Текст книги "Поэтома Таахоаси"

Сергей Цимбаленко
Поэтома Таахоаси

 
Созвучия, соцветия, сосветия…
 

Великая Белла Ахмадулина заметила и, уходя, благословила поэта с напутствием: «В вас есть новое… своё. Пишите!»

Сергей Цимбаленко одарён талантами разными, но тесно соседствующими. Будучи артистом, будучи на сцене, он умеет сказать вроде бы бесхитростную реплику так, что в зрительном зале наступает полная тишина…

Будучи художником, он умеет трепетным рисунком и столкновением красок позвать в мир неожиданных зрительных образов.

А повелевая словами, он выстраивает в одному ему подвластном соединении времени и пространства вереницу то фантастических, фантасмагорических образов, то отчётливо ощутимых, осязаемых.

Вчитываясь в строки этой книги, одновременно всматриваешься и даже вслушиваешься в неожиданное, необычное соседство слов, из которых эти строки складываются…

И вдруг чувствуешь и понимаешь, что погружаясь в это многозвучное, многоцветное и многосветное – то резкое столкновение, то плавное перетекание ощущений и размышлений, – оказываешься вовлечённым в завораживающую стихию созданного поэтом мира.

Пётр Кобликов

Поэтома Таахоаси

1

 
Шелест древней листвы стареет архитектурой
из воздуха железо и камень плетёт свою тень
запах травы синеет вдали немеющими сумерками смрадного
символа
один год изрублен на тысячелетия согласно истине в сознании
птиц
ворочаются от вихрей мыслей глаза
слова вонзают свои ножи в слова
течёт кровь в форме людей
ладони уже давно кривят свои крылья от мороза одиночества
пенящиеся кручи тёплых волн виднеются в сугробах снега
боль улыбки
семяизвержение плача
это таахоаси
это песок окоченевшей икры агонических дней.
 

2

 
Частоты дна
замирание щиколоток над беснующимися колёсами вагона
пауза в расщелине полусна зреет бредом
слепые пальцы скользят по электронным буквам
чей бессмысленный свет проглатывает лица
в мужчине похожем на пушкина каждый миг умирает пушкин
кто-то ест собаку и совокупляется с дождём в реальности своего
мозга
но в толпе никто не содрогается от сокрушительного падения
этого образа
христос родившийся из зерна воспоминания проходит между
бомбами мыслей
колышутся головы
прячется в маленьких зрачках земля
и шевелится выращенный в сквозняке сад волос
ножницы ног
крик воздуха.
 

3

 
Книги похожие на людей медленно плывут в пространстве метро
в каждой ветхой странице ещё живёт аромат кофе
обувь не чувствует тяжести поскольку осознавая своё
ничтожество плоть невесома
в том измерении
где с точки зрения неба потолков не существует
потолки смотрят на человечество как на звёзды
губы слышат как с той стороны сцепившихся зубов колеблются
углы улыбки
этот факт на лице с прилипшим галогенным светом не обнажая
вне времени
у пропасти
распуская цветы с той стороны ненависти трепещут голосовые
связки
молча вдохновляя…
 

4

 
Заточённые в плоть люди неотрывно следуют за своими губами
к любви ускользающей
покачиваясь на словах челюсти не слышат букв
но отчётливо различают трепет ступней молчащих
чьи уши вплотную прижимаются к земле
откуда ад бессонный доносится
из груди толпы выходит изидор дюкасс
и достаёт блокнот свой испепеляющий
когда качнувшись от неосторожного шага
слоги молчат лотре ам он
небо рисует воздух нагромождением кровавым
под пределом взгляда растут маки будто ало
всё исчезает в стареющих фотографиях свои фрагменты у стона
оглядки отбирая
всё далее брег
отцветающе…
 

5

 
В одночасье
люди внутри людей обживают новые земли
из поверхности солнечного склона испаряется тяжесть
капли не отражая образа суши наливаются космической бездной
бесприкосновенно
по ту сторону иллюзорности спрятан миг
глаза повторяют себя на полотнах лиц
будто вдох перед выстрелом
в вагонах метро под музыку скорости танцующие теневидны
высь усталой рукой рисует свою бледную тень в памяти
смиренным утопленником тела выныривают на поверхность
города
постижение форм неуловимо
под кожей на желаемый образ льёт медовую смесь источник
непрестанно
за тусклыми стёклами автобуса зеркало истины отражает мир
асфальтом плачущим
месяцеобразное судно викинга бороздит море неба
волны нег беспробудны.
 

