Текст книги "Экипаж лейтенанта Родина"

Глава шестая

Нет ничего хуже долгой дороги на марше. А если эта дорога изувечена нашими «Junkers-Ju-88» или советскими штурмовыми бомбардировщиками… Единственная надежда, что подложенные мины, вырванные из земли взрывами, не уцелеют.

Так размышлял командир взвода 2-й роты 505-го батальона тяжелых танков (schwerePanzerAbteilung 505), бортовой номер «тигра» 201, лейтенант Вильгельм Зиммель. Он восседал на башне, и только что ему пришла интуитивная мысль сменить фуражку на каску. Сделав это, он заодно снял и протер тряпицей от пыли защитные очки.

Серые, унылые и привычные приметы войны уже давно не трогали: смердящие мертвые лошади, остовы сгоревших грузовиков, раздавленные артиллерийские орудия, обугленные «Т-34» и «PzKpfw III» и останки экипажей. Пламя войны выжгло все деревья вдоль дорог, оставив где почерневшую листву, а где лишь огарок черного ствола. Вильгельм подумал, что в первых числах августа в Vaterland и его родном Потсдаме гораздо теплее. И уж точно по ночам совершенно не холодно. Ну а о предстоящей русской зиме вообще думалось с тоской и содроганием…

Не вызывали никакого чувства у Зиммеля и сгоревшие избы, от которых уже не ощущался и запах гари. От иных остались черные стены, от других лишь печи с трубой. Странное изобретение… У них в доме была уютная под потолок, с узорчатым кафелем печь. И как приятно было после зимней прогулки греть на ней свои руки…

Из приказов командования Зиммель знал, что большевики заставляют под страхом смерти идти весь народ в партизаны. Поголовно, в том числе и детей. И поэтому в каждой избе может сидеть потенциальный враг. И поэтому цена одного снаряда в дом врага гораздо дешевле, чем пуля из этой избы в спину нашему солдату…

Механик-водитель Клаус тяжко обводит по краям воронок боевую машину. Мины – это главная беда даже для «тигра». Большевики еще не придумали танка сильнее «тигра». На Т-34 пушка слаба и броня тоже. Поэтому на марше судьба всех в руках Клауса. Санта-Клауса, как тут же прозвали его, как только он появился в экипаже. Добрый парень, отличный семьянин, как только принимается за прием пищи, расплывается в потусторонней улыбке, витает в своей Саксонии. Молодец-отец, в каждый отпуск ухитряется заделать очередного «арийца». В тридцать три года пять или уже шесть детей, наверное, сам уже сбился со счету.

Заряжающий Куно, доблестный воспитанник «гитлерюгенда», из сельской семьи в Тюрингии, брюзга с большими амбициями. Говорит, вечно кидать снаряды в казенник – много ума не надо! Мечтает стать унтер-офицером и получить Железный крест. Говорю ему: ты ефрейтор, и наш великий фюрер тоже был ефрейтором! И кем стал! И ты тоже можешь стать фюрером! Призадумался болван… Да, фюрер, он великий, говорит. И чего он сделал тогда, когда был ефрейтором, чтобы стать потом великим? Куно, говорю, отпусти усики под носом! Отпустил… Потом все начали ржать над ним. Сбрил… Сейчас дрыхнет, качается, головой о броню постукивает… Проснется, покажу «вмятины» на броне. В первые три секунды поведется, потом зубы оскалит в ухмылке. Но реакция и шустрость у Куно отменные, снаряды идут, как на конвейере.

Наводчик Бруно, тот на марше никогда не спит. Соревнуется со мной, кто первым увидит цель. И уж пусть побежденными будет кто-то из нас двоих. А когда русские были первыми в этом поединке, слава богу, пока что наша немецкая броня выдерживала. Бруно сам из Гамбурга, самый загадочный и молчаливый член экипажа. Как-то он сказал, что у него в роду все флотские офицеры. А отец, старпом, погиб в 1916 году на подводной лодке. Они просто не вернулись в порт. Бруно было тогда два года. И на нем прервалась флотская династия. Зато его любимая фраза: «Ну, куда мы денемся с подводной лодки?»

