Текст книги "Вы хотели войны? Вы ее получите!"

Синтетические грезы и метаморфоза стекломоя

– У меня такое чувство, – заметил Родин, войдя в квартиру, – будто я здесь когда-то был.

– Точно был. Всего полчаса назад... – она подтолкнула его. – Заходи, не стесняйся.

Мимоходом среди картин Родин заметил фотографию на стене, сделанную на концерте: два исполнителя – женщина за роялем и мужчина скрипач.

– Если надо переодеться, где ванная, ты уже знаешь.

Родин не преминул быстро скинуть алый комбинезон и облачиться в вытащенные из рюкзака джинсы и безрукавку. Он вышел из ванной, оглянулся, куда бы среди этой сияющей чистоты положить рюкзак.

– Давай его сюда! – Яна взяла рюкзак и положила его на полочку у порога.

– У меня такое ощущение, будто провалился во времени, и вдруг, как сквозь туман, видишь и узнаешь твое лицо... А может, ты мне снилась... У тебя не бывает такого?

– Бывает. Синтетические грезы... Калейдоскоп улыбок, – как-то странно усмехнулась Яна. – Что тебе показать в моей квартире, чтоб ты убедился, что ты здесь был? Хочешь, посмотри мою комнату?

– Я хочу посмотреть комнату или, точнее, зал, где стоит рояль, – неожиданно заявил Иван.

Яна изумилась:

– Откуда ты знаешь, что у нас есть рояль?

– Потому что он у вас есть, – с нажимом ответил Родин. – И он меня позвал.

Яна прошла вперед, распахнула двустворчатые двери в зал. Среди пальм, дифинбахиусов, фикусов и прочих нерусских растений стоял рояль.

– Рояль в кустах... – только и вымолвил Иван.

– Мои родители – музыканты, – почему-то вздохнула Яна. – Они сейчас на гастролях в Сиднее.

– Мама – фортепиано, а папа – скрипка? – больше утвердительно произнес Родин.

– Как ты догадался? – вновь пришлось удивиться Яне.

– Скрипка, хоть и имеет внешне женские формы, – начал импровизировать Родин, – несет в себе исключительно мужское начало. Этот инструмент подчиняет себе, диктует свою волю, выплескивает свою силу. Поэтому в семьях музыкантов муж всегда – скрипач.

– Откуда ты это все знаешь? – забеспокоилась Яна.

– И действительно, откуда мойщик окон может знать, кто в доме скрипач?

Более ничего не поясняя, Родин открыл крышку рояля, сел на стул, размял пальцы, которые только что драили окна, и – полилась музыка, достойная профессионала.

Яна нахмурилась. Внезапная метаморфоза стекломоя задела ее, она почувствовала себя обманутой дурочкой. Но музыка, всесильная и великая, побеждающая умиротворила ее.

Отыграв, Родин аккуратно закрыл крышку рояля.

– Это Шопен?

– Да, «Полонез №6 ля-бемоль мажор».

– У тебя пальцы музыканта.

Яна взяла его руку и погладила.

– Мои родители на заре моего детства отдали меня в музыкальную школу. Можешь себе представить, пацана, которому по духу были приключения на свою голову, драки, каратэ и все прочее, посадить за пианино. И ты знаешь, постепенно увлекло... Разбитые в драках кулаки освоили нежные клавиши, а после обязательных ноктюрнов, полонезов, вальсов я на усладу одноклассников лабал «Битлз», а для продвинутых – Рика Вейкмана. Потом был период, когда мои музыкальные пальцы держали автомат и ласково нажимали на спусковой крючок. А когда мы палили все вместе, – вот это была симфония!

– Надо же... – Яна отпустила руку Ивана, села на диван. – Садись рядом со мной. Теперь я буду рассказывать. Знаешь, меня тоже как бы приучали. Потому что заставить делать меня что-то – невозможно. Я сама все захотела, и представляешь, постепенно освоила почти все музыкальные инструменты, кроме дутара и карная. Для этого надо было ехать на учебу в Узбекистан. Дутар, если ты не знаешь, – это такая хреновина с двумя струнами, а карнай – двухметровая труба, по звуку – типа ишак орет.

– Спасибо, знаю, – поблагодарил Родин, откинувшись на огромном, кожаном диване.

– Вот, а в нашей консерватории игру на них, увы, не преподавали.