6

 
Сонноотверсто солнце
на тюремных решётках лени распростёрты задумчиво руки
тёмный край полусна
как пейзаж пыльных стен неизменен
лишь предметов изношенный звон бережёт свои тени
эй проснись бледный страж
что за ветер покой мой колышет
распадается часа текучесть
отцветы
из затёртых шекспировских сцен слог мой ветви влечёт в воздух
зыбкий
ты у бездны стоишь
и проёмом дверным твои светятся речи немые
носферату поёт песни вьюг из младенческой мякоти свитые
швы враждебных частиц
собирают следы свои гамлеты в углу времени
удлиняет свой путь перевёрнутый образ падения…
 

7

 
Тот самый час
когда в ночи образ города тающий
рой слов исчезает дымом во мгле зияющей
мир выпадает из мира
и в хрустальную пыльцу разбивается о бесконечность ожидания
боль кричит шумом улиц
в картинах стен свой последний вдох гоген проглатывает
звуковиды шороха
расщепление гула
вакуум
приступ травы
последняя слеза над цветком невозможным
из пещеры мизантропа выходит ветер окнами гаснущими
фотохимия сцен
ультразвуком мольер
льдины губ чуть улыбчивы…
 

8

 
Итак
на острие самого забытого слова взираем мы на нездешний образ
друг друга
колеблется наш подземный лес свою звезду падучую принимая
голос ветвей поёт пучиной душу испускающего
бери вёсла
буди нашу стекольную заводь
в многокнижьи дол пробуждённый
читал ли ты мой друг-недруг эти обратные главы
где глаза скользят по страницам домов мимо букв трепещущих
мерцающие веки напоминают о тягучем свете
метафора улетающих прочь птиц в заточении дней вездесуща
на щеках мирно спит отклик солнечный
где закрома нетронутых смыслов давно отверсты
каменный ангел потирает свои руки над старушечьим прищуром
восхода
редкий снег в ложе ветра заблудший
обагряется марь
неба сумрачна течь
отражаются мхом сновиденья
дрогнут контуры выпадая новорождённым из форм
бережёт беглецов над сиреной предчувствия дымка…
 

9

 
Медный всадник выходит из пропасти звёзд копытами зданий
в блеске ресниц озарённых
в пастушечьей сумке сердца зреют утром чёрным пять камней
гладких
сон разверст
где войны искре тесно между подошвой и землёй черствеющей
вспышки града
зной и полумрак
неразборчивы вёсны льдяные
мы заходим друг к другу в дома пунцовым ручьём упоённые
благодаря нашим словам пустыня живёт
предки кричат в колыбелях угрозы младенческой тенью
золотой свет города
филистимлянин открывает зубы окон
колыбельная пастуха лунно-воспламенённая
ночь печатью молчания уста ограждает
тишина псалмами следующее утро освобождает…
 

10

 
Боль тихого ветра
жажда глаз ищет покоя в обители медных лиц
где свежесть утра парит вымирающе
прикосновения бездной
над тишиной перегляда тень надсмотрщика
наваждение согбенных ветвей
мгла и свечи над опылённой завязью полдня
у сонливости блик женоликий
зачумлённые тянутся к гаснущей памяти руки
над идущими будто горбатая чайка
крик заречной росой оседает на камни
впечатленье деревьев в немой и безлиственной пряже
равнодушие лиц
ч е хов
образ распада над марью
мы мгновеньем сидим у черты этих сцен
полумраком ресниц изваянны…
 

