Текст книги "Начало русской истории. С древнейших времен до княжения Олега"

Если на юге переселение варварских народов было вызвано изменившейся военно-политической ситуацией, то северных варваров заставило сняться с насиженных мест прежде всего резкое похолодание и увлажнение климата, которое сопровождалось обильными осадками и наступлением Балтийского моря на сушу, что привело к подъему грунтовых вод, повышению уровня воды в реках и озерах и разрастанию болот. Изменение европейского климата было ощутимо даже в Италии, где из-за многолетних наводнений местное население прониклось мыслью, что грядет новый потоп.

Затопление поселений и пахотных земель было главной причиной переселения. Вместе с тем конец IV в. мог ознаменоваться неизвестными нам по источникам войнами между германскими племенами, вынудившими большую их часть сняться с насиженных земель и двинуться на поиски новых, более безопасных для поселения мест. Так, почти все деревни, открытые археологами на островах Эланд и Готланд, погибли от пожаров в эпоху Великого переселения народов. Нельзя исключить и давления на германцев со стороны славян. По словам Юлия Капитолина, германцы, потрясшие угасавшую Римскую империю, сами бежали от «верхних варваров», то есть от народов, наседавших на них с севера и востока – как раз со славянских территорий.

Немаловажным стимулом переселения была также мысль о разграблении богатых римских провинций. Например, Иордан следующим образом объясняет причину одного из походов готов в Италию: «Ввиду того что со временем уменьшилась добыча от грабежа соседних племен, возник у готов недостаток в продовольствии и одежде. Людям, которым некогда война доставляла пропитание, стала противна мирная жизнь; и вот все они с громким криком приступают к королю Тиудимеру и просят его: куда ему ни вздумается, но только вести войско в поход».

Под воздействием природных и социальных факторов варварский мир пришел в возбуждение, и это очень скоро почувствовали на римских границах.

С 407 г. волна за волной варварские нашествия заливают империю. Везеготы, остроготы, вандалы, франки, свевы, бургунды, тюринги, англы, юты, саксы попеременно или в союзе друг с другом опустошают римские провинции и саму Италию.

Сражение римлян с германцами

Длинный германский меч накрыл империю своей смертоносной тенью, положив начало бесконечным средневековым повествованиям о сражениях и поединках, разрубленных шлемах и головах, распластанных надвое телах, подчас вместе с конем… «Если ты хочешь стать на путь подвига и прославить свое имя, – наставляет одного варварского короля его мать в хронике Фредегара, – разрушай все, что другие построили, и уничтожай всех, кого победишь; ибо ты не можешь строить выше, чем делали твои предшественники, и нет подвига более прекрасного для обретения славного имени».

И новые герои, напутствуемые подобным образом, стараются вовсю – «безумствуют» и «неистовствуют» на еще недавно мирных и цветущих землях империи. Ориенций, епископ города Оша, свидетельствует, что от Галлии остался только дым пожарищ: «Одним костром дымилась вся Галлия». Еще более мрачные сцены рисует испанский епископ Идаций: по его словам, из-за всеобщего голода матери поедают своих детей. Война, голод, болезни и звери, словно четыре всадника Апокалипсиса, терзают некогда цветущие земли. По приблизительным подсчетам, с 200 по 700 г. население Европы сократилось с 67 млн до 27 млн человек[42]42
  Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992. С. 230.


[Закрыть]. «Зачем помышлять о торговле там, куда ни один купец более не явится?» – отвечает святой Северин своей пастве, просящей его добыть у вождя племени ругов разрешение на торговлю.

На фоне всеобщего разрушения падение Вечного города вызвало только сдавленный стон. «Мой голос дрожит, и от рыданий перехватывает горло, пока я диктую эти слова, – делится своей скорбью святой Иероним. – Он завоеван, этот город, который покорил весь мир».

В целом известия античных и раннесредневековых письменных источников об этой эпохе очень ненадежны. Вавилонское столпотворение на земле Европы, вызванное Великим переселением народов, произвело такую путаницу в головах раннесредневековых авторов, все еще основывающихся в своих познаниях о варварском мире на античной традиции, что Равеннскии аноним VIII в., автор «Космографии», откровенно признался: «Итак, как было условлено, я подробно, с помощью Христа, расскажу… обо всем, если только не буду введен в заблуждение тем, что различные племена, возжелав из-за своей чрезмерной дерзости чужих или лучших земель или же, возможно, терпя тяжкие притеснения от других народов, переместились из собственных владений, и при этом страны, города или же реки, названные когда-то одним именем, теперь стали называться иначе, как это бывает у варваров».

