Текст книги "Жы-Шы"

А летом имение Смерядского захватил Пугачев. Графа повесили во дворе барского дома. Марию в столовой сильничали калмыки, чудом она смогла вырваться, добежала до двери, босиком спрыгнула с крыльца, бросилась к колодцу и рухнула в него, вопя о спасении от своей тягостной, темной и безрадостной бабской доли. Да еще немного – о спасении души. Ее третья попытка оказалась удачной.

А ее пра-пра-в-шестой-степени-правнука, все еще пахнущего морем, зовут Слава. Он – нигилист и мизантроп, но зарабатывает на жизнь ремеслом рок-звезды. Вы точно знаете его песни. Если суммировать их трансляции по всем радиостанциям большой страны, то окажется, что в разных регионах граждане России слушают эти песни каждые тринадцать с половиной секунд.

В последние мгновения половой любви, которые любой режиссер определяет как «экстра-экшн», Слава старается не отбрасывать тени. Он готов влачить жалкое ангельское существование двадцать четыре часа в сутки, лишь бы эти несколько секунд побыть воплощенным дьяволом. Вот он замирает, несколько раз дергается в конвульсии, а его подруга судорожно сжимает бедра и жадно хватает ртом его палец. Теперь в ней будто два мужчины. Большой и маленький… Чуть больше, чем нужно для реализации потенциала личности, чуть меньше, чем ей требуется для адреналиноотвода.

Детей Марии взяла к себе кормилица, вырастила их в крепкой крестьянской семье, воспитав в трудолюбии, чинопочитании и православной вере. С тех пор род их не прекращается, в нем были плотники, рыболовы, учителя, врачи, два генерала, архиерей, прокурор, ученый-этнограф, главный инженер аллюминевого завода и рок-звезда – певец, сонграйтер, фронтмэн группы «Аллигархи». У звезды есть двоюродная сестра Дарья. С неправильным прикусом, вечными брекетами и со смертельной зависимостью от сигарилл «Half Corona». Как большинство сестер, она терпеть не может музыку своего братца.

У подруги рок-звезды выдающиеся зубы. В прямом смысле. Они выставляются с верхней челюсти далеко вперед, будто любопытствуют, что это там за туфли сегодня на хозяйке? Эти верхние резцы значительно крупнее и белее, чем те, что на нижней челюсти. Они делают девицу похожей на белку. Если бы она совершила преступление, то на вопрос следователя об особых приметах все, кто ее знает, в первую очередь говорили бы о зубах. Ее зовут Лера. Но друзья предпочитают называть ее, как я уже предположил, Белка. Это имя даже стало ее сценическим псевдонимом. Она – поп-звезда. Какая разница между рок-звездой и поп-звездой, спросите вы? Ах, если б я знал! Если б я знал, я давно стал бы пятизвездочным отелем!

Да, мне двести десять лет. Но дело совсем не в возрасте. Мне холодно. Может быть, я и есть осколок первого ледника на этой повсеместно теплеющей планете. Мне ужасно зябко и промозгло.

Я никогда не украшу себя парой прекрасных, как мерцающие звезды, сережек. Я никогда не стану коллекционером рыбок. Я никогда не стану ангелом на кухне и дьяволом в постели. Я никогда не буду юным любовником. И ничьим возлюбленным. Никогда.

Я никогда не буду выступать на огромных концертах в пользу голодающих в Африке. Почему все помешались на этой Африке? Тот же концерт, что служит навязчивым фоном к половой любви в апартаментах 15, пуская слюни от восторга, наблюдает нетрезвая компания из апартаментов 12, на третьем этаже во втором подъезде. Четыре человека у огромного плазменного экрана порывисто дышат в свои коктейльные трубки. «Дай-ка мне рогалик», – просит девица с выкрашенными в цвета норвежского флага кучеряшками. Она – хозяйка апартаментов, то есть – ответственная квартиросъемщица. У ее ног развалился сонный лабрадор. Его уши, два огромных опахала, заменяют кондиционер. Еще двое парней – в гостях у «норвежки». Один – худощавый в очках, потомственный интеллектуал, второй – атлет с бритой головой, которого худощавый периодически обзывает «качок». Качок передает девице то, что она просила, не отрываясь от экрана, и тут же орет на всю комнату: «Он позвал Пита Доэрти! Ай старый пидарас! Смотри-смотри, он ему руку целует!» Всеобщая возня и ликование! Девица вонзается своими резаками в мягкий белый хлеб. Такой же мягкий, как волосы пшеничного цвета, уложенные в многоступенчатый венок по всей голове ее подруги, четвертой участницы посиделок. «Кто такой Марк Волан?» – спрашивает эта красотка. «Не Волан, а Болан… Да был такой рок-стар. Уже умер…» – бросает интеллектуал, не отрываясь от экрана. И тут же хватает початую литровую бутылку виски: «Подставляйте! Даешь Ferrari Moreno в каждую африканскую семью!»

