Текст книги "Шалом"

Параграф 2. Адекватный ответ

«Не будь антисемитизма, я бы не думал

о себе как об еврее».

Артур Миллер.

…Прокурорский сынок, он же отпетый двоечник и несносный дебил Коля Ванюкин кое-как переполз в третий класс. После детского сада он вдруг стал полностью неадекватным – просто слетел с катушек. Одним словом, Всевышний явил миру законченную мразь и морального урода.

Его колено полностью восстановилось, но в голове образовался вакуум, тормозящий психическое развитие и умственные способности.

В свои десять лет Коля выглядел сопливым пацаном, картавым недоноском, обозлённым на всех и вся, а особенно на евреев. Он не забыл Серёжу Баевича, выключившего его из привычной системы ценностей, унизившего и оскорбившего до глубины его поганой душонки. Теперь все евреи представлялись Коле врагами как в личном плане, так и вообще…

Прокурор Томской области Владимир Владимирович Ванюкин – махровый, наглый взяточник, – надеялся, что в недалёком будущем передаст своё тёплое кресло своему сынуле, но после детсада его не в меру «крутой» отпрыск как-то вмиг сделался покорным, отсталым, бесхарактерным ребёнком, безвольным ублюдком, сопливым нытиком.

Жёлтые пузыри соплей и тягучих слюней постоянно находились на его дурацкой и вечно улыбающейся роже. В классе Колю презирали за явную придурковатость, ненавидели за беспросветную тупость, но жутко боялись за неконтролируемую агрессивность поведения. Он, конечно, не глумился над одноклассниками, не терроризировал хлюпиков, не унижал девочек, не дрался, не издевался над младшими, но, тем не менее, считался в классе опасным, сволочным и мерзким типом.

Учителя терпели бывшего детсадовского хулигана Ванюкина, памятуя о его влиятельном отце, закрывали глаза на его паскудные и ублюдочные шалости, ставя ему липовые трояки вместо заслуженных двоек.

Коля, хоть и считался дурак дураком, но ловко и хитро играл роль неприкаянного простодушного идиота. Он люто ненавидел евреев и мечтал когда-нибудь встретиться со своим детсадовским обидчиком, рыжим Серёжей Баевичем. И эта встреча состоялась через тридцать лет после окончания школы. Но об этом позже…

– Володя, ты когда последний раз наведывался туда, где учится твой сын?

– Я вообще-то никогда там не был, да и некогда мне. Скажи спасибо, что я с горем пополам запихнул его в эту престижную школу. А собственно говоря, в чём дело? Что опять не так? На что ты, Надюша, намекаешь? Я чего-то никак не врублюсь…

– Школа, конечно, шикарная, и учителя на уровне, только вот наш Коля почему-то в ней – последний ученик. Я вчера была на родительском собрании, так чуть сквозь землю не провалилась от стыда. Нашего сына не отчисляют, а автоматически переводят из класса в в класс, потому что не хотят с тобой связываться; типа, боятся тебя.

– А как ты хотела?! И правильно делают! Каждая сявка должна знать своё место! Мы – элита страны, научим это быдло свободу любить!

– Вова, пафос свой в заднее место засунь и услышь, наконец, что я тебе говорю. Твой сын Николай – законченный троечник, мелкий хулиган, отстающий в развитии ребёнок!

– Надя, может быть, ему элементарно учиться не нравится. Ничего страшного! Я вот тоже в школе в отличниках не ходил, однако некоторых высот достиг, любого могу к ногтю прижать, если захочу. Ты посмотри, как все передо мной лебезят; я властью обладаю почти неограниченной, я живу, как у Христа за пазухой, я…

– Опять ты, Вова, понты колотишь? Твоя власть на связях держится, ещё на знакомствах, на том, что ты член партии царя. Если кто-то покруче пожелает тебя задвинуть и своего человека посадить на твоё тёплое место, то ты враз в канаве окажешься или в тюряге, а то и к стенке поставят.