И все же мы можем разглядеть в мутном потоке Великого переселения народов славянскую струю.

Племя вандалов-силингов, отнесенное историками XVIII–XIX вв. к восточным германцам, в эпоху Средневековья традиционно причислялось к славянам. Так, немецкий историк XI в. Адам Бременский пишет: «Славия – это очень обширная область Германии, населенная винулами, которые некогда назывались вандалами». Его соотечественник, писатель XII в. Гельмольд, в полном согласии с ним говорит, что славян в древности называли вандалами, а в его время – винитами, или винулами. Польский аноним XV в. приводит любопытное сопоставление названий балтийских славян у разных народов: древние римляне, галлы и итальянцы, пишет он, называли их «вандалы», немцы – «венды», славяне – «галмаци» (последнее название соотносимо со славянским племенем гломачей или делемичей, заселивших Далмацию). Фламандский монах Рубрук писал в 1253 г., что «язык русинов, поляков, богемов (чехов. – С. Ц.) и славян тот же, что и у вандалов». Также и уроженец словенской Каринтии Сигизмунд Герберштейн (первая половина XVI в.) утверждал, что немцы именуют всех славян «виндами, вюндами и виндитами, производя их имена от одних только вандалов». Об этом же пишет, ссылаясь на не дошедшую до нас «Историю вандалов» Альберта Кранция, хорватский просветитель из Далмации Мавро Орбини (XVII в.): «Вандалы имели не одно, а несколько различных названий, а именно: вандалы, венеды, венды, генеты, венеты, виниты, славяне и, наконец, валы». Для подкрепления своего утверждения о тождестве вандалов и славян он приводит выдержки из вандало-славянского словаря Карла Вагрийского, свидетельствующие о языковой близости этих двух народов. Схожее наблюдение принадлежит географу XVI в. Меркатору, который заметил о языке населения острова Рюген, что у них в ходу «славянский да виндальский» языки. Этноязыковое родство вандалов и славян утверждается также во многих средневековых русских источниках и славянском фольклоре – в частности, об этом говорит легенда о старейшине Словене и его сыне Вандале.

Столь единодушное причисление вандалов к славянскому этносу требует объяснений. Прежде всего следует заметить, что собственно вандалы, вероятно, были потомками венето-поморских племен, некогда заселивших Висло-Одерское междуречье. Они делились на две крупные ветви – асдингов и силингов. По словам Прокопия Кесарийского, вандалы говорили на германском наречии – «так называемом готском». Но под именем вандалов, как это обыкновенно бывает в античной литературе, несомненно, скрывался обширный племенной союз, куда входили и славяне, и германцы[43]43
  Плиний подразделял «германцев» на пять групп, одну из которых составляли племена «вандилов» (вандалов), объединявшие бургундионов, варинов, харинов и гутонов. Какова этническая принадлежность этих племен? Варины (варны) в Средневековье известны как славянское племя. Гутоны – это готы, которые во времена Плиния, очевидно, еще проживали в южнобалтийской «Готискандзе». Об этнической принадлежности харинов нет никаких достоверных сведений (может быть, это те самые «хирры», которых Плиний упоминает в другом месте, среди населяющих Энингию народов – сарматов, венетов и скиров). Таким образом, в качестве стопроцентных германцев остаются бургундионы, то есть бургунды – творцы и действующие лица знаменитого германского эпоса о Нибелунгах. Конечно, в долгих скитаниях вандалов по Европе к ним могли присоединиться и другие германские племена, – источники называют, например, свевов, которые, в свою очередь, были чрезвычайно обширной племенной группировкой.


[Закрыть].

Их краткая история выглядит так.

Племя вандалов, населявшее первоначально полуостров Ютландия, в I в. до н. э. передвинулось южнее – в славянскую область между Одером, Вислой, Судетами и Карпатами, а в IV в. после Рождества Христова обосновалось в Паннонии. Часть вандальских племен приняла участие в создании Готской державы: Прокопий Кесарийский упоминает о расселении вандалов в Приазовье. Позднее они подверглись полной германизации. Прокопий Кесарийский засвидетельствовал, что вандалы, жившие у Азовского моря, «под давлением голода ушли к реке Рейну, к германцам, которых сейчас называют франками». Те же вандалы (принадлежавшие к ветви силингов), которые остались на славянских землях или в областях, попавших в зону славянской колонизации», были впоследствии ославянены. Так вандалы-силинги сделались в средневековых хрониках поморскими слензянами и вообще «прародителями» славян.