К ним в дверь звонят! Они долго препираются, кто пойдет открывать. Хозяйка каждые десять секунд повторяет, что ей – лень, что у нее – месячные и вообще, свободная жилплощадь – ее посильный вклад в сегодняшнее веселье, поэтому – отвяжитесь. Наконец, встает качок и нехотя направляется в прихожую, бросив на ходу длинноногой блондинке:

– Маня, я тебе вчера секс проспорил. Вместо этого иду открывать дверь. Учти и запомни.

Блондинка фыркает прямо в коктейльную трубочку. Лабрадор торопливо слизывает капли виски пополам с яблочным соком с ее лица. Конечно, она нуждается в утешении. Нет тех, кто не нуждается.

Качок, не спрашивая «кто там?», распахивает дверь и мутным взглядом встречает двоих неизвестных артистической наружности.

– Вы кто?

– Потомки тех, кто уже умер, и предки тех, кто еще не родился, – серьезно отвечает девушка в малиновой пилотке, заколкой пришпиленной к редким прямым белесым волосам. Она выглядит таинственно, но не так, как резидент шпионской организации. А так, как девушка, прочитавшая роман о резиденте шпионской организации. Несмотря на зимний вечер, на ней – солнцезащитные очки в зеленой оправе и оранжевые босоножки. Она невысокого роста, но все, что у нее между очками и босоножками, вызывает аппетит и тахикардию. Рядом с ней – высокий крепыш, который, попади они в другую историю, мог бы сойтись с качком в равном спарринге. Не случилось. На гостях надеты футболки с изображением веников, совков и надписью «Мэджик вижн».

– Шу-у-утка! – крепыш жизнерадостно хохочет и подает качку руку, – я – Никита, а она – Илона. Мы из компании «Мэджик вижн», устанавливаем новые пакеты спутникового телевидения. Объявление читали? – Никита вполне мог бы заменить Брэда Пита на съемочной площадке фильма «Калифорния». Партнерши по съемкам не стали бы протестовать.

– Да я… не читаю. Не местный я. Эй, Томка, – орет качок в комнату, – к тебе – спутниковое телевидение!

– Пусть проходят! – доносится из комнаты.

Никита с Илоной входят в комнату.

– Всем привет, – Никита распахивает куртку, внутренняя сторона которой увешана гирляндами отверток, щупов и прочей мишуры, – как говорится, «джаст э момент», то есть «вэйт э минэт».

Он решительно наступает на телевизор с пультом управления наперевес. Телевизор пасует и отключается.

– У-у-у, обломал! – компания разочарованно гудит и пытается искать поддержку в бокалах с виски.

– Не волнуйтесь, мы очень быстро, одну песню пропустите, не больше, – Илона заполняет паузу. Она вопросительно смотрит на худощавого интеллектуала: – Мсье, не нальете мне виски?

Вопрос попадает в цель. Бокал с виски оказывается в ее протянутой руке раньше, чем худощавый интеллектуал ловит недовольный взгляд своей подкрашенной подруги.

– Ну, за Африку! – Илона выпивает, не чокаясь. Все выпивают. – Вас действительно так волнует эта тема?

– Да нам просто песни нравятся. Концерт посмотреть по приколу, – отвечает интеллектуал.

– Да ты что! Там такие дети несчастные, – возмущенно машет на него ответственная квартиросъемщица, – нас очень беспокоит Африка!

– Африке реально надо помочь, – качок подспудно начинает соревнование с интеллектуалом за внимание новой самки в стае, – мы, русские, всем поможем! Всегда помогали…

– Так в чем же дело? Почему не помогаете? – Илона перемещает на лоб свои зеленые очки, и всех собравшихся, кроме копающегося в пыльном чреве телевизора Никиты, удивляют ее глаза. Слишком больные глаза. Невозможно сразу сказать, какого они цвета. Потому что ее белки, навыкате, исчерканы кривыми линиями лопнувших сосудов. Оттого кажется, что глаза у Илоны ярко-красные, как два светофора в режиме запрета. – Не обращайте внимание. Много читаю по ночам, компьютер и все такое. Так почему не поможете Африке?