– Я тебя умоляю, не начинай! Мы, кажется, про сына разговаривали, про его успехи в школе; вот давай и продолжим…

– А я тебе и толкую, что он плохо учится. Зато про Риту Блюмберг на собрании все уши прожужжали: она отличница, активистка, общительная девочка, типа аккуратная… О Боже, как же эта жидовка меня достала…

– Согласен с тобой, Надя! Эти пархатые всю страну скупили, продали и снова скупили. Наверху есть мнение, что евреев надо бы постоянно в чёрном теле держать, конкретный заслон им поставить во всех сферах жизни: в экономике, в науке, в медицине; короче, везде…

– Тут, Володя, я полностью на твоей стороне. Но, как это сделать, если они родственными связями обросли, в свиту Самого входят, в Политбюро залезли, покупают всех и вся?

– Ну, не знаю я. Пока не знаю…

…Коля в это время стоял за неплотно прикрытой дверью, втягивал в себя сопли и внимательно подслушивал диалог родителей. Их слова оказались явно по душе маленькому антисемиту, ласкали его слух и косвенно призывали к активным действиям. Он глубоко уверовал в то, что бы он ни сделал, папа его отмажет, и мама заступится, коршуном налетит на любого…

– Я вот что думаю, Вова: может, наймём для нашего мальчика репетитора хорошего, детского врача толкового, логопеда умного, наконец. Надеюсь, они Коленьку на правильный путь наставят, вылечат, на буксир возьмут?

– Конечно, организуем, но сначала пусть начальную школу закончит, хотя бы на тройки. Надя, подыщи ему весь этот штат-монтаж и денег не жалей.

– Я вообще-то давно хотела это сделать, но боялась, что ты против будешь.

– Ну вот и обсудили всё! Давай уже ужинать, а то в горле пересохло. А что сегодня в нашем кабачке?

– Даже не знаю. Пойду у поварихи спрошу…

…Коля вмиг отскочил от двери и помчался в свою комнату досматривать мультик.

На следующий день он явился в школу в приподнятом настроении, смело зарулил в класс и огляделся. За первым столом робко восседала еврейская девочка Рита.

Кругом носились и галдели возбуждённые школяры, в окна заглядывали розовые утренние облака, а она, не замечая никого, сидела и тихонько читала какую-то книгу; скорее всего, это был сборник стихов Блока.

Коля нагло подлетел к Рите, схватил её за косичку и писклявым шепелявым голосом заорал: «Зыдовка! Зыдовка! Зыдовка!»

Тут же в классе воцарилась гробовая тишина; подавляющая часть третьеклашек не знала смысла этого слова, но некоторые принялись таинственно хихикать, показывая на Риту пальцем.

Тем временем Коля орал ещё громче, разбрызгивая по сторонам слюни и пузыри соплей: «Вонючая зыдовка! Вонючая зыдовка! Вонючая зыдовка!»

Ни у кого из одноклассников не возникло желания заступиться за униженную, оскорблённую девочку. Никто даже пальцем не пошевелил. Все стояли и наблюдали за этой трагической, отвратительной сценой: мальчики боялись Ванюкина-младшего, а девочки испугались за свои косы.

Вся эта гнусная ситуация должна была, тем не менее, когда-нибудь закончиться, и она закончилась совершенно неожиданно для всех. Оскорблённая Рита прекрасно знала смысл слова «жидовка» и готова была разреветься, но она поступила иначе. С невыразимой яростью она схватила за шиворот сопливого ублюдка, потащила его к доске и принялась яростно колотить его носом о классную доску.

В эту минуту из сопливого носа маленького антисемита брызнула мутная кровушка, разлетаясь крупными каплями в разные стороны. Но Рита не обращала на это никакого внимания, продолжала вбивать ненавистную морду в исписанную доску.

Ещё через минуту неистово завизжали перепуганные девочки и бросились наружу, мальчики же криками подбадривали взбешенную Риту, которая продолжала монотонное, жестокое, но справедливое наказание. Алая кровь вперемешку с жёлтыми соплями только ещё больше возбуждала маленькую еврейку, и она, похоже, не собиралась останавливаться.

…Когда в класс ворвалась обезумевшая учительница, а вместе с ней почти весь педагогический состав элитной школы, Коля Ванюкин, весь в кровавом месиве, почти терял сознание, а Рита Блюмберг из последних сил продолжала экзекуцию, приговаривая: «Мразь, мразь, поганая мразь…».

