Текст книги "Русская земля. Между язычеством и христианством. От князя Игоря до сына его Святослава"

Вопреки торжествующему тону византийских хроник, победа греков в проливе была скорее эффектной, нежели решающей. Разгрому – быстрому, но едва ли окончательному – подверглась лишь одна, киевская, часть русского флота, другая, таврическая, уцелела и не перестала быть для греков серьезной угрозой. Недаром Житие Василия Нового заканчивает описание первого этапа русского похода простым замечанием, что русов не пустили к Константинополю. Однако ликование константинопольцев было неподдельным. Всеобщий праздник был оживлен возбуждающим зрелищем: по приказу Романа все пленные русы были обезглавлены – возможно, как нарушители клятвенных обещаний 911 г.

Обе части разделенного русского войска потеряли всякую связь друг с другом. Видимо, этим объясняется странное противоречие, которое обнаруживается при сопоставлении освещения событий 941 г. в древнерусских и византийских источниках. Согласно последним, война с русами распадается на два этапа: первый закончился июньским поражением русского флота под Константинополем; второй продолжался в Малой Азии еще три месяца и завершился в сентябре окончательным разгромом русов. Древнерусские источники, повествующие о походе Игоря на греков, восходят к византийским (главным образом к Хронике Георгия Амартола и Житию Василия Нового). Но в данном случае это не простая компиляция, столь обычная для древнерусского летописания. Оказывается, «составители первых русских хронографов, пользовавшиеся Хроникой Амартола и Житием Василия Нового, не просто переписали из них сведения о первом походе Игоря, но сочли нужным дополнить эти сведения из какого-то русского источника (что частично уже имело место при переводе Жития Василия Нового на русский язык) и произвести такие перестановки в тексте Хроники и Жития, которые изменили их до неузнаваемости»[127]127
  Половой И. Я. К вопросу о первом походе Игоря против Византии (Сравнительный анализ русских и византийских источников) // Византийский временник. Т. XVIII. М, 1961. С. 86.


[Закрыть]. Суть этих изменений и перестановок сводится к тому, что византийские известия о втором этапе кампании 941 г. (в Малой Азии) либо совсем отброшены, либо объяснены по-своему. В Повести временных лет второй этап войны затушеван путем присоединения малоазийских провинций Византии к перечню тех областей, которые подверглись опустошению с самого начала похода: Игорь «почаша воевати Вифиньскиа страны, и воеваху по Понту до Ираклиа и до Фафлогоньски земли [Пафлагонии], и всю страну Никомидийскую попленивше, и Суд весь пожгоша». Еллинский летописец заставляет Игоря совершить два похода – сначала под Константинополь, затем в Малую Азию. Таким образом, русские летописи заканчивают описание первого похода Игоря единственным морским сражением у Константинополя и возвращением князя в Киев. Очевидно, летописцы, исправляя сведения греческих памятников о походе 941 г., опирались на рассказы одних лишь киевских его участников, сохранившиеся в устных преданиях.

Итак, Игорь с остатками своего войска, едва опомнившись после разгрома, немедленно начал отступление. От миролюбивого настроения русов не осталось и следа. Свою ярость от понесенного поражения они выместили на византийском селении под названием Стеной[128]128
  В византийских источниках Стеноном называют: 1) деревню на европейском берегу Босфора; 2) весь европейский берег Босфора (см.: Половой Н. Я. К вопросу о первом походе Игоря против Византии. С. 94). В данном случае имеется в виду первое значение. Нападение на Стеной не могло быть совершено таврическими русами, отплывшими, согласно Продолжателю Феофана, «к Сгоре», местности на малоазийском побережье Босфора – еще одно свидетельство разделения русского флота.


[Закрыть], которое было разграблено и сожжено дотла. Впрочем, причинить грекам крупные разрушения войску Игоря было не под силу ввиду его малочисленности. Известия о русских разбоях на европейском берегу Понта в византийских хрониках исчерпываются сообщением о сожжении Стенона.

