Текст книги "Куплю чужое лицо"

– Я не буду тебя колотить.

– Если ее не убили, то она жива, – заметил он.

– Дальше! – поторопил я, не оценив мудрость.

– Она всегда нравилась Лао. И когда он появлялся у меня, то не упускал случая с ней развлечься. Ты не ревнуешь? К проститутке нельзя ревновать, потому что это все равно что ревновать к общественному автобусу, в котором все ездят.

– Ты набираешь штрафные баллы…

– И Лао тебя вовсе не посылал. Ты лжешь! Потому что твоя девчонка, скорее всего, в его тайном борделе. Для своих. Об этом борделе никто не знает. Лао рискует. По конвенции ему нельзя содержать бордели. Потому что он подгреб наркотики. А то и другое в Таиланде нельзя. Жадных съедают акулы – в прямом смысле. А он жадный, и скоро его тоже…

Он не договорил и вылез из-под стола наружу. Потом он снова стал уговаривать меня стать его телохранителем, так как «желтым» доверять нельзя. Рано или поздно они сдадут его, как чужака, причем в тот самый момент, когда он будет отдавать ежеквартальную дань полиции.

Он постарался сделать хитрое выражение лица, каким его можно сделать в тяжком алкогольном опьянении, и вновь стал меня покупать:

– Если я тебе скажу адрес борделя, где скучает твоя красавица, будешь на меня пахать? Мы будем вести интеллектуальные беседы, ты не перетрудишься. Надо просто попугать этих придурков…

Я не стал спрашивать, почему он не обратился в полицию – ясное дело, Королевство Таиланд менее всего интересовали былые разборки и трудности сэра Артура Вилкинса.

Посему я налил по полному стакану. Сэр махнул, я пригубил.

– Говори и не торгуйся, – наставлял я. – Ты же всегда был хорошим парнем, хоть и подставил меня этой мафиозне. Ай-я-яй, сдал с потрохами, как дешевого раба, бесплатного лоха, расходный материал, вроде магазина с патронами. Хотя, Андрюша, за патроны тоже платить надо. Да-да, злобной «машинке» со стопроцентным КПД! Придурку, поверившему на честное слово и готовому на все! Русский характер, загадочная душа, рубаху – в клочья: и никто не разгадает, откуда в том парне вселенская дурь?..

Я вошел в раж, чувствуя приближение того, что называют «моментом истины».

– А ты здесь сильно поумнел: сдал, не дрогнув, своего соотечественника! А ведь это святотатство: ты ж водку со мной пил и колбасой закусывал. Как же ты мог, гад ты тайский, фигня из-под ногтей, гнилуха, свинья плешивая, урюк вагинальный…

Вилкин замямлил: верный признак ломового опьянения:

– Володечка, я н-не знал, что они так с тобой… нехорошо.

– А ты говоришь: пятьсот долларов. Это ты у меня должник. Вечный… Знаешь, как поступают настоящие джентльмены в твоем случае? Они безапелляционно спускают курок, стреляя в свою голову. Самосатисфакция, понимаешь.

Вилкин «поплыл». Опухшее лицо попыталось изобразить неряшливую улыбку, но уголок рта тут же потек вниз. Я поправил его падающий подбородок. Он негодующе, по-лошадиному, мотнул головой.

– Вилла «Семь Пальм»… К югу от Паттайи, за шоссе Сакхумвит, пересекаешь его начисто, и к югу километров восемь. Там у него целый гарем. Так говорят, но я там не был…

Прощаться не стал. У местных отморозков взял напрокат мотоцикл. До курорта Паттайя преодолел долгую пустынную плешь, потом еще два часа мчался по побережью, затем повернул на север. Звезды подсказывали мне путь. Я управлял двухколесным зверем, одновременно прикидывая, как бы мобилизовать весь мой прошлый потенциал спецназовца.

Как всегда, неожиданно родился план: молниеносный блицвопль.

Любимое время для спецназа – ночь. Люди мускульной силы обожают себя, но они не любят яркого света, несмотря на то, что он так выгодно подчеркивает их мышцы. Черная ящерица избирает бросок. Когда ее хватают, она жертвует своей плотью.

Я черная ящерица, которая выбирает ночь.

Наконец я подъехал к заборчику из ажурных железячек.