Отнюдь не радужные мысли приходили в голову Вильгельму Зиммелю. В начале кампании нас объединяли вера в победу, желание и сознание необходимости служения великой Германии и своему фюреру. Сейчас веры в победу поубавилось и пришло осознание, что эта служба Vaterland ни к чему хорошему не привела. А божество по имени фюрер заметно потускнело после Сталинграда… Он вчера получил письмо от супруги из Потсдама. Эльза писала, что очень скучает по нему, волнуется и ждет не дождется, когда ему дадут отпуск за успехи в боевых действиях. Она вспоминала их прогулки по парку Сан-Суси вместе с их малышом Леоном. Сыночку их недавно исполнилось два года. Эльза в каждом письме обязательно рассказывала, какие новые слова говорит Леон. «Мама», «папа», «дай», «хочу». А в день рождения неожиданно к общей радости всех родственников выкрикнул: «Heil Hitler!» Тетя Ханна прослезилась от умиления… Эльза была полна силы духа (в тылу хорошо работала пропаганда): «Уверена, что вы скоро справитесь с русскими». Её пробирала дрожь, когда она читала экстренные сообщения, сводки с театра боевых действий, смотрела кинохронику. Для любимой женушки это было величественно и потрясающе. Да-да, все мы – герои и совершаем чудеса храбрости. «Вилли, тебя непременно наградят Железным крестом, – в заключение с восторгом писала она. – Очень хочется, чтобы грудь твоя украсилась орденом. Если тебя и не наградят, верю, что обязательно повысят в чине». В конце письма супруга сделала приписку – целый список вещей, которые надо прислать. «Мне нужны ботинки тридцать восьмого размера, черные или коричневые, желательно с низким каблуком. Только не старье. Ты же знаешь, как я брезглива. Белье сорок четвертого размера (трусики и лифчик) и все остальное по этому размеру. Кроме того, Леону уже нужны подтяжки, резинки для носков и рукавов рубашки. Пришли еще несколько кусков русского мыла, как в прошлый раз, и флакон духов. Наше мыло немецкое – просто навоз…» Письмо это вызвало глухое раздражение, Зиммелю пришла в голову старая немецкая пословица: «Лучше в своей стороне пить воду из башмака, нежели в чужой из кубка». «Просто дерьмо, – повторил он, мысленно усилив выражение, имея в виду их нынешнее существование, войну без конца и края на безграничных просторах России, и кровавое месиво сражения под Прохоровкой, страшнее которого он, прожжённый ветеран-фронтовик, не видел. Их 505-й батальон тяжелых танков (schwerePanzerAbteilung 505) сформировали в конце января 1943 года. Часть экипажей и технический персонал сразу набрали из 5-го и 10-го запасных батальонов. В 5-м батальоне с ним служили Хорст и Герман, они вместе воевали в составе танковой армии «Африка» у «лиса пустыни» генерал-фельдмаршала Эрвина Роммеля, сражались с азартом и удовольствием, три лейтенанта, три удачливых, бесшабашных беса войны. Яркие воспоминания – июнь 1942 года, когда в битве за город Тобрук штурмовали самую укреплённую крепость в Африке. Её защитников, британцев и их союзников, множество раз безуспешно пытались выбить из крепости… И вот в то утро пикирующие бомбардировщики Ju-87 «Штука» сбросили бомбы на минное поле, сапёры расчистили проход, и сотни танков PzKpfw III рванули прямо на защитные линии. И ничто не могло остановить эту стальную лавину Роммеля. Ночью и утром следующего дня они уничтожали, давили и расстреливали последних сопротивляющихся. Все трое лейтенантов потом получили знаки «За танковый бой».