11

 
Будто бы взгорье
у луны золотой блеск высот
чуть заметное шага паденье
холодеют и клонятся мыслей тончайшие стебли
вопль внутренний вновь формы лиц сотворяет
ожидание гарь у прилипшего к голосу вдоха
в океане ночном утопают предсмертные тени
и на кончиках листьев бушует испуг словно птицы
путник эй
шелест омута словно зовущий
под цветущими искрами окон истомы сыпучей волокна
и в угрюмых деревьях драконий чешуйчатый отклик
обращается ток в дуновение моря
как стихийный песок ускользаешь ты призраком встречным…
 

12

 
Остатки мгновения тающе
ты выходишь из цветка зарева у словес готовых
где молчит о тебе менестрель подземный
у зубастого альбатроса тяжело добычу вырвать
молодая волна упивается солью нестерпной отражая зеркально
потерю и глаз потрясённых оттенок
ударяется небо о рыбы блестящую влажность
за крылом поднимается ввысь пелена лучезарной звезды
жесточайшей
над людьми бельмам птичьим отверсты пугливые крыши
и в заоблачном слое летят вдохновений последние вспышки
так плывёт сквозь бодлеровский признак твой лик вызывающе
чуждый
опалённые скачут миры от пылающих наших объятий
смог блуждание смерч
увядает незримое древо времён напоённое шёпотом этой
разлуки…
 

13

 
Тропы стены шаги
тихо мысли плетут свою книгу
монологи узорами вьются на страницах бестелых
понимаешь меня острокрылая чёрная птица
когда углем из ока пронзаешь мой путь у безресничного века
башмака морщина ещё силится удержать блеск света на своих
округлостях
и нести тяжесть треангела на себе склоняющего к дороге серой
ещё способен взор улетучивающийся
плавники домов плывут по шрамам земли
где до берега дома ещё три вечности
плачущие суставы у глухоты нерва
свежесть древней повседневности
что и как под замком смысла
строки строк
мягко выходит мой субогл за пределы глобуса
взрыв снегопада над невыносимым солнцем.
 

14

 
Невесомая суть тайны
вдох это глоток чьего-то выдоха
оттого так похожи наши руки
в поисках прекрасного наш кислород касается друг друга
поэтому мы спокойны
и сколько бы дно ни множило себя вокруг каждого шага
в любой округлости мы видим крылья
и железо теряет свою тяжесть
когда своим блеском напоминает нам бесконечность небес
голоса в голосе
в сжатых кулаках лоскут надежды обогревает ладонь
кусок месяца за пазухой особо навязчив
подкожная война
родившийся росток достаёт свой меч и отражает всемирный
смрад
новые полутона сочатся из тусклых стен
творчество пыли
в трясине форм возникает плоскость вангога
иглы воздуха пронзают скелет листьев
и боль движет облачную муть в высотном крепе подне бесья
из осязания уходит мир стойким корундом мозга…
 

15

 
Ток нерва
крикомолчание в импрессионизме звуков
могильные перекрестья окон крадут наше тепло своими
дырчатыми глазами
листья клевещут на ветер
однако капающий с согбенных столбов гул истины предельной
зоркостью обнажён
в вопиющем гневе действительности никто не замечает
как летят здания
снова схватка углов и округлостей
сосредоточен запах
прилипшая к ногам планета прячет лицо
мы летим в страхе космоса подражая пернатым хищникам
в смуглую прорву звёзд
продолжение
рук вечность
безводна подводность
вездесущи микробьи очи
невозможностьчтолиборазделить
хаотичны монолог и.
 

16

 
Ты для меня
я для тебя
мы в нас
в океане земли рук илистых наших сватка неразлучна
многоликость орнаменты множит во мгле городской из бровей
бесконечных
и случайным виденьем летит наша встреча внутрь окрика дивно
каждый раз неповторно смыкаются веки над ужаса кручей
зыбко зеркало губ
вспышка солнца в ночи
тлеют песен кристаллы разбившись
между сердцем и мозгом по венам течёт геллеспонт раскалённый
стервенеет на пенных волнах корморан сатанинский…
 