– Что же это за консерватория такая? – укоризненно произнес Иван.

– Московская, какая еще! Пошли, покажу мои сокровища!

И она снова потянула Ивана в другую сторону бесконечной квартиры.

Она открыла темную кладовую, включила синеватый свет, озаривший все мыслимое разнообразие музыкальных инструментов. На специальных полочках вдоль стены покоились две скрипки, одна – электронная, альт, электрогитара «Fender», классическая концертная гитара, балалайка, мандолина, банджо, саксофон, кларнет, труба, сюзифон, и, наконец, двухрядный синтезатор...

Иван потрясенно оценил это застывшее музыкальное великолепие.

– Тут инструментов на целый симфонический оркестр... А где ты прячешь музыкантов? Тоже в каком-нибудь чуланчике сидят?

– Да, в самом темном, и, как Карабас-Барабас, сурово наказываю их за малейшую провинность... Родители покупали мне любые инструменты по моему малейшему желанию. Когда я осваивала очередной инструмент и начинала прилично играть, тут же теряла интерес и относила вот сюда, пополняла коллекцию.

– Здорово! – оценил Родин. – А ударной установки нет?

– Есть бубен и кастаньеты... В конце концов, я остановилась на скрипке. У моего папа скрипка, созданная, как он считает, одним из учеников Страдивари. Мне, конечно, ее не дает. Он подарил мне ее электронную сестричку... Открой, пожалуйста, окна.

– Зачем это? – подозрительно спросил Родин.

– Не бойся, не выпрыгну.

Яна взяла с полочки электронную скрипку, быстро подключила ее к аппаратуре с могучими колонками и в мгновение ока вновь очутилась на подоконнике. Она замерла, настраивая струны, и в проеме окна в это мгновение стала похожа на живую картину в раме. А Иван опять почувствовал легкую тошноту, будто сам сейчас стоял на подоконнике и никогда в жизни не болтался подвешенным на высоте.

Яна провела смычком по струнам, скрипка тихо пропела несколько нот.

– Эй, солдатик, – Яна задорно блеснула глазами, – подай-ка мне вон тот черненький пульт.

Иван повиновался, передал с дурашливым поклоном и уселся рядом на подоконник. Яна утопила какую-то кнопочку, послышался нарастающий фон, сунула пульт Ивану.

Первые ноты из-под смычка полупрозрачной скрипки оглушили Ивана, виртуозный шквал музыки только чудом не сорвал и не сбросил Яну с подоконника в пропасть 1-го Голутвинского переулка. Иван, на всякий случай, придвинулся ближе и взирал на нее снизу, как из глубокого партера. Это была 5-я симфония, великое произведение бессмертного Бетховена, которое потрясает лишь тогда, когда выплескиваешь хотя бы часть той энергии, которую композитор заложил в божественной и безумной, непостигаемой связи, кипении нот. Тихо, нарастая, к скрипке присоединилось запрограммированное ритмичное сопровождение, и, опираясь на него, музыка приобрела еще более могучую силу и мощь, как и задумывалось Создателем.

Концерт в поднебесье приглушил, отодвинул шум улиц. Торопящиеся прохожие замедляли шаг, прогуливающиеся – останавливались, задирали головы.

С высоты 14-го этажа люди были похожи на удивленных муравьев.

Иван погладил маленькую босую ножку, испытав желание поцеловать ее. Но это было опасно: от щекотки у девушек бывают самые невероятные последствия.

Он понял, что сейчас должен сделать. Он сядет за этот прекраснейший и благороднейший рояль, и пусть он несет в себе женское начало, а скрипка – мужское, сегодня все возможно, сегодня все наоборот, сегодня мир перевернулся. По крайней мере для двух человек. Родин вскинул пальцы над клавишами, чувствуя, будто пламя исходит из них, и пусть рояль сделает всем «форте!», чтоб скрипка прислушалась и, изогнувшись, приняла игру, то стремглав убегая, то чуть притихнув, вновь подпустив, вновь вырываясь, окружая нескончаемые аккорды серебристым серпантином, россыпью колючих роз и веток терновника. Великое произведение соединило две души – рояля и скрипки, и буря их страстей передалась людям – пианисту и скрипачке, в этой симфонии соединились все стихии: и грохот грома, и сверкание молнии, и ураганный ветер.