Но вероятно, и вандалы-асдинги в своем движении на юг увлекли часть славянских племен.

Вандалы славились как отличные солдаты, поэтому римские императоры и военачальники охотно пополняли ими свои редеющие легионы. Особенно прославился на римской службе вандал Стилихон (365–408), ставший опекуном малолетнего императора Гонория и одним из последних великих полководцев Римской империи. При помощи вандалов Стилихон отразил нашествие везеготов, разбил франков, а затем, чтобы избавиться от ненадежных союзников, направил их в пределы Пиренейского полуострова.

В 406 г. король Гунтерих повел вандалов, к которым присоединились свевы и аланы, в Испанию. За несколько лет страна была завоевана и поделена между пришельцами. Гунтериху достались провинции Галисия и Бетика, где он безраздельно господствовал восемнадцать лет. В память о королевстве вандалов область Бетика стала называться Андалусией (собственно, Вандалусией), и название это сохранилась до наших дней.

Но под давлением везеготов вандалы должны были покинуть обжитые места. К ним вновь присоединились аланы. В 429 г. вандало-аланская орда высадилась в Северной Африке. Исидор Севильский сообщает, что через Гибралтар переправилось около 80 000 варваров. В течение десяти лет вандалы и аланы захватили все североафриканское побережье от Гибралтара до Карфагена, образовав первое варварское королевство на территории Западной Римской империи.

Их новый король Гейзерих (428–477), наследовавший Гунтериху, был арианец и человек строгих нравов. Ему внушал отвращение утопавший в роскоши и излишествах Карфаген. Разрушив «африканский Рим», Гейзерих основал рядом новый город, главными достопримечательностями которого стали не цирки и бани, а церкви и гимназии. Местное население по его требованию должно было креститься; непокорным Гейзерих нес «не мир, но меч». Его девизом было: «Атаковать жилища людей, на которых разгневался Бог». Таким образом, этого короля можно считать первым крестоносцем.

Вандалы создали мощный флот, при помощи которого захватили Корсику, Сардинию и Сицилию. В 455 г. войско Гейзериха переправилось в Италию и подвергло страшному разграблению Рим. Этот сомнительный подвиг позволил Гейзериху занять в варварском мире место «Бича Божьего», опустевшее после смерти Аттилы в 453 г.

Впрочем, королевство вандалов в Северной Африке просуществовало недолго. В 533–534 гг. византийский полководец Велизарий вновь присоединил карфагенские земли к империи, после чего вандалы исчезли как историческая народность. Возможно, они вместе с аланами стали предками североафриканских берберов (так по-арабски звучит римское «варвар»). Готовясь к походу в везеготскую Испанию, арабский полководец Муса набрал в свое войско от 12 000 до 30 000 берберских юношей. С их помощью арабы в 711 г. разгромили на равнине у Херес-де-ла-Фронтеры войско последнего везеготского короля Родриго и завоевали Испанию.

Сильное культурное влияние славян (а возможно, и непосредственное славянское присутствие) обнаруживается и в период пребывания вандалов в Северной Африке. Арабский писатель XI в. аль-Бекри отметил, что свадебные обычаи берберов подобны славянским. Обычай родового наследования у вандалов также имел близкое сходство с тем, который практиковался у славян: престол переходил к старшему в роду[44]44
  Пресняков А. Е. Княжое право в Древней Руси. Очерки по истории X–XII столетия. СПб., 1909. С. 142.


[Закрыть].

Неприятное следствие из всего этого заключается в том, что славяне, по всей видимости, должны разделить с германцами позорные исторические права на термин «вандализм».

Полиэтничность вообще была характерна для многих варварских политических образований. Средневековые сербо-хорватские историки сохранили предания о славяно-готском военном союзе. Сербская «Летопись попа Дуклянина» сообщает, что во время правления византийского императора Анастасия (491–518) «готы-славяне», возглавляемые тремя вождями – Брусом, Тотилой и Остроилом, – вторглись с севера на Балканы; Тотила, кроме того, воевал в Италии и Сицилии.