17

 
Что такое ты
тень великого света запертыми дверьми и зашторенными окнами
вопрошает
в высоковольтных проводах сон терпит нимбом надголовным
и вдоль каменных рек улиц глубина силой бреда несдержна
сколько дикому ветру побиться о чью-то ладонь предстоит
в сотрясении розана страшной красе несусветной
и стенаньем напиться каким листьям чёрствым в цветенье над
ними тускнеющей выси
где у взгляда конец
и каким остриём взбудоражены города плечи
подстилая под рёбра ступенек могил суховейные струи
виром ты
смерть и жизнь закольцованы рифмой одной лишь извечной
бесформенны плети
будто в лоне родимом чужие рождаются дети
богадельня колышется в юном торжественном лете…
 

18

 
Ты оно
желть переспевших ожиданий снова готовит свои зёрна к посеву
благодатна разлука
за темнеющей пропастью окон приветливы тени
круг из круга выходит
о том что циклично поёт свою песню
у танцующих пальцев ещё откликаются письма
над видимым взвесь невозвратно колышется тихо
мерек дробей
звучит мукой предчувствие в мякоть спины обратившись
мол простёрт у спокойствия моря
буйство дна
и в гавани нажитого
вблизи черствеющей высоты страннеющего водяного пара
уже обернулась последняя птица
пряча крыльев взмахи в беспамятства бездне…
 

19

 
Встречаутро
недосказанное имя твое вяжет просветлений нитью
о как сильно раздроблен на твёрдости строений рассвет
безответна явь
ты идёшь по скалистому обрыву робости перед словом первым
огнь и маки над жаждой вспотевшей
у ресниц пустоты оголённые донья
вид разительно прост для незрелых очей
дети горка скамья
вишни млечно присутствие в лиственной дырчатой вязи
столб и древо
следы
в каждом скрипе качелей детских погибает кровавая чайка
ей одной виден меркнущий моря припадок
потаённых желаний твоих широчайшая язва…
 

20

 
Встречадень
морщинистая дорога ладонь свою стелет в подлунную дрёму
у света дневного что землю неспешно питает
воины спят у шага твоего безвестного
однако заслон с текучего путника снимают ландшафты павшие
готово к рождению лоно мгновения
трупный стон у возможности жить и любить
пробуждение камня
мерекает взвенье
в бульваре ветвистом готовы дождливые пули
к мишени своей
к тем местам
где следы твои лягут
где ещё раз очнутся в сумбуре действительности твои
ошеломлённые выдохи
качнувшись лёгкостью фрагонара
возвратно исчезая
где снова сомкнув весну и лето ознаменуют неизбежное
столкновение начала и конца
фантомно восставшие прериаль и ритурнель…
 

21

 
Встречаночь
твой сон просочившись сквозь окна возвращается на тропу улиц
где его тень таяла под знойным мраком солнца
спящие открывают глаза
вертикальные веки дверей колышутся от моря толпы
город пал от пуль птиц
тебе подобны шаги в прозрачной невозможности всего
повторы рук
слепые рекламные щиты улыбчивы в тропопаузу ничто
уши настроены на космическую радиоволну
ментальную гармонию хаоса
химия мысли
рухнул пекин в центре копенгагена
вавилон сошёл с небесной лестницы пустошью букв
ядерный салют прекрасен за миг до апокалипсиса
че воскрес харибудда жедемдасseine
храмвыходитизхрамаиконыдарвиначрпчнр
расщепление мозга на бездонности
свобода стен
ты жив перед тем как неисчислимо проснуться…
 

22

 
Встречавстреч
на изнанке мысли просыпается у ресничного сада то
что отмыкает камень
к выси обещающей глазниц вселенные тянутся
как горит лоно возбуждённое перед даром осязаемым
готовы к воле душевные руки
ты плывёшь по воде испарившейся к светочи сыпучему жесту
исполняется ликом расцветшим твой рай в ходоках человечьих
одеяний тюрьма движет плоть
бесконечны незримые цепи
и летят поцелуев палящие иглы сквозь хладные звенья
так подкожной неведомой жажды касаются мышцы
и растёт мускулистая сила бесплодная в каждом
так свинец тяжелейший извечно дождливою видится каплей
и у ног лежит явь едким злым ожиданием счастья
вырезают дома из блаженства тепла стреловидные свечи
чернотроп ранен отзвуком вспыхнувших вёсен
из невзрачных огарочных труб ослепительный абрис летит
микровзрывом неведомым свету…
 

