Текст книги "Куплю чужое лицо"

– Ты русский? – Лао сдвинул брови, а телохранители молча сомкнули ряды.

Я почувствовал мимолетную гордость за свою родину и решил не сдаваться.

– Ваш портрет мне показали перед отлетом и приказали выйти на контакты. Откуда я знал, что вы ждете своего человека? Вы так гостеприимно пригласили меня в машину, что я только потом понял, что вы приняли меня за другого. Но отступать уже было поздно. Такие вещи не прощаются. Мне пришлось играть, чтобы не выдать себя, а потом ничего не оставалось делать, как бежать…

Бесстрастно выслушав мои оправдания и не моргнув (гранитное спокойствие – высший шик у всех узкоглазых), Лао сказал:

– Я не верю ни одному твоему слову, мерзавец! Назови имена своих хозяев!

– Пожалуйста. Юра Крестник, Жора Дюбель. Мы из отколовшейся солнцевской группировки, – я назвал первые пришедшие в голову имена. Пусть проверяют…

К китайцу подошел секретарь и, почтительно склонившись, что-то негромко сказал. Лао кивнул. Худосок вышел, вместо него на пороге появился черноволосый мужчина кавказского типа.

– Wellcome, Shomma! – Лао пошел навстречу вошедшему.

А я чуть не упал со стула. Передо мной был живой и невредимый террорист Раззаев, которого я пристрелил и сбросил с яхты в гостеприимные воды Сиамского залива. Он мельком глянул на меня и, кажется, заметил мой мистический страх. Шамиль, Шома, мой бывший сержант по Афгану, с которым через годы судьба столкнула в Первомайском. Он прославился на весь мир, когда взял в заложники целое село, которое затем снесла с лица земли федеральная артиллерия. Раззаев ушел волчьими тропами с двумя десятками боевиков и заложниками… Я достал его в Таиланде и с чувством выполненного долга отправил на дно. У меня до сих пор перед глазами его белая рубашка с сочащимися «розочками». Он не мог выжить. Но Шамиль, как вечно живое учение марксизма, стоял передо мной, гладко выскобленный, не в пример правоверным, в такой же белоснежной рубашке, голубых шортах, до колен прикрывающих кривые волосатые ноги. Трудно было узнать в нем озлобленного бородача с зеленой повязкой на лбу. Сейчас он источал благополучие, запах резкого одеколона и, как видно, успел стать хорошим другом господина Лао. А совсем недавно не было злей врагов. Бандиты мирятся быстрее, чем политики. Конечно, жизнь у них недолговечна, впрочем, как и дружба…

– Кто это? – спросил Шамиль, небрежно кивнув в мою сторону.

– Тот самый, из России, – ответил Лао. – Говорит, что из «Sun Mafia group».

– Брешет, пес, – припечатал мой бывший сержант, сверля меня глазами. – Солнцевские нас всегда поддерживают…

Только не хватало, чтобы он меня опознал.

– Ты не полицейский? – Шома взял меня за подбородок.

Я вырвался, руки у меня были сцеплены наручниками за спиной.

– Убери лапы, я тебе не девка.

– Так на кого ты работаешь? – не изменившись в лице, поинтересовался он.

Я снова назвал вымышленных Крестника и Дюбеля.

– Ни разу не слышал… – Он прищурился. – Где-то мы с тобой встречались.

И все-таки его выдавал нервный тик – последствие ранения… Живучим оказался, дьявол. Интересно, как бы он задергался, когда бы узнал, кто я на самом деле. Он пристально глядел на меня, вдруг резко задрал коротенький рукав моей футболки – обнажил татуировку: буква А в виде пика горы, нож, скрещенный с автоматом. Голова Шамиля дернулась еще заметней. Лао вопросительно глянул на нас.

– Откуда это у тебя? – резко спросил Раззаев.

– Так, – небрежно ответил я, – просто рисуночек. А – первая буква моего имени – Александр.

Шамиль резко рванул свой рукав, оголив синий рисунок. Те же горы с буквой А, нож, автомат. По одному трафарету. И накалывал знак и солдатам, и офицерам все тот же сержант Лешка Коблич, умерший в госпитале от ран через две недели после конца той войны.

