Текст книги "Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя"

Сергей Беляков
Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя

© Беляков С. С.

© ООО «Издательство АСТ»

© Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

© Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург

© Государственный литературный музей, Москва

Часть I
География нации: граница и земли

С чего начинается Украина?

Где начинается Украина? Восточная граница современного украинского государства сложилась в двадцатые годы двадцатого века, когда на карте появилась Украинская Советская Социалистическая Республика. Штрихи к этой границе добавляли уже после смерти Ленина. Возвращали советской России Шахты и Таганрог, подаренные было советской Украине, передавали УССР русский Путивль. Решения о границе принимали тогда в ЦК ВКП(б) и Совнаркоме СССР, их визировал ЦИК СССР. В декабре 1991-го эта граница, прежде внутренняя, административная, стала государственной. Но мало кто из русских признает Донецк и Харьков чужими городами. Он скорее согласится отнести границу далеко на Запад – к Тернополю и Львову, в бывшую Восточную Галицию, польскую, потом австрийскую и снова польскую провинцию.

Но разве у соседних Волыни и Подолии меньше оснований называться украинскими землями, чем у Галичины? А Поднепровье, родина Тараса Шевченко? Запорожье, прославленное в народных думах, которые распевали слепые бандуристы еще полтора столетия назад? Или Полтавщина, которая подарила миру не только Гоголя, Гнедича, Боровиковского, но и Петлюру? Разве всё это не Украина?

«Идите от Москвы на юг, и вы увидите, что, постепенно находя изменения, за Десной и Семью вы перешли к народу, совершенно отличному от нас, чистых руссов. Язык, одежда, облик лица, жилища, мнения, поверья – совершенно не наши!»[1]1
  Московский телеграф. 1830. № 17. С. 76. (Здесь и далее названия изданий, вышедших до 1918 года, даются в современной орфографии. – Прим. авт.)


[Закрыть] – отмечал в 1830 году издатель «Московского телеграфа» Николай Полевой.

Для русских путешественников начала XIX века русско-украинская граница проходила не на Волыни или в Галиции, а много восточнее, где-то между малороссийским Глуховом и великорусским Севском: «Восхождение солнца мы видели в области хохлов, а захождению его кланялись в России»[2]2
  Долгорукий И. М. Путешествие в Киев в 1817 году. – М.: Императ. о-во истории и древностей российских, 1870. С. 191.


[Закрыть], – писал князь Иван Михайлович Долгорукий в 1817 году.

Князь всего-навсего покинул Черниговскую губернию и переехал в Орловскую. На его пути не было ни широкой реки, ни горного хребта. Однако «область хохлов» даже внешне отличалась от Великороссии. «Вместо ракитника по сторонам дороги красуются высокие развесистые вербы»[3]3
  Шевченко Т. Г. Капитанша // Зібрання творів: у 6 т. Т. 3. Драматичнi творi. Повiстi. – Київ: Наукова думка, 2003. С. 293.


[Закрыть]. Арбузы зреют не в барских оранжереях под присмотром садовника, а на баштане (крестьянской бахче). Даже вкус яблок и груш как будто совсем другой. Последнее отмечали не только украинцы, вернувшиеся на родину из Великороссии, но и русские путешественники[4]4
  См.: Долгорукий И. М. Славны бубны за горами, или Мое путешествие кое-куда 1810 года. – М.: Императ. о-во истории и древностей российских, 1870. С. 46.


[Закрыть].

И все-таки две страны разделяла прежде всего не география, а этнография. На русско-украинской этнографической границе были и земли, которые трудно разграничить. Жители Северщины очень долго сохраняли особенности бытовой культуры и даже самоназвание «севрюки». Еще в середине XIX века славянофил Иван Аксаков уверенно писал: «Древняя Северия – не Малороссия»[5]5
  Аксаков И. С. Письма к родным. 1849–1856 / изд. подгот. Т. Ф. Пирожкова. – М.: Наука, 1994. С. 306.


[Закрыть]. «Севрюки» к тому же носили бороды, что сближало их с русскими крестьянами – их восточными и северо-восточными соседями.

На севере Черниговской губернии жили белорусы и русские староверы, причем русские резко отличались не только своими традициями и одеждой, но и внешностью: «…великолепное раскольничье население, бодрое, богатое, промышленное: всё народ крупный и рослый, но несколько угрюмый и суровый на вид»[6]6
  Там же. С. 310.


[Закрыть]. Зато южные уезды Черниговской губернии имели типично малороссийский облик: белые хаты, живописно разбросанные между холмов и долин, приветливо выглядывали «из-за зеленых садов своих»[7]7
  Там же. С. 305.