23

 
Безвстречие
водородной бомбы людей медленный взрыв в пустоте
предсмертной
лик луны повёрнут прочь к стеблям грёз распустившихся
земли видят лишь
как пьют из чернозёма неба её затылка корни
вьюнки бренчащие в бетона жажде
дни в днях
вновь былое приходит из бренного неизбежно
вскользь
коснеющее
остриженные волосы всех нас чудовищно стенают в забвения
прахе
всё во всём живёт оттого что воздух целостен
ты выносишь свой голод на пределе бездны
о как забываемы его следы мерцающие в очах посторонних
трещины в слоях миров
муравьиная хватка в ладонях светлых
отрывки на проясняющемся
аполлион на троне
из курилок копчением души струят
в звездопад поднимаясь нетленный…
 

24

 
Настороже
гонимые вихрем суеты спешат за своей человечьей тенью
сыпучие часы истин отражаются раем на пальцах раздетых
листопад дрожь подземного колокола под корнем чутким
из единства прерывности и непрерывности плоть обрывается
в непостижимое прошлое вскоре
китамир облачается в землю
где ыльчи мундок в утробе уже видит своё камнеглазое войско
молитвы твымоли в структуре ромбической смысла
это замкнутый круг обратимости суток
это поэтомы таахоаси
это поэтомы песка
это жизнь твоя та что не знал ты в девичестве запертой
притчи
это сердце кашливо предвестьем ресницы колышет
губ зигзаг обездвижен.
 

Анаморфозы

«Строки тебя…»

 
Строки тебя
чёрный ворон голодный не спит над последней мерцающей буквой
несговорчива явь
и сердец сокровенная пропасть роняет тяжёлые капли
твен
цвейг
тракль
и волнистость зелёная дней измеряет силы твоей предел
лишь повёрнутый ключ
но открывшей дверь осени зыбкой твой неведом
сентябрьоктябрьноябрь
звёздный облик улыбки впотьмах несказанно безбрежен…
 

«Бесконечность рук прикосновения…»

 
Бесконечность рук прикосновения воздуха сторожит
дымность окон
но прозрачные лица зари как и прежде в хранилищах снов
золотятся
хмарь черна
и созвездий новейших зигзаг блеску тихих блаженных очей
рунически вторит
ночедень
память денег фаллическую жажду жить возбуждает
число слов
книги атаковать убежище разума готовы
мленье грёз
и песок плоть улиц с твоим шагом соединяет
где сокрытые в панцире обуви пальцы тайну высоты не видят
вечность длится
миг
ухо слышит как саул мертвеющий посеял свой крик в похоть
времён глухую
и расцвёл цветок ада вне слёз благоухающий.
 

«Пейзаж…»

 
Пейзаж
горбатит небо тени дня
в ночь старика одели выи крыши
в костяшках улочек слоняется заря
и тайны мшистый брег пронзает воздух
младая дщерь в зерцале ищет взгляд
находит время
страх яримый смертью
и над свежайшим озареньем неподвижен мрак
мажорминоры чувств
бесплодны речи
и колыбель всеобщего костра воспламеняется как взмах крыла
орлиный
во море жажда кровью утекла и над водой зажгла свой колер
чёрно-алый
нырянье свеч и язвы лиц летящий град нетленный…
 

«Дожди роятся…»

 
Дожди роятся изумруд и пот
и жгут плывун белеющие выси
мокредь и шёлк и глубь и корм
и из сплетенья струн танцующие руки
поют и стонут всхолмья битых троп
и в омут солнца мрак кидает сети
предсмертны окна отражения людей
о ужас ужас геймские предметы!
 