Ежели б я попробовал перелезть через него, то сразу бы поддел на колышек свою печенку или желудок. Здесь негде было спрятаться; поэтому для наблюдения я подыскал уютную канаву. Судя по ее наполнению, черноокие тайки втихаря сбрасывали сюда мусор. В дождливое время здесь, как в речке, плыли окурки, гнилые ананасы, банки-жестянки, не исключено, и жертвы уголовных войн.

Как найти ключ к ханскому гарему?

Я залег вместе с мотоциклом. Если б моя душа умела летать, то я бы в тот же миг перелетел через этот помпезный забор, ринулся в сладостные покои моей блудницы. Подхватил бы ее за шкирку и тут же унес в край сверкающих снегов – Россию.

Аминь…

Главное, чтобы она не простудилась от перемены климата. Но на это есть я – великий и душевный обогреватель всех женщин мира.

Я вдохновлялся на победу, но не знал, как преодолеть простейший забор.

Неожиданно вдалеке вспыхнул раскаленный свет фар. Они резанули по глазам, автомобиль мчался на высокой скорости.

Я мгновенно превратился в дорожную пыль. Да, было дело, меня пытались сделать «лагерной пылью» в Бутырской тюрьме, куда меня упекли за подброшенную врагами в мой рабочий стол меченую «взятку». Тогда я поклялся, что стану «пылью» и вылечу из-за решетки с ближайшим порывом ветра… Все уже было готово к побегу. Но мои былые начальники из Федеральной службы налоговой полиции, а точнее, прокурорский протест дал мне волю. И выпустили меня в материально сущем виде, признав абсолютно невиновным…

Самоободряющие воспоминания промелькнули вспышкой. Я приметил на дороге промоину, метнулся в нее и залег. В оставшиеся мгновения я от души присыпал себя придорожной пылью – и превратился в часть полотна. Если водителю это место приглянется, то проложит колею прямо по мне.

Мне в очередной раз повезло. После недолгого червивого существования надо мной, не вильнув на мою спину, проехало нечто тяжелое и четырехколесное. Я благодарил бога и каялся: вот печальный пример – никогда не сбивайтесь с пути, ибо ваш неверный шаг может превратить вас в пыль или накатанную колею.

Машина остановилась перед воротами, я ловким змеенышем прополз по колее вслед за автомобилем, и, прежде чем бездумные железные створки автоматически замкнулись, оказался на территории виллы.

Спасибо ливням и дождям, которые сделали эту замечательную вымоину на дороге. Спасибо также туману и прочей сырости.

Туман – любимая погода спецназа. Он дает возможность испытать себя на ориентацию, незаметно подойти к врагу и громко спросить, где, например, находится вражеский туалет, а потом, зазевавшегося и обмякшего, увести в мокрую тучу.

Настоящий спецназовец может превратиться во что угодно, хоть в сырую плесень, на которой вдруг поскользнется от мгновенного утомления вражеский солдат…

Моя тень метнулась и вместе со мной застыла на белоснежной стене виллы. Какой-то мазилка изобразил на ней извивающиеся лианы с яркими цветами. Если здесь заточили мою девчонку, то она, вздыхая от тоски и скрипя зубами, могла любоваться этими прелестями.

Впрочем, не стала бы моя малышка поскрипывать белоснежными зубками! Она бы гневно сверкала черными огнями глаз и тихо страдала по ей лишь одной ведомому предмету страсти. Может, это был школьный дружочек по имени Кий, или Цыц, Тюнь, не исключено, что и Бгнумпэньдум, что в переводе – Дерево, Говорящее на Я-Зыке Лю-Бви.

Здешние девочки-тайки – большие притворяшки. Они крепко захватят тебя своей маленькой ручкой и поведут, большого белого бычка, в туманную заводь скользкого, мыльного и очень порочного массажа.

И – теряй свою голову!

Но, потеряв, не забудь одеться, а голова, может, и сама прискачет. И аккуратные тайки поставят ее на место, зная, что от такой их милости снова приплетешься к ним, готовый выложить еще больше зеленых бумажек или местных купюрочек с портретом вечно молодого императора, похожего на умного студента-очкарика.