[Закрыть].

К юго-западу от Севска, Рыльска, Белгорода постепенно исчезали деревни, застроенные бревенчатыми избами, нередко курными, то есть топившимися по-черному, без трубы[8]8
  Впрочем, малороссийские хаты тоже бывали курными еще в начале XIX века.


[Закрыть]. Вместо них появлялись слободы, застроенные чистенькими мазанками, беленными известью изнутри и снаружи. «В первом селе Черниговской губернии уже беленькие хатки, соломой крытые, с дымарями, а не серые бревенчатые избы. Костюм, язык, физиономии – совершенно всё другое. И вся эта перемена совершается на пространстве двадцати верст. В продолжение одного часа вы уже чувствуете себя как будто в другой атмосфере»[9]9
  Шевченко Т. Г. Капитанша. С. 293–294.


[Закрыть], – замечал герой Тараса Шевченко.

Дорога в Харьков, столицу Слободской Украины, отмечена теми же приметами. Русский издатель, библиофил и путешественник Николай Сергеевич Всеволожский в 1836 году приехал в Белгород. На почтовом дворе «насилу разбудил двух малороссиян», те лениво запрягли лошадей и поехали. Прекрасный русский Белгород, «наполненный церквями и монастырями»[10]10
  Смирнова-Россет А. О. Дневник. Воспоминания. – М.: Наука, 1989. С. 108.


[Закрыть], остался позади, начиналась другая страна: «Здесь чувствуешь уже совсем иную природу: ты вступил в Малороссию! Народ не тот, черты лица другие, почва земли, местоположения, всё принимает другой вид»[11]11
  Всеволожский Н. С. Путешествие через Южную Россию, Крым и Одессу в Константинополь, Малую Азию, Северную Африку, Мальту, Сицилию, Италию, Южную Францию и Париж в 1836 и 1837 годах: в 2 т. Т. 1. – М., 1839. С. 11.


[Закрыть].

Ивану Аксакову переход от Великороссии к Малороссии казался более плавным, постепенным. Только между Харьковом и Полтавой началась «настоящая Хохландия»[12]12
  Аксаков И. С. Письма к родным. 1844–1849 / изд. подгот. Т. Ф. Пирожкова. – М.: Наука, 1988. С. 401.


[Закрыть].

Другой климат, другая природа, другое жилье, другой народ. «Здесь я уже почитал себя в чужих краях»[13]13
  Долгорукий И. М. Славны бубны за горами… С. 64.


[Закрыть], – признавался князь Долгорукий. В этой «чужой земле» он благодарил Бога не только за встречу с сестрой и зятем, но даже обрадовался русскому торговому мужику, который вез серу из Одессы в Москву. А уже на правобережной Украине, под Новомиргородом, князь увидел селение, основанное русскими крестьянами из Обояни, и «с удовольствием любовался на сарафан нашего покроя, какого уже давно не видал»[14]14
  Там же. С. 206.


[Закрыть]. Как будто и правда в другую страну приехал и нашел там соотечественников.

Славист Измаил Срезневский вырос в Харькове в те годы, когда этот город был центром украинской культуры. Учился в Харьковском университете, где преподавали не только русские и немцы, но и «природные малороссияне» вроде профессора Гулака-Артемовского, одного из основоположников современной украинской литературы. Срезневский увлекался украинской культурой, слушал кобзарей, записывал народные песни и думы, но оставался именно русским человеком. В шестнадцать лет он писал матери: «Вы знаете, маменька, как я любил слушать рассказы <…> о моей милой родине и о русских; я желал, подобно птичке полуденной, вскормленной на чуждой стороне, полететь на свою невиданную родину»[15]15
  Из переписки И. И. Срезневского (1829–39 гг.) // Киевская старина. 1901. Т. 73. Июнь. С. 325.


[Закрыть]. Значит, даже Харьков представлялся ему уже «чуждой стороной».

В отличие от людей XIX века, Лидии Яковлевне Гинзбург был доступен взгляд сверху, с низколетящего самолета, и различие двух миров, украинского и русского в ее описании даже нагляднее, чем у Аксакова, Всеволожского или Долгорукого: «…на воздушном пути из Украины в Россию вы видите с учебно-экскурсионной наглядностью, как кончаются белые, зеленые, сумбурные деревни, как начинаются деревни голые, деревянные, пополам разделенные дорогой»[16]16
  Гинзбург Л. Я. Записные книжки. Воспоминания. Эссе. – СПб.: Искусство, 2002. С. 146.


[Закрыть].