В январе 1943 года их отправили в резерв в один из городов Бельгии. Вскоре прошел слух, что их подразделение с африканским опытом собираются отправить в Тунис. И это была совсем неплохая перспектива. После страшной катастрофы в Сталинграде, когда стало известно о гибели 6-й армии Паулюса, трехдневного траура, объявленного Геббельсом 3 февраля, Восточный фронт был худшим вариантом. И пока Вилли, Хорст и Герман коротали время за картами, выигрывая друг у друга по 10–15 марок, в крепколобых генеральских головах решались их судьбы. А на других, штабных картах, шла другая игра, и взвешивался баланс сил на фронтах, на которых воевала великая Германия, и стало очевидно, что огромную брешь надо было затыкать на Востоке. И готовых к отправке в Тунис танкистов, которые значились на этой карте, развернули на 180 градусов. Так вот пять «африканских» экипажей, в том числе Вильгельма Зиммеля, Хорста Ланге и Германа Шульца, попали в 505-й тяжелый танковый батальон. Остальные экипажи для батальона перевели из порядком потрепанных 3 и 26 танковых дивизий, которых едва хватило для формирования штабной и первых двух рот. Третья рота появилась последней, в апреле 1943 года, эти ребята воевали во 2-й танковой дивизии.

Но на картах полководцев победные стрелы буквально прожигали бумагу, и 505-му танковому батальону уже было уготовано место в боевых порядках группы армий «Центр».

Конечно, и младший, и средний офицерский состав не знал о готовящейся операции «Цитадель». Узнали, когда неслаженный батальон, не в полном составе, без третьей еще не совсем сформированной роты, неожиданно перебросили на Восточный фронт в район Орла.

Вилли вспомнил, как при свете бортовой лампы всю ночь перечитывал инструкцию по эксплуатации «тигра», потому что на этом танке ему предстоял первый бой. Он вспоминал наставления инструкторов, обучавших различным ситуациям, и, конечно, сильно переживал. Командир батальона капитан фон Иоганн Кестлин накануне сказал, что такого сосредоточения сил с обеих сторон он не припоминал с начала операции «Барбаросса». И Вилли как мантру, заклинание мысленно произнес: «Наш девиз: только вперед, до победы! Наши “тигры” – сильнейшие в мире! Волю в кулак!» Это свершится, и надо сделать все возможное и невозможное в этой битве. И мы сорвем «иванам» башни вместе с головами!

Наутро 3 июля батальон вступил в бой у села Веселый Поселок (смешной перевод потом узнали). В боевых порядках был тридцать один «Тигр I» и пятнадцать танков PzKpfw III. «Тигры» сразу форсировали Оку. И тут начался обстрел. Нескольких минут русские вели неорганизованный огонь. Несколько снарядов ударило в броню «тигра» Вильгельма. Ему это не понравилось… Потом без видимых трудностей заняли Новый Хутор. Несколько танков Т-34/76, замеченных там, сразу обстреляли. Ответных выстрелов не было. Когда подъехали, выяснилось, что танки брошены своими экипажами. Особого впечатления первый бой на Восточном фронте на «тигре» на Вилли не произвел. Батальон продвинулся на 7 километров, прошёл бы, наверное, и больше, но замедляли ход минные поля и досаждающие самолёты противника.

Вилли, Хорст и Герман, не имея времени на картежные игры, а азартные пари никто не отменял, договорились поставить на кон по 100 марок: кто из троих сумеет достичь наибольшего боевого счёта к концу войны. Хорст, везунчик, первый отличился: записал на свой счёт две победы – два подбитых танка…

А через три дня под Ольховаткой, у высоты с отметкой 274, батальон столкнулся в жестокой схватке с русскими танкистами, которые прикрывали дорогу на Курск. И понесли уже первые потери: были сожжены три «тигра», вспыхнули, как коробки со спичками. Все сгорели, никто не уцелел. 9 июля наконец прибыла на подмогу третья рота. Но тщетно, все усилия батальона прорваться успеха не имели.

Зато Зиммель записал на свой счет первую победу, и его самолюбие, черт побери, было удовлетворено. Да, хоть это и был тягач, который буксировал артиллерийское орудие, все равно это подбитая цель. Наводчик Бруно несколько минут лупил по нему снарядами, выпустил 30 штук. Один бог знает, где его учили такой позорной стрельбе! А Хорст, пройдоха, добавил к своему счету еще три победы. Черт возьми, как ему это удается! Наверняка ему попался классный наводчик… В тот день были новые потери: четыре «тигра» подорвались на минных полях. И Зиммель, только узнав об этом, снизил скорость и дождался, чего хотел: группу саперов на танке с тралами. От судьбы не уйдешь, но и поторапливать ее не стоит.