В июле Игорь с остатками дружины прибыл к «Боспору Киммерийскому», то есть в «русскую» Таврику, где и остановился в ожидании вестей о своих черноморских соратниках.

Тем временем остальной русский флот сновал вдоль побережья Вифинии, запертый на мелководье эскадрой Феофана. В помощь византийскому флотоводцу в Константинополе спешно снаряжалось сухопутное войско. Но до его прихода жители малоазийского побережья, среди которых было немало потомков славян, образовавших здесь в VIII–IX вв. многочисленную Вифинскую колонию[129]129
  В середине VII в. многие славянские племена, вторгнувшиеся на Балканы, признали верховенство византийского императора. Многочисленная славянская колония была размещена имперскими властями в Вифинии в качестве военнообязанных.


[Закрыть], оказались во власти русов. По свидетельству Повести временных лет, крайними восточными областями, подвергшимися набегам русов, были Никомидия и Пафлагония. Один византийский документ, датируемый приблизительно 945 г., подтверждает летописные сведения. В письме опального митрополита Никеи Александра к новому митрополиту этого города Игнатию бывший владыка напоминает о своей «помощи твоим [Игнатия] никомидийцам во имя человеколюбия во время нашествия…»[130]130
  Литаврин Г. Г. Византия, Болгария, Древняя Русь (IX – начало XIII в.). СПб., 2000. С. 75.


[Закрыть].

Византийские воины X в. (миниатюры из византийской Минеи, хранящейся в Ватикане)

А помощь жителям здешних городов и селений летом 941 г. была совершенно необходима, ибо русы наконец дали себе полную волю. Их жестокость, подогреваемая жаждой мести за сожженных и казненных товарищей, не знала границ. Продолжатель Феофана с ужасом пишет об их злодеяниях: русы предали огню все побережье, «а пленных одних распинали на кресте, других вколачивали в землю, третьих ставили мишенями и расстреливали из луков. Пленным же из священнического сословия они связали за спиной руки и вгоняли им в голову железные гвозди. Немало они сожгли и святых храмов».

Кровь мирных жителей лилась рекой до тех пор, пока в обезлюдевшую Вифинию не подоспел патрикий Варда Фока «с всадниками и отборными воинами». Положение сразу изменилось не в пользу русов, которые стали терпеть поражение за поражением. По словам Продолжателя Феофана, «росы отправили было в Вифинию изрядный отряд, чтобы запастись провиантом и всем необходимым, но Варда Фока этот отряд настиг, разбил наголову, обратил в бегство и убил его воинов». В то же время доместик схол[131]131
  Доместик схол – титул наместника восточных (малоазийских) провинций Византии.


[Закрыть] Иоанн Куркуас «пришел туда во главе всего восточного войска» и, «появляясь то там, то здесь, немало убил оторвавшихся от своих врагов, и отступили росы в страхе перед его натиском, не осмеливаясь больше покидать свои суда и совершать вылазки».

Так прошло еще около месяца. Русы никак не могли найти выхода из морской ловушки. Между тем сентябрь был на исходе, «у росов кончалось продовольствие, они боялись наступающего войска доместика схол Куркуаса, его разума и смекалки, не меньше опасались и морских сражений и искусных маневров патрикия Феофана и потому решили вернуться домой». В одну темную сентябрьскую ночь флот русов попытался незаметно проскользнуть мимо греческой эскадры к европейскому берегу Босфора. Но Феофан был начеку. Завязалось второе морское сражение. Впрочем, если быть точным, никакого сражения в собственном смысле слова не было: греческие хеландии просто гонялись за убегавшими русскими ладьями, поливая их жидким огнем, – «и множество кораблей пустил на дно, и многих росов убил упомянутый муж [Феофан]». Житие Василия Нового утверждает: «спасшиеся из рук нашего флота перемерли по дороге от страшного расслабления желудка». Хотя византийские источники повествуют о почти поголовном истреблении русов, какой-то части русского флота, по-видимому, все же удалось прижаться к фракийскому берегу и скрыться в темноте.

«Олядний»[132]132
  Олядия (др.-рус.) – ладья, корабль.


[Закрыть] огонь, действие которого русы в 941 г. испытали на себе впервые, надолго сделался на Руси притчей во языцех. В Житии Василия говорится, что русские воины вернулись на родину, «чтобы рассказать, что с ними было и что они потерпели по мановению Божию». Живые голоса этих опаленных огнем людей донесла до нас Повесть временных лет: «Те же, кто вернулся в землю свою, поведали о случившемся; и об оляднем огне говорили, что это молнию небесную греки имут у себя; и, пуская ее, жгли нас, и сего ради не одолели их». Рассказы эти неизгладимо врезались в память русов. Лев Диакон сообщает, что даже тридцать лет спустя воины Святослава все еще не могли без дрожи вспоминать о жидком огне, так как «от своих старейшин слышали», что этим огнем греки превратили в пепел флот Игоря.

Глава 7. Второй царьградский поход и договор 944 г.

Под 944 г. Повесть временных лет рассказывает о втором походе Игоря на Царьград. Сообщается о широких военных приготовлениях: «Игорь совокупи вой многи: варяги, русь и поляне, и словены, и кривичи, вятичи и тиверцы»; говорится также о найме печенегов и взятии у них заложников – в обеспечение их верности. Характерно, что в перечне Игоревых «воев» отсутствуют чудь, меря, северяне, радимичи, хорваты и дулебы, которых летописец ранее отправил на Царьград вместе с вещим Олегом. Эти данные объективно верны в том смысле, что Игорь действительно не располагал военными ресурсами державы «светлых князей» начала X в. Однако пестрый этнический состав Игорева войска, в том виде, в каком он представлен в летописи, не соответствует истине. Восточнославянские племена зачислены летописцем в Игоревы «вой» произвольно[133]133
  Ср. приготовления Ольги к походу на «древлян»: «Ольга с сыном своим Святославом собра вой многи и храбры». Силы русов и здесь не ограничиваются одной княжеской дружиной, а между тем в «русском» войске супруги Игоря нет ни «словен», ни прочих восточнославянских племен, что несомненно отражает реальное положение вещей. Характерно, что по договору 944 г. русин, попавший в плен и выставленный на продажу на каком-либо невольничьем рынке империи, подлежал немедленному выкупу и освобождению, тогда как относительно славян подобное условие не оговорено.


[Закрыть]. Так, вятичи не могли быть участниками похода по той простой причине, что они не были данниками Киева – их предстояло «примучить», согласно самой же летописи, только Святославу; этническими «призраками» оказываются также словене (ильменские), кривичи и тиверцы, поскольку ни Новгород, ни Полоцк, ни какой-либо другой восточнославянский племенной центр не попал в текст договора 944 г. И напротив, наличие в нем единственного этноса – «Руси», вкупе с тремя городами Среднего Поднепровья – Киевом, Черниговом, Переяславлем, – на которые распространились торговые льготы, убедительно свидетельствует, что в 944 г. «поиде на грекы в лодиях» одно лишь «русское» ополчение Киевской земли.

Архангелогородская летопись сохранила сведения, что в 941 г. русы из-под стен Царьграда вернулись «во свояси без успеха» и лишь «на третье лето приидоша в Киев» – стало быть, два года они провели где-то в другом месте. По сообщению Льва Диакона, разбитое под Константинополем русское войско зазимовало в городах и поселениях Черноморско-Азовской Руси – на «Киммерийском Боспоре». По всей видимости, там же оно оставалось и два следующих года, готовясь к новому походу.