– А чем мы можем помочь?

– Мне мать с сестрой содержать надо…

– А мне самой в фирме платят, как африканке!

– Нежелание – тысяча причин! Желание – тысяча возможностей! – Илона возвращает очки на место.

– А что, компания «Мэджик вижн», кроме установки спутниковых пакетов, занимается воспитанием населения? – язвит худощавый, – бонусом, так сказать? Вы сами-то для кого-нибудь что-нибудь когда-нибудь пожертвовали?

– Нет. Но я не сочувствую Африке. И не смотрю концерты в ее поддержку, – парирует Илона. – Если бы сочувствовала, сделала бы то, что может сделать любой, в том числе и вы. Завербовалась бы волонтером в Зимбабве, продала бы квартиру, а на деньги купила бы лекарства… на безрыбье хоть телевизор вот этот отослала бы. В Африку!

– Да иди ты сама в Африку!

– Да-да, нечего нас учить! Сделали телек и валите подобру!

– Мы уж сами разберемся, что нам с квартирой делать!

– Так разберитесь! Сделайте, пожалуйста, хоть что-нибудь, – просьба Илоны отнюдь не звучит как насмешка. Наоборот, в ней слышится искренность, – сделайте что-нибудь! Хоть что-то!

– На фига? – не выдерживает качок.

– Чтобы стать героями. Чтобы рассказать летописцам, что однажды совершили подвиг. Простой бытовой героизм. Повседневный и будничный, как этот виски…

Илона разворачивается и выходит из квартиры, пристроив пустой бокал на тумбочку. Никита спешит следом, на ходу бросает:

– Теперь у вас одним каналом больше. Наслаждайтесь, герои.

Понаблюдайте-ка за людьми двести десять лет подряд, и ваша интуиция будет гораздо утонченнее моей. Вас интересует, почему я все время возвращаюсь в апартаменты 15, когда вокруг происходит так много всего любопытного? В третьем подъезде вешается разоблаченный милиционер-оборотень Какорин. Нет-нет, он не хочет всерьез умирать, просто душа его требует поступка. Конечно же, он надеется, что его спасут. И его спасает звонок в дверь.

– Кто там?

– «Мэджик вижн».

В восьмой квартире пожилая пара только что зачала ребенка, которого они безуспешно пытались родить на протяжении двенадцати лет. Они пока в неведении, изможденные и потные, сжимают друг друга цепкой хваткой опоссумов на супружеском ложе. Они узнают о зачатии через три недели, когда она, встревоженная, а скорее, обнадеженная, не веря и боясь обрадоваться отсутствию месячных, придет на прием к своему гинекологу. И никто пока не знает, что у них родится гениальный физик, благодаря которому половина научной фантастики, которую сочиняет в данный момент букеровский лауреат в апартаментах 5, станет реальностью.

И писатель, и супружеская пара довольно раздраженно воспринимают звонки в свои двери. Писатель даже пытается игнорировать звонок, кричит:

– Никого нет дома!

Но и он, вопреки своему настроению, не устоит перед паролем:

– «Мэджик вижн»! Открывайте!

Так много интересного происходит в разных квартирах. Почему же я все время возвращаюсь в апартаменты 15?

Когда в одиннадцатой квартире, бывший когда-то символом пижонства большого города, красавец и атлет Миша Крейсер курит по две пачки синих Gauloises в день и страдает от мучительного раздвоения собственной натуры. Каждый день в настоящей жизни Крейсера похож на шоссе, две половины которого движутся в разные стороны и разделены двойной сплошной точно посредине. В первую половину дня Крейсер переполнен здоровой злостью и потусторонним энтузиазмом. Стиснув зубы, он миллиметр за миллиметром, ползком движется по комнате, упражняя сломанный два года назад позвоночник, которому врачи вынесли категорический вердикт: «Не заработает!» На вторую половину дня сил у Крейсера не остается. Ни физических, ни душевных. До глубокой ночи он лежит в постели, как больной, ест все подряд без остановки, как больной, и до самозабвения смотрит в телевизор, как больной. Такова цена его ежедневной депрессии. К нему звонят, стучат, но он не открывает. У него просто нет сил выбраться из постели:

– Какой «Мэджик вижн»? Идите в жопу!