«Бездна век…»

 
Бездна век
взгорбье месяц висит квазимодо
там где ливень тебя обречённо слезам моим вторит и грозе моей
в чёрной картине окна
нож разлуки
течь раны
потоп
знойны жабры огня у предчаянья смерча
на остатке ладони спелая вишня
миг
паденье курка
запах ружей вспотевший на дне поцелуя
и взмах крыльев над птицей в звуке алого неба живущий…
 

«Тишь у трупа любви…»

 
Тишь у трупа любви
непреклонен закат
у скулы твоей грустная песнь
вечер сник подо льдом у зияющих врат
прикасаний последние вести
путь ресницы далёк
тень замшелой грозы океан уплывающий в прорву
над клубками груди нить и каменный столп
ариадны магичная искра
но кровавой звездой в половодие вен устремляется падшее войско
где твой стон золотой лишь былое лишь миф улетающий
пламенем в руки
пальцы ловят его и в фаланги ожог жало кол и клыки
пандемия и мор бледноликий
леса вопль
сгиб деревьев безветрен.
 

«Дрожью время…»

 
Дрожью время
поют полупьяные тени комнатных лилий песни дождя
наготою чернеющей к хладу устенка касаясь
над незапамятным серп и ожившие стебли
блеск и ладони смеющихся к волнам звучащих
голос девицы сплетённый из воплей предсмертных видевших бога
что сенью доносят воскресшие ветры
сквозь преющий пурпур подкожной тоски рвётся к свету цветок
лепестками в угрозу кричащий
город в пути над звенящею стаей орлиной где тайна закрыта
всесветна
увядает окно
рой валькирий
клинки
гроб померкшей зари широчайшей…
 

«Погибшие контуры крыльев…»

 
Погибшие контуры крыльев над сутулостью
ты плывёшь по течению воздуха в вязком лабиринте часа
сколько б ни смотрела ночь из твоей тени
и сколько б ни облекала полная луна твои глаза в свою форму
проводник к твоим смыслам всегда затаён в ущелье пустоты
ты здесь для того чтобы войти в меня со вздохом и забрать меня
на выдохе
в то мгновение
когда качнётся наш корабль на острие буквы
из которой мы родились нашим словом
чтобы померкнуть ярче вспыхнув.
 

«Ночь…»

 
Ночь
словно кисти умерших колышутся старые ветви
и под шорохом бледных видений болит невозможная тень
по краям сгнивших луж одинокий печалится воин
и в аду сновиденческих крыш задыхается стон
по ладоням безмолвно скользят ветр и вздохи
словно листья в кипучем отсвете дороги следы
сломлен шаг
слюни шлюх
омрачают звезду пылью ружей пронзённые дети
в отраженье болезненных окон одетый стою
бирюза расцветающих стуж
склеп восхода безгласый…
 

«N-град…»

 
N-град
благовоние весны ищет пристанище вдоха
счастье вот-вот
длительность восторга медлить
над трещиной душевной крепости поднимается медный всадник
пропасти
ядерные взрывы одиночества хлопают ресницами
схватка
тень света медленно убивает неспетую песню…
 

«Гуд мостов…»

 
Гуд мостов
блёклость век монотонна
на синеющем всполохе марь что колеблется в сумраках зыбких
очезвёздной небесной волны
глад густой
спелый месяц далёк
грай ресниц заглушён сетью ветра
и хоругвь изумрудная в бунтующем зареве ив
ног часы
загнан маятник беглый
тени ленно плывут по холмам каменистым
поднят город как конь средь мечей всей обречённостью будто
вырастая из ночи
войною восторга истлев.
 

«Из пожелтевших снимков осени…»

 
Из пожелтевших снимков осени лишь эхо белизны говорит о тебе
мой тихий призрак
в лужах твоих рук дрожит небо грязной глубиной укрывшись
и свежий хлад отражается в лезвии месяца невозвратностью
эй прохожий
как и я потерявший своего художника
твой страх горбится в синих куполах высоты
и только прах молодых вёсен колеблет нашу пресную колбу
вместе с мёдом древних дев и солёной пиратской душой уолтера
рейли в зыбком благоухании живёт испарина её состава
где немеркнущий абрис корабля во погребальный океан ввергает
кровь
в сугробе шири нагибаясь…