– Это афганская наколка спецназа погранвойск, – по-русски сказал Раззаев.

Я молча пожал плечами, стараясь сохранять спокойствие. Голос мог выдать меня, волнение, знакомые командирские интонации… А Шома всегда был проницательным, как дьявол. Я сам учил его наблюдательности в разведке, умению угадывать присутствие противника, и он был самым талантливым учеником.

– Сними майку! – приказал он. Но для этого надо было отстегнуть наручники, и тогда он сам задрал ее и увидел то, что искал: следы ранений на спине. – Это тоже просто рисуночек? – спросил Шома и, повернувшись к Лао, на английском добавил: – Он – ветеран Афгана. Я их с первого взгляда распознаю. Ну, парень, теперь ты не отвертишься! Александр, говоришь? А по паспорту Владимир? Заврался…

Я как никогда был близок к разоблачению. Теперь оставалось надеяться только на то, что Раззаев прослышал про мою «скоропостижную кончину». Хотя и с новым обличьем шансов на помилование практически нет. В наркобизнесе людей считают на деньги и дозы наркоты. Допросят и утопят. Жаль бедную девочку. Ее не пощадят. Возможно, мы пойдем ко дну одновременно, как комплексное решение одной небольшой проблемы.

– Так где ты служил? – снова по-русски спросил Шамиль.

Я молниеносно прикинул, что назову, как и было, термезский погранотряд. Только годы – не последние наши в афганской эпопее, а на два раньше.

– Спецназ термезского погранотряда. Восемьдесят пятый – восемьдесят седьмой годы, – тоже по-русски ответил я. Куда теперь деваться…

– Офицер?

– Сержант.

– Смотри-ка, однополчанина нашел…

– А ты где служил? – небрежно спросил я бывшего сержанта Раззаева. Знал бы я тогда, в Афгане, что судьба снова и снова, как в насмешку, будет переплетать наши пути…

Шамиль пристально посмотрел на меня, видно, пытаясь ухватить, нет, не ускользающее воспоминание, а призрачный облик из прошлого…

– Черт, как ты командира моего долбаного напоминаешь… Особенно голосом. Да и фигура та же. Вот и не верь в переселение душ. Хотя, когда ты говоришь, восемьдесят пятый – восемьдесят седьмой годы? – Он, поколебавшись, все же ответил на вопрос: – В том же термезском отряде, представь себе. Только с восемьдесят седьмого по восемьдесят девятый. Осенний призыв.

– А у меня весенний, – заметил я. – Поэтому мы и не встретились. Командиром мотоманевренной группы Богданов был, так?

– Да, в самом начале, – вздохнув, подтвердил Шамиль. Взгляд у него затуманился, будто его ослепила белизна далеких афганских гор. – А потом, под конец войны, его замещал Раевский. Редкостный сукин сын…

«Сукин сын»! Конечно, я сдержался и не стал вспоминать, как Шамиль-Шома, демобилизуясь, называл меня старшим братом, клялся, что всю жизнь будет помнить ту засаду в Черном ущелье в Афгане, откуда я вывел, а кого и на своей спине выволок из окружения. Вытащил и его – на свою голову. Мало того, я научил его воевать. И судьба, великая насмешница, свела нас на чеченской войне, где мое обучение ему очень пригодилось. Зимой 1996 года он собрал отряд головорезов, с которым проник в Дагестан, прошелся вихрем по Кизляру, оставив десятки трупов гражданских и милиции, потом окопался в Первомайском. К тому времени я стал мирным журналистом по военным проблемам… Тогда, в Первомайском, у него хватило наглости предложить мне встать под зеленое знамя!

Конечно, я не ждал ностальгической благодарности. Но как он воскрес? Неужели Мария спасла тогда Шамиля? Очень любопытный факт из ее биографии.

Воспоминания Раззаева прервало появление еще одного моего знакомого – Вераксы. Я уже ничему не удивлялся. Джон давно и безуспешно охотился за мной, а сейчас молча зыркнул на меня. Желтые глаза волка-киллера профессионально ощупали мою шкуру. Он знал мою фигуру в подробностях, но она была для него неуловимой мишенью. Мой силуэт он мог узнать за тысячу метров без всяких биноклей… И вот теперь я так близок.