Украина и Малороссия

Эти слова в гоголевское время могли быть синонимами, а могли обозначать особые исторические области. Малороссия – это и все земли, населенные малороссиянами (украинцами), и только левобережье Днепра[17]17
  См.: Киевская старина. 1882. Т. 4. Октябрь. С. 119.


[Закрыть], бывшая Гетманщина (территория Полтавской и Черниговской губерний). Украина в широком смысле охватывала все населенные украинским народом земли от Харькова до западных рубежей Волыни и Подолии. Но Украина в узком смысле – это всего лишь Поднепровье.

Тарас Шевченко не сомневался в единстве украинского народа и украинских земель, но даже он, случалось, подчеркивал превосходство его родного Поднепровья, именно его называя Украиной: «Бедная, малосильная Волынь и Подолия, она охраняла своих распинателей (польских шляхтичей. – С. Б.) в неприступных замках и роскошных палатах. А моя прекрасная, могучая, вольнолюбивая Украйна туго начиняла своим вольным и вражьим трупом неисчислимые огромные курганы. <…> ворога деспота под ноги топтала и свободная, нерастленная умирала…»[18]18
  Шевченко Т. Г. Прогулка с удовольствием и не без морали // Зібрання творів: у 6 т. Т. 4. Повicтi. С. 266.


[Закрыть].

Волынь и Подолия, конечно, тоже украинские земли, да и зря Тарас Григорьевич упрекал их в слабосилии. Подольские левенцы во времена Хмельницкого были храбрецами и головорезами, отбивались от турок, татар и ляхов, ходили с войском Тимоша Хмельницкого воевать в Молдавию и Валахию. Но геополитическое положение этой страны было гибельным: до начала XVIII века она оставалась полем битвы между Польшей и Османской империей. Разоренная, обескровленная земля, которую в те времена не смогли освободить ни Войско Запорожское, ни регулярная армия русского царя.

Волынь очень долго была цитаделью православия. Именно здесь святое Евангелие впервые перевели на народный язык, который теперь называют западнорусским или староукраинским. На Волыни располагались владения Константина Острожского, великого просветителя и мецената. Острожский приютил у себя бежавшего из Москвы русского первопечатника Ивана Федорова, открыл школу, не уступавшую иезуитским коллегиумам (тогда лучшим средним школам Европы), под его опекой и за его счет была создана Острожская Библия – первая печатная Библия православного мира. Но и Волынь оставалась под властью Польши до самого конца XVIII века. Там стояли замки польских магнатов, в многочисленных костелах пели Te Deum, а униаты уже не только славили имя папы Римского, но всё больше и больше подражали католикам даже в обрядах, одежде, манере держаться. Лишь в николаевское время развернулось масштабное контрнаступление русского православия. Греко-католиков вернули в православие, а в 1832 году, после стадвадцатилетнего перерыва, стены Почаевской лавры услышали настоящую православную обедню.

Однако последствия польского господства, долгих войн «за веру», гайдаматчины ощущались на правобережной Украине даже спустя много десятилетий после ее присоединения к России. В 1842 году профессор Погодин отмечал, что на правом берегу Днепра Малороссия имеет «уже другой характер»: селений мало, «кое-где видишь грязный шинок, и только»[19]19
  Гоголь в воспоминаниях, дневниках, переписке современников. Полный систематический свод документальных свидетельств: в 3 т. Т.2. / изд. подгот. В. И. Виноградов. – М.: ИМЛИ РАН, 2012. С. 481.


[Закрыть].

Украинские земли продолжались и к западу от российско-австрийской границы. Под властью австрийского императора, который по совместительству был и венгерским королем, жили русины Галиции, Буковины и Закарпатья. Закарпатских русинов в России называли карпато-россами и не причисляли к малороссиянам. Галиция находилась под иноземной властью со второй воловины XIV века, хотя все ее названия были связаны с Древней Русью. «Королевство Галиция» напоминало о Галиче, древней столице страны, некогда славной именами Ярослава Осмомысла и Даниила Галицкого. Слово «Лодомерия» отсылало к городу Владимиру (Владимиру-Волынскому) и к памяти равноапостольного князя. Наконец, во времена Речи Посполитой на землях Галиции располагалось Русское воеводство, а в России писатели, этнографы, историки называли эту страну Червонной Русью. Но пусть не смущают читателя слова «Русь» и «русские», они здесь обманчивы. Землевладельцами там были поляки, городское население составляли поляки и евреи. В XVII веке войска Богдана Хмельницкого занимали почти всю Галицию и брали в осаду Львов, но не сумели освободить. В начале XVIII века видела Галиция козаков[20]20
  Чтобы не путать казаков русских (донских, терских, уральских) с казаками украинскими, мы будем называть последних по-украински «козаками», а слово «казачий» там, где это допустимо, заменять на «козацкий». Так поступал еще Николай Васильевич Гоголь, начиная с первых изданий «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Миргорода». Будем следовать здесь гоголевской традиции. Исключение – цитаты из документов и художественных произведений.