Так почему же я зациклился на апартаментах 15?

У меня нет ответа на этот вопрос.

– Есть идея! – в апартаментах 15 татуированный Слава курит у окна, сверкая белыми зубами в лунных отблесках. – А что, если затащить какого-нибудь бомжа к нам, и пусть Лерка перепихнется с ним. А мы позвоним… к примеру, оболтусам из «Роллинг Стоуна», деликатно зазовем в гости, как бы выпить с нами, а тут Лерка с бомжом! Они увидят это дело и обязательно напишут! Представляете заголовки: «Под кем стонет российский шоу-бизнес?! Поп-звезды сосут у бомжей! Россия на грани катастрофы! Мадонна заявила: „До такого блядства я не возвышалась даже в лучшие годы!“ и обвиняет Белку в дискредитации профессии!»? А? Точно, вся страна от нее после этого отвернется.

– Сам соси у бомжа! – брезгливо морщится Лера-Белка, – я не самоубийца… подхватишь еще… разрушитель…

– У тебя социальный снобизм. Ты и детям Африки, я заметил, не сильно сочувствуешь…

– А у тебя – социальный цинизм. Такие эксперименты проводить над бомжами, пользуясь их униженным положением!

– Тебе вообще-то помочь пытаюсь, – с изи-ворчливостью комментирует Слава, – у меня-то все зашибись! Мне моя популярность оч-ч-чень даже нравится!

Слава любуется собой, не скрывая врожденного нарциссизма. Он давно уже превратил его в свою фирменную товарную марку. Он предается нарциссизму с таким обаянием и самоиронией, что этого никого не раздражает, а многим именно эта маска из его арсенала видится наиболее очаровательной.

Сандро в майке «Мэджик вижн», возбужденный походом по квартирам, как всегда предлагает радикальные решения:

– А может, по хрестоматии все сделать? Как учили старшие поп-идолы? Вышибем окна, выбросим телики на улицу? Еще барахла накидаем… Мусора прибегут, а мы тут обкуренные! Они, естественно, заведут дело! Готов скандальчик и пиарчик!

– Да кто об этом напишет, – неторопливо парирует Слава, – кого волнует в наши дни раздолбанный телик? И обкурившиеся поп-звезды сегодня – норма. Все только этого и ждут от артистов, никого этим не зацепить. Если бы она вообще не пила, не курила, не нюхала! Вот это было бы выдающейся новостью для таблоидов. Но… все уже знают, что она это делает. Надо еще резче! Пусть Белка дом подожжет… все равно он – старый.

– Ну, уж нет! И без мусоров, пожалуйста, – лениво тянет Илона, – у нас кокоса в квартире лет на пятнадцать строгача. Для каждого…

– Сандрик, ты же компьютерный гений! Давай сделаем очень-очень-очень порочные фотки с Леркой и в сети развесим? Пусть человечество плачет и дрочит!

– Да было уже… Сто раз… Не помогает.

– Давайте спросим Лютого?

– Лютый – голова! Лютый не растрачивал семянной фонд, он соображает!

– Лютый делом занимался!

– Лютый, иди сюда!

– Лучше вы ко мне, – кричит из соседней комнаты Лютый, – здесь Muse из Парижа показывают. У них ломовая примочка на басу! Полный дисторшн!

Компания перетекает в гостиную.

– Я думаю, – начинает Лютый, не отрываясь от экрана, – надо действовать в стиле артистичных натур. Вы сейчас как запряженные рабочие пони бродите по кругу, в котором только – секс, алкоголь, наркотики и банальные оскорбления журналистов. А надо пойти дальше! Необходимо надавить на болевые точки нации. Задеть то, что более всего дорого простому россиянину. Давайте пойдем от обратного. Для начала найдите эти болевые точки. Чего народ никогда не сможет простить народному артисту?

– Прыща на физиономии?

– Фигня. Посмотрите на Ющенко…

– Так он же политик.

– Политик, которого показывают по телевизору, – такая же звезда шоу-бизнеса. Не лучше Киркорова. Так чем еще артист может задеть национальное сознание?

– Если жопа в десять раз больше головы?

– Ну, во-первых, Белке это никак не грозит, а во-вторых, гляньте на Куин Латифа? Во сколько раз у нее больше? Никого не парит!