– Вот тот самый парень, – усмехнувшись, заметил Шамиль, – который обскакал тебя в аэропорту.

– Ах ты, тля рвотная! – Веракса судорожным движением схватил меня за горло и, как все уголовники, мгновенно впал в истерическое состояние. – Я кантуюсь там без понятий, одни косоглазые, блин, куда податься? В Москву звоню, тут, говорю, полный марцефаль. А мне – все клево, кореш, ведь тебя давно уже на корм поставили!.. Чего нам понты крутишь, гадость?

Шамиль насилу оттащил Вераксу, а я покашлял и успокоился. Джон не опознал «любимый силуэт». Потом его выгнали, а Раззаев, глянув в мою сторону, заметил:

– Этот мокрушник прост, как приклад трехлинейки. Истеричка… В спецназе таких не держали. Верно? Все же ты классно его обошел. Откуда у тебя была информация о его прибытии? И почему тогда не убрали Вераксу? Напарник подвел?

– Я ничего не знал про этого, – я кивнул в сторону двери. – Мне нужно было выйти с вами на «стрелку» и обсудить вопросы расширения каналов поставок. А тут я понял, что меня приняли за своего. И тут же решил изменить план. Я, конечно, понимаю, что действовал опрометчиво. Но, как бывший спецназовец, ты должен меня понять. В этой собачьей жизни чего не сделаешь ради денег.

– Если ты будешь по-прежнему врать, – предупредил Шамиль, – мне придется отдать тебя в руки Джону. В последнее время, кстати, за ним наблюдаются садистские наклонности.

Сейчас будут вербовать, подумал я и вспомнил, как меня в этой же Паттайе этот же Лао, правда, еще не такой жирный, покойный Хонг и другие «товарищи» готовили к роли подводного боевика-наркокурьера… Подготовили на свою голову.

– Ты хочешь заработать? – спросил Шома. – Могу предложить…

Так и есть. Сейчас предложит дельце с расстрельной статьей.

После тех памятных событий, уже в Москве, я залез в Интернет поинтересоваться, как наказывают в Таиланде за наркоторговлю. И был неприятно удивлен. В 1995 году после восьмилетнего моратория у тайцев возобновили исполнение смертных приговоров. Казнили с той поры пятьдесят человек, большинство – за наркотики. Казнь экзотичная: расстреливают из пулемета. Люди из «Международной амнистии» накопали, что многие приговоры основаны на признаниях, полученных под пытками. Утешало, что местные тайские гуманисты упорно борются за введение смертельной инъекции… А что по мне – пулемет привычней.

В общем, в случае поимки мне светило стать пятьдесят первым. А не попадусь, провезу товар, так расстреляют мафиози, тот же гад Веракса, с превеликим удовольствием… Обленился народ на этой жаре. Ищут пришлых авантюристов. Может, так оно и дешевле?

…Раззаев пустил колечко дыма, струя из кондиционера подхватила его – и разомкнула. Все увлеченно проследили за метаморфозами этой тончайшей субстанции.

– Так и в жизни, – сказал Лао.

Но мы с Шамилем с трудом поняли его. Каждый из нас троих исповедовал свою религию. Объединяла нас вежливая ненависть.

– Ты умеешь прыгать с парашютом? – спросил Раззаев.

– Смотря куда.

– На землю. Это небольшой остров.

– Смотря какой остров, какие погодные условия… А так – приходилось.

– Ну а все остальное уже проще… – Шома повернулся к Лао, который сочился потом и обеспокоенно слушал непонятную для него русскую речь, сказал ему по-английски: – Он согласен.

Я хотел возразить, но Раззаев тут же резко пресек эту попытку:

– А у тебя нет выбора, Володя.

Так я согласился на очередную авантюру в своей нелепой жизни. Он пообещал, что я получу взамен десять тысяч долларов, которые были в моем жалком кошельке, паспорт и свою шлюху. Насчет Пат он сочувственно заметил:

– Парень, здесь миллион проституток. Я не понимаю, в чем подвох? Может, она блудливая внучка местного короля?