В отличие от «Летописи» «Сплитская история» далматинского происхождения знает одного Тотилу, который действовал вместе с семью или восемью «благородными» племенами славян, пришедшими «из земель Польши». Этот «дукс» (герцог, вождь), прежде чем направить войска в Италию, «прошел, опустошая, по землям Далмации и в том числе город Салону (современный Сплит. – С. Ц.) опустошил», причем, вступив в императорский дворец, находящийся в этом городе, уничтожил выбитую на стене надпись с гордым титулом императора Диоклетиана.

В «Большой Сплитской истории» предводитель готов носит имя Дукс Гот, то есть просто Готский герцог. Он «стоял во главе всей Славонии» (в данном случае – Славянская земля) и, «собрав большое войско конных и пеших», «спустился с гор», чтобы напасть на Салону.

Скорее всего, в этих сообщениях сербо-хорватских писателей нашли отражение драматические события, разыгравшиеся на Балканах и в Италии в конце IV – начале V в. и детально описанные в «Истории» Павла Орозия, их очевидца, а также в сочинениях других, более поздних писателей.

В то время восточная и западная части разделившейся Римской империи оспаривали друг у друга пограничные балканские земли – иллирийские провинции. В борьбе за них Константинополь и Рим различными посулами стремились привлечь на свою сторону везеготов, получивших ранее, как мы помним, статус имперских федератов. Однако везеготская знать в конце концов предпочла воспользоваться слабостью обеих враждующих сторон в собственных целях. В 400 г. в Северную Италию вторглись две армии варваров, ведомые Аларихом и Радагайсом. Консулу Стилихону удалось разгромить захватчиков. Оба «короля», пристыженные неудачей, запросили «мира и хлеба». Приведенным к покорности федератам выделили земли на юго-западе Паннонии. Тогда же Стилихон заключил с ними договор, направленный против Восточной империи.

Выполняя свои военные обязательства, Аларих со своим войском ограбил «всю Грецию» и расположился в Эпире в ожидании распоряжения Стилихона о нападении на Иллирию. Однако поход не состоялся из-за коварного поведения Радагайса, который, нарушив соглашение, собрал «от Дуная и Рейна» «саранчеподобную толпу», состоявшую из «галлов и германцев» (в источниках их численность колеблется от 200 000 до 400 000 человек, что, конечно, является преувеличением), и в 405 г. двинул это огромное войско прямо на Рим. Нашествие было остановлено только благодаря энергии и полководческому таланту Стилихона, который, задействовав все наличные силы Западной империи, включая британские легионы, и наняв отряды алан, гуннов и остроготов, нанес под Флоренцией сокрушительный удар войскам Радагайса. Остатки его армии были окружены где-то в Тосканских горах. Как пишет Олимпиодор, в этой критической ситуации примерно 12 000 готов перешли на сторону Стилихона и тем обеспечили ему бескровную победу. Сам Радагайс был захвачен в плен и обезглавлен.

Судя по сообщению Олимпиодора, везеготы только возглавляли огромный племенной союз, в котором они были основной ударной силой, но отнюдь не численным большинством. В связи с этим допустимо поставить вопрос о славянском присутствии в войске Радагайса. В пользу такого предположения говорит, во-первых, география набора воинов в его армию – с территории между Рейном и Дунаем. Во-вторых, негерманский элемент в этом племенном союзе источники обозначают этнонимом «галлы» (вспомним отождествление «келтионов» и славян/«споров» в Пасхальной хронике), что является явным анахронизмом и свидетельствует об уже хорошо знакомом нам стремлении древних историков причислять малоизвестные им народы к тем племенам, чьи названия или самоназвания закрепились в классической традиции. Самого же Радагайса Павел Орозий называет «язычником и скифом», тогда как везеготы в то время были уже христианами арианского толка. Наконец, имя вождя везеготов, который в других источниках именуется также Редегастом, можно рассматривать как искаженную форму славянского имени Радогост – именно так звали божество славянского племени ободритов, живших на берегах Одера, как раз «между Рейном и Дунаем». Словом, очень многое говорит в пользу того, что наряду с готским «королем» Аларихом во главе везеготского племенного объединения стоял и славянский вождь Радогост.

Страшное опустошение Северного Причерноморья, произведенное вторжением гуннов, не замедлило отразиться на самих разрушителях, среди которых разразился голод. Приостановив наступление на запад, гуннская орда в конце IV столетия перевалила через Кавказ и наводнила Переднюю Азию, разоряя и грабя города и массами уводя население в рабство. Сельские местности Сирии и Каппадокии совершенно обезлюдели. Осаде подверглась Антиохия, Иерусалим и Тир готовились к отражению нашествия; Аравия, Финикия, Палестина и Египет, по словам писателя V в. Иеронима, «были пленены страхом». Гунны отступили только после того, как иранский шах двинул против них крупные силы.

Гуннам понадобилось еще несколько десятилетий на то, чтобы прочно обосноваться в причерноморских степях. В первой четверти V в. они наконец появились в Паннонии, которая освободилась благодаря уходу в Галлию аланов и вандалов. В 434 г. гуннский вождь Ругила осадил Константинополь, спасенный на этот раз, как повествует византийское предание, лишь посредством вмешательства небесных сил. В том же году Ругила умер и власть в гуннской орде наследовали его племянники – Аттила и Бледа. Последний вскоре был убит своим соправителем, которому и суждено было превратить свое имя и имя своего народа в нарицательные.

Гунны привели в ужас цивилизованный мир: после них готы и вандалы казались афинскими воинами. Они вызывали отвращение даже у самих варваров. Готы рассказывали, что один из их королей сослал в глубь Скифии колдуний, которые встретились там с блуждающими демонами. От их соития и родилось отвратительное племя гуннов, отродье, по словам Иордана, зародившееся в болотах, – «малорослые, тощие, ужасные на вид, не имеющие с человеческим родом ничего общего, кроме дара слова», чье лицо – безобразный кусок сырого мяса с двумя дырами вместо глаз. Аммиан Марцеллин описывает их с чувством естествоиспытателя, столкнувшегося с неведомыми чудовищными тварями. Рассказав об отталкивающей наружности гуннов, об их приземистых телах, непомерно больших головах, о приплюснутых носах, о подбородках, изрезанных шрамами, якобы для того чтобы помешать расти бороде[45]45
  На самом деле это был, вероятно, род татуировки. Надрезы щек в младенческом возрасте (этим обычаем объясняли безбородость гуннов античные писатели) не могут препятствовать росту волосяного покрова на лице.


[Закрыть], он заключил: «Я сказал бы скорее, что это двуногие животные, а не люди, или каменные столбы, грубо вытесанные в образ человека, которые украшают парапеты мостов».

Читая рассказы современников о нравах этих кочевников, можно подумать, что гуннская орда – это скорее волчья стая, чем сообщество людей. Если галлы, по рассказам римских писателей, боялись одного: что небо рухнет им на голову, то гунны, казалось, опасались только того, чтобы на них не упали крыши. У них не было даже кибиток, и они проводили свой век на спинах своих лошадей, к которым были точно приклеены. Иероним утверждал, что, согласно поверью гуннов, кто-либо из них, коснувшийся земли, считал себя уже мертвым. Верхом они исправляли всякие дела, продавали и покупали, обсуждали общеплеменные вопросы, верхом же и спали, наклонившись к сухопарым шеям своих лошадей, «нескладных, но крепких». Одежда из холста или меха истлевала на их теле, и только тогда заменялась новой. Огня они не знали и, когда хотели есть, клали себе под седло кусок сырого мяса и таким образом размягчали его. Грабили они с бессмысленной жестокостью.

Впрочем, сегодня гунны не кажутся нам такими уж дикарями. Мы знаем, что двор Аттилы был средоточием европейской дипломатии и развлекались там не только выходками шутов, но и беседами «философов». Образованная гуннская верхушка использовала письменность – правда, неизвестно, свою или заимствованную. Именно к гуннам бежал в 448 г. известный врач Евдоксий, выходец из Галлии, уличенный в сношениях с багаудами[46]46
  Багауды (кельт, bagaudae – «возмущенные», «мятежные») – название галльских повстанцев – крестьян, колонов и рабов, поднявших в 283 г. при императоре Крине восстание против местных рабовладельцев. Несмотря на частые поражения от римлян, восстание багаудов продолжалось около полутора веков (до начала V в.) и в немалой степени способствовало распаду и падению Западной Римской империи.


[Закрыть]. Один из римских дипломатов при дворе Аттилы встретился там с соотечественником-эмигрантом, который расхваливал ему общественные порядки гуннов и даже не думал о возвращении на родину (главным социально-экономическим благом в Гуннской империи было отсутствие налогов: грабежи и контрибуции с лихвой покрывали издержки и нужды двора Аттилы). При осаде городов гунны с успехом использовали сложные военно-инженерные сооружения и стенобитные машины.