16 июля 1943 года Вильгельм Зиммель запомнил, как день Апокалипсиса. Группа пехоты русских пыталась обойти гренадеров с фланга. Кто так бездумно послал их без поддержки хотя бы трех танков! И они попали в жесткие клещи. Это был просто расстрел, бойня с предельно близкого расстояния. Даже внутри «тигра» было слышно, как гренадеры всякий раз радостно орали, когда очередной снаряд взрывался прямо в середине русских. Им устроили кромешный ад! Да, это была легкая победа, и над беспомощным противником – вдвойне приятная. Но, по-честному, наблюдать за летающими повсюду разорванными кусками тела – зрелище тошнотворное. Заряжающего Куно от дел своих рук трижды вырвало прямо в пустые ячейки хранилища снарядов. Сам будет убирать, нежное животное… Хотя и сам Вилли в ту ночь с трудом смог уснуть. В течение трёх дней лишь забывался в полудреме.

3 августа уже ночью бесконечный марш наконец закончился в районе города Кромы. А на следующий день, сырым туманным утром, командир батальона капитан фон Кестлин, почерневший, как и все его танкисты, отдавая боевой приказ своим жестяным голосом, напомнил, что в операции «Цитадель» их героический 505-й тяжелый танковый батальон вновь бросают на самые важные направления. И самое важное направление на этот час, как тут же выяснилось, досталось командиру танкового взвода Вильгельму Зиммелю. В составе своего подразделения ему было приказано провести разведку боем.

И да поможет вам бог! Heil Hitler!

От такой «чести» радости и даже азарта, как некогда бывало, Вилли уже не испытал. Он выругался в душе, захотелось вдруг ни с того ни с сего выпить полстакана шнапса. Конечно, чушь и бред, пить перед боем для танкистов – дело нелепое, вредное и, случись что, даже подсудное. Это пехота в атаку прёт, заправившись для храбрости…

Поселок, который предстояло разведать, назывался Пушкарный. Вильгельм, изучивший к третьему году кампании несколько русских слов и военных терминов, понял, что связано это с артиллерией. Не хватало только, чтобы «иваны» сделали там соответствующий сюрприз в виде батареи 76-мм противотанковых пушек. Зиммель по радиосвязи дал команду «вперед», и командиры двух танков его взвода Вольф и Мюллер тут же пристроились за ним в колонну.

Заряжающий Куно забарабанил по каске, лежавшей рядом с казенником орудия, он был запевалой, и самое время настало для поднятия боевого духа грянуть «Песню панцерваффе».

 
Если ветер или идёт снег,
Или солнце улыбается нам,
Дневная обжигающая жара
Или ночной ледяной холод,
В пыли наши лица…
 

Куно пропел первые строки с надрывом голоса, сквозь рев мотора. И тут же подхватил наводчик Бруно, раскачиваясь и в такт музыке, и на кочках.

 
Но радость в наших мыслях,
Радость в наших мыслях,
Наш танк ревёт и рвётся вперёд
Сквозь штормовой ветер.
 
 
Когда вражеский танк
Появится перед нами,
Дадим полный газ.
И мы уже рядом с врагом.
Мы не дорожим своей жизнью.
 
 
Армия – наша семья,
Армия – наша семья!
Умереть за Германию —
Вот самая высокая заслуга.
 

Тут и Зиммель добавил свой голос в нестройный хор. Последним, кто уловил, что экипаж поет танковый гимн, был механик-водитель. И Клаус загорланил громче всех, не заботясь, попадает ли в такт вместе со всеми и та ли мелодия. Простая, правильная песня, и слова, как снаряды, на подбор – просто убойные!

 
И если мы оставлены
Этой капризной удачей,
И если мы не возвратимся
В своё отечество вновь,
Если пуля собьёт нас,
Если наша смерть позовёт нас,
Да, позовёт нас,
Тогда наш танк станет нам
Стальной могилой.
 
 
С грохочущими двигателями
Быстрые, как молния,
Завязываем бой с врагом.
С нашей бронёй
Впереди наших товарищей,
В битве все, как один,
Мы встанем все, как один.
Вот так мы поражаем глубоко
Вражеские порядки!
 