Я молчал, а Раззаев продолжал терроризировать меня гнусными вопросами. На то и террорист. Наконец он заткнулся, а Лао перешел к делу:

– Мы сбрасываем тебя с вертолета на небольшой островок. Ты приземляешься и по карте-схеме находишь спрятанный груз. Там же получаешь дальнейшие инструкции…

– Меня там будет ждать ваш человек? – уточнил я.

– Нет. Остров безлюдный. Инструкция будет вместе с грузом.

– А если я что-то не пойму? На каком языке будет там написано?

– Не перебивай! – повысил голос Лао, но получилось жалко и пискляво, как у взрослеющего щенка. – Там будут картинки. Как раз для идиотов.

– Все понятно. Муссоны в это время года дуют в сторону моря. Кто подстрахует меня, если меня ветром унесет в океан? Мне вовсе не улыбается перспектива быть сожранным акулами.

– Будет катер, который тебя подберет, – уже спокойней пояснил Лао.

– Может, я чего-то не понимаю, но почему меня в таком случае нельзя привезти на остров на катере?

– Если можно было бы, мы бы с тобой сейчас не разговаривали.

– Хорошо. – Я почувствовал знакомое томление, как перед боем на территории врага: вертолетный десант, глубинная разведка, захват пленных. – И какое же задание?

– Потом все узнаешь. Сейчас нужно принципиальное согласие. Нам важно, чтобы человек знал, на что идет, и сознавал, что это ему по силам, – распевно произнес Лао. – Ведь если по каким-то причинам ты не выполнишь задание, нам придется тебя ликвидировать. Слишком многое зависит от этой операции. Слишком многое поставлено на карту.

– А почему в таком случае вы прибегаете к услугам неизвестного человека?

Ответил Шамиль:

– Для меня достаточное удостоверение – твой знак на левом плече.

Я поинтересовался оплатой риска. Шамиль и Лао одновременно рассмеялись.

– Ты получишь самую дорогую награду – жизнь, а также возможность после успешной операции навсегда унести ноги из нашей прекрасной страны. Любопытство обошлось для тебя весьма дорого. Хотя, возможно, мы предложим еще что-нибудь. Разумеется, тут уже хорошо заплатим.

Не хватало мне еще других предложений. Я сказал, что согласен.

На следующий день меня стали готовить к прыжкам: выдали крепкие ботинки на толстой подошве и заставили прыгать в кучу крокодилового дерьма с пятиметровой вышки. За мной наблюдали два вооруженных американскими винтовками дебила. Тайцы отчаянно корчили из себя могучих Рэмбо. Точнее, второй был Терминатором. В миниатюре. Постепенно куча утрамбовывалась, вонь расползалась, и каждый прыжок все ощутимей отдавался в моем теле. Так прошел целый день. К вечеру у меня гудела голова и подкашивались ноги. Но тут пришел Лао, посмотрел, как я со свистом падаю с вышки, и сказал, что методика подготовки в корне неверна. На следующий день я прыгал с семиметровой вышки. Дерьмо было все то же. Хорошо, что Лао пришел к обеду. Он отругал дебилов и сказал, что имел в виду прыжки в бассейн. Остаток дня я рассекал лазоревые толщи бассейновой воды. К вечеру я освободился от запаха. На третий день мне показали парашют темно-синего цвета и спросили, знаю ли, что это такое. Я попросил развернуть и, когда тайцы разложили его на лужайке, гордо ответил, что это очень похоже на большую грязную наволочку. Охранники щедро заулыбались, а Лао нахмурился. Рэмбо с Терминатором тотчас подобрались.

– А-а, это парашют! – воскликнул я. – Не узнал. От этих прыжков у меня мозги сдвинулись.

– Ты хоть раз прыгал с этой штукой?

– Конечно, господин Лао!

– Я приведу к тебе настоящего инструктора. Эти идиоты ничего не смыслят.

Оба охранника напряженно следили за мимикой шефа. И едва он раздвигал губы, они тотчас реагировали резиновыми улыбками. Но Лао вовсе и не думал улыбаться, просто гримасничал.

Приехал по мою душу американец, но с лицом англичанина. Или наоборот. Что-то в нем было искусственное, и не только фарфоровые зубы взамен растерянных в боях. Да, это был профессионал. Пятидесятилетний джигит и ковбой одновременно. Бронзовый загар. Ветеран «Бури в пустыне». Крепкие скулы, взгляд, буквально затвердевающий на твоем лице. И даже имя стреляющее – Смит.