Побледневшая учительница кинулась к обезумевшей Рите, схватила её за окровавленную руку и вытащила в коридор, а юный антисемит повалился на пол и отключился…

Униженная девочка восстановила свою поруганную честь, в глазах одноклассников, ведь она жестоко, но справедливо наказала обидчика, которого увезли в больницу с сотрясением мозга, сломанным носом, с выбитыми зубами и большой потерей крови.

Вот вам и тихая, скромная еврейская девочка, отличница, любительница лирических стихов Александра Блока!

Кто-то скажет, что ей надо было вырваться из рук сопливого ублюдка и просто убежать, некоторые посоветуют пожаловаться учительнице, а я буду утверждать, что она поступила абсолютно правильно! Зло должно быть наказано, однозначно! Самосуд – это беззаконие?! Конечно, да! Но только не в этом случае!

Если бы все еврейские дети, да и взрослые тоже, давали бы жёсткий отпор антисемитам, то этого позорного явления в СССР не наблюдалось бы вообще. Однако, ненавистники евреев всех мастей, негласно поддержанные государством, остаются безнаказанными. Осуждая с высоких трибун антисемитизм, чиновники, тем не менее, по большому счёту закрывают глаза на махровый, бытовой антисемитизм, на зверские выходки хулиганов, на осквернение еврейских могил и памятников.

…Родителей Риты Блюмберг срочно вызвали к директору школы Нудельману Борису Ефимовичу…

– Инна Григорьевна, как вы считаете, ваша дочь поступила правильно?

– Я сделала бы то же самое, не задумываясь!

– Но согласитесь, ведь это откровенный жестокий самосуд. Таким образом можно запросто скатиться в каменный век.

– А вы, Борис Ефимович, как поступили бы в такой ситуации?

– Я обратился бы в суд…

– Я вас умоляю, Борис Ефимович. Наши суды всегда на стороне власть имущих; вам это хорошо известно, телефонное право ещё никто не отменял.

– К большому сожалению, мы вынуждены исключить Риту из школы… Мне очень жаль!

– А мне вас искренне жаль, потому что когда-нибудь вы тоже окажетесь в подобной ситуации, где-нибудь в автобусе или на улице к вам привяжется ряженный казак или пьяный ублюдок и унизит вас.

– Я позвоню в милицию…

– Ну-ну, если в живых останетесь.

– Инна Григорьевна, не надо так пессимистично смотреть на жизнь.

– Я воспринимаю жизнь реалистично…

Родителям Риты Блюмберг пришлось срочно продать машину и загородную дачу, чтобы откупиться из-за жестоких, но адекватных действий своей дочери.

Маленький придурок провалялся в больнице три недели, после чего родители перевели его в другую школу. Однако Колиного отца всё-таки понизили в должности, переведя в районный суд. И всё из-за антисемитских выходок его непутёвого сыночка.

…Молва о подвиге третьеклассницы Риты Блюмберг, о несправедливом суде в пользу семьи Ванюкиных облетела Томск и обросла невероятными подробностями.

Некоторые уважаемые в городе еврейские семьи стали подумывать об отъезде на историческую родину, чему некоторые русские семьи и чиновники оказались бесконечно рады…

И это было началом первой эвакуации советских евреев на Святую землю…

Параграф 3. Половинка зуба

«Одни проглатывают обиду,

другие – обидчика».

С. Крытый

…Санька Шкодин учился в параллельном классе, слыл откровенным, неисправимым троечником, равнодушным оболтусом, уличной мелкой шпаной. По причине плохой успеваемости его даже в пионеры не стали принимать.

Будучи выше всех нас на голову, он в седьмом классе без красного галстука выглядел, как октябрёнок-акселерат, наглухо застрявший в начальной школе.

Друзьями, а тем более приятелями, мы никогда не считались, однако жили в одном дворе и достаточно много времени проводили вместе: гоняли мяч, играли в «чику», баловались куревом. Тем не менее, мы были совершенно разными: я в свои четырнадцать выглядел мелким и трусоватым пацаном, а Сашка мог запросто подстрелить из рогатки ворону и зажарить её потом на костре, ему нравилось издеваться над кошками и бродячими собаками. Одним словом, в нём сидела какая-то непонятная негативная чертовщина, толкающая этого шалопая к отвратительным поступкам.