Так с песней они проехали около двух километров все по такой же грунтовой дороге, с раздолбанной колеей, чахлым кустарником по округе, будто пятнами лишая. «Победа идет по следам танков», – вспомнил Зиммель крылатую фразу Гейнца Гудериана, вглядываясь, не прошли ли здесь русские танки. Но следов траков он не увидел, лишь колесная техника оставила местами в засохшей грязи свои отпечатки.

Глава седьмая

Когда до Пушкарного оставался километр, просто интуитивно Вильгельм свернул на обочину, маневр повторили и командиры танков.

Так и шли теперь вдоль дороги, медленнее, но с большим шансом не нарваться на мину. Если какое-то подразделение русских и находилось в селе, их уже все равно на этой равнине заприметили. Они проехали метров триста, и Зиммель приказал Клаусу остановиться. В бинокль мало что можно было разглядеть: обычная, каких тысячи, русская деревня. Пушкарная… Одинаковые бревенчатые срубы, соломенные крыши, подслеповатые окошки, никому нельзя выделяться. Все равные и нищие… Его всегда поражало, почему не как в Германии и Европе, почему нельзя один раз построить дом из камня и жить в нем многими семейными поколениями? Еще Зиммель подумал, что плохо, что в поселке много деревьев, он просто утопал в зелени. Естественная маскировка для врага.

Тут его взгляд остановился на доме, стоявшем с краю. По лестнице, лежавшей на крыше, как котенок, карабкался годков трех-четырех мальчуган. Вильгельм даже разглядел его озорную мордашку и нестриженые светлые вихры. «Обитаемый поселок, – подумал он. – А где же маман?»

И мать, женщина лет двадцати пяти, тут же вслед за его мыслями появилась, увидела свое чадо, всплеснула руками, кинулась к крыше и что-то, жестикулируя, ему сказала. Но малец не стал прыгать ей в протянутые руки, а шустро переместился к сараю, там крыша была пониже, и оттуда он уже спрыгнул на землю.

– К бою! – приказал лейтенант, и танки сразу развернулись в боевую линию. И вот он знакомый холодок азарта и ненависти к врагу. Все ближе и ближе затаившаяся русская деревня.

И удар чужого снаряда – всегда жесткий и нежданный, со звоном в ушах. Он ненавидел этот металлический звук. Противотанковый, прямо в бортовую броню…

Траку конец!!! И нам тоже? Сейчас нас развернет, подставим бок, застынем, и русские всадят один за другим еще пяток снарядов в наш наводящий ужас танк.

– Клаус, доннерветтер, что с траком? Капут? Не молчи, оглох?!

Ожил механик-водитель, чтоб его треснуло.

– Лейтенант, разорвало защитный козырек над траком. Трак целый!

– Танк на ходу?

– Да, на ходу! Нормально управляется…

– Вперед, Клаус!

Зиммель немедля доложил командиру батальона, что попали под обстрел. Капитан фон Кестлин приказал действовать по обстановке. А это значило, что до подхода основных сил надо было прежде всего выявить и подавить огневые средства противника.

И они себя выявили. В том самом дворе, где чумазый мальчик следил за ними с соломенной крыши (а ведь точно наблюдатель!), обрисовалась очень умело замаскированная противотанковая пушка, та самая, 76-мм. Вспышка – еще выстрел!

Они хорошо прицелились: первый же снаряд угодил в гусеницу танка Мюллера. Машина дернулась, остановилась. И все понимали, что это как смертный приговор. И пока Зиммель лихорадочно наводил прицел, русские артиллеристы всадили в легкую цель, остановившийся танк, прямо под башню снаряд. Сноп, фонтан искр, прощальный салют…

Будь проклята, Пушкарная!

Зиммель успел: один за другим послал два фугасных снаряда. Один уничтожил противотанковое орудие, второй попал в крышу избы. Её снесло, как от удара огромного железного кулака. Остатки соломы занялись оранжевым огнем.

Танк Мюллера сразу загорелся, потом вспыхнул ярким пламенем, тут же повалил черный дым. Все так и остались под броней. В эти мгновения Вильгельма как жаром обдало, почувствовал на себе, как заживо сгорают его ребята. Пот заливал глаза, и надо продолжать бой.