[Закрыть] гетмана Мазепы, однако и те вынуждены были оставить Червонную Русь в польских руках. При разделах Речи Посполитой Русское воеводство досталось империи Габсбургов. Но многочисленное крестьянское население Галиции не забыло своего родства с народом Украины. Русские и украинские ученые удивлялись, до чего же «червонорусские» села походили на малороссийские.

По словам фольклориста Платона Лукашевича, Галиция уже в тридцатые годы XIX века отличалась даже большей приверженностью ко всему украинскому, чем собственно Малороссия. Галичане, правда, исповедовали униатство, но приезжий этнограф с удивлением замечал, что «нравы и обычаи их нисколько не разнятся от малороссийских»[21]21
  Лукашевич П. Малороссийские и Червонорусские народные думы и песни. – СПб.: Тип. Эдуарда Пгаца и К, 1836. С. 107.


[Закрыть]. Более того, галичане даже лучше знали и охотнее пели украинские народные песни и всячески подчеркивали свое родство с украинцами из России.

Из книги Платона Лукашевича «Малороссийские и червонорусские народные думы и песни»: «Украина, Малороссия, есть для их сердца обетованная земля, куда стремятся все их помыслы и думы. С какою заботливостью галичанин расспрашивает заезжего из России гостя о судьбе своих братьев украинцев, он с радостью разделит с ним свою убогую трапезу, чтобы узнать что нового об украинских казаках»[22]22
  Там же. С. 103–104.


[Закрыть].

Но время Галиции пока не пришло. Это все-таки была далекая окраина украинского мира. Власти Австрийской империи еще не пытались использовать русинов как противовес полякам Галиции, а потому эффективно давили все проявления национального возрождения. «Зорю», первый альманах, подготовленный местными просветителями-русинами в 1834 году, цензура запретила. Новый альманах «Русалка Днистровая» удалось напечатать в Пеште. Событие было важное: авторы «Русалки» писали на народном языке, то есть на диалекте украинской мовы, распространенном в Галиции. Они впервые использовали фонетическое письмо (на основе кириллицы). Но как только тираж привезли во Львов, альманах был запрещен. До читателя дошло сто или двести экземпляров. Один из создателей альманаха, поэт Маркиан Шашкевич, вскоре умер в нищете и безвестности. Только в 1848-м, через одиннадцать лет после издания, запрет удалось снять.

Исторические земли – понятие текучее, непостоянное. История меняет и политические, и этнографические границы. Древняя Иония, родина Гераклита и Геродота, становится побережьем турецкой Анатолии. Рашка, в Средние века центр сербской государственности, превращается в албанское Косово. Южная Венгрия становится сербской землей Воеводиной.

Императрица Екатерина ликвидировала Запорожскую Сечь, раздала земли русским и малороссийским помещикам, немецким колонистам и даже молдаванам и сербам. Запорожье стало частью обширной и богатой Новороссии. Но эта же императрица подарила запорожцам новую землю. Если Галиция, Буковина и Закарпатье были западной окраиной украинского мира, то окраиной юго-восточной можно назвать Тамань и низовья реки Кубани.

На правом берегу Кубани (левый был еще во власти воинственных черкесов – адыгских племен) появилась новая Малороссия. Даже город Екатеринодар, столица Черноморского войска, в первой половине XIX века напоминал большое малороссийское село, беспорядочно застроенное обычными украинскими хатами-мазанками[23]23
  См.: Попко И. Д. Черноморские казаки в их гражданском и военном быту // Черноморские казаки. – М.: Вече, 2014. С. 37.


[Закрыть]. Помимо этих мазанок и общественных зданий в Екатеринодаре построили сорок куреней-общежитий для холостых козаков[24]24
  См.: Киевская старина. 1882. Т. 1. Январь. С. 207.


[Закрыть]. Такие курени стояли прежде на Сечи[25]25
  Курень – это и общежитие, точнее – казарма для козаков, и администативная единица, вроде донской станицы. Чтобы не путать те и другие курени, историк Лазаревский называл последние «куренными селами». См.: Там же. С. 207.


[Закрыть].