Он был здоровее и сильнее меня. Чтобы хоть как-то сравняться с этим дылдой, я в конце шестого класса записался в секцию бокса, усердно посещал все тренировки, трудился в поте лица, и уже в седьмом классе выиграл первенство Томской области среди новичков. Как мне это удалось? Когда соперники на ринге видели мою стойку (я от рождения – левша), то тут же сникали, мне оставалось лишь двумя-тремя точными ударами добивать их. Тем не менее, сейчас не об этом…

…Я до сих пор не могу понять, по какой такой причине наша классная руководительница на одном из классных часов затеяла национальную перекличку, в смысле: кто есть кто по происхождению. Мне до сего дня была абсолютно не интересна национальность моих одноклассников. Естественно, перекличка выявила только русских. Но один мальчик гордо заявил, что он еврей. Такой поступок граничил с полным безрассудством, поскольку усилиями советской пропаганды все евреи считались сионистами, агрессорами, угнетателями всех арабов, пособниками мирового империализма. Некоторые известные евреи: А. Райкин, М. Чухрай и другие деятели театра и кино строчили в печать гневные петиции, осуждающие Израиль. Придворный шут и клоун Райкин рад был бы отречься от своей национальности и вмиг сделаться хотя бы грузином, на худой конец – цыганом, но внешность не позволяла. За право лицедействовать в Советском Союзе, юморить на ТВ, критиковать алкашей и мелких несунов, он платил, не побоюсь этого слова, предательством собственной нации; тоже самое делали некоторые представители культуры, учёные, музыканты… Однако пусть это останется на их грязной холуйской совести!

…Вернёмся в наш дружный 7«А». После того, как Миша Потапенко объявил во всеуслышание, что он еврей, мы все тут же смолкли, ошарашенные этим необычным известием. Мне вдруг стало ужасно неловко, безумно отвратительно, что рядом со мной находится еврей. В нашей русской семье никогда не поддерживался антисемитизм, ни разу в жизни родители не обсуждали еврейский вопрос, считая все нации равными, а мне, тем не менее, было не по себе.

Сейчас, когда прошло больше сорока лет после окончания школы, мне бесконечно стыдно перед одноклассниками за те давнишние крамольные мысли и неловкость. Миша, прости меня, если сможешь!

Тем не менее, это нелепое неожиданное признание моего одноклассника возымело негативные последствия. Многие ученики нашей школы стали как-то подозрительно коситься на Мишку, как будто он в один миг стал врагом или прокажённым; девочки нервно хихикали за его спиной, а пацаны зло сверкали глазами.

Недалёкого ума Санька Шкодин носился по школе и орал во всё горло: «Здравствуй, Миша-сионист! Мы антисемиты!».

Похоже, он не понимал смысла этой крылатой фразы, но где-то её услышал, наверняка от отца или на улице.

…В это «чудесное» время ангажированный советский академик Арбатов и махровый антисемит Примаков подписывали многочисленные открытые письма против израильской военщины, в защиту бедных арабов, между прочим, вооружённых до зубов советским оружием.

Израильтяне в Шестидневной войне мужественно защищали свои дома, свои семьи, своё молодое государство, в отличии от советских солдат и офицеров, тупо воевавших за гегемонию на Ближнем Востоке.

…После уроков я отправился в раздевалку за своим пальто и невольно наткнулся на отвратительную сцену. В дальнем углу Саша Шкодин неистово мутузил кулаками Мишу Потапенко и при этом приговаривал: «Вот тебе, жид пархатый! Получай, сионист проклятый! На тебе, жидяра!»

– Саня, а ну стой! Что ты творишь!

– Отвали, заступничик, а то и тебе достанется!

– Я что, непонятно сказал?

– Иди своей дорогой, Байчик (производное от Баев), ведь ты же не еврей!

– Нет, я никуда не уйду!