Все эти сумбурные слова, словосочетания, мысли пробежали у меня в голове буквально за доли секунды. Я вдохнул жаркий пряный воздух, неземные запахи вскружили голову. Приник к окну; но стекла-витражи с цветными разводами не пропускали тайну этой виллы. Медные узоры на двери. Бассейн с подсветкой…

И вдруг мне показалось, что я услышал голос Пат. Еле сдержался, чтобы не ворваться в покои, разметав похотливое окружение. Она здесь – и это было наградой за все мои муки и прегрешения. О том, что она может отказаться от меня, отвергнуть зыбкое счастье на краю пропасти, которое предлагал ей, я даже не помышлял.

Она вышла на крыльцо вместе с какой-то девушкой. Пришлось затаиться в кустах, как сексуальному злоумышленнику. Они молчали, я слышал их дыхание и шелест шелковых халатиков. Маленькие женщины-куколки, волосы туго спеленаты на затылке, губы ярко накрашены. Вышли подышать свежим воздухом, обсудить свои маленькие проблемы или тихо помечтать о несбыточном счастье. Пат что-то сказала, прожурчал ее голос, и у меня екнуло сердце. Девушка ответила и вскоре ушла. Пат осталась одна.

И вдруг меня как пронзило: что я творю! Не вмешивайся в ее жизнь, не взламывай сумрачной силой устоявшуюся судьбу наложницы тайского хана. Будда предопределил линию ее жизни, она такая, как есть на этой далекой земле, под этим сказочным небом, в этот отрезок времени. Я же в это мгновение – сгусток отрицательной энергии, зло, которое ломает равновесие, внедряется, взрывает энергетическую гармонию. Я – Хаос. Фамилия у меня такая…

Пат спустилась с лестницы, остановилась в пяти шагах от меня. Она сложила руки в ладонях, что-то прошептала, вздохнула, повернулась и медленно пошла к бассейну. Там она сбросила на траву кимоно, оставшись обнаженной, ступила на бордюр и, красиво изогнувшись в воздухе, нырнула; долго плыла под водой, появилась в противоположном конце бассейна; ухватившись за поручни, быстро вышла из воды. Цветные огоньки на мгновение осветили ее изящное тело. Я, к сожалению, не успел присоединиться. Она же, накинув халат, направилась к дому, не догадавшись о моем существовании.

Я – Хаос. И оттого мне так жалко стало себя, что даже запершило в горле. Не пил часа четыре, глотка стала сухая, как пятка пустынника. Я невольно закашлялся.

– Кто там? – встревоженно спросила Пат.

– Это я, Володя, – с трагизмом в голосе прошептал я.

– Ты?! – Она изумленно распахнула глаза. – Как ты пробрался сюда, зачем?

Девочка-шалунья, восточная загадка, невеста ночи, принцесса порока, обрадуйся же, наконец!

– Да вот, водички зашел попить.

– Уходи немедленно, а то тебя убьют. Сейчас сюда придет Лао со своими бандитами.

Она тревожно оглянулась.

– Он-то мне и нужен… Здесь охрана есть?

– Есть. Он только что приехал и ужинает на втором этаже. Там у них пост наблюдения… Я не знаю, что мне с тобой делать.

– Для начала пригласи меня в гости.

Она всплеснула руками.

– О чем ты говоришь! Это тюрьма… Мерзавец Лао издевается надо мной. Он настоящий садист. Он ничего не может, пока я не начинаю кричать от боли. Это продолжается часами… Когда-нибудь он убьет меня и выкинет в океан, чтобы меня съели акулы. А я не хочу…

Ее начало трясти.

– Пройди вперед и выключи свет, – приказал я.

Она повиновалась. Оказывается, я был меньшим злом в ее несчастной жизни.

Когда цветные окна погасли, я осторожно ступил на крыльцо. Шаг мой был тихим, как у храброй рыси, но сердце подводило – барабанило, как на параде. Пат протянула мне в темноте свою прохладную ручку, я схватил ее, как путеводный компас. Приключения продолжались.

Она довела меня до двери и подтолкнула вперед, а сама вернулась и включила свет в холле.

Послышался недовольный женский голос, скрипучий, как ключ в старом замке. Пат что-то резко ответила, вошла за мной в комнату, поспешно прикрыла дверь. И тут ее независимый вид как рукой сняло, она с шумом перевела дух и через мгновение была в моих объятиях.

– Что ты сказала ей?

– Это хозяйка. Я сказала, что выключатель барахлит. Она нас не видела, у нее своя комната… Что же делать?! Лао вот-вот должен появиться. Он всегда приезжает по пятницам и велел подготовить меня к ночи.

– Дай мне, пожалуйста, воды. – Я кивнул на холодильник.

– Да, прости, ты ведь за этим приехал, – произнесла она растерянно, без тени иронии.

Баночку сока я осушил в три секунды и попросил еще. Пат протянул мне большую бутылку.

Вдруг раздался стук в дверь. Пат побледнела, заметалась.

– Это он!

Но послышался голос хозяйки. Я прыгнул на подоконник, задвинул занавеску.

Вошла толстуха и нудным голосом стала что-то выговаривать. Пат соглашалась, послушно кивая. «Вот прыгнуть бы сейчас на нее, подобно бабуину с пальмы», – помечталось мне. Бабка тут же бы околела от страха.

Из всего разговора я понял только «Лао».

Хозяйка продолжала брюзжать, а Пат вдруг топнула ножкой, тоже что-то сказала насчет Лао и буквально вытолкала ее.

– Старая дура, – сказала Пат, закрыв дверь на ключ. – «Ты готова, ты готова к приходу господина Лао?» Спросила, что это тут за странный запах. А ей сказала, что пожалуюсь Лао, потому что мешает мне настроиться для любви и тогда ей самой придется ублажать господина.

– Так мы и поступим: отдадим ему толстуху.

– Тихо, – вдруг замерла Пат, глаза ее округлились от страха – насколько могут округлиться у тайки. – Идет! Боже, что сейчас будет… Ты будешь убивать его? – Она снова стала метаться. – Я не знаю, куда тебя спрятать. Иди в ванную комнату.

– Там слишком сыро. Я предпочитаю пуховые постели.

Ни разу в жизни не спал в ботинках в постели. Был у меня молодой боец из глухого туркменского кишлака, пастух, так вот, он спал не раздеваясь. Считал неприличным.

Я погрузился в перо; Лао, оказывается, был неженкой. Пат накрыла меня одеялом, забросала подушками. Бутылку с водой я взял с собой, чтобы сладко, по-младенчески посасывать. В дверь уже стучали.

«Интересно, протрезвел ли мерзавец Вилкин, чтобы продать меня в очередной раз Лао?»

– Ты, кошка сиамская, почему так долго не открывала? – с порога набросился Лао. Он говорил по-английски, так как по-тайски едва изъяснялся.

– Я от старухи закрылась. Она ко мне пристает, господин. Мне кажется, что она лесбиянка.

Лао расхохотался.

– О-о, какие тут у вас секретики. Ты скучала по мне?

– Да, господин Лао. Вы так редко приезжаете ко мне.

– Всю неделю я думал, что бы нам еще такое вытворить. И я придумал, это будет для тебя моим сюрпризом. Это будет фантастика с элементами мазохизма…

– О-о, господин!

Я прел под одеялом, слушал эту мерзость и запивал ее сладкой водичкой. Лао пыхтел, как мартовский конь.

– Быстрей раздевай меня. Теперь – в душ! Я хочу побыстрей смыть грязь города, который носит твое имя. Паттайя, ты у меня будешь сегодня верещать особенно звонко и задушевно, как колокольчик. Кстати, ты выполнила мое задание, маленькая негодяйка? Я тебе приказал придумать что-нибудь пикантное. Иначе я буду сечь тебя до исступления…

Голоса затихли – послышался шум воды и уханье Лао. Видно, толстяк обожал холодный душ. Я хотел было вылезти на свет, но решил сначала высосать воду: никак не мог напиться после гонки на мотоцикле. За три часа на раскаленном воздухе иссох, как пустынный кизяк.

Они вышли, Лао покряхтывал; я понял, что Пат привычно вытирала его жирное тело.

– Я что-то придумала, господин. Это как раз несет элементы мазохизма, как вы изволили выразиться.

– Ну-ну, давай-давай, – разрешил он.

У него было отличное настроение и зверское желание наброситься на девчонку. Я же чувствовал себя большим хитрым насекомым, которое жило в постели, слушало всякие гнусные речи и по ночам впивалось в спящие тела.