Долгое время на Кубани существовало и старинное запорожское деление на курени, а не на станицы. «Черноморцы говорят малороссийским языком, хорошо сохранившимся. На столько же сохранились, под их военной кавказской оболочкой, черты малороссийской народности в нравах, обычаях, поверьях, в быту домашнем и общественном. Напев на клиросе, веснянка на улице, щедрованье под окном, жениханье на вечерницах и выбеленный угол хаты <…> всё напоминает вам на этой далекой кавказской Украине гетманскую Украину»[26]26
  Попко И. Д. Черноморские казаки… С. 29–30.


[Закрыть], – писал Иван Диомидович Попко, один из первых историков черноморского казачества.

Если все великорусские земли уже много веков жили в одном государстве под властью одного русского царя, то земли украинские были разделены не только административными, но нередко и государственными границами. Больше века просуществовала граница по Днепру между «русской» и «польской» Украиной. Тем не менее связь между этими землями не прерывалась, а украинцы Левобережья были готовы разделить историческую судьбу украинцев Киевщины и Подолья. Во время восстания гайдамаков 1768 года, когда бо́льшая часть правобережной Украины еще была под властью Польши, малороссийский генерал-губернатор Петр Александрович Румянцев с тревогой писал, что не ручается за «здешних жителей», которые желают идти на помощь повстанцам-гайдамакам, подданным польской короны[27]27
  Цит. по: Дзюба I. Тарас Шевченко: Життя и творчiсть. – Киів: Києво-Могилянська академiя, 2008. С. 161.


[Закрыть].

Тарас Шевченко вскоре после выхода первого издания «Кобзаря» и «Гайдамаков» несколько раз побывает на Украине, а в 1845–1846 годах станет сотрудником Археографической комиссии, что позволит ему много путешествовать по малороссийским землям. Он объездит и бывшую Гетманщину, и Поднепровье, доберется и до западных границ Волыни. Наблюдения, сделанные тогда, он использует десять лет спустя, когда будет работать над повестью «Прогулка с удовольствием и не без морали». В уста своего героя Шевченко охотно вкладывает собственные мысли: «От берегов тихого Дона до кремнистых берегов быстротекущего Днестра – одна почва земли, одна речь, один быт, одна физиономия народа; даже и песни одни и те же. Как одной матери дети»[28]28
  Шевченко Т. Г. Зібрання творів: у 6 т. Т. 4. С. 266.


[Закрыть].

Полтава – столица Малороссии

При первых гетманах – Хмельницком, Выговском, Дорошенко – столицей Гетманщины был Чигирин, город на реке Тясмин, что на правобережье Днепра. Но под угрозой турецкой оккупации Чигирин будет оставлен, его укрепления – взорваны. При гетмане Мазепе столица размещалась в Батурине – небольшом городе, на украшение которого могущественный и богатый Мазепа не жалел средств. Но в ноябре 1708 года князь Меншиков разрушил столицу гетмана-изменника. Иван Скоропадский, Павел Полуботок, Даниил Апостол управляли Гетманщиной уже из Глухова – города на восточной окраине украинских земель. Кирилл Разумовский хотя и принял гетманские клейноды в Глухове, но больше любил Батурин и едва не сделал его фактической столицей Малороссии вплоть до 1764 года, когда вынужден был сложить свои полномочия и стать из малороссийских гетманов русским генерал-фельдмаршалом.

В екатерининские и павловские времена Малороссия пережила несколько административных реформ, завершились они уже при Александре Павловиче. На землях старой Гетманщины появились Черниговская и Полтавская губернии, объединенные властью малороссийского генерал-губернатора. Древний Чернигов, маленький городишко с населением в 7000 жителей, был полуживым памятником своей былой славе. Только почтение к его великой истории не позволило превратить Чернигов в уездный город.

Полтава как будто не должна была стать центром губернии. Во времена Гетманщины она оставалась одним из полковых городов. Город ни в чем не превосходил, скажем, Нежин или Миргород. Захолустье. Быть бы Полтаве уездным городом, да еще хорошо, если не заштатным. А губерния называлась бы Миргородской или Лубенской. Лубны во времена Гетманщины были гораздо важнее Полтавы. Географическое положение этого города также было лучше: «Природа щедрою рукою рассыпала здесь все дары свои»[29]29
  Левшин А. Письма из Малороссии. – Харьков: Унив. тип., 1816. С. 17.


[Закрыть]. Даже Пирятин, в гетманское время не полковой, а всего лишь сотенный город[30]30
  Территория Гетманщины делилась на полки, полки – на сотни. Центром полка был полковой город (мiсто полкове, полковий центр), где находилась полковая канцелярия. В полк входили 15–20 сотен. Две – четыре сотни, как правило, были приписаны к полковому городу, остальные являлись не только военными, но и административными единицами. Резиденция сотника и сотенного писаря располагалась в сотенном городе или селе (сотенно мiсто).