Да, еще и глаз один у него был не совсем настоящим, хотя внешне и похожим. Возможно, там был упакован миниатюрный лазерный прицел.

Он прогнал стрелков и, оттопырив губу, смерил меня взглядом.

– Русский? – спросил он меня на калифорнийском наречии.

– Американец? – спросил я, упорно налегая на нижегородский акцент.

Так мы и познакомились. Он показал мне отличительные особенности этого парашюта, систему строп и прочие премудрости, которые надо знать для управления в полете. Я горячо поблагодарил. Американцу понравился мой знак на плече, я пояснил, что это осталось от Афгана. А Смит показал на руке свою наколку: череп, парашют и два клинка. Парень воевал во Вьетнаме. Это нас сблизило. Правительства делают ошибки, а романтичные солдаты рисуют по телу на память боевые символы. Мы расстались друзьями. Он намекнул, что мы должны выпить виски.

Появился Лао, сказал, что пробных прыжков не будет. Я понял, что операция готовится в большой тайне, Лао не хочет выдавать своих замыслов.

– Когда? – спросил я.

– В любую минуту! – исчерпывающе ответил он.

То есть я был на положении рядового первого класса сил быстрого реагирования. Полчаса на сборы – и на другой край планеты защищать чьи-то жизненные интересы. Возможно, и американские. Иначе какого черта здесь делает Смит? Американцы, утащив после войны из здешних кабаков своих последних солдат-пьяниц, сделали мощное вливание в экономику. И хозяйничают где хотят. Если почетный ветеран Вьетнама тоже завязан в наркобизнесе, представляет штатовских мафиози, то вряд ли они уживутся под одной крышей с сыновьями Кавказа…

Прошло еще два дня. Меня хорошо кормили; сначала очень нравилось, но потом рисовое однообразие с вареными овощами и крохотульками-сосисками стало утомлять. А больше всего опротивели ананасы – жирные и приторные, как топленое масло. Прыгать больше не заставляли, но охрана постоянно паслась у меня за спиной или под навесом. Большую часть времени я сидел у бассейна. Через каждые полчаса – это было развлечением – я тихо подкрадывался и с грохотом шлепался в воду. Брызги летели на моих конвоиров, они сердились и, что-то курлыча, отходили на солнцепек. Но потом жара снова вынуждала их прятаться под навес, они осоловевали, я прыгал – и все повторялось сначала. Их маленькие глазенки сердились, а я дружелюбно ругал их матом по-английски. Их тупость не знала границ. Иногда я вспоминал про мою Пат. Господин Лао, чтоб его взорвало, отвечал, что с девушкой все в порядке и я получу ее тотчас, как выполню задание. Приходилось верить.

– Ты сможешь прыгнуть ночью? – спросил он сразу после моего вопроса о Пат.

Я хмуро ответил, что смогу. Он ничего более не сказал и ушел. Через полчаса он вернулся и принес шлем с насадкой и окулярами. Это был прибор ночного видения.

– Ты знаешь, как им пользоваться? – спросил он.

– Знаю. Они все однотипны, – небрежно ответил я.

– Покажи! – потребовал Лао.

– Не сейчас же, на свету! Полетят все фотоэлементы.

Шеф удовлетворенно кивнул, забрал шлем и снова скрылся в здании. А я, как усталый Ихтиандр, вновь нырнул в лазурную толщу воды, выпустил воздух, опустился на дно и долго лежал, пока моя охрана не забеспокоилась. Я видел их искаженные лица и мысленно хохотал, выпуская крошечные пузырьки. Они не знали, что я переключился на экономное расходование воздуха. Система йогов. Они резво бегали по периметру, опасаясь прыгать в бассейн, – это запрещалось им по инструкции. В конце концов один из них, отдав автомат товарищу, прямо в одежде рухнул на меня. Но я угрем выскользнул из-под его желтых лап и выплыл на поверхность. Я лишь слегка запыхался, а «Рэмбо» глубоко дышал, как мокрый загнанный петух, и готов был меня расстрелять. Но не было команды.