…Четырнадцатилетний антисемит Шкодин отпустил хныкающего Мишку и с кулаками наперевес бросился на меня. Когда он занёс руку для удара, то мгновенно получил с левой по челюсти. Причём удар получился такой сильный и точный, что его передний зуб, как подрезанный, переломился пополам. Я даже сам не понял, как у меня это вышло. Однако, взбешённый и разъярённый, он не остановился и, сплюнув половину зуба, снова попёр в атаку. Следующий удар по печени мгновенно охладил его пыл. Присев на задницу около вешалки, подонок рыдал в голос и злобно хрипел:

– Предатель! Гад! Ты жидов защищаешь?

– Я заступился за своего одноклассника…

…В этот же день случилось разбирательство инцидента с участием моих родителей, директора школы и, конечно, четы Шкодиных.

Для меня вся эта история закончилась достаточно хорошо. Похвальную грамоту, правда, не дали, но отец вечером за ужином торжественно произнёс: «Серёжа, ты всё правильно сделал! И впредь поступай так же!».

…Отпетого троечника и злобного забияку Сашу Шкодина исключили из нашей школы, а родители быстренько перевели его в другую. Во дворе же он старался не показываться мне на глаза; к концу восьмого класса он связался с криминальной шпаной и в конце концов оказался в колонии для несовершеннолетних.

После окончания школы я как-то случайно встретил во дворе Саню Шкодина и поначалу даже его не признал. Передо мной стоял законченный урка с золотыми фиксами и с наколками на руках.

– Ну чо, узнаёшь меня, Байчик (производное от Баев)?

– Нет, не узнаю, Шкода (производное от Шкодин).

– Мы с тобой до седьмого класса в одной школе чалились. Ты мне ещё зуб за жида сломал…

– Надо было все выбить! Я гляжу, ты ещё хлеще стал.

– Ладно, Серый, не кипишуй!

– Да пошёл ты…

Параграф 4. Лицемерие

«Лицемерие – это дань уважения, которую

порок платит добродетели».

Франсуа Ларошфуко

…После окончания школы Миша Потапенко, еврей по матери и хохол по отцу, оказался на распутье – куда поступать: или в Университет, или выбрать военную карьеру. Поддавшись уговорам друзей, одноклассников, и природной импульсивности, он решил подать документы в военное училище.

Почему именно уговорам? Да просто потому, что четверо его одноклассников твёрдо решили поступать в Высшее военное училище связи, поскольку учёба в университете или другом вузе для них оказалась несбыточной мечтой.

Почему импульсивности? Потому что Миша считал, что советской армии нужны умные и грамотные офицеры для защиты от многочисленных внешних врагов, начиная от НАТО и заканчивая ненавистной Америкой.

В семидесятые годы все мы были настолько зомбированы советской пропагандой, что принимали за абсолютную истину слова партии и правительства. К тому же пафосный слоган «Есть такая профессия – родину защищать» отбойным молотком стучал в сердце каждого пацана, – или почти каждого. Были, конечно, лохматые отщепенцы, вызывающего вида хипари, юные начинающие диссиденты, слушающие тайком «Голос Америки».

Миша Потапенко, без всякого сомнения, плавал у другого берега и искренне считал себя патриотом, и даже не задумывался о том, что его истинная, настоящая историческая родина находилась совсем в другой, далёкой стороне, и именно в эти годы мужественно отбивалась от многочисленных врагов.

Совсем немногие семнадцатилетние мальчишки в 1974 году знали правду о маленьком, но гордом государстве Израиль. Тем более что железный занавес, опущенный Советским Союзом, наглухо отгородил простых людей от внешнего мира.

…Михаил Павлович Потапенко успешно прошёл медкомиссию, сдал вступительные экзамены и готовился к последнему собеседованию, чтобы наконец стать курсантом Томского Высшего военного командного училища связи.

Его физическая подготовка оказалась на должном уровне, поскольку Миша неистово увлекался баскетболом и играл за сборную школы. Его школьные знания тянули на твёрдую четвёрку, просто потому, что еврейский мальчик по определению не мог быть ни двоечником, ни троечником. Что касается собеседования, то эта процедура, как правило, в военных училищах советской страны являлась пустой формальностью.