[Закрыть], мало чем уступал Полтаве. «Широко и далеко раскидывался он по скату горы над Удаем, часто сверкали кресты церквей между его темными, зелеными садами, шумны были его базары; на них громко гремели вольные речи, бряцали сабли и пестрели казацкие шапки и жупаны; польские купцы привозили туда тонкие сукна и бархат; нежинский грек выхвалял свои восточные товары: то сверкал на солнце острием кинжала, то поворачивал длинную винтовку, окованную серебром…», – писал о Пирятине Евгений Гребенка в романе «Чайковский»[31]31
  Гребенка Е. П. Чайковский: роман. Повести. – Киев: Днипро, 1988. С. 21.


[Закрыть].

Но столицу губернии и генерал-губернаторства выбирали в Петербурге, а потому остановились именно на Полтаве, где в 1709 году состоялось сражение, изменившее ход истории не только России, Швеции, Прибалтики, но и Украины.

Полтава быстро обогнала в развитии и маленький Чернигов, и Лубны, и Ромны, и прелестный, утонувший в черешневых садах Миргород. Если верить воспоминаниям российского военного историка академика А. И. Михайловского-Данилевского, который участвовал вместе с императором в очередных торжествах, посвященных Полтавской виктории, Полтаву уже при Александре I называли «столицей Украины»[32]32
  Павловский И. Ф. Полтава в XIX столетии: очерки по архивным данным с рисунками. Вып. 2. Отдельный оттиск из журнала «Киевская старина». – Киев: Типо-литография Н. А. Гирич, 1906. С. 71.


[Закрыть].

Столицей Украины управляли русские аристократы. В 1802-м первым малороссийским генерал-губернатором стал князь Куракин, его сменил князь Лобанов-Ростовский, сенатор и камергер, а ему на смену пришел князь Николай Репнин, женатый на Варваре Разумовской, внучке последнего гетмана. Собственно говоря, настоящей фамилией князя Николая Григорьевича была – Волконский. Но старинный род Репниных прервался, и князь по высочайшему повелению принял фамилию матери – Александры Николаевны Репниной, статс-дамы и дочери фельдмаршала. Николай Григорьевич Репнин (Волконский) был известным дипломатом и военным. При Аустерлице получил тяжелое ранение и попал в плен, как князь Андрей из «Войны и мира», но в остальном мало походил на героя Толстого. Уже в 1809-м он стал русским посланником при дворе Жерома Бонапарта, короля Вестфалии, затем при дворе его брата Жозефа, короля Испании. В 1813-м Репнин сражался с армией Наполеона, одно время даже управлял Саксонским королевством, освобожденным от французов и их сторонников. Военным губернатором Малороссии Репнин станет в 1818 году и прослужит в этой должности шестнадцать лет.

По словам филолога и историка Осипа Бодянского, Репнин «пользовался необыкновенной привязанностью к нему малороссиян»[33]33
  Долгорукий И. М. Славны бубны за горами… С. 77.


[Закрыть]. Украинофильство Репнина было всем хорошо известно. В 1831-м он снаряжал козацкие отряды на борьбу с польскими повстанцами, доказывал необходимость восстановить на Украине казачество. Его дочери Варваре Николаевне посвящал стихи Тарас Шевченко. Репнина даже подозревали в сочувствии малороссийскому сепаратизму, а следовательно, и мазепинству. Обвинение вполне вздорное, характеризующее скорее его обвинителей. О честности Репнина сохранилось несколько исторических анекдотов. Так, князь будто бы отослал назад преподнесенный ему персидский ковер и приложил записку, что отсылает ковер «за ненадобностью». Впрочем, Репнин, женатый на наследнице огромных земельных владений Разумовских, не особенно нуждался. Он был владельцем двадцати тысяч душ в Полтавской, Черниговской, Нижегородской губерниях.

Впечатления русских путешественников от Полтавы зависят часто от «оптики» самого наблюдателя. От его настроения, от тяжести кошелька, от привычки к приятной, комфортной жизни. Аристократам Вяземскому и Долгорукому Полтава не понравилась. Князь Долгорукий любил телятину и свежие сливки, но на Украине предпочитали свинину, а сливки переводились сразу на сметану. Вот князь и злился, что ему, барину и высокопоставленному чиновнику (он был владимирским губернатором), не могут подать к столу любимые блюда. Край показался ему бедным, Полтава – некрасивым и неуютным местом: «…сколь славен город, столь дурен в натуре. <…> Князь Лобанов уверял меня, что окрестности Полтавы очаровательны; быть может, но я того не приметил… »[34]34
  Долгорукий И. М. Славны бубны за горами… С. 65, 87.