А «колокольчик» явно что-то задумал.

– Давай обвяжем твою «штучку» петелькой и будем играть в лошадку, – сказала она.

Я услышал сопение и шорох, кажется, Лао переместился на пол.

– Хи-хи-хи, щекотно, – послышался его писклявый голос. – Ты хочешь кататься на мне и стегать меня плеткой? Маленькая негодяйка…

Я услышал звук плетки по телу. Пат взвизгнула.

– А теперь можешь подергать меня, мерзавка! В постель, живо!

Я напрягся – я никогда не чувствовал себя таким постельным человеком, как в это мгновение. Одеяло улетело, и я увидел перед собой отвратительное голое существо, а оно в свою очередь – одетого бородатого дядю со скрещенными на груди руками и в огромных десантных ботинках.

– Как вы сюда попали? – строго спросил я, открыв глаза.

Он чуть не лопнул от страха, но реакция не изменила: Лао тут же метнулся к двери. Не успел: я выбросил вперед нож, приставив к его горлу. Он взвизгнул, хотя я даже не дотронулся до него.

– Мне больно, дура!

Тут я заметил, что Пат держала туго натянутую веревочку, вроде вожжей, которая уходила под брюхо Лао. Он стоял на карачках, от страха покрылся пупырышками и был похож на огромный перезревший лимон. Пат снова дернула шнурок.

– Вот тебе элемент мазохизма!

– Ай!

Тут я понял, к чему была привязана удавочка.

– Вы два идиота! – дрожа всем телом, выдавил Лао. – Вы же не выйдете отсюда. Сейчас сюда приедут мои боевики… Лучше сразу бросьте свои шутки. Чего ты хочешь? Свой дурацкий паспорт и деньги на билет?

– Нет, я решил остаться в Таиланде. Мы немножко развлечемся с тобой: у Пат, оказывается, есть интересные задумки. А потом я тебе отрежу голову и утоплю ее в океане. Так же, как ты поступал со своими врагами. С Шамилем и Джоном договоримся, все-таки земляки, и продолжим твое дело… Ну а паспорт и мои деньги ты вернешь мне прямо сейчас.

– Поехали! – оживился Лао.

– Побежали! Возьми телефон и позвони своим придуркам, пусть привезут паспорт и мои одиннадцать тысяч баксов. А чтобы они ничего не заподозрили, скажешь, что завтра в полдень у тебя встреча со мной.

Лао неохотно взял трубку, глянул желтыми тигриными глазами, набрал номер и сказал все, что я требовал. Лао еще раз сделал попытку меня попугать, на что я демонстративно включил утюг. И толстяк тут же корректно умолк.

Через полтора часа в дверь постучали. Пат приняла на пороге пакет, сказала слуге, что хозяин отдыхает и просил не тревожить до завтрашнего вечера. Только посыльный ушел, зазвонил телефон. Трубку сняла Пат.

– Это Шамиль, – тихо сказала она в сторону.

– Скажи ему, что приедешь послезавтра вечером, – порекомендовал я, продолжая держать нож у горла китайца.

Он беспрекословно подчинился, понимая, что петля все туже затягивается не только в причинном месте.

Мы крепко связали ему за спиной руки и ноги, заткнули рот кляпом и в таком виде положили в постель. А чтобы он не имел возможности даже шевельнуться, Пат предложила конец шнура подвязать к люстре. Так она и сделала, получив шанс отыграться за все побои и унижения, которые претерпела от толстяка. Теперь Лао не мог и на сантиметр дернуться, не повредив детородный орган.

Потом Пат сбросила полотенце, которым была обвязана, достала из шкафа трусики, джинсы и прочую канитель, быстро оделась и осторожно вышла во двор.

– Никого, – тихо сказала она. – Все спят, охранник на втором этаже.

Лао покрылся сетью морщинок-трещинок и вот-вот должен был взорваться от злости. Мы оставили для него легкую музыку, попрощались и тихо вышли во двор. На втором этаже разноцветно мерцал телеэкран. Охранник бессовестно нарушал инструкцию. Но, видно, хорошо изучил привычки своего похотливого шефа. Привычки сильных надо знать лучше, чем свои.

Замок на воротах открывался с пульта. Я поддел металлическую щеколду: с внутренней стороны это было простейшим делом. Мы вышли, чуть приоткрыв створки. Мотоцикл в готовности дожидался меня. Некоторое время, не заводя, катил его по дороге, Пат помогала слабыми ручонками. Потом с гиканьем мы оседлали «зверя», сразу рванув под сотню километров в час.

– Тебе надо в город? – прокричал я.

– Нет!

– А документы?

– Они у меня с собой. – Она похлопала по сумочке, которая болталась на боку.

Самое большее, мы могли рассчитывать на сутки. Если Лао не развяжет путы, или его не освободят, если подлец сэр Артур Вилкинс не продаст, если крокодил не съест…

Я мог бы убить и одного и второго, но это не входило в мои новые принципы. Мое прошлое в лице Раевского, исполняя воинский долг, стреляло и убивало. И в том прошлом меня тоже пытались убить. Но сейчас я верен другим убеждениям. Человек с хорошей фамилией Кузнецов не будет убивать своих врагов, хотя и не будет курить с ними трубку мира. Ведь так прекрасно ощущать себя незапятнанным. Так я думал, обдуваемый таиландским ветром, с девчонкой, крепко обхватившей меня и повизгивающей на поворотах. Ей было все равно, куда мчаться, ей тоже хотелось очиститься от грязи прошлого. А что может быть лучше этого?

Под всеми ветрами мы въехали в город-гигант. Бангкок источал всевозможные испарения цивилизации. Чем огромней город, тем чаще приходят в нем мысли о никчемности существования. Самые свободные здесь – нищие; большие деньги дают лишь призрачную свободу, по сути, закабаляя хуже тюрьмы. Они отпускают лишь только на том свете.

Никогда я еще не испытывал такого пьянящего чувства свободы. И несколько тысяч долларов в моем кармане совсем не мешали ему.

На прокатном пункте я сдал мотоцикл, на такси мы поехали к российскому посольству. До рассвета оставалось совсем немного. Мы погуляли в окрестностях, зашли в утреннее кафе, попросили кофе. С одиннадцатью тысячами долларов мы чувствовали себя миллионерами.

К девяти утра мы были у нашего посольства. Измученный местной экзотикой охранник долго не хотел меня пускать, потом так же долго мусолил мой изжеванный невзгодами паспорт, наконец пропустил. Пат осталась ждать у ворот. В посольстве работал мой знакомый чиновник по фамилии то ли Брызговикин, то ли Брызжейкин, а может, и Булдырин. Имя я помнил точно: Рафаэль. Он носил длинные волосы, зачесанные назад; по его большому, покатому, как трамплин, лбу всегда текли струи пота, которые он сметал ажурной бумажной салфеткой. Он говорил с английским акцентом, скорее наигранным, чем приобретенным. В разговоре всегда выдерживал многозначительные паузы, а если проситель-посетитель пытался их заполнить, Рафаэль тотчас делал нетерпеливое движение рукой.

Я попросил доложить обо мне. Он появился через полчаса с обычным надменным выражением на лице, слегка кивнул на мое приветствие. Тут же при мне он прицепил «бабочку», сел в кресло и предложил сесть мне.

– Слушаю вас, – холодно произнес он, не выразив никаких чувств и давая понять, что все мои проблемы ему глубоко безразличны.

– Нужно получить визу на девушку. Она гражданка Таиланда.

Рафаэль поморщился:

– В чем проблема? Сдавайте документы – и все сделаем в установленном порядке.

– Мне нужно сделать это сегодня.

– Это невозможно. – Он стал подниматься.

– Подождите. Я оплачу все расходы.

– Есть порядок, определенный инструкциями. Сроки рассмотрения заявлений, проверки. К чему такая спешка – она преступница?

– Нет. Но есть обстоятельства, которые вынуждают нас поторопиться.

Я вытащил листок и написал на нем «1000 $».

Рафаэль отрицательно покачал головой.

– Физически невозможно.

И он снова сделал попытку встать.

– Одну минуту…

У нас оставалось несколько часов. Рано или поздно Лао освободят, сэр Артур давно проспался. Нас не выпустят. Лао не простит унижения, тем более унижения на глазах подчиненных. Он отдаст все свои деньги, чтобы поймать нас и изощренно казнить на глазах своих сподвижников, которые видели его позор.

Я перечеркнул 1000, написал «3000».

Рафаэль снова покачал головой. Отступать было некуда, я написал двенадцать тысяч долларов.

– Оставшиеся – на билеты, – я развел руками.

Рафаэль поколебался.

– Я постараюсь. Но если у нее в полиции нет проблем. Мне нужно будет делать оперативный запрос.

– Проблем у нее нет.

– Давай половину суммы и паспорт. Вторую часть – соответственно.

Он вздохнул, зачем-то снял «бабочку» и с сожалением посмотрел на меня. Если бы я не заплатил ему деньги, он не удержался бы от «мудрого совета» типа: «На кой черт так напрягаться из-за какой-то тайки. Они все абсолютно одинаковы, как штампованные куклы в детском магазине».

За деньги можно купить поучительные советы. За деньги можно и успешно избавиться от них.

– Приходи к семи вечера, – сказал он, с ловкостью фокусника пряча деньги вместе с «бабочкой». – Как раз успеешь на самолет.

Я вышел на улицу. Пат исчезла! Кровь хлынула в лицо. Я беспомощно покрутил своей глупой головой – ее не было. Только идиот мог надеяться, что самое безопасное место – российское посольство… Я лихорадочно осмотрелся, пытаясь чутьем определить врагов. Теперь очередь за мной, они наблюдают из-за угла, из машины, я шкурой почувствовал это, они ждут, чтобы я ринулся на поиски. Со жгучим стыдом я почувствовал неумолимое желание шагнуть назад за крепкие двери посольства, попросить «убежища». Физического… Лао распутался, или его освободили – он дал команду своим людям в Бангкоке. И они были здесь раньше нас. Мне хотелось плакать. Проклятая страна! Или проклят я? Почему все люди отдыхают как люди, аэробусами увозят местных девчонок в Европу, а у меня одни проблемы?.. Гадкая мысль змеей скользнула в голове: а может, Пат – всего лишь хитрая игрушка в руках Лао? Он забавляется со мной, ждет, пока я сам не приползу и попрошу искупить вину готовностью на самое рисковое дело. После чего мне все равно капец…

Где ее искать в этом паукообразном городе?

И вдруг я увидел ее. Кровь хлынула в обратном направлении. Я даже закачался от слабости. Она сидела в кафе на другой стороне дороги и через стекло махала мне рукой. Конспираторша! Я побежал, припрыгивая, как молодой жеребец. Я набросился на нее, а она очень удивилась, отчего я так сильно испугался. Хотя я был не прав, в нашей ситуации она поступила очень разумно.

Мы помчались подальше от посольства, где нас могли подцепить, как карасей на крючок; мы решили зарыться в городские дебри, как черепахи в ил, не высовывая носу, спрятаться в грошовых забегаловках.

Мы приехали в аэропорт, нашли кассу, купили один билет и еще один забронировали. Без паспорта здесь тоже ничего не давали.

Мы прятались в большом городе, как зайцы, спасающиеся от половодья, прячутся в плавнях. Жара аэропортовской автостоянки подстегивала. Суровый климат родины звал, притягивал, как клекот журавлей, плывущих в небесной синеве.

В такси моя маленькая мартышка прижалась ко мне так доверчиво, что я даже испытал легкое возбуждение. Она хотела слиться со мной, впиться в мою плоть, не поцелуем, равным дуновению ветра, а бесконечным проникновением.

Ненадежный хитрец Рафаэль принес в двух пальчиках документик, я мысленно скакал от радости. Отдав вторую часть оговоренной суммы, мы уехали в аэропорт. Там прошли все положенные официальные залы, заполнили серьезные бумажки, которые позволяли нам пересекать невидимые, условные в небесах границы. Сказать, что мы не волновались, значит солгать. Не выдержав, я дважды оглянулся. Кажется, в толпе мелькнула суетливая фигура Шамиля. Он, сомнений не было…

Поздно, Шома, поздно. Иншалла…

Малорослые и морщинистые, как на подбор, пограничники (или таможенники) с огромными штемпелями в руках механически шлепали в паспортах печати и, резко и недовольно покрикивая, отправляли бестолковых туристов за разделительную черту, за которой уже лежала дорожка к Родине-маме.