* * *

Яна первой закончила игру. Иван с сожалением тоже был вынужден отыграть последние аккорды. Никогда он не испытывал такого восторга, потрясения, одухотворения и единения в бессмертной музыке гения.

– Лови меня, а то я улетаю, – вдруг крикнула Яна.

Родин кинулся к окну. Яна, как кошка с дерева, прыгнула ему в объятия. Она обвила руками его шею и неожиданно крепко поцеловала в губы. В сверкающих глазах ее прыгали бесята. Он давно не видел так близко шальные искрящиеся глаза женщины.

– Мне так не хочется «приземляться», – задохнувшись в объятиях, призналась Яна и для верности обхватила торс Ивана ногами. А теперь ты меня поцелуй...

Не выпуская Яну, Иван подчиняется: безумный день еще не кончился, а впереди еще ночь.

– Ты – мой ангел-хранитель! – опустившись на землю, объявила Яна. – Ангел-хранитель, а давай поедем в ночной клуб!

– Зачем?

– Там много музыки и цветного света!

– И цветного салата... – сказал Иван. – Поехали, если тебе надо развеяться.

– Поехали, – обрадовалась Яна. – Я только быстро переоденусь. Краситься не буду.

Яна надела короткую юбочку и блузку.

На улице Яна предложила:

– Поедем на такси.

– У меня машина за углом. Джип подойдет?

– Подойдет!

– В джипе просторно и думается хорошо. А еще мне нравится «ГАЗ-66».

– А почему?

– Потом как-нибудь расскажу.

Они подошли к автомобилю, припаркованному за углом в переулке, Иван открыл дверь, посадил Яну.

– Куда едем?

– Ночной клуб «Черный бархат», там классно, – ответила Яна и назвала улицу.

Они молча проехали три или четыре светофора, Иван нарушил паузу:

– Я как ангел-хранитель могу тебя спросить?

– О чем?

– Какого черта ты залезла на подоконник?

– Давай, не будем об этом? – изменившимся голосом попросила Яна.

– Давай...

– А теперь – направо, – уже прежняя сумасшедшая Янка тянула Ивана в стремительный круговорот непредсказуемых событий. – Вот он!

Истязая виниловый диск

Иван увидел неоновую вывеску «Черный бархат», вырулил на стоянку, принял девушку и закрыл машину. Они прошли через охрану, предъявили все железное и звенящее и вошли в клуб.

«И чего тут особенного? – подумал Иван. – Обычный кабак, типичное, точнее, типовое веселье: бар, дискотека, танцпол, пляска, светомузыка. Видали мы и покруче!» Правда, забавно смотрелась златокудрая девушка-диджей в хрустальном стакане, подвешенном под потолком среди вращающихся во все стороны прожекторов и лазерных лучей. «Рыбка» в ультракоротком, условном платьице из черного бархата веселилась от души, беспрестанно смеялась, истязала виниловый диск, приплясывала на все лады, рискуя обвалить прозрачное донышко.

Яна тут же приветливо махнула рукой знакомым – парню и девушке, сидевшим за столиком. Они увидели ее, зазывно махнули в ответ.

– Пошли к ним! – прокричала сквозь грохот пульсирующей музыки Яна. – Это мои друзья, они приехали из Англии на каникулы. Знаешь, кто у них мама?

– Королева Великобритании? – предположил Иван.

– Круче. Депутат Госдумы!

Депутатские дети пили коктейли с утопленными фруктами, курили утонченные сигаретки, кушали конфетки.

Яна соприкоснулась щеками с девушкой, чмокнула юношу и представила Ивана. Девушку звали Кристиной, а ее младшего брата – Глебом.

– Очень приятно, – сказал всем Иван.

Они уселись на два свободных стульчика, Иван взял коктейльную карту. Ребят, видно, разбирало любопытство, что за парня подцепила Янка.

И она не стала тянуть:

– Иван – альпинист, самый настоящий. Представляете?

– Умный в гору не пойдет... – пошутил Глеб.

– Да я и не хожу в гору, – сказал без затей Иван. – Только спускаюсь, на веревочке...

– Как интересно... – не в пример брату с изящной иронией оценила Кристина.

– Как погода в Лондоне? – светским тоном поинтересовался Иван.

– Моросит. Туман. Тоска... – вальяжно отозвался Глеб.