Тут пришел Лао – веселая толщина. Он с пристрастием отругал мокрого охранника, а когда тот попытался оправдаться, хозяин тут же отвесил ему дюжину оплеух по скуластым щекам. Лао не поверил ни единому слову подчиненного. Он понял, что хитрому малому очень захотелось искупаться.

…Разбудили меня глубокой ночью. Лао держал в руках небольшой магнитофон, рядом стояли Шамиль и уродец Веракса с фонарем. Спросонья я испугался: фигуры были как приснопамятная «тройка», выписывающая рецепты на распыл. Лао щелкнул клавишей – и завыла резкая сирена.

– Я долго искал звуковое сопровождение, – учтиво сообщил китаец, – зная, что вам, десантникам, приятны бодрящие боевые сигналы. Еле нашел в фильме про советский спецназ.

Я поблагодарил и попросил выключить. Веракса по-прежнему светил мне прямо в глаза. Я выхватил фонарь и бросил его в стену. Терять мне было нечего, можно было и похамить.

– Ты готов? – спросил Лао невозмутимо.

– Да.

Мне сунули парашют, Шамиль протянул широкий нож в чехле – стропорез, Лао дал сумку.

– В ней инструкции.

– Какие?

– По запуску «мух».

– Можно пояснить нормально, если вы хотите, чтобы я ничего…

– «Мухи» – это воздушные шары, зонды. Ты найдешь их на острове и надуешь.

– Ртом?

– Задницей, – сказал Шамиль. Он уже основательно поднаторел в английском.

Не отреагировав, Лао продолжил:

– На карте-схеме крестом обозначена точка отсчета, там бугор с треугольным камнем. От него строго на север отсчитаешь девяносто шагов. Под булыжником – тайник. Там баллон со смесью гелия и водорода, зонды и, самое главное, контейнеры с грузом.

Я понял принцип. Они хотели, чтобы я запустил «мух» с грузом наркоты. И если я попадусь – в лучшем случае загремлю на каторгу до конца своих дней… Неплохая перспектива. Видно, район так усиленно прочесывается морской полицией, что они выбрали такой замысловатый способ переправки наркотиков.

– Там будет двенадцать контейнеров и четырнадцать зондов. Инструкция по заполнению зондов – в сумке. Обязательно привязывай страховочный конец к баллону – его не унесет. Как наполнишь газом, там есть перепускные клапана, подвязываешь груз – и в небо.

– И как вы будете ловить этих «мух», крючком или багром? – Меня стал разбирать смех. Несколько нервный…

– Мы будем их сбивать из пулемета. А потом вылавливать в море. Контейнеры не тонут. И произойдет все это очень далеко от берега.

– И получалось? – спросил я.

– Ты первый. Постарайся быть умницей и сделать все хорошо. Надеюсь, ты все понял?

– Не все. Как меня заберут с этого острова, когда я выполню задачу?

– О, элемент недоверия снижает эффективность нашего содружества, – изрек Лао.

– Можно я дам ему по зубам? – спросил Веракса по-русски.

– Давайте не будем ссориться! – поняв намерение, предложил Лао бархатным голосом. – Восточная мудрость говорит о том, что умный тот, кто вовремя вышел из драки. Но самый мудрый тот, кто наблюдал драку со стороны… Как хитрая обезьяна на дереве. За тобой, Volodya, приедет катер. И ты получишь все то, что я тебе обещал.

Я потянулся к своим шортам, все это время был в одних трусах, и тут Лао протянул целлофановый пакет. Там были крепкие ботинки и черное трико. Я надел его, оно плотно облекло тело. Потом я надел сумку с парашютом, который накануне сам сложил заново, нацепил поясной ремень с ножом и сумкой.

– А где шлем с прибором ночного видения?

– Он тебе не понадобится. Ночь лунная, – пояснил Лао.

– Так, может быть, проще будет сесть на остров и высадить меня прямо на землю?

– Проще будет так, как я сказал, – подал голос Шамиль. Ему тоже хотелось руководить.

Я погрузился в микроавтобус, чувствуя, как земля торопливо убегает из-под меня. Кто кого предавал: она меня или я – землю? За городом я пересел в вертолет, который продолжил процесс «отрывания» от земли. Загребая лопастями, он со свистом утащил меня в черное небо.