Аэробус поглотил нас, как пригоршню мятных конфеток, предлагаемых при взлете.

Мы не верили своему счастью. Громадное одухотворенное существо без всякой нашей помощи оторвалось от земли, поджало колеса и незаметно поглотило высоту. Мелькнули увеселительные заведения, хрустальные билдинги, высоченные дома-цилиндры, украшенные красками рекламы…

Если вы летите не менее 10 часов, обязательно найдете для себя объекты симпатии и отвращения. К примеру, слюнявый голландец, который выкрикивал непристойности на своем языке, а также его молодая, но рыхлая дама, тоже пьяненькая, мне однозначно не понравились. Она дергала его за руку, пытаясь урезонить, но чаще хохотала, возбуждаясь оттого, что их гнусности мало кто понимает.

Чем больше куражилась эта гадкая парочка, тем более мне хотелось, чтобы они каким-то образом зацепили меня. Голландец сидел в желтых шортах, далеко выставив в проход длинную мосластую ногу. Я нарочно задел ее и смачно выругался. Слюнявый заклекотал что-то пренебрежительное, махнув дымящейся сигаретой перед моим носом. Я взял стакан с минералкой и вылил ему на голову. Парень опешил от неожиданности и замолк. Послышался одобрительный гул. Поклонившись публике, я сел на место. Пат вместо порицания вздохнула и снова склонила голову на мое плечо. Нервное напряжение истощило ее.

Нейтрализовав голландца, я вновь принялся за архитрудную, как сказал бы пролетарский вождь, задачу изучения людской массы. Кроме наших скучных «быков» с крестами и цепями на шеях, на борту со мной продолжали воздушное путешествие несколько молодых дам. Они вели себя подчеркнуто независимо, дабы дремлющие «быки» не подумали начать свои грубые и однозначные ухаживания. Дамы понимали, что парубки с цепями – отъявленные жлобы, в Таиланд летали ради экономии без русских женщин – тайские девчата гораздо дешевле и покладистей. И по этой причине дамы, кстати, тоже весьма непростые штучки (небось от таких же жлобов отдыхали-каникулярничали), совершенно не воспринимали наше «бычье». Впрочем, кое-кто из них с любопытством поглядывал на меня, думал, что же я буду делать с Пат по приезде в аэропорт Шереметьево: сбегу, отпросившись в туалет, или повезу с собой.

– Жениться на ней буду, – сказал я соседке, сидевшей впереди, которая уже несколько раз оборачивалась, бросая любопытные взгляды то на меня, то на Пат. – И будут узкоглазые дети. Ясно?

Женщина стремительно покраснела и даже не сказала, что ей в принципе все равно. Потому что сразу оценила мой возможно более серьезный выпад.

За мной сидел старичок чукотских кровей. Он потрогал меня костлявой лапкой и сказал умудренно:

– Почему узкий глаза плохо? У меня – узкий глаза, отец – узкий глаза, мать – узкий глаза, жена – узкий глаза, пять брата – узкий глаза, дети – узкий глаза, внуки – узкий глаза! Все – узкий глаза! Все хорошо живем!

Я выразил полную солидарность.

Слева от меня, на соседнем ряду, читал газету «Newspaper» вполне приличный пожилой человек. Его роскошные седые волосы ложились на воротник серой рубашки, явно это был стиль прически, а не просто небрежность. Дымчатые очки скрывали глаза. Наверное, он меня незаметно изучал. Но интуиция и сверхчувствительность, которую я не потерял с потерей лица, подсказывали мне, что сосед, то ли от нечего делать, то ли по привычке, пытался анализировать и делать какие-то свои выводы. То есть он занимался тем же, чем и я, с той лишь разницей, что он обратил на меня внимание гораздо раньше, нежели я на него.

После определенного этапа изучения типичный «наблюдатель» обыкновенно задавал простейший вопрос. Например: «Вы не помните, на какой высоте мы летим?» Или же: «Не скажете ли, какая разница во времени с Москвой?» И тот, и другой, и третий подобные вопросы совершенно неинтересны своим ответом: не все ли равно, двенадцать километров высоты или одиннадцать, или какое время в Москве – все равно раньше не прилетишь. Характер и стиль человека определяют по таким мелочам, как тон отвечающего собеседника, шутливая реакция или врожденная угодливость.