– Участие в серийных убийствах?

– Вы это говорите в стране, где из каждой третьей тачки играет «русский шансон»? А бруклинские рэперы? А альбомы песен Чарльза Мэнсона?

– Тупик.

– Тупак.

– Я вам назову три вещи, которые народ вряд ли простит любому артисту, как бы сильно не был к нему привязан. Первое. Презрение к себе, то есть к народу. Выйди на концерт в майке с надписью: «Быдло вы все! И скворешники ваши – говно! И срать я хотела на ваши рождественские каникулы, ипотеки и программу помощи молодым семьям!» Скажи пару раз на пресс-конференции: «Как же меня заебали мои слушатели. Тупые дегенераты с проклятым прошлым и мутным несветлым будущим!», «Потные хорьки с телевизором вместо мозгов!», «Дебильные патриоты!», «Вечное стадо!». Увидишь, забвение обеспечено. А может, и ненависть в национальном масштабе.

Второе. Надо обидеть детей. Понимаю, это непросто, тем более что ты любишь детей. Но это точно сработает. Вот, к примеру, самый облегченный вариант… Съезди с шефским концертом в детский дом, пригласи с собой телевидение, объяви какую-нибудь крутую благотворительность… И между делом сунь там пару легких затрещин беззащитным малышам. Да еще зажми нос и скажи, что от них воняет… неблагополучием… Увидишь, в сердцах нации это отзовется благородным гневом.

– А третье?

– Третье? Очень просто. Стань смертельно скучной.

Вся компания долго молчит, переваривая бесчеловечные идеи своего товарища. Лютый пристально вглядывается в глаза каждому, пытаясь считывать информацию с глазного дна – его последнее хобби.

В трансляции самого грандиозного концертного марафона всех времен «Пинк Флойд» начинают свое занудное шоу, которое вызывает ленивый интерес их ровесников только фактом воссоединения группы с бывшим басистом Уотерсом. Впервые за двадцать с лишним лет и всего на один концерт. Чего не сделаешь для Африки. Компания в апартаментах 15 расслабленно валяется перед экраном, пустив по кругу кальянную трубку.

– Лютый, когда? – спрашивает Анка в майке «Мэджик вижн».

– Своевременно, – отвечает Лютый.

На песне «Wish you were here» Слава начинает нежно покусывать ушко своей подруги, целует ее в шею, затем берет за руку Белку, что-то шепчет ей на ухо и уводит в спальню.

– Вы опять за старое? – завистливо кривится им вслед Никита в майке «Мэджик вижн». – Ну-ну… пожилая супружеская пара обострит сексуальные ощущения!

– Да отстань ты от них, люди давно не виделись, – одергивает его Лютый.

– А смотреть? Не будете? – окликает любовников Анка.

– Потом посмотрим.

– Может, они опять сойдутся? – нарочито благостно мурлычет Илона, хотя любой имеющий уши услышит в ее «сойдутся» тревогу и опасение очередного приступа моногамности объекта, который она не оставила надежду когда-нибудь заполучить. – Лютый, когда начнем?

– Скоро, – отвечает Лютый.

Музыка грохочет. Может, они правы, и нет в мире ничего прекраснее голоса Gibson Les Paul, с мягким объемом и легкой хрипотцой? Пол Маккартни с Джорджем Майклом голосят: «Baby you can drive my ca-а-аr», в унисон, почти одинаково артикулируя: «бэ-е-е-йби», но каждый имея в виду что-то свое, очень личное.

– Ну, поехали! – хлопает в ладоши Лютый. – Начинаем сеанс!

– У меня все готово! – кричит Сандро, колдуя у компьютера в кабинете.

– Запускай! – командует Лютый. Все остальные, кроме ветеранов постельных баталий Белки и Славы, уединившихся в первой спальне, сгрудились вокруг телевизора в гостиной и приготовились наблюдать.

Телевизор ведет себя так. Сначала экран гаснет, превратившись в черный квадрат, в котором компания наблюдает свое коллективное отражение. Затем по экрану пробегают синие полосы, что-то трещит, шуршит, и из помех возникает изображение красавицы Анки в майке «Мэджик вижн». Она смотрит на зрителей серьезно, даже строго.