С появлением Аттилы варварство, доселе почти безымянное и безликое, обретает имя и лицо. Из своего далекого степного стана он грозил империи, уже разделенной, и Рим с Константинополем истощали свою казну, чтобы удовлетворить его требования. Посланники империи униженными просителями приближались к деревянному ханскому дворцу, весьма искусно построенному из бревен и досок и украшенному резьбой, где подвергались долгим мытарствам, прежде чем были допущены внутрь, за линию оград и частоколов. Представ перед Аттилой, они видели большеголового человека с проседью, коренастого, широкогрудого, курносого, безбородого, почти черного лицом; маленькие глазки его обыкновенно горели гневом. Во время пиршества владыка гуннов ел и пил из деревянной посуды, тогда как его гостям подавали яства на золотых и серебряных блюдах. Посреди пира он оставался неподвижен, и, только когда в зал входил младший из его сыновей, взгляд «Бича Божьего» смягчался, и, ласково схватив ребенка за щеку, он привлекал его к себе.

Именно здесь, в степном лагере Аттилы, мы слышим первое славянское слово, долетевшее до нас из бездны времен. И обозначает оно хмельной напиток. Приск, один из участников византийского посольства 448 г. к Аттиле, рассказывает, что по пути к лагерю гуннов послы останавливались на отдых в «деревнях», жители которых поили гостей вместо вина питьем, называемым по-туземному «медос», то есть славянским медом. К сожалению, Приск ничего не говорит об этнической принадлежности гостеприимных и хлебосольных жителей «деревень», но этот отрывок из его сочинения можно сопоставить с более поздним известием Прокопия Кесарийского о том, что войска ромеев переправлялись через Дунай, чтобы поджечь деревни славян и разорить их поля. Стало быть, Приск проезжал именно через славянские поселения.

Другое славянское слово донес до нас Иордан. Он рассказывает, что после смерти Аттилы труп гуннского вождя был выставлен посреди степи в шатре, и всадники, объезжая его кругом, устраивали нечто вроде ристаний, оплакивая его в погребальных песнопениях, в которых превозносились подвиги покойного. «После того как он был оплакан такими рыданиями, – пишет Иордан, – они устраивают наверху его кургана великое пиршество, которое они сами называют страва, и, сочетая в себе поочередно противоположное, выражают похоронную скорбь, смешанную с радостью, и ночью труп, тайно скрытый в земле, окружают покровами – первый из золота, второй из серебра, третий из прочного железа… И чтобы такие богатства были сохранены от человеческого любопытства, они, вознаградив гнусностью, уничтожили предназначенных для этого дела, и мгновенная смерть с погребенным последовала для погребавших».

Иордан прав лишь отчасти, приписывая убийство устроителей могилы Аттилы стремлению гуннов скрыть место погребения своего предводителя. Точнее, перед нами – древний обычай убийства слуг вождя для сопровождения его в загробный мир. Например, византийский писатель Менандр в 576 г. сообщает, что в день погребения правителя Западного Тюркского каганата Дизабула были убиты кони умершего и четверо пленных (гуннов), которых как бы послали в загробный мир к усопшему, чтобы рассказать ему о совершенной в его честь тризне. Как часть похоронного ритуала для знати, этот обычай зафиксирован также у русов еще в начале X в.

Несмотря на то что описание похорон Аттилы имеет этнографические параллели в погребальных обрядах не только кочевников, но и вообще многих народов древности, термин «страва» (strava) в смысле «погребальное пиршество, поминки» известен только в славянских языках. Так, в польском и чешском он имеет значение «пища». Возможно, гунны заимствовали его у славян вместе с какими-то чертами, обогатившими их собственный погребальный обряд[47]47
  Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. I. С. 162–169.


[Закрыть].