– Учеба задрала... – Кристина закурила очередную сигаретку, потянула коктейль. – Янка, ты не представляешь: порядки в универе, ужас, просто фэйсконтроль. Хоть в Москве по-людски оттопыримся...

* * *

Тут появился быстроногий официант с маленькими жадными глазками, Иван заказал два коктейля по выбору Яны, кофе, пирожные, соки и прочее...

– Пошли на танцпол, поколбасимся! – загорелась Яна. – Сегодня у меня улетное настроение!

Вчетвером сорвались в центр дискотеки, вихрь технорока закрутил, бесчувственные электронные ритмы с каскадом пульсирующих огней будто подняли и выбросили на гребень волны, сверкающие лица, извивающиеся руки и тела, отключка сознания в энергии танца. Постепенно в центре круга осталась одна Янка, необузданный, дикий танец рвущейся из тела огненной души потряс выламывающуюся массу, которая лишь прыгала в такт музона. Но только Иван знал, что это – танец девчонки, стоявшей на краю и танцующей со смертью.

* * *

Иван первым ушел из круга: ему скучно было трястись среди молодняка. Тем более бесцельно тратить энергию после сегодняшней убойной смены. Он сел за столик, вытащил соломинку из коктейля, попробовал – не понравилось. Слишком приторно.

Сквозь скачущую толпу мелькнуло лицо Янки. Она задорно махнула ему, потом снова исчезла среди пляшущих тел. Бархатная Рыбка, кинув из стакана клич «не расслабляться», сменила музыкальную тему на более чувственный ритм, и ребята, с полуслова поняв друг друга, решили сделать перерыв. Глеб куда-то сразу пропал. А Яна и Кристина остановились у колонны и, закурив напару, стали секретничать на извечную женскую тему.

– Это что за крендель у тебя? – изогнув ножку, полюбопытствовала Кристина.

– Это Иван, – просто ответила Яна. – Он меня спас сегодня.

– От чего?

– Потом как-нибудь расскажу.

– От духовной опустошенности... – пустив колечко дыма, с иронией заметила Кристина. – Ты с ним живешь?

– Сегодня только познакомилась.

– Какой-то он у тебя неотесанный, из деревни, что ли? – Кристина просто обожала при случае подначить Янку.

– Из города, Кристинка. Он – настоящий мужик, не то, что эти жеманные педрилки, – Янка, как всегда, отбрила хлестко и метко.

– А вот у меня парень, не здесь, в Грейто-Британии, я прусь от него, Янка, просто крышак съезжает, – поделилась подруга.

– И чем же он тебя зацепил?

– Он – продвинутый... – мечтательно глядя куда-то в искрящийся потолок, видно представляя туманный Альбион, стала рассказывать Кристина. – С ним прикольно. Настоящий мэн... все знает, может рассказать о тантрическом сексе и, между прочим, и показать тоже... Грузанет по самые ушки философией дао-цзен-буддизма, может объяснить магию с точки зрения математики... и вообще...

– Он кто – инглишмен? – без особого интереса спросила Яна.

– Нет, наш, из России, живет там постоянно, – Кристина презрительно обвела взглядом танцующих и пьющих. – А тут, у вас, полный отстой! Все прутся от отечественной попсы... Шмотье из Турции... Юное мужичье... Девки обдолбанные. Так сказать, позолоченная молодежь. Тусня...

Янка посмотрела на подругу:

– Ты такая крутая стала, что с тобой страшно стоять рядом.

Кристина испуганно спросила:

– Что – я плохо выгляжу?

* * *

Пока девчонки трепались о своем, а загадочный скалолаз скучал за столиком, Глеб тоже увидел, с кем пообщаться. Его знакомый, высокий парень с подкрашенной челкой на глазах в бежевой кожаной безрукавке на голое тело, стоял у барной стойки и лениво говорил по телефону. Глеб широким шагом, отодвигая танцующих, пошел навстречу.

– Эдисон, ты ли это? – воскликнул он театрально.

Тот, кого назвали Эдисоном, мгновенно закончил телефонный разговор, с размаху обнял невысокого Глеба.

– Глеб, здорово, стиляга! Как вас теперь называть: пэр или сэр?

– Сыр... в масле! – засмеялся Глеб. – Ну, рассказывай, как живешь, учишься, оттопыриваешься?