Зиммель не стал лезть напролом в деревню. Он свою задачу разведки боем выполнил. Они потеряли «тигр». Но и уничтожили одно орудие.

Он приказал Вольфу отойти задним ходом до ближайших естественных укрытий.

Командир батальона фон Кестлин слово сдержал: два взвода во главе с командиром роты обер-лейтенантом Шварцкопфом пришли на подмогу уже через сорок минут. Взвод Ланге зашел с левого фланга русской батареи, а взвод Шульца – с правого. Артиллеристам удалось все же подбить у них по одному танку. А потом все вскрывшиеся позиции орудий накрыли фугасными снарядами. Оставшихся в живых солдат расчетов, оглохших, израненных, но пытавшихся еще вести огонь, добивали из пулеметов и размазывали гусеницами, раздавливая со страшным скрежетом орудия. «Будто кричали от боли», – подумал потом об уничтоженных пушках Зиммель.

После боя командир батальона фон Кестлин собрал командиров, он был зол и не скрывал этого. Три потерянных танка, правда, слава богу, двум экипажам удалось выбраться. Так батальон по численности станет как рота¸ и как мы будем выполнять замыслы нашего командования… Итогом этой филиппики стал приказ: уничтожить очередную деревню на пути «нашего победоносного наступления» (это прозвучало с сарказмом), то есть стереть с лица земли. Деревня эта тоже называлась воинственно – Большая Драгунская. С детства у них, что ли, к армии приписывают?

Первым атаковать деревню выпала «честь», сомневаться не приходилось, Зиммелю. Получив приказ, Вильгельм подумал, что есть хорошая возможность поквитаться с «иванами» за погибший экипаж Мюллера. Деревня располагалась на холмах, и единственный путь пролегал к ней по дороге. И единственный путь к успеху – уничтожать все до единого дома вдоль этой дороги. А все остальные избы будут добивать два других взвода роты. Простенькое, «гениальное» тактическое решение командира батальона! Единственно, что огонь надо вести на предельно коротких расстояниях. И так же почти в упор русские могут отрыть огонь из замаскированных во дворах орудий.

– Христиан, – по имени, хоть и ставил боевую задачу, назвал Зиммель командира полувзвода лейтенанта Вольфа. – Черт знает, что ждет нас в этой деревне. Но чувствую, с хлебом и солью, как у них там, встречать не будут. Поэтому все дома у дороги – наши с тобой. Ты берешь левую сторону, а я – правую.

– Я понял, командир! – козырнул Вольф.

– Ни одного не оставить! Здесь нет населения. Здесь есть только враг! Хватило бы только снарядов! – резко заключил Зиммель.

Вильгельм быстро поднялся на броню и скрылся в башне, закрыв за собой люк. «Тигр» рыкнул и пошел все быстрее под гору, механик-водитель Клаус включил все силы могучей машины. Вот и первая изба, ничем не выделяющаяся, разве что резным наличником на окне. Зиммель увидел, как на нем дрогнула белая с зеленым каймой занавеска. Наверное, ребёнок любопытный, не удержался глянуть на железные чудовища. Наверное, так же со страхом, трепетом и изумлением эти дикие славяне взирали на рыцарей Тевтонского ордена, облаченных в сверкающие латы. И от тяжелой боевой конницы дрожала земля, на которую пришли, чтобы завоевать её огнём и мечом. Эти мысли длились мгновения, и в эти же мгновения наводчик Бруно навел орудие прямо в это окошко. Фугасный снаряд разворотил избу, сорвал крышу, вырвал двери, в адском пламени не оставив следа ни от окна, ни от занавески, ни от обитателей домика.

– Отлично, Бруно! – заорал Зиммель. – Клаус, вперёд, в темпе, к следующей…

Почти одновременно разворотил взрывом избу и Христиан.

И тут Зиммелю пришла оригинальная, несомненно, идея: его воинственная натура не могла без азарта. Ведь бой без азарта, все равно что брачная ночь без невесты…

– Вольф, как слышишь меня?

– На связи… – тут же ответил Христиан.