– Дорогие телезрители!– доброжелательным тоном Ангелины Вовк начинает вещать Анка в телевизоре. – Пожалуйста, не пытайтесь управлять своим телеприемником. Теперь им управляем мы. Не нажимайте никакие кнопки и не трогайте ручки настройки! Если вы это сделаете, ваш телевизор взорвется! Это не шутка. Хорошо поняли? Вот и славно. Тогда мы начинаем сеанс «Мэджик вижн»!

На экране крутится заставка и возникает лицо Лютого. Из телевизоров во всех моих квартирах несется:

– Заинтригованные созерцатели! В эфире – новости телевидения. Возможно, вы об этом не знаете, но это – правда!

– Писатель Умаров за прошедший месяц появился в трех программах второго канала и в двух программах первого канала. Депутат Акцизов принял участие в четырех программах, вышедших в эфир…

В этот момент все участники дружеской компании одновременно перестают контролировать свои эмоции. Девчонки начинают визжать «Получилось! Получилось!», парни прыгают по комнате, пародируя орангутанг-фристайл, затем все разбегаются по квартире. Илона бежит на кухню за шампанским. Никита торопится во вторую спальню за животворящими «Раста Энджелами», чтобы обновить кальян. Анка с криком: «Во мы дали! Обоссаться!» бросается в туалет. На несколько минут Лютый у экрана остается один. Неожиданно его казавшаяся неистребимой усмешка исчезает с худого лица. Оно приобретает грустный, даже обреченный вид. Лютый – художник. Ему всегда грустно, когда очередное произведение закончено. Он устало падает в кресло и наливает себе виски в бокал на три пальца.

На телеэкране заканчиваются «новости телевидения», снова крутится заставка «Мэджик вижн», ее сменяет изображение Илоны:

– Мы начинаем литературные чтения, – Илона раскрывает толстый том у себя на коленях, делает глубокий вздох, и из всех телевизоров, к которым припали мои жильцы, звучит: – В первый понедельник апреля 1625 года все население городка Менга, где некогда родился автор «Романа о Розе», казалось взволнованным так, словно гугеноты собирались превратить его во вторую Ла-Рошель…

Лютый готовится, но так и не успевает испытать ностальгическое блаженство. Перед ним внезапно возникает бледное лицо Белки. Заостренный нос, вываливающиеся из орбит глаза, четыре веснушки, как кровавый креп, выделившийся на белом.

– Слава… Там Слава… – голос Белки дрожит.

– Что Слава? Умер от оргазма? – язвит Лютый.

– Нет… Выпал из окна.

Ее последнюю фразу слышат почти все гости этой примечательной квартиры. Илона с открытой бутылкой шампанского, Никита с кальяном, Анка, благоухающая жидким мылом. Все они вернулись в гостиную. Все, кроме Сандро, который продолжает нести вахту у компьютера в кабинете. Все на секунду замирают, оцепенев от известия, затем срываются со своих мест и, наступая друг другу на ноги, несутся в первую спальню к балкону, с которого, по словам Белки, вывалился несчастный Слава. Белка одна остается в неподвижности сидеть перед телевизором, уставившись в него удивленным, невидящим взглядом. Телевизор голосом Илоны продолжает вещать:

– Молодой человек… Постараемся набросать его портрет: представьте себе Дон Кихота в восемнадцать лет. Дон Кихота без доспехов, без лат и набедренников, в шерстяной куртке, синий цвет которой приобрел оттенок средний между рыжим и небесно-голубым. Продолговатое смуглое лицо; выдающиеся скулы – признак хитрости; челюстные мышцы чрезмерно развитые – неотъемлемый признак, по которому можно сразу определить гасконца…

– Слава! Сла-а-а-а-ва! Ну, где ты спрятался, подонок? – доносится из спальни.

– Посмотри в шкафу!

– А палкой под кроватью?

– Ну, ты даешь, – Лютый возвращается к Белке в гостиную, – никогда не думал, что тебя возбуждают примитивные розыгрыши.

– Что ты говоришь? – Белка встрепенулась, будто очнувшись от обморока.

– Сама знаешь! Нет там никакого Славы. Скажи ему, пусть вылезает, где он там… розыгрыш оценили, посмеялись, зачем дальше прятаться?

– Слава! Выпал! Из окна! – Белка отчетливо шепчет эти слова в лицо Лютому. Ее шепот гораздо громче крика, и по тому, как вращаются ее зрачки, как напряжены побелевшие губы, Лютый понимает, что она либо сошла с ума, либо он сам чего-то не понимает.

– Белка! Вернись в себя! Под окном никого нет!