Чем была вызвана двухлетняя стоянка русских дружин на берегах «Боспора Киммерийского»? По словам Кембриджского документа, Х-л-го (то есть в данном случае – Игорь), бежав из-под Константинополя, «устыдился возвращаться в свою землю». С психологической точки зрения звучит достаточно правдоподобно. Однако не в одних расстроенных чувствах юного князя было дело. Игорь медлил с возвращением в Киев из-за вполне обоснованного опасения встретить там плохой прием. В языческом понимании святости (в том числе святости вождя-жреца, предполагающей, помимо прочего, его «удачливость», как целый набор выдающихся психофизических свойств: сила, ум, ловкость и проч.) одной из главных составляющих было понятие целокупности, цельности, целостности, не только не терпящей какого бы то ни было умаления, но, напротив, постоянно увеличивающей свой плодоносный и властный потенциал[134]134
  См.: Петру хин В.Я. К дохристианским истокам древнерусского княжеского культа // ΠΟΛΥΤΡΟΠΟΝ. К 70-летию В. Н. Топорова. М, 1998. С. 888.


[Закрыть]. Поэтому военное поражение наносило серьезный ущерб сакральному и политическому авторитету вождя, оно означало, что боги отвернулись от него, а вместе с ним и от всего общества (племени, рода и т. д.). Для воина существовал, собственно, только один выход из состояния богооставленности – смерть с оружием в руках. В идеале при неудачном исходе сражения вождь не должен был пережить своего позора, а дружина – своего предводителя. Так, Тацит писал о германцах, что у них «вожди сражаются ради победы, дружинники – за своего вождя». Об этом же языческом кодексе чести напоминал своим воинам Святослав, когда призывал их: «Да не посрамим земле Руские, но ляжемы костью ту, мертвы бо сорома не имаеть». В 941 г. «небесные молнии» греков оказались сильнее военного счастья и магических способностей русского князя. Он бежал с поля боя и не получил даже символической дани. Боги больше не покровительствовали ему. Игорю необходимо было восстановить свою репутацию удачливого предводителя, которая установилась за ним после покорения угличей и «древлян» и изгнания Олега II из Киева.

Черноморские русы на этот раз не оказали поддержки Игорю. В арабских источниках 943/944 г. отмечен очередным нападением русов на город Бердаа в Закавказье, что исключает участие этого отряда в походе на греков. Договор 944 г., в свою очередь, не отстаивает ничьих интересов, кроме княжеского рода и «гостей» из трех городов Среднего Поднепровья.

Именно малочисленность собственного войска заставила Игоря прибегнуть к найму печенегов, которые, по словам Константина Багрянородного, «будучи свободными и как бы самостоятельными… никогда и накакой услуги не совершают без платы». Русские посольства к печенегам, вероятно, имели много схожего с исполнением подобных поручений имперскими чиновниками, чей образ действий хорошо известен по описанию того же Константина. Главную роль в успешном окончании посольства играли подарки, которых печенеги домогались всеми правдами и неправдами. Прибыв в Херсон, посол императора («василик») должен был «тотчас послать [вестника] в Пачинакию и потребовать от них заложников и охранников. Когда они прибудут, то заложников оставить под стражей в крепости Херсона, а самому с охранниками отправиться в Пачинакию и исполнить поручение. Эти самые пачинакиты, будучи ненасытными и крайне жадными до редких у них вещей, бесстыдно требуют больших подарков: заложники домогаются одного для себя, а другого для своих жен, охранники – одного за свои труды, а другого за утомление их лошадей. Затем, когда василик вступит в их страну, они требуют прежде всего даров василевса и снова, когда ублажат своих людей, просят подарков для своих жен и своих родителей. Мало того, те, которые ради охраны возвращающегося к Херсону василика приходят с ним, просят у него, чтобы он вознаградил труд их самих и их лошадей».

Другой способ связаться с печенегами состоял в том, что василик в сопровождении небольшой флотилии входил в устье Днепра или Днестра и, обнаружив печенегов, посылал к ним вестника. Русы, скорее всего, так и поступали. Дальше история повторялась: «Пачинакиты сходятся к нему [послу], и, когда они сойдутся, василик дает им своих людей в качестве заложников, но и сам получает от пачинакитов их заложников и держит их в хеландиях. А затем он договаривается с пачинакитами. И когда пачинакиты принесут василику клятвы по своим „заканам“[135]135
  Любопытное употребление Константином славянского слова применительно к печенежским обычаям – свидетельство того, что «само это понятие, а возможно, и нормы права были заимствованы печенегами у славян» (Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 290. Примеч. 5).


[Закрыть] [законам], он вручает им царские дары и принимает „друзей“ [союзников] из их числа, сколько хочет, а затем возвращается».

Существование союзного соглашения между Игорем и печенежскими ханами вытекает между прочим из самого факта, что русам в 941 г. удалось беспрепятственно пройти днепровские пороги. Ведь, как свидетельствует тот же писатель, «у царственного сего града ромеев [Константинополя], если росы не находятся в мире с пачинакитами, они появиться не могут, ни ради войны, ни ради торговли, ибо, когда росы с ладьями приходят к речным порогам и не могут миновать их иначе, чем вытащив свои ладьи из реки и переправив, неся на плечах, нападают тогда на них люди этого народа пачинакитов и легко – не могут же росы двум трудам противостоять – побеждают и устраивают резню». По-видимому, в 944 г. Игорю удалось убедить печенежских ханов, что военная добыча будет несравненно богаче императорских подарков.

Подробности похода 944 г. известны только по летописному сказанию. Вероятно, Игорь со своей дружиной отправился из восточного Крыма к дунайскому устью, встретившись здесь с посаженным в ладьи ополчением Киевской земли и подоспевшими печенегами. Повесть временных лет говорит, что на этот раз херсонский стратиг не оплошал и первым дал знать в Константинополь о приближении врага: «послаша к Роману царю, глаголюще: „се и дуть Русь без числа кораблев, покрыли суть море корабли“. Такоже и болгаре послаша весть, глаголюще: „идуть Русь, и наяли по себе печенеги“».

Игорево войско должно было достичь дунайского устья где-то в конце июля – начале августа. На Дунае его встретили императорские послы. Роман I предлагал кончить дело миром и выражал готовность выплатить киевскому князю дань большую, «еже имал Олег», и заключить союзный договор. Отдельные подарки – «паволоки и злата много» – предназначались печенегам. Игорь созвал дружину на совет. Дружина, памятуя «олядний» огонь, высказалась за то, чтобы принять мирные предложения: «Коли царь говорит так, то чего же нам больше? Не бившись, возьмем золото, и паволоки, и серебро! Еще как знать, кто одолеет – мы или они? И разве с морем кто-нибудь советен? Не по земле ходим – по глубине морской, а в ней одна смерть всем»[136]136
  Страх Игоревых русов перед морем, вместе с привычкой ощущать под ногами твердую землю, весьма примечателен – как свидетельство того, что они не были природными мореходами. Между тем норманнисты упорно уверяют нас, что эти опасливые речи принадлежат викингам, для которых корабль был домом, а море – родной стихией. Для киевских же русов – скорее «речников», чем мореходов – подобная «водобоязнь» вполне естественна.


[Закрыть]. Игорь, должно быть, думал сходным образом, тем более что отступление на этот раз не роняло его чести, ибо греки давали ему «дань»[137]137
  Ср. с размышлениями Святослава и его дружины над предложением императора Иоанна Цимисхия заключить мир. Получив императорские дары, князь рассудил: «вот греки дали нам дань, и то буди доволно нам» – можно с честью возвращаться домой.


[Закрыть]. Приняв подарки, он отплыл в Киев. Печенеги, не удовлетворившись подарками, отправились грабить болгар.

Поскольку поход 944 г. упоминается только в древнерусских памятниках, его историческая реальность иногда ставилась под сомнение. Разумеется, летописный рассказ о походе 944 г., опирающийся на дружинные предания, не в полной мере соответствует подлинным событиям: в нем присутствуют откровенные измышления, как, например, «совокупление» Игорем «воев многих» из славянских земель, и литературная обработка исторических фактов – самоуничижительное поведение греков и т. д. Однако есть там и такие подробности, которые не противоречат исторической достоверности, – бдительность херсонесцев, в противоположность их оплошности в 941 г., наем печенегов и их набег на Болгарию, – что повторится во время болгарских войн Святослава, сообщение Архангелогородской летописи о трехлетнем отсутствии Игоря в Киеве и проч. Причем роль печенегов как союзников Игоря и врагов Болгарии и Византии, которая отведена им в летописи, косвенно подтверждается другими свидетельствами. В городе Калфе (на территории южной части Пруто-Днестровского междуречья, входившей в состав Первого Болгарского царства) археологи открыли следы разрушений, которые датируются примерно серединой X в.[138]138
  См.: Николаев В. Д. К истории болгаро-русских отношений в начале 40-х годов X века // Советское славяноведение. 1982. № 6. С. 51.


[Закрыть] А Константин Багрянородный в своих дипломатических наставлениях сыну советует, дабы обезопасить Константинополь от нападений русов, всегда находиться в добрых отношениях с печенегами. Данное политическое указание особенно знаменательно потому, что, согласно всем источникам, русским и зарубежным, в первом, морском походе Игоря 941 г. печенеги участия не принимали. Значит, Константин был обеспокоен каким-то другим случаем русско-печенежского военного сотрудничества, создавшим угрозу столице империи. Это место в его сочинении полностью согласуется с летописным известием о русско-византийском конфликте 944 г.

Некоторые не сразу различимые следы этого события можно обнаружить и в тексте договора 944 г. Одна его статья содержит ссылку на предварительное согласование его условий: если убежавший из Руси в Грецию раб не найдется, сказано там, то русы должны поклясться, что он действительно убежал в Грецию, и тогда они получат цену раба – две паволоки, «якоже уставлено есть прежде», то есть как постановлено раньше. Когда раньше? В Олеговом договоре этой статьи нет – там русы получают за сбежавшего раба его цену «на день», то есть его рыночную стоимость на текущий момент. О каких-либо переговорах русов с греками после поражения 941 г. ничего не известно. Значит, предварительные условия договора были обсуждены во время второго Игорева хождения «на грекы», летом 944 г., когда, по сообщению летописца, в русский стан на Дунае прибыли послы от Романа с мирными предложениями.

Вообще договор 944 г. не производит впечатления документа, увенчавшего сокрушительное поражение руси в 941 г. Уважительный тон по отношению к Игорю нигде не нарушен; декларируется полное равноправие русов с греками; признаны законными все интересы киевского князя – как торговые, на константинопольском рынке, так и геополитические, в Северном Причерноморье; русы провозглашены политическими и военными союзниками императора. В отличие от договора 911 г., содержащего указание на непосредственно предшествующий его заключению военный конфликт («по первому слову да умиримся с вами, греки»), мирное соглашение 944 г. туманно упоминает лишь некие козни «враждолюбца диавола», каковая формулировка снимает персональную ответственность сторон за содеянное, возлагая ее на врага рода человеческого; таким образом, русско-византийские «нелюбы» предстают досадным недоразумением, имевшим место где-то в прошлом, что вполне соответствует ситуации заключения договора 944 г., спустя три года после набега 941 г., так как в 944 г. до открытого столкновения и нового торжества дьявола дело не дошло.

Сильнейшим аргументом против достоверности всей летописной статьи под 944 г., пожалуй, может считаться вторичное намерение Игоря пойти на греков «в лодиях» – засвидетельствованный летописцем ужас русов перед «олядним огнем», казалось бы, должен совершенно исключить саму эту мысль. Но похоже, что Игорь и не собирался предпринимать новую морскую осаду Царьграда. Концентрация в 944 г. русских войск в устье Дуная, где они соединились с печенегами, удивительно напоминает образ действий князя Святослава во время его болгарских войн. Не исключено, что, проделав путь от Крыма до Дуная на ладьях, Игорь намеревался осуществить дальнейшее продвижение к Константинополю сухопутным маршрутом через Фракию. Впоследствии Святослав воплотил в жизнь этот несостоявшийся стратегический замысел своего отца.