– Поперли, с 4-го курса, – вздохнул Эдисон.

– За что?

– За... особенности моего поведения, – нашел формулировку Эдисон. – Но ничего, папаша позвонит, восстановят. Ну, а ты как?

– Учимся вместе с сестренкой в Оксфорде. Вон она, видишь, с подружкой у колонны стоит?

– А-а, Янка – «Зажигалка»...

– Зажигалка? – удивился Глеб.

Эдисон разъяснил:

– Да, как витаминку закинет, враз зажигает пипл, всю ночь без продыху плясать может, а язык, как помело, все от нее, ну, просто в отпаде.

Глеб бросил взгляд на девчонок.

– Точно – помело, завело...

* * *

А соскучившиеся подружки забыли обо всем на свете. Разговор зашел о музыкальных пристрастиях в преломлении с особенностями времяпровождения столичного бомонда.

– Для мегаличной беседы с мужчиной есть вовсе классная музыка! – села на свой конек Яна.

– Что ты имеешь в виду? Шнитке?

– Шнитке слишком концептуален. Для продвинутых аристократов – это Дебюсси, ранний Шостакович, Оливье Месиан, микрополифония Лигети, Штокхаузен.

– Согласна, – закивала нетерпеливо Кристина. – Но не для мегаличного общения, а для ультраличного общения с мужиками нужен культивированный рок хорошего британского качества. Ну, вот ты послушай... Зашли, значит, мы тут в один клуб – шняга, зашли в другой – попса, а в третьем – чистый расколбас!

– Надо было сразу позвонить мне, – сокрушенно взмахнула руками Янка. – Это – один из лучших клубов Москвы.

– Ну, я вот потом вспомнила, и мы с Глебом погнали сюда.

* * *

Среди крашеных огней мысли приходили пустые и незапоминающиеся, как листки отрывного календаря. Иван уже собирался позвать официанта, рассчитаться и уйти, но тут вдруг почувствовал, как чьи-то волосы коснулись его щеки.

– Молодой человек, вас можно пригласить?

Посмотрел – и увидел юное создание с разноцветными хвостами. Девчонке на вид семнадцать. Тонкая шейка. Ушки, носик, губки в пирсинге. Белая блузка, клетчатая юбчонка, полосатые гольфы, пудовые армейские ботинки. Полный прикид и прикол.

– Пошли.

На танцполе девушка затормозила и сказала:

– Я Кэрри.

– А я, – подумав, назвался Иван, – Тван.

Такая была самая частая опечатка в его имени.

– Клево.

Музыка сменилась на ирландские мотивы с подвывом волынки.

– Будем плясать танец святого Патрика, – объявил Тван. – Ирландскую джигу, пожалуй, не будем, для этого нужна мягкая обувь. Чечетка как раз для твоих сандаликов!

– А как ее плясать? – захлопала глазами Кэрри.

– Рекламу пива помнишь?

– А-а, тогда смогу!

Закинемся на орбите по космическому колесику

Кристина, приметив, что Ивана уже утащили на танец, хохотнула:

– Смотри, твоего альпиниста уже сняли!

Яна обернулась.

– Его и со скалы фиг снимешь! Юная промокашка...

– Такие и уводят.

– Мне все равно.

Глеб прислушался к новой музыке, которую из своего «стакана» сливала Бархатная Рыбка, тоже оценил, как зеленая «соска» склеила на «данс» скалолаза, заметил как бы между прочим:

– Слушай, Эд, драйва не хватает. От коктейля фанатеют только чайники.

– Это ты верно глаголишь, – оживился Эд. – Я позавчера вот, напоследок решил, нашу общагу навестить, пока студень не забрали... Закинулся с расстройства колесами, да так понтово, что весь авитаминоз прошел. И так меня заплющило, что еле выполз оттуда. По дороге, просекаешь, у меня начались глюки. Казалось, что над головой летают китайские вертолеты...

– Отбился?

– Отбился.

– А как догадался, что китайские? – на полном серьезе спросил Глеб.

– Они со мной радиопереговоры вели по-китайски, – с напускной серьезностью пояснил Эдисон.

– Ладно... – Глеб впал в задумчивость, после паузы вздохнул: – Тогда пошли к девчонкам.

Эдисон придержал Глеба за локоть.

– А ты насчет драйва намекал. Интерес беспонтовый? Или витаминчиком хочешь закинуться?

– А какой? – оживился Глеб.

– Ну, какой? Витамин «Е», – и шепотом пояснил: – Ну, экстази... Давай лапу.

Вместе с рукопожатием Эдисон сунул Глебу розовую, как девичьи трусики, таблетку.

– Запей колой, только незаметно... Тут менты иногда пасутся.

* * *

Тван лихо отплясал с девчонкой чечетку, которая ничем не отличалась от тарантеллы, а также лезгинки.

– Классный расколбас получился! – оценила Кэрри. – Давай потом еще станцуем!

– Заметано, – пообещал Тван.

Он вернулся в одиночество за стол, досадуя, что вовремя не исчез с этого «праздника жизни».

Подошел Глеб, взял со столика бокал с колой, не обращая внимания на Родина, слизал с ладошки таблетку, запил торопливо, икнул и снова вернулся к Эдисону.

– А девчонкам можешь достать?

– Не вопрос. Гони бабло, принесу, – мотнул челкой Эд.

Глеб нащупал в кармане джинсов тугую плитку скрипучих долларов, вытащил две сотенки.

– Хватит?

– Хватит.

Зеленые бумажки тут же исчезли в его руке.

Эдисон пролавировал среди танцующих тел и исчез в самом темном углу клуба. Скользнул за бордовую портьеру, приоткрыл дверь отдельного кабинета. Все было, как обычно: «завсегдатай» Вальтер в черной расстегнутой рубашке с золотой цепью напоказ сидел за столиком и пил кофе с молоком. На полочках – индийская ваза с искрученной сухой веткой – «икебана», и в горшке кактус, размером со страусиное яйцо.

Эд без слов подсел за столик.

– Чего тебе? – спросил Вальтер.

– Лекарство от скуки для молодежи. Витаминчик.

– Сколько?

– Шесть, – Эдисон бросил деньги на стол.

Вальтер профессиональным движением, наощупь, проверил на подлинность, бросил деньги в книгу, лежавшую перед ним, пальцем показал на полочку с вазой. Эдисон кивнул, взял вазу, вынул ветку, вытряхнул из нее горсть розовых таблеток, отсчитал шесть штук, завернул в салфетку.

– Корягу обратно, – подвел итог общения Вальтер.

Эдисон сунул ветку в вазу и молча вышел.

Глеб, Яна и Кристина, умаявшись, стояли на выгоне у танцпола. Бархатная Рыбка зажигала русско-английскими глаголами, танцующая масса превратилась в единородное скопление извивающихся тел и конечностей, среди которых головки танцоров жили как бы сами по себе.

Эдисон подошел к ребятам, по выражению их лиц можно было понять, что они беседовали на светские темы на англосаксонский манер. Глеб тут же, несколько торопливо представил приятеля Кристине.

– Это – Эдик. В просторечии – Эдисон.

– Кристина.

– Привет, Эдик, – кивнула Яна, как знакомому.

– Вы – изобретатель? – иронично прищурилась Кристина.

– Да, сверхзвуковых самолетов, – Эдисон надул щеки. – Таблетки вот изобрел для ощущения состояния невесомости. Пошли за столик, угощу...

Гурьбой расселись за столиком.

Иван вяло пожал руку Эдисону, познакомились: Иван – Эдик.

* * *

Вальтер раздраженно поставил вазу с «икебаной» на свое место, вышел из кабинета, но остался в темном углу. Отсюда, как паук, он мог наблюдать практически за всеми посетителями клуба. А сам оставался невидимым для тех, кто в сверкающей россыпи огней искал удовольствие и развлечения. В свои тридцать лет он все реже позволял себе «отрываться» на дискотеках, считая это безмозглым времяпровождением. Когда Вальтер был студентом философского факультета МГУ, он последовательно увлекался учениями Дао-дзен буддизма, Конфуция, Юма, Абеляра, Монтеня, Канта, Шопенгауэра, Кьеркегора, Ницше, Сартра, Камю... На Фрейде, вконец иссякший, он потерял всякий интерес к философии, уяснив из трудов психоаналитика, что человек – это животное, подверженное самыми низменными инстинктами и влечениями. И не без удивления открыл, что лично для него подавляющим из всех этих влечений был не хваленый сексуальный инстинкт, а страсть к обладанию крупных денежных купюр в большом количестве. Осознав, что занимался не тем делом, Вальтер с трудом таки закончил филфак, поставив крест на профессии. После выпуска устроился на работу в фирму, которая делала деньги из ничего. Когда она прогорела, Вальтер вскоре нашел другое ООО, как он назвал про себя, фирма «Три ноля». Она занималась посредническими услугами для дам и господ, не желавших торчать в очередях при оформлении загранпаспортов, водительских удостоверений, техосмотра и прочего, вплоть до заочных похорон. Директор заметил его рвение и старание и назначил старшим клерком. Он стал получать чуть больше своих коллег. Но разве это были деньги для столицы, где буквально рядом, над головой вращались почти касаясь, обжигали вихри миллионов и миллиардов рублей, долларов, евро... Эта страсть выворачивала и выкручивала, либидо тут просто отдыхало. И вот однажды в одном из элитных клубов судьба свела его с бывшим однокурсником по филфаку. Вальтер знал, что Владимир после выпуска поступил в аспирантуру. Преуспевающий вид однокашника свидетельствовал, что философия, мать наук, мачехой для аспиранта явно не была. Володя расхохотался, какая научная карьера! Когда они хорошо нагрузились шотландским виски, Владимир, хохотнув (он все время смеялся), сказал: «Валька, моя философия – это деньги. Любой ценой». Такое вот простенькое кредо было у сокурсника. Вальтер спросил: «Любой ценой? А вступительный взнос есть?» Владимир сказал, что подумает на этот счет. Когда Вальтер забыл этот разговор, да и не мудрено было, фрагменты вечера в клубе вспоминались с трудом, а иные вообще стерлись, как тряпкой на школьной доске, несостоявшийся аспирант дал знать о себе коротким телефонным звонком. На встрече, все в том же клубе, он предложил заняться делом, которое «кормит миллионы людей». «Это что-то связано с поставками продовольствия?» – спросил Вальтер. Владимир рассмеялся, потом сказал: «Можно сказать и так. Этот продукт для многих важнее хлеба». «Водка?» – предположил Вальтер. – «Уже ближе». И тут он допер: «Наркота?» – «Угадал». Вальтер спокойно воспринял информацию и попросил время на раздумье, а Владимир на прощание доверительно и задушевно предупредил, что об этом разговоре никто не должен знать, потому что в этой системе очень серьезные люди, и голову отрывают вместе с языком. И, как всегда, рассмеялся.

Вальтер по-прежнему ходил на службу в опостылевший ООО, смотрел из окна, как подъезжают к «Президент-отелю» крученые иномарки, сверкающие, как черные зеркала, из них вальяжно выходили хозяева жизни, его ровесники, а с ними изящные, как бриллианты в оправе, красотки. Впрочем, девки его волновали меньше всего. Самая бессмысленная трата денег – на женщин. И никто не догадывался, почему Вальтер стал появляться на работе все в более изысканных костюмах, купил себе шикарную черную машину из последней серии «Аудио». А дело было в том, что тихий служащий из «Трех нолей» вступил в систему, стал ее частью, винтиком, звеном. И дал клятву верности старшему «звеньевому» – человеку без имени и фамилии, в буквальном смысле, почти присягу: «И если я нарушу верность системе, то пусть меня постигнет суровая кара, ненависть и презрение наркоманов». Так Вальтер несколько перефразировал. Мысленно.

Это была смертельно опасная работа: смертельная, естественно, для кретинов-наркоманов, смертельная для него, если нарушит правила системы, и тем паче – убийственная, если попадет в тюрьму, существование в которой для него было немыслимым. Кроме источника дохода, у него было еще одно тайное удовольствие: наблюдать, как на его глазах наркодоза «овладевает умами и сердцами молодежи». Как кокаин возбуждает похоть, марочка ЛСД на язычке окунает в игру привидений, а экстези превращает юнцов в безмозглый танцевальный аппарат, способный без устали всю ночь выламываться на «диске».

* * *

Компания за столиком и не подозревала, что за ними зорким, как луч лазера, оком наблюдал завсегдатай из углового кабинета.

Глеб подзавелся дозой, его потянуло на яркие воспоминания.

– Ну и вот, маман надумала купить в Шотландии какой-то родовой замок.

– А в этом замке жило отстойное привидение, – радостно ввернула Кристина.