Сознавая слабость обоих частей разделенной Римской империи, Аттила вел себя как подлинный повелитель мира. С ножом у горла он требовал от западного и восточного императоров выполнения всех своих требований и даже капризов. Однажды он велел византийскому императору Феодосию отдать ему богатую наследницу, на которую зарился один из его воинов: насмерть перепуганная девушка спаслась бегством, но Феодосии, чтобы предотвратить войну, был вынужден найти ей заместительницу. В другой раз Аттила потребовал от западноримского императора Валентиниана священные сосуды, спасенные епископом Сирмии при разграблении гуннами этого города. Император ответил, что такой поступок будет с его стороны святотатством, и, пытаясь удовлетворить алчность гуннского вождя, предложил вдвойне оплатить их стоимость. «Мои чаши – или война!» – ответил Аттила. В конце концов он захотел получить от Феодосия баснословную дань, а от Валентиниана – его сестру Гонорию и половину империи в качестве приданого. Встретив от того и другого отказ в своих притязаниях и будучи, кроме того, взбешен попыткой одного из членов посольства Приска отравить его, он решил атаковать сразу обоих своих врагов. Два гуннских посланника в один день предстали перед Феодосием и Валентинианом, чтобы сказать им от имени своего повелителя: «Аттила, мой господин и твой, приказывает тебе приготовить дворец, ибо он придет».

И он действительно пришел в страшный 451 г. Потрясенные современники уверяют, что его приход возвестили кометы, лунное затмение и кровавые облака, посреди которых сражались призраки, вооруженные пылающими копьями. Люди верили, что наступает конец света. Аттила виделся им в образе апокалипсического зверя: одни летописцы наделяли его головой осла, другие свиным рылом, третьи лишали его дара слова и заставляли издавать глухое рыканье. Их можно понять: это было уже не нашествие, а потоп, Германия и Галлия исчезли в водовороте людских масс, конных и пеших. «Кто ты? – кричит Аттиле святой Лу с высоты стен Труа. – Кто ты, разметавший народы, как солому, и ломающий короны копытом своей лошади?» – «Я Аттила, Бич Божий!» – звучит в ответ. «О, – отвечает епископ, – да будет благословен твой приход, Бич Бога, которому я служу, и не я остановлю тебя».

Помимо гуннов Аттила привел с собой булгар, аланов, остроготов, гепидов, герулов, часть франкских, бургундских и тюрингских племен. Источники умалчивают о славянах, однако не приходится сомневаться, что и они присутствовали в качестве вспомогательных отрядов в этой разноплеменной орде. По словам Иордана, гунны держали во власти весь варварский мир. А писавший в середине XIII в. Рубрук прямо утверждал, что славяне некогда были «вместе с гуннами». Собственно, только этим и можно объяснить отмеченное выше влияние славян на гуннские обычаи.

И все же на этот раз Гесперия устояла. Полководец Аэций, последний из великих римлян, противопоставил гуннской орде коалицию германских племен – гибнущую цивилизацию должны были отстаивать варвары. Знаменитая «битва народов» произошла в июне 451 г. на обширных Каталаунских полях в Галлии, близ современного Труа (в 150 километрах восточнее Парижа). Ее описание современниками напоминает рагнарёк – последнее грандиозное побоище богов в германской мифологии: 165 000 убитых, ручьи, вздувшиеся от крови, обезумевший от бешенства Аттила, кружащийся вокруг гигантского костра из седел, в который он намеревался броситься, если бы неприятель ворвался в гуннский лагерь… Противникам так и не удалось сломить друг друга, но спустя несколько дней Аттила, не возобновив сражения, увел свою орду назад в Паннонию. Солнце античной цивилизации замедлило свой кровавый закат.

На следующий год Аттила опустошил Северную Италию и, обремененный добычей, снова вернулся в придунайские степи. Он готовился нанести удар по Византии, но в 453 г. внезапно скончался, на другой день после свадьбы с германской красавицей Иль дико, которую молва обвиняла в отравлении «Бича Божьего» и «осиротителя Европы». Впрочем, Иль дико вряд ли была новой Юдифью. Скорее всего, как об этом свидетельствует Иордан, Аттила умер во сне от удушья, вызванного часто случавшимся у него носовым кровотечением. После его смерти Гуннская империя быстро распалась, и гунны ушли из Паннонии назад в Южное Поднепровье и на Северный Кавказ.

Гуннское «опустошение мира» сыграло важную роль в истории славянского племени. В отличие от скифских, сарматских и готских вторжений нашествие гуннов было чрезвычайно масштабным и привело к разрушению всей прежней этнополитической ситуации в варварском мире. Уход на запад готов и аланов, а затем и распад империи Аттилы позволил славянам в V в. начать широкую колонизацию Северного Подунавья, низовьев Днестра и среднего течения Днепра.