[Закрыть]

Юному и сентиментально настроенному Алексею Левшину, студенту Харьковского университета, напротив, всё нравилось: «Местоположение Полтавы прекрасно, окрестности ее прелестны»[35]35
  Левшин А. Письма из Малороссии. С. 6.


[Закрыть].

Некоторые детали позволяют воссоздать картину городской жизни. Малороссийские города походили на большие села. В отличие от Харькова, где быстро росло русское торгово-промышленное население, от еврейско-польского Киева, города́ бывшей Гетманщины – Полтава, Миргород, Ромны, Лубны, Кролевец – были заселены в основном малороссиянами, которые жили в привычных хатах. Если не считать новых каменных зданий в центре Полтавы, то бо́льшая часть города была застроена мазанками. Эти чистенькие, беленные известью хаты тонули в зелени садов – яблоневых, грушевых, абрикосовых, черешневых и вишневых. Украинцы привыкли жить в окружении любимых садов, а губернаторы озеленяли город по-своему, разбивая бульвары.

 
Воздух сладостно-струистой
Благовоньем напоен;
Здесь с акацией душистой
Стройный тополь, темный клен…
 

– писал о Полтаве князь Петр Вяземский[36]36
  Вяземский П. А. Полн. собр. соч.: в 12 т. Т. 4. Стихотворения 1828–1852. – СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1880. С. 340.


[Закрыть]. Но городские удобства были мало известны в Полтаве. Даже тусклые масляные фонари зажигали только по большим праздникам, в особенности если город посещал государь или наследник. Кроме того, Полтава была не мощеным, а значит – очень грязным городом. Кареты состоятельных жителей тонули в грязи. В распутицу экипаж, запряженный лошадьми, часто не мог добраться до места назначения. Горожанам приходилось прибегать к помощи тогдашних малороссийских «внедорожников» – то есть к упряжкам волов. Случалось, что дама в дорогом наряде с брильянтами отправлялась на бал в мужицкой телеге, запряженной этими волами[37]37
  См.: Долгорукий И. М. Славны бубны за горами… С. 67.


[Закрыть].

 
Но и радость смотрит горем:
И в Аркадии моей
Город смотрит грязным морем,
Как придет пора дождей.
 
 
Здесь стоит по целым суткам
И по месяцам вода,
И по улицам лишь уткам
Беспрепятственна езда[38]38
  Вяземский П. А. Полн. собр. соч.: в 12 т. Т. 2. С. 340.


[Закрыть].
 

Первые военные и гражданские губернаторы по мере сил благоустраивали Полтаву и старались просвещать ее жителей. Князь Куракин начал строить по тем временам большие (в два-три этажа) присутственные здания. Лобанов-Ростовский открыл в Полтаве театр, а Репнин пригласил из Харькова труппу Штейна, в которой блистал молодой Михаил Щепкин. Актер был еще крепостным, и князь Репнин помог купить ему вольную. В городе появились гимназия, институт благородных девиц и даже «школа чистописцев», куда принимали сирот из воспитательных домов и готовили их к службе в канцелярии. Нерадивых учеников потом записывали в податное сословие, способные и старательные могли сделать карьеру чиновника. В России было всего две такие школы – в Полтаве и в Ярославле[39]39
  Павловский И. Ф. Полтава в XIX столетии. С. 72–73.


[Закрыть].

Еще раньше этой школы появился в Полтаве «Дом для воспитания бедных дворян», его «надзирателем» (директором) стал отставной кавалерийский офицер Иван Петрович Котляревский. Он же служил содиректором театра, для которого написал свои знаменитые комедии «Наталка-полтавка» и «Москаль-чаровник». Их и теперь ставят в украинских театрах. После того как в Петербурге в 1798 году вышло первое издание «Энеиды», где герои Вергилия заговорили языком запорожских козаков, Иван Петрович стал местной достопримечательностью. Его представляли автором «Энеиды» и даже «переводчиком» Вергилия на малороссийский язык, хотя поэма Котляревского, конечно же, не перевод и не пересказ, а пародия[40]40
  Если уж говорить о переводе, то за оригинал надо принять не «Энеиду» Вергилия Марона, а сочинение Николая Осипова «Виргилиева Енейда, вывороченная наизнанку» [СПб.: Иждивением И. К. Шнора, 1791–1796].