– Да, типа Гамлета или тени от его папаши, – Глеб дурашливо покачал головой. – Маман говорит: только привидений мне не хватало! А риэлтер говорит: «Что вы, мадам! Замки с привидением, наоборот, сейчас в моде, очень высоко котируются...»

– Посоветуй мамане непременно купить, – из-под челки оскалился Эдисон. – Будет вам штатный глюк. Оплаченный... А то вот в моем отчем доме, секете, среди знакомых, блин, с детства вещей и бирюлек, вдруг неожиданно чувствуешь, что тебя глючит и плющит без всяких видимых причин. Каково?

– Недо-доз... – констатировала Яна и с явным нетерпением напомнила: – Ты, кажется, обещал нам состояние невесомости?

– Бортовые самописцы работают нормально! – подобравшись, объявил Эдисон. – Предлагаю в знак дружбы и доверия на орбите закинуться по космическому колесику. Ваши руки, друзья.

Передавая таблетки, Эдисон по очереди пожал руки Глебу, Кристине и Яне.

– А ты будешь? – спросил Ивана.

– А что это?

– Витамин «Е», – как что-то очевидное, пояснил Эдисон.

– Экстези, что ли? – взгляд Родин потяжелел.

– Тихо, – скривился Эдисон, – такие слова здесь не произносятся.

– Засунь ее себе в одно место, – Родин подался вперед. – Подсказать, какое?

– Ну, что за манеры?! – Эдисон отпрянул, недоуменно огляделся. – Янка, он, чего, не въехал, куда попал? Ну, блин, конь с педалями... Здесь, дядя, элитный клуб, цивилизованные люди, и главное – свобода выбора, которую мы завоевали, кстати, еще в 91-м году. Ты прикольный мужик, мне нравишься, но сейчас тебе лучше свалить отсюдова.

Родин, не удостоив ответом, резко приказал Янке:

– Дай сюда!

Она не успела воспротивиться, таблетка выпала из руки, упала на стол. Тут же Иван, схватив стакан, в мгновение расплющил «колесико» донышком.

И пояснил:

– Это – чтобы не плющило без видимых причин.

Эдисон подскочил, как ужаленный, доза придала отваги.

– Ну, ты, босяк, знаешь, сколько эта штучка стоит?

Через стол он рванулся к Ивану, схватил его за грудки.

– Ровно десять килоджоулей моего кулака, – любезно ответил Иван и, не затягивая возникшее недоразумение, вместе со стулом отправил Эдисона в нокаут.

Компания умолкла, ошарашенно наблюдая, как под ритмичную музыку пытается встать на ноги Эдисон. Никто не выявил желания помочь. Янка обескураженно глянула на раздавленную таблетку, потом на друзей. Глеб и Кристина, не зная, что тут еще упадет или обломится, так и застыли с таблетками в кулачках.

– Ну, что, наркошки, перебздели? – Иван глыбой навис над столиком. – Ну, глотайте, глотайте это дерьмо. Дядя не отнимет.

– Это наше право! – храбро пискнул Глеб.

– Сопли утри! На мамкины деньги дурь жрете?

– Пошли!

Иван силой поднял Янку из-за стола, под руку повел к выходу. Тормознул у стойки бара, бросил деньги бармену.

– Хватит?

– Хватит, – равнодушно ответил бармен.

Выходили под «цепными» взглядами охранников, размышляющих, как реагировать на драку: задержать молодчика, или же пусть валит ко всем чертям. Родин избавил от сомнений, бросив напоследок на выходе:

– Развели тут наркопритон, сволочи!

Оба тупоносых «секьюрити» сделали вид, что не расслышали.

* * *

Вальтер из паучьего угла, проследив за инцидентом с недоумком Эдом, едва заметно покачал головой и скрылся за портьерой.

* * *

На улице Яну прорвало:

– Ты с ума сошел!

– Это я с ума сошел?! – Родин схватил Яну за плечи, развернул лицом. – Или твои дружки, которые жрут наркоту и взахлеб рассказывают про свои глюки?

– Я этого Эдисона первый раз вижу... – соврала Янка.

– И давно ты на это дерьмо подсела? Можешь не отвечать, я видел, как твои глазки заблестели, когда он про витамины запел...

Яна резко отстранилась, глаза полыхнули.