И хоть Вильгельм чудовищно нарушал дисциплину связи, но будто уже сам дьявол предлагал вместо него этот спор:

– Послушай, Вольф, давай на пари, 150 марок, кто раньше дойдет до конца деревни?

Вольф призадумался, Зиммель ждал ответ сквозь шум помех.

– Хорошая идея, принимаю! – наконец ответил он, в этой чисто военной работе появлялся какой-то интерес.

Почти без остановки танка Бруно всадил фугасный снаряд в следующую избу. Все повторилось, только домик подпрыгнул, двери и крыша отлетели на несколько метров. Клаус объехал пылающие бревенчатые стены, таранить их дело непростое, но он отвел душу, когда свалил деревянный забор. За ним в маленьком дворике прятались обезумевшие от ужаса жильцы дома: старуха в телогрейке, повязанная платком, пятилетний мальчуган и русоволосый паренёк лет шестнадцати.

– Вперед, Клаус, чего застыл?! – потеря времени грозила Зиммелю потерей 150 марок.

Но лишь на мгновение оцепенение этих людей передалось механику-водителю. Он включил передачу, «тигр» пополз, потом рванул быстрее. Парнишка пытался оторвать брата, дергая, что есть силы за руку. Но, видно, так судорожно сжали бабушка и внук свои руки, что разъединить их могла только смерть. Они исчезли под днищем танка. Старший брат едва успел отскочить в сторону и пустился без оглядки в сторону обрыва.

Зиммель увидел, что у Христиана тоже все идёт по плану: фугасом разворотил вторую большевистскую избу.

Третий домик, маленький, как скворечник, они разнесли буквально в щепки, даже от печки ничего не осталось. Хозяйка, древняя старушка, в таком же старом тряпье, просто чудом уцелела. Она сидела, сгорбившись, на скамеечке под раскидистой грушей и, покачивая головой, смотрела в никуда. Наверное, она не понимала, что происходит. Клаус направил «тигр» к ней, с намерением сровнять с землей зажившуюся старуху, но Зиммель вмешался:

– Не теряй времени, Клаус! Оставим ее на расплод.

Механик расхохотался:

– Хорошая идея, командир!

…Эта Большая Драгунская – явно без признаков обороны. Но расслабляться нельзя. Русские могут устроить засаду в любом из домов. Расстрел из пушек идет планомерно, истинно с немецкой педантичностью.

Впереди – яблоневый сад. Ветер колышет ветви, и свисающие алого цвета яблоки едва раскачиваются. «Тигр» проходит через плетень, как через сотканную паутинку. «Жаль деревьев», – подумал Зиммель, когда Клаус пошел напрямую к избе, скрытой в уютном палисаднике. Короткая остановка, слаженности экипажу не занимать, и ее достаточно, чтобы послать фугасный прямо в окно. Все повторилось: уничтожение, убийство жилища, всей утвари, фотографий на стене, шкафа с вещами, жилого духа… В адском пламени сокрушающего взрыва ничто живое не выживало…

– Ты суперснайпер, Бруно! Клаус, вперед!

И тут как из-под земли выросли старушка, мальчик лет пяти и русая девушка. Они прятались за деревьями, в кустах в своем саду. Конечно, они уже увидели, во что превратились дома их сельчан. И пожирающий молох пришел к ним за новыми жертвами.

«Какая жалость, – подумал Зиммель, – потому что эти деревья и кусты их не спасут. Потому что наш Санта-Клаус вошёл в раж, и есть приказ сравнять с землей село с военным названием».

Кажется, Клаус решил дать этим людям фору. Он притормаживает, переходит на низшую передачу. Старушка бежит что есть сил, она спотыкается и падает, к ней бросается девчонка, помогает поняться, она что-то кричит мальчишке, показывая рукой в сторону. Мальчик плачет, он не хочет бросать бабушку, или просто оцепенел от страха. Клаус едет неумолимо, как страшный суд, под гусеницами с хрустом исчезают деревья, яблоки осыпаются, падаюти на этом месиве остаются следы траков.