На Афган это было не похоже. Лао сидел за моей спиной, потел от напряжения, поглаживал спрятанный под жилеткой пистолет. Он боялся, как бы я не отчубучил кое-что, к примеру, выкинул его в море. Красные огни Паттайи – эротический пожар разгульного города – вскоре исчезли. Внизу, под луной, мерцали волны – тонкая рябь, подвижные морщинки…

Через полчаса лету летчик ткнул меня в бок и показал вниз. Я ничего не разглядел; он развернул вертолет, и тут я увидел темное пятно острова, светящуюся кромку прибоя. Лао вытащил из-под себя магнитофон и включил клавишу. Сквозь рев я едва услышал, что толстяк включил сирену. Он протянул мне корявую ладонь и показал вниз.

– Приземлишься – сразу запускай! – прокричал он мне в ухо и повторил: – Запускай «мух»!

Получился каламбурчик: «Fly the flies!»

Летчик сделал еще один разворот, Лао гостеприимно открыл дверцу, и я боком вывалился наружу, успев дружески пожать руку Лао. Он с ужасом отдернул ее. Встречный поток сорвал мой смех, я дернул кольцо, выскочил вытяжной парашютик, потянул основной купол, меня привычно тряхнуло, вертолет улетел вверх, превратился в дребезжащую блоху. Земля стремительно летела на меня. Лавируя стропами, я старался приземлиться на береговую полосу. Это почти удалось, если не считать того, что парашют зацепился за пальму, которую сверху было не разглядеть – вроде грязного пятна. Я успешно повис. «Стрекоталка» улетела. Над головой угадывались гроздья кокосов. Я неожиданно оказался в роли старого бабуина, медленно покачивающегося на лиане, давно впавшего в маразм и отвергнутого обезьяньим племенем. Мне удалось дотянуться до ствола, обрезать стропы и спуститься по нему, как в лифте.

Радости моей не было предела. С этим чувством я за полчаса обошел остров, вернувшись к знакомой пальме с парашютом на ветвях. Меня предусмотрительно снабдили фонариком, и я без труда нашел треугольный камень, отсчитал девяносто шагов в глубь острова. Там оказалась мусорная свалка, наподобие тех, которые оставляют после себя влюбленные в природу туристы. С трудом сдвинув огромный ржавый лист, обнаружил под слоем песка черный баллон с газом, пластиковые упаковки с зондами и дюжину оранжевых контейнеров.

Не покидало чувство, что кто-то из-за пальм пристально глядит мне в спину. Я лихорадочно хватался за нож, но луч моего фонаря выхватывал лишь теплые стволы. Хорошо, не автоматные. Я вскрыл упаковки с шарами лимонно-желтого цвета и приступил к надуванию. Господа наркодельцы делали по уму – все предусмотрели. Я, как мог, насадил «пипку» с ниппелем на краник, аккуратно пустил газ. Но шарик, надувшись, коварно выскользнул из моих рук и полетел, празднично украшая южное небо. Второй раз я оказался хитрее и, как учили, сразу подвязал желтопузого к баллону. Пузырь надулся, затрепетал, задрожал на теплом ветру; крепким шнуром я прикрепил к нему контейнер с грузом и отпустил ввысь. «Fly the flу!» – «Пускай „муху“!»

Я отправлял ввысь желтые шары и чуть не плакал от умиления: вспомнил детство, первомайскую демонстрацию, мою покойную маму, которая традиционно покупала мне в тот день мороженое, ну а главное, красный воздушный шар. Мы подходили к проворному дядечке, и он за небольшую плату, ловко орудуя вентилем черного баллона, надувал всем желающим резиновое счастье. Это был не простой, вяло-импотентный, а веселый, надутый газом шар, который отчаянно рвался в небо. Потом в ногу я шел с кумачовыми демонстрантами и, как шар, тоже раздувался от гордости и с превосходством глядел на других детей, у которых шарики пассивно болтались на ветру, потому что их надули щекастые папы, а не железный баллон. Затем я отпускал шарик – ведь он так рвался и просился в небо. Мне было немножко жалко, я втайне ждал, что он вернется – влетит в открытую форточку нашей квартиры…

А теперь я стал гнусным пособником кокаиновой мафии и отправлял в небо страшную отраву – в обмен на свою жалкую жизнь. Да, именно свою – и Пат здесь совершенно ни при чем. Здесь, на загаженном острове, я могу честно в этом признаться. Даже заорать на все Южное полушарие: «Я очень хочу спасти свою жизнь!»