[Закрыть]. Тогда еще трудно было предвидеть, что с этой веселой поэмы начнется история современной украинской литературы, а Иван Петрович окажется предшественником Шевченко, Леси Украинки, Ивана Франко.

«Энеиду» несколько раз переиздавали, сначала в Петербурге, потом – в Харькове. В Полтаве же долгое время не было ни издательства, ни типографии, ни библиотеки. Адмирал Мордвинов предложил генерал-губернатору Репнину открыть в «столице Украины» публичную, открытую для читателей всех сословий библиотеку и обещал прислать для нее книги, изданные Вольным экономическим обществом и Академией наук. В 1830 году библиотеку открыли, библиотекарем назначили смотрителя полтавского уездного училища. За двенадцать лет, с 1830 по 1842-й, библиотека пополнилась только на 310 книг (416 томов), в основном это были подарки. Но книги пылились, сложенные в кипы, потому что жители Полтавы «не интересовались чтением и не посещали библиотеки». Библиотекарь И. Зозулин просил 450 рублей на содержание библиотеки, однако мецената не нашлось. Зозулина поддержал губернский предводитель дворянства. Он просил дворян собрать хоть по 15 рублей с уезда, но малороссийские дворяне и по 15 рублей с уезда не дали. Так это полезное для дела просвещения заведение совсем захирело.

Книгам жители Полтавы и дворяне Полтавской губернии предпочитали игру в карты, балы и музыку. У многих богатых малороссийских помещиков были тогда собственные оркестры и капеллы. Украина славилась прекрасными голосами. Еще царь Алексей Михайлович выписывал в Москву малороссийских певчих. В XVII веке их приглашали по рекомендации участников малороссийских посольств, которые регулярно прибывали с Украины в Москву от гетмана, от митрополита, от архимандрита Киево-Печерской лавры. В XVIII веке в придворную капеллу стали набирать не только уже известных певцов, но и молодых людей, одаренных певческим талантом[41]41
  См.: Харлампович К. В. Малороссийское влияние на великорусскую церковную жизнь. – Казань: Кн. магазин М. А. Голубева, 1914. С. 317–322, 324.


[Закрыть]. Эта практика сохранилась и в начале XIX века. Знаменитый композитор Дмитрий Бортнянский, сам малороссиянин, писал в Полтаву генерал-губернатору, чтобы тот отобрал для придворной капеллы дискантов и альтов. Правда, музыкальным центром Малороссии был Глухов, а не Полтава. В Глухове еще гетман Даниил Апостол основал певческую школу, в Глухове учился и Бортнянский, и его старший коллега, композитор Максим Березовский. Хотя после смерти Бортнянского в 1825 году эпоха господства малороссиян в Придворной певческой капелле ушла в прошлое, однако и в дальнейшем туда охотно принимали украинских певчих. М. И. Глинка, когда служил капельмейстером придворной капеллы, в 1836 году отправился в «экспедицию» за хорошими голосами. Объехав Черниговскую и Полтавскую губернии, он переманил в Петербург не менее двадцати певчих[42]42
  См.: Павловский И. Ф. Полтава в XIX столетии. С. 95–96.


[Закрыть].

Словом, музыка, живопись и театр были образованным малороссиянам интереснее литературы. Тем удивительнее, что именно Полтавщина стала родиной многих писателей, поэтов, драматургов, переводчиков.

В Полтаве родился Николай Гнедич, автор до сих пор не превзойденного русского перевода «Илиады». Он учился в одной семинарии вместе с Иваном Петровичем Котляревским и Василием Афанасьевичем Гоголем. Сын Василия Афанасьевича не только родится и проведет детство в Полтавской губернии, но и начнет учебу именно в Полтаве, в поветовом (уездном) училище.

В Полтавской губернии родился Евгений Гребенка, украинский и русский прозаик и поэт, подаривший русскому народу плохую, но неотвязную песню «Очи черные». Неподалеку от Миргорода в своем имении Обуховке жил Василий Капнист, известный поэт и автор пьесы «Ябеда», одной из самых знаменитых в русской драматургии догоголевской эпохи. Его земляк, Василий Нарежный, хотя и не получил громкой славы, но навсегда занял место в истории русской литературы как создатель жанра русского авантюрного романа. Михаил Херасков, несправедливо забытый автор некогда гремевшей «Россиады», тоже уроженец Малороссии, хотя и не малороссиянин. Когда уже не было в живых Ломоносова, а звезда Державина только загоралась, именно Херасков воспевал триумфы русского оружия торжественными и звучными стихами.