Девчонка бьет мальчика по лицу, рвет его за руку. Старушка снова падает. Клаусу надоела эта игра с потерей скорости, и он не дал ей больше шансов подняться. Брат с сестрой бегут, держась за руки. Потом он прибавил газу, девушка обернулась и в последнее мгновение успела отскочить в сторону.

«Он уже никогда не станет драгуном, – подумал Зиммель о мальчике. – Сейчас Клаус нагонит эту девчонку, и потом мы раздолбаем поочерёдно все избы».

Вильгельм наполовину высунулся из башни, чтобы запомнить это село и дело своих рук. Христиан на своем участке как раз отправил в преисподнюю очередной дом и его обитателей. Он слышал их жуткие, просто душераздирающие крики.

А эта не кричит. Босая, в коротком белом платьишке в горошек, льняные волосы и косы разметалась на ветру. Она бежит по черной земле сожженного пшеничного поля, бросается в островок чудом не сгоревшей пшеницы. Обернувшись, девчонка бросает мимолетный взгляд, и Вильгельм видит не страх в ее серых, как сталь клинка, глазах, а испепеляющую ненависть и жажду мести. И – неожиданно исчезает!

Клаус рванул вперед, но Зиммель остановил этот порыв:

– Клаус, разворачивай, там овраг! Обманула нас девка!

– Провела, коза! Уйдет на приплод!

– Будет коммунистов рожать!

Дальше маневр был простой: не выезжая на дорогу, они приблизились к большому деревянному зданию с дощатой крышей, большим крыльцом и пятью окнами. Вильгельм понял, что здесь находилась администрация.

– Куно, – приказал он заряжающему, – два фугасных! Здесь у большевиков была администрация.

Бруно уже без интереса произвел выстрелы в первую и вторую половину здания.

Экипажи Зиммеля и Вольфа ехали уже по опустевшей деревне: возможно, люди прятались в земляных погребах или ушли по оврагу. Короткая остановка, выстрел – и обломки дома и стропил крыши, взметающиеся к небу. Ветхие избушки взрыв буквально разламывал, бревна вырывало, и они разлетались на несколько метров. И вновь вдоль дороги «тигры» шли почти вровень, тандем смерти, колесница бога войны…

Вильгельм первым вышел к околице, Бруно сделал заключительный выстрел в крайнюю избу, подумав, загорится сразу или нет. Эта загорелась… Огненный шар фугасного снаряда внутри дома-деревяшки не оставлял шансов. Дело было только в мгновениях или минутах.

Через три минуты работу на своем участке завершил Христиан. Он проиграл 150 марок и раздраженно подумал, что с этим пакостным делом с удовольствием бы справился взвод огнеметчиков.

Зиммель, бросив взгляд на подъехавший «тигр» Вольфа, доложил по рации командиру батальона, что вышли на окраину села. Боевая задача выполнена. Израсходовано по две трети боекомплекта осколочно-фугасных снарядов.

Капитан Иоганн фон Кестлин с удовлетворением выслушал доклад. Его «тигр» стоял у развилки на боковую улицу, он наблюдал, как добивали четыре или пять домов бравые танкисты роты обер-лейтенанта Мартина Шварцкопфа. Собственно говоря, на этом операцию по зачистке села можно было считать законченной.

Бруно вылез из танка, уселся на броню.

– Как удивительно быстро горят эти дома, – заметил он.

– Ничего удивительного, – ответил Вильгельм. – Хорошо высушенная древесина, соломенная крыша и попутный ветер… Туземцам не нужно основательное жилье. Они временные на этих землях и в этих хижинах.

– Все мы временные на этой земле, – усмехнулся Бруно.

– Какое величественное зрелище! – без особых эмоций произнес Зиммель.

– Так, наверное, восторгался и Нерон, – ехидно произнёс Бруно.

Зиммель спрыгнул с танка, чтобы размять ноги, сделал несколько приседаний, вытянув вперед руки. Подумал, стоит ли говорить, и не удержался:

– Командир батальона на совещании офицеров сказал, что скоро в нашу роту поступят несколько «Королевских тигров» – Panzerkampfwagen VI Ausf. И это прекрасно, с новыми «тиграми» мы должны суметь вернуться с боями к Москве.

Бруно, оставаясь на броне, продолжил тему в историческом ракурсе: