вашем распоряжении все ресурсы Метро. Найдите исполнителя. Наймите какого-нибудь толкового отчаюгу. А если постарели – так и скажите. Мы подыщем вам более легкую работу.

– Просто просчитываю варианты, – пробурчал руководитель оперативной службы. – Возможно, пора заняться, наконец, настоящим делом господину перебежчику и его питомцу, этому Че. До сих пор Ахунов даром ест свой хлеб.

– Чересчур рискованно. Этот ваш Че, как мне известно, не поддается контролю. Мало ли какой фортель выкинет? А времени нет совсем. Рекомендую оставить Че в качестве запасного варианта, так сказать, плана «Б». В любом случае через неделю главный экземпляр Конституции должен лежать передо мной на этом столе. Это – приказ. И он не обсуждается. Что касается кремлевской биомассы, то…

Генерал щелкнул пальцами. Послышались шаги. Правая рука главы тайного правительства нырнула в темноту и появилась в круге света с контейнером, состоящим из пробирки, помещенной в стальной каркас. Пятнадцать сантиметров в высоту, десять в диаметре. За толстым стеклом пузырилась бурая масса.

– Это – единственный образец. Нам удалось соскрести субстанцию с губ одного одержимого. Те, кто это сделал, только и успели, что передать контейнер. Потом и они стали одержимыми. Всех пришлось… утилизировать.

Генерал постучал по стеклу пробирки. Биомасса моментально отреагировала. Сменила цвет с бурого на ярко-красный и забурлила.

– Рвется наружу, – благоговейно прошептал старик. – Рвется наружу. Зачем ее принесли сюда? Неровен час…

– Ерунда. Уверен, что нам ничего не грозит. А принесли ее сюда потому, что она может пригодиться экспедиции.

– Каким боком? – буркнул Алексей Феликсович. – Прививку ею сделать, что ли?

– Вам решать, как использовать образец. Шевелите мозгами. Надеюсь, что они есть не только у биомассы, но и у вас. Задачу я обозначил. Действуйте.

– Играть-то будем? – поинтересовался кто-то.

– На сегодня хватит с нас игр. Займемся делами. – Генерал встал. – Кстати, о мозгах и играх. Освоить подкидного дурачка – дело нехитрое. Думаю, если кто-то из вас играл во что-нибудь более интеллектуальное, скажем, в бридж, проблем было бы на порядок меньше. Все свободны.

Вспыхнул свет. Помещение оказалось круглым залом с высоким, подпертым шестью мраморными колоннами потолком. Все здесь дышало не свойственной Метро роскошью. И громадная люстра с хрустальными подвесками, и шесть украшенных деревянной резьбой дверей, и зеленый с красными кантами ворсистый ковер, и овальный, тяжеловесный стол, и стулья с высокими спинками, и карта Метро, сделанная на оргстекле, закрепленном на никелированных стойках.

От обычных карт она отличалась тем, что привычные линии московской подземки пересекались черными линиями Метро-2, станции которого были обозначены желтыми кружками и не имели названий.

На стене красовался большой, диаметром в метр, герб России, на котором вместо центральной царской короны была такая же литера W, что и вышитая на манжете генеральской сорочки.

Включивший свет охранник был одет во все черное. Он собрал разбросанные по столу карты, выключил настольную лампу и протянул руку к контейнеру с биомассой, однако так его и не коснулся. Сел на стул и уставился на бурлящую субстанцию. Прошла минута. Другая. Когда охраннику наконец удалось оторвать взгляд от контейнера, он выглядел как человек, который только что проснулся. Вставая, он покачнулся и оперся рукой на стол.

– Мерзость. Вот мерзость. Да что же ты такое?!

Биомасса, словно поняв, что загипнотизировать охранника не удалось, перестала бурлить. Цвет ее постепенно сменился с красного на бурый. Субстанция не тратила свою черную энергию попусту. Она выжидала. Ждала своего часа, чтобы при первом удобном случае вырваться из стеклянной клетки и, пожирая разум и тела людей, разбухать и расти, растекаться, поглощая все новые и новые жизни.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ВЕРНУТЬ СЕБЯ

Глава 1
Депрессия

– А потом, когда свечи потушат и кошмары придут на постель, те кошмары, что медленно душат, я смертельный почувствую хмель…

Вздохнув, Томский закрыл затрепанный томик стихов Гумилева и сунул его в карман. Дунул на свечу. В темноте прислушался к размеренному дыханию спящей жены и посапыванию сына Лешки. Они спят. Отдыхают и набираются сил для нового дня. А он… Не видит никакого смысла ни в новом дне, ни в том, чтобы ему радоваться. Ведь все будет так же, как вчера. Он будет помогать кому-то из мастеров. Обедать и ужинать. Говорить с друзьями. Делать вид, что ему что-то интересно. Даже улыбаться шуткам.

На самом же деле Толик пребывал в глубокой депрессии. Не знал точно, когда она началась, и не имел ни малейшего понятия о том, когда она закончится. Он потерял себя, погряз в ежедневной рутине. Слился с серой массой хороших, в общем-то, но таких безликих людей.

После захвата станции имени Че Гевары красными какое-то время пытался корчить из себя прежнего Томского. Лидера. Анархиста. Мечтателя. Но все это выглядело слишком фальшиво, чтобы продолжаться долго. Он мог обмануть кого угодно, но только не себя. В театре одного зрителя и одного актера сложно лукавить.

Вслед за Русаковым и его бригадой Анатолий с семьей перебрался на Автозаводскую. Город Мастеров встретил Томского с распростертыми объятиями – как-никак, в свое время он оказал станции неоценимую услугу, вот и теперь от него все чего-то ждали. Нововведений? Революций? Выступлений на митингах? Влезания на броневик с обещаниями мира станциям, свинины голодающим, воли анархистам? А он не хотел ничего, кроме покоя.

В конце концов Толик перестал участвовать в построении планов, которыми увлекались настоящие бойцы вроде комиссара Русакова, и незаметно и постепенно отошел от дел, сославшись на семейные хлопоты и прочую дребедень.

Боялся признаться не то что друзьям, а даже самому себе в том, что утратил веру в результативность какой бы то ни было борьбы. Метро – не место для мечтателей. Главный его девиз начертан на многочисленных табличках, оставшихся от прежних времен. Выхода нет. И этим все сказано. Можешь дергаться, трепыхаться, но… Только в пределах длины ниточек, на которые тебя подвесила злодейка-судьба.

В конце концов комиссара Русакова избрали начальником станции. Толик в голосовании не участвовал и лишь потом вскользь упомянул, что Город Мастеров сделал достойный выбор, хотя сам в этом сомневался. Комиссар был отличным бойцом, но хорошего снабженца, а уж тем более гибкого политика из него могло и не получиться.

Томский встал и осторожно, стараясь не наткнуться на мебель, добрался до двери.

Станционный зал Автозаводской был погружен в полумрак, разбавленный тусклым желтым светом ламп дежурного освещения. Совсем недавно ими заменили треноги, в которых горело машинное масло. Дышать стало легче, но электричество экономили, и каморки по-прежнему освещались плошками с маслом или самодельными свечами. Так что, по большому счету, жизнь людей светлее не стала.

Темные очертания станков и верстаков, обычные ночные шумы: храп, поскрипывание сапог часовых, приглушенные голоса тех, кто еще не улегся… Все как всегда. Это было вчера, будет завтра. Безнадега, мать ее так. Безнадега…

Анатолий вытащил из кармана кисет. Свернул самокрутку. Затянулся. Гм… Он начал курить потому, что стал набирать вес. Хреновое, не выдерживающее критики оправдание. С весом нужно бороться в качалке. И Елена не раз с насмешкой говорила ему об этом. Толик соглашался и… Ничего не делал. Он становился метромужиком. Обычным, в меру пьющим, курящим, без особой охоты работающим, обрастающим жирком и обремененным заботами о семье метромужиком. О господи, это же во сто крат хуже, чем быть гэмэчелом!

Томский тихо выругался. Швырнул окурок на пол и старательно, даже с остервенением растер его носком сапога так, словно давил змею. К чертовой матери и его же бабушке все. К свиньям собачьим, к собакам поросячьим и другим разновидностям мутантов… Он идет спать, дрыхнуть, давить подушку в надежде хоть во сне почувствовать себя прежним Томским.

– Это – пиявка. Большая, жирная и гадкая пиявка, главный смысл существования которой в том, чтобы жрать, жрать, еще раз и снова жрать. Постоянный и неутолимый голод – единственное чувство, которая она испытывает. Жрать. Жрать. Жрать…

Тихое бормотание доносилось из-за станины здоровенного, как мамонт, токарного станка. Толик сразу узнал голос. Конечно, Данила Громов. Перестав общаться со старыми друзьями, Томский неожиданно обрел нового – полуслепого мужчину, появившегося на Автозаводской некоторое время назад.

Томский так и не смог понять его до конца. У Громова были проблемы не только со зрением. Он частенько впадал в прострацию, заговаривался. Нес полную ахинею. Зато в моменты просветления говорил языком, выдававшим в нем потомственного московского интеллигента. Его рассуждения на любую тему всегда были четко структурированы и железно аргументированы. Настолько, что возражать Даниле было весьма и весьма затруднительно.

И все-таки Толик любил поспорить с Громовым. Это было, пожалуй, единственным, что он делал без напряга в последнее время. Из этих бесед Томский узнал, что до Катаклизма Данила был известным журналистом, жил в престижном, старой постройки, доме на Кутузовском проспекте. Увлекался историей Кремля, его сокровищ и кладов, скрытых в хитросплетениях подземных лабиринтов старой Москвы.

– Храм Соломона и Купол Скалы – для мира. А наш Кремль – для России, – заметил как-то Данила. – Там и до Катаклизма было просто фантастическое нагромождение тайн, а уж после… Поверьте мне, если кому-то удастся выбраться из общей жопы, в которую мы все попали, поиски Святого Грааля и Ковчега Завета продолжатся. Каждый человек в глубине души диггер, жаждущий открывать все новые и новые потайные туннели. Найдутся и энтузиасты, которые снова и снова станут искать под Кремлем – клады, библиотеку Ивана Грозного… Все это будоражило и будет будоражить умы. И ничто этого не изменит.

Иногда Томскому удавалось разговорить Данилу настолько, что тот начинал высказывать свои взгляды на учение Кропоткина и Бакунина, на возможность построения справедливого общества если не во всем Метро, то хотя бы на отдельной станции.

– Вы уже попробовали? Ну и будет! Утопия. Уже само по себе наше Метро настолько искусственное образование, что никакие законы общественного развития здесь работать не будут. Человеческое существо создано для того, чтобы жить на поверхности. Видеть восходы и закаты, чувствовать кожей ветер. Только там и можно говорить о свободе. Бороться за нее. А здесь? Разве можно быть свободным в подземной клетке? Утопия и еще раз утопия!

Однако больше всего Данила любил рассказывать о секретах Кремля. В этой области знания его были просто энциклопедическими. Старинные и современные названия башен, расположение и история храмов, количество и имена колоколов, главные экспонаты музейных экспозиций и многие другие детали он знал назубок и говорил обо всем этом взахлеб. В такие моменты глаза его загорались, морщины разглаживались, а голос звенел, как гитарная струна, тронутая пальцем музыканта-виртуоза.

А еще Громов явно кого-то боялся. Совсем как Билли Бонс из «Острова сокровищ», он в минуту откровения попросил Анатолия сообщать о появлении на станции незнакомых людей. Ждал свою черную метку, что ли? Прихода своего личного Черного Пса или Слепого Пью? Кто знает…

Томский обошел вокруг станка. Громов сидел, прижавшись спиной к станине и, обхватив колени руками, бормотал о том, что кто-то кого-то будет жрать. Услышав шаги, он поднял голову. Черты лица Данилы были правильными, но весь вид портили красные круги вокруг глаз. Было ему не больше пятидесяти. В черных волосах только-только начали появляться седые пряди. Чуть выше среднего роста, крепкого телосложения, он был бы в расцвете сил. Был бы… По всему чувствовалось – в жизни Громова произошло что-то, сделавшее из него старика. Мгновенно и навсегда.

– Анатолий?

– Я…

– Заблудился. Я заблудился. Не смог отыскать свою клетушку. В трех соснах запутался… Затмение какое-то нашло, знаете ли… Вышел на платформу и… Не смог вернуться. Темновато здесь. Вы не находите?

Громов прижал указательные пальцы к вискам и оттянул кожу так, что глаза превратились в щелки. Так он, должно быть, пытался фокусировать зрение.

– Бывает. – Томский протянул Даниле руку, помогая ему встать. – До вашей клетушки всего десяток шагов. Я помогу добраться.

Через десять минут Громов, обхватив обеими ладонями алюминиевую кружку, жадно глотал заваренный Томским грибной чай. Толик, забыв о войне, объявленной табаку, курил, дожидаясь, когда Данила окончательно придет в себя.

Громов шумно выдохнул, поставил пустую кружку на стол.

– Ну вот. Мне лучше. Значительно лучше. Спасибо, Анатолий. Было бы нехорошо, если бы утром меня нашли там, на платформе. Я и так доставляю приютившим меня людям массу хлопот. Да. Нехорошо…

– Ерунда. Какие уж там хлопоты. Мне еще побыть с вами или собираетесь спать?

– Нет, сегодня я уже не усну. Может, продолжим нашу дискуссию? На чем мы остановились?

– На том, что Метро является искусственным образованием, подземной клеткой, в которой говорить о свободе могут лишь дураки.

– Грубо, но очень точно. Вы сформулировали мою идею в двух словах. – Данила улегся на узкую кровать у стены и прикрыл глаза. – Браво, Томский. Всегда завидовал людям, умеющим выражаться лаконично и не впадать в словоблудие, присущее всем интеллигентам. Мы ведь, чего греха таить, великие софисты. Умеем с помощью большого потока слов и витиеватых фраз выдавать желаемое за действительное, а черное – за белое. Продолжайте, друг мой, продолжайте.

– Поскольку поверхность для нас пока закрыта, то и трепыхаться нет смысла.

– Вы упустили из виду главную деталь. Мы говорим об искусственном образовании. Рукотворном. Кто-то ведь выстроил жизнь в Метро такой, какая она есть. И, возможно, этот кто-то так же искусственно и искусно дозирует информацию о том, что происходит на поверхности. Все мы привыкли считать происходящее здесь неким броуновским движением. А если порядок все-таки существует и кем-то поддерживается? Перестаньте, Анатолий, мыслить туннельными категориями и упираться головой в тюбинги на потолке. Не пробовали взглянуть на проблемы шире?

– Не пробовал, – покачал головой Толик. – Не до этого было…

– Вот именно! – Громов поднял указательный палец к потолку. – Всем нам не до этого. Куча мелких дел не позволяет видеть главного. Суета сует. Откуда мы взяли, что поголовно все мутанты – кровожадные твари и лютые враги человека? Почему решили, что жить на поверхности невозможно? Кто сказал, что за пределами МКАДа нет жизни? Кто придумал, что наша златоглавая была и остается центром мира, а ее вонючие подземные коммуникации – землей обетованной?

– Так ведь это прописные истины! – пожал плечами Томский. – Люди живут и за МКАДом, но значительно хуже, чем в московском Метро. Рублевка вот…

– Рублевка – худшая из версий Москвы! Обиталище жирных котов и толстозадых кошек, которые никогда не знали вкуса воды из-под крана! Прописные истины, прописные истины… Кто эти истины прописал?! Кто внушил, что все обстоит именно так, а не иначе?!

– Вы считаете, что Метро управляет некая мощная и невидимая сила?

– Ничего я не считаю. Думайте и анализируйте сами. У вас для этого есть все данные: голова на плечах, молодость и уже большой жизненный опыт, пришедший на пару с сединой. А Москва… Несмотря на всю мою к ней любовь… Она всегда высасывала из людей жизнь, делали их рабами, подчиняла своим законам. Заставляла двигаться по глубокой, наезженной столетиями колее. Так было и в лучшие времена, а сейчас – тем более. Знаете, Томский, на вашем месте я бы бежал отсюда куда глаза глядят. У вас ведь все впереди, если, конечно, не выберете в качестве нормы жизни пессимизм. Как бы пафосно это ни звучало, но надо, обязательно надо бороться и искать, найти и не сдаваться. Сматывайте удочки при первом удобном случае.

– Признаться, я и сам подумывал об этом, – вздохнул Толик. – После того как красные отбили у нас станцию и я пришел сюда, все кажется мне бессмыслицей. Думаю, то же происходит и с моими друзьями. Вездеход где-то постоянно пропадает, Корнилов вон спивается, а Русаков превращается в какого-то средней паршивости чиновника-функционера. Только вот куда идти?

– Если задаться целью, и это можно узнать. Мне, например, доводилось встречать людей из Подмосковья, которые наведывались в Метро вовсе не для того, чтобы остаться. Их дом был там, а не здесь. Сюда они приходили, чтобы раздобыть ресурсы, которых им не хватает. И уйти…

– А почему же тогда сами не ушли, раз все так понятно?

– Слишком увяз в этой трясине, состоящей из туннелей и человеческих амбиций. Меня отсюда не выпустят.

– Кто? Та сила, которая на самом деле управляет Метро?

Данила вдруг вскочил, бросился к двери, приоткрыл ее, чтобы выглянуть на платформу, и вернулся на кровать.

– За последние дни на Автозаводскую никто не приходил? Никто про меня не спрашивал?

– Вроде нет. Все как обычно.

– Не забудьте предупредить меня, если заявится кто-то подозрительный.