…В ту застойную пору по кухням советских граждан гуляли всевозможные анекдоты антисоветской направленности, вскрывающие все официальные и негласные законы советского режима. Особенно резкими и язвительными были анекдоты на еврейскую тему.

«Приходит еврей с русской фамилией устраиваться на работу. Сидит, пишет автобиографию, заполняет анкету. Вдруг останавливается и обращается к кадровичке:

– Извините, но у меня есть один маленький нюанс в биографии. Дело в том, что мой прадед был пиратом.

– Какие глупости, пишите дальше, – отвечает кадровичка.

Продолжая заполнять анкету, он снова задумался:

– Извините, но у меня ещё один нюанс в биографии. Моя прабабушка была еврейкой.

– Ничего страшного! Мы что, антисемиты какие-то?! А вот то, что прадед был пиратом, это очень плохо…»

Подобные анекдоты сотнями пересказывались, особенно в еврейских домах и кухнях, куда ушлые кагэбэшники пока не имели доступа.

Советские граждане еврейской национальности на подсознательном уровне считали себя в этой стране людьми второго сорта, поэтому во что бы то ни стало стремились выбиться в люди: стать известными музыкантами, хорошими врачами, талантливыми учёными, знаменитыми писателями, поэтами, певцами, художниками…

Миша Потапенко пошёл по другой дорожке, не свойственной еврейским мальчикам; он решил стать офицером, намеревался верой и правдой служить своей родине, хотел все свои силы и неуёмную энергию отдать отчизне. Не знал, да и не задумывался тогда ещё семнадцатилетний юноша, что его страна ведёт скрытую гражданскую войну со своими гражданами, особенно, с евреями. Он понятия не имел, что при поступлении в вузы существовал негласный лимит на евреев, при приёме на руководящие должности имел место ограниченный процент, а в советскую армию евреев старались вообще не допускать.

С чем это было связано?

В первую очередь, с тем, что русские всегда считали евреев чужаками, с тем, что евреи всегда оказывались умнее, целеустремлённее, предприимчивее. К тому же Израиль, смело заявивший о себе тогда, стал костью в горле советского руководства, боровшегося за единоличное влияние на всём Ближнем Востоке.

…По паспорту Миша числился русским, несмотря на то, что к этой нации вообще не имел никакого отношения. Однако в свидетельстве о рождении чёрным по белому прописано: «отец – украинец, мать – еврейка», в девичестве Цукерман Генриетта Борисовна. Сей курьёзный факт не скрылся от всевидящего ока приёмной комиссии военного училища.

…Председатель комиссии, он же начальник училища, полковник Туманов пристально уставился на будущего курсанта Михаила Потапенко, для порядка кашлянул и командирским железным голосом заявил: «Несмотря на успешно сданные экзамены и нормы по физподготовке, мы вынуждены отказать вам в праве стать курсантом нашего училища!».

Миша набрался смелости, тяжело вздохнул и нахально спросил:

– Могу я знать причину отказа?

– Конечно! Дело в том, что у вас на спине имеется огромное родимое пятно!

– А при чём тут…

– Довожу до вашего сведения, что советский офицер должен быть не только истинным патриотом своей родины, но он должен ещё иметь безупречный внешний вид.

– Но я же не в трусах собираюсь родине служить…

– Всё! Это не обсуждается! Свободен! Следующий!

…Миша ехал домой, тупо глядел в окно троллейбуса и никак не мог взять в толк, почему его не приняли в училище. Во рту пересохло, к глазам поступали слёзы, обида душила, мозг отказывался воспринимать реальность. Мыслей о том, что его элементарно отфутболили по национальному признаку, не возникало вообще. В тот момент его мучил только один вопрос: «Как вывести ненавистное родимое пятно?»

…Ему вдруг резко расхотелось быть бравым офицером советской армии. Он тут же возненавидел цвет хаки, на некоторое время обозлился на весь белый свет.

На следующий день в дверь неожиданно позвонили: «Потапенко Михаил? Вам повестка из военкомата! Распишитесь!»

Миша нервно расписался и в сердцах подумал: «Лучше бы я в университет поступал…»