Последний шар вырвался из рук, ударив меня по носу подвязанным контейнером. Лучше бы я всю жизнь надувал детишкам шарики, причем делал бы это бесплатно. Дать ребенку маленькое счастье – что может быть лучше на свете?

Но я осчастливил кучку негодяев.

До рассвета бродил по острову. Он оказался вовсе не таким замусоренным. Ночные страхи ушли – вместе с ними и угрызения совести. Да и что я мог сделать? Раскурочить и утопить контейнеры? И получить мимолетное удовольствие, глядя, как воспримут эту новость Лао и его команда.

Солнце выплывало из-за океана и дарило мне, самому нищему человеку на свете, все цвета, которые существуют в мире. И чем выше оно поднималось, тем более богатым чувствовал я себя. За спиной тихо шелестели пальмы, ни одна тварь не тревожила моего слуха. Я стал Хозяином острова. Скинув одежду, совершенно нагим вошел в океан и ощутил себя первобытной амебой. Мне хотелось раствориться в теплой соленой воде, стать ее частью, одухотворенным разумом, волной, стремительным потоком. Я плыл все дальше от берега, ощущая объятия океана каждой клеткой своего обнаженного тела. Меня не тревожили мысли об акулах, которые в изобилии водились в этих водах. Я тоже был сильной и могучей рыбой… Через час или два меня все же потянуло обратно. Солнце припекало. У берега я несколько раз нырнул, и подводный мир открылся в своей причудливой фантазии. Рыбки-букашки в веселых стайках, хвостатые гордячки, полосатые морячки, толстые и тонкие, лупоглазые и хитрые, одиночки и парные, словно на подводном балу, кружились, сновали среди коралловых лесов, извилистых коридоров, буйных водорослей. Я бы остался на всю жизнь в этом подводном раю, но каждый раз что-то заставляло меня всплывать.

Выйдя на берег и прошлепав по молочному песку, вдруг понял, что я – Губернатор острова. Став важной птицей, я мог ходить и поплевывать во все стороны, быть свободным в выборе не только направления, но и всех своих поступков. Так воплотилась тайная мечта моего детства – попасть на необитаемый остров, где «училки» не утомляли своими ужасными алгеброгеометриями, физкультурочтениями, физикорисованиями, химикопениями, трудобиологиями, обществоневедениями… И лишь английский язык я не буду хулить – это язык, на котором мы общаемся с Пат. Негодяи должны выпустить ее и забрать меня отсюда. Я вовсе не хочу, чтобы мое положение было хуже губернаторского.

Я прошелся «колесом» по берегу, оставляя невиданные отпечатки руконогого животного. Одеваться не хотелось – хотелось кушать. Тут, как по заказу, начался отлив, постепенно обнажавший широкую золотистую отмель. Для смеху я стал на карачки и побежал разыскивать пищу. Так делали все таиландские собаки. Но у меня конкурентов не было, я быстро нашел несколько моллюсков, мелких креветок синего цвета, крабиков, трепыхавшихся мальков в лужицах и красноватые водоросли. Все это я складывал в свою майку. Потом, отойдя от берега, высыпал живность на камни. Аппетит при виде этой склизкой гадости никак не приходил, и наиболее ушлые обитатели, не ожидая финала, стали разбегаться. Причем точно в сторону моря. Я немедленно пресекал эти отчаянные попытки: сначала с легким недоумением, затем со скукой и потом – с раздражением. Надеялся, что злость стимулирует мой аппетит. Но он все не приходил. И тогда, издав звериный вопль и зажмурив глаза, я впился зубами в ближайшую креветку. Она хрустнула, безмолвно приняв смерть. Белое мясо повизгивало на зубах, как разваренная резина. Потом я сожрал краба, у которого, чтоб он не сбежал, сначала оторвал конечности. Все они, как сговорившись, воняли тиной…