– Не пора ли, Данила, рассказать о том, кого вы так боитесь? Если я буду знать, мне легче будет защитить вас.

– От них невозможно защититься, нельзя спрятаться! – Громов говорил полушепотом и не смотрел на дверь, словно опасаясь, что в каморку вот-вот войдет непрошеный гость. – Если попал к ним на крючок – уже не соскочишь… Так что рано или поздно за мной придут.

– Станция предоставила вам убежище, и комиссар Русаков никому не…

– Да плевать им на Русакова! Если им что-то надо, они возьмут, и точка!

– Данила, да о ком же вы?!

– Разбухает, – ответил Громов глухим, замогильным голосом. – Поедает тела и разум. А звезды – с ней заодно. Когда пиявка набирается сил, они горят ярче. Если монстр впал в кому от голодухи – гаснут. Но только на время. Уничтожить полностью ее нельзя. Где-нибудь, да останется микроскопический фрагмент, обрубочек щупальца этой твари. И все начинается заново. Пиявка. Звезды. Пиявка. Замкнутый круг. Бомбу. Только атомную бомбу. Если ее сбросить точно в цель, может быть, тогда все закончится…

Томский не сразу сообразил, что на Громова нашло очередное затмение. Он дождался, когда Данила вдоволь наговорится на свою коронную, касающуюся пиявки тему, и бережно укрыл бедолагу одеялом. Громов наконец уснул. Беспокойным, судя по дергающимся векам и шевелящимся губам, сном.

Выйдя на платформу, Анатолий принялся мерить шагами промежуток между двумя верстаками, размышляя над тем, что говорил Данила.

А ведь он был прав! За два десятка лет Метро обросло законами и правилами, постулатами, которые воспринимались всеми как истина в последней инстанции. Это – хорошо, это – плохо. Это можно, это – нельзя. Возникли эти законы сами или у них был автор? Если предположить, что такой законотворец существует, то где гарантии того, что его цель – улучшение жизни людей, загнанных радиацией под землю? Благими намерениями…

Томский снова закурил, пообещав себе, что эта самокрутка будет последней.

Черт с ним, с автором! Другое замечание Данилы взволновало его куда больше: люди вполне комфортно чувствуют себя и на поверхности, за пределами Москвы. Город высасывает жизнь… Может, как раз из-за этого он чувствует себя пустым, как барабан? Может, навалившаяся апатия – следствие того, что он давно вырос из коротких штанишек Метро и сейчас просто топчется на месте, потому что… Место его давно не здесь!

Анатолий был настолько взбудоражен, что от намерения отправиться в дорогу прямо сейчас его удерживали лишь мысли о семье. Он уже не один и путешествовать налегке не сможет. Если уж идти, то нужно точно знать куда. Иметь снаряжение, запас продуктов, а может быть, даже что-то из транспорта.

Что ж… По крайней мере, цели определены, задачи ясны. Он уйдет из Метро вместе с Леной и Лешкой. Хорошенько подготовится и уйдет туда, где его не будут душить своды туннелей и закопченные потолки станций, где можно будет видеть больше, чем на сотню метров, где он сможет вернуть себя прежнего.

Томский присел на табурет у верстака, вытащил свою книгу, но в полумраке не смог различить ни буквы. Пришлось напрячь память:

 
Но в мире есть иные области,
Луной мучительной томимы.
Для высшей силы, высшей доблести
Они навек недостижимы…[1]1
  Н. Гумилев, «Капитаны».


[Закрыть]
 

Не успел Толик прошептать эти слова, как услышал шаркающие шаги. Громов подошел и сел рядом с ним.

– Невидимые Наблюдатели. Так их называют те, кто верит, что в самую трудную минуту придут на помощь супермены, некие воины света… Никакие они не воины и не супермены, Анатолий. Всем здесь верховодит правительство. Чиновники и военные высшего ранга, которые раньше других людей знали о часе икс, потому что сами его приближали. Они успели укрыться в своих правительственных бункерах и, пока остальные просто пытались выжить, занялись тем, чем занимались всегда: заботились о том, чтобы у их подданных всегда был общий внешний враг, которого можно сделать козлом отпущения; пропагандировали ненависть; разделяли, чтобы властвовать. Два десятка лет они расставляют на шахматной доске Метро фигуры фюреров, генсеков и атаманов, передвигают пешек и ферзей так, как им вздумается. Миром, ограниченным ветками Метро, поразительно легко управлять, и они наслаждаются своей властью. А еще не терпят тех, кому известны их темные тайны и гнусные намерения. Вот почему я знаю, что за мной придут.