Текст книги "Остзейские немцы в Санкт-Петербурге. Российская империя между Шлезвигом и Гольштейном. 1710–1918"

Глава 7
Необходимое пояснение

Голштинцы утверждаются в России и завоевывают Швецию.

Несправедливо было бы не сказать, как голштинцы приобрели также шведский престол с помощью России. Российские источники традиционно интерпретируют войну 1741—1743 годов как попытку шведского реванша за поражение в Северной войне. Дескать, шведы хотели вернуть себе и Выборг, и Прибалтику, и вообще отодвинуть границу до Архангельска, а Петербург сравнять с землей. Агрессию совершили. Спорить не приходится, хотели отнять. Но уже профессору Соловьеву было известно, что напали по согласованию с Елизаветой Петровной и действовали в ее поддержку. Русскому послу в Стокгольме было предъявлено объявление войны 28 июля 1741 года. Что же дальше сделал «агрессор», чтобы стереть Петербург с лица земли? Ровным счетом, ни-че-го. Наоборот, русская армия вторглась в Финляндию и безжалостно стерла с лица земли шведскую тогда крепость Вильманстранд (фин. Лаппенранта), жителей которой фельдмаршал Ласси выслал пленниками в Россию, а отряды казаков и калмыков «сожгли несколько десятков финских деревень»[59]59
  Широкорад А. Б. Северные войны России / Под общ. ред. А. Е. Тараса. М.; Мн., 2001. Текст цитируется по сайту: http://militera.lib.ru.


[Закрыть]. Словом, все по традиции – «со всею жестокостью, свойственной старинным русским воеводам при вторжении в неприятельскую землю».[60]60
  Устрялов Н. Г. Русская история до 1855 года. Петрозаводск, 1997. С. 473.


[Закрыть]

Может быть, после этого «агрессор» наконец предпринял какие-то действия, которые дают право российским историкам его так называть? «В начале сентября в Финляндию прибыл граф Левенгаупт. Он собрал оставшиеся шведские войска и устроил им смотр. Всего в строю оказалось 23 700 человек. На этом активные боевые действия в Финляндии закончились»[61]61
  Широкорад А. Б. Северные войны России / Под общ. ред. А. Е. Тараса. М.; Мн., 2001. Текст цитируется по сайту: http://militera.lib.ru.


[Закрыть]. Это не шутка. Боевые действия со стороны шведов в кампанию 1741 года действительно закончились строевым смотром.

Когда читаешь описание Русско-шведской войны 1741—1743 годов, создается впечатление какой-то инсценировки. «Без боя сдали…», «сожгли и без боя отступили…» – наиболее характерные выписки из фронтовых сводок о действиях «агрессора». Если до вступления на трон Елизаветы шведы еще пытались обороняться от наступающих русских войск, то потом они вообще воевать перестали. В 1742 году без единого сражения русские заняли всю Финляндию и разоружили шведскую армию. 24 августа 1742 года 17 тысяч шведов в Гельсингфорсе без боя сдались на милость противника, едва ли не меньшего числом. И, впрочем, были действительно милостиво посажены на корабли и отправлены по домам. Такое же впечатление инсценировки, видимо, создалось и у сановников в Стокгольме, потому что шведских военачальников Левенгаупта и Будденброка вызвали в столицу Швеции «для объяснений», где арестовали и приговорили к смерной казни. Будденброк, родом лифляндец, как старый воин, просил, чтобы его расстреляли, но ему все-таки отрубили голову. Левенгаупт бежал из тюрьмы в ночь перед казнью, но его поймали и все равно казнили.

Уступчивость шведских военачальников в Финляндии объясняется закулисными маневрами «голштинцев» в столицах обоих воюющих государств. Неспроста сын Карла Адама фон Штакельберга служил адьютантом у графа Левенгаупта (кстати, и Будденброк тоже приходился родственником эзельскому экс-губернатору). Ожидались выборы наследника бездетному королю Фредерику Гессенскому. Датский король активизировал попытки обеспечить шведский трон для своего сына. В этом случае неизбежно было бы объединение Швеции и Дании, и шансы отобрать Шлезвиг у Дании катастрофически уменьшались. «Голштинцы» стремились обеспечить избрание нужного кандидата, используя тактику «поражения своего правительства».

В преддверии выборов в июне 1743 года в тогдашней столице Финляндии городе Або (фин. Турку) состоялись переговоры между делегациями воюющих сторон. Русскую делегацию возглавлял барон Потт фон Люберас, приглашенный Петром шведский специалист-фортификатор, эстляндский помещик. Шведскую делегацию составляли известный сторонник герцога Голштинского Цедеркрейц и все тот же Э. М. Нолькен, который план переворота с Елизаветой согласовывал. В срочном порядке делегации выработали некий Уверительный акт между Россией и Швецией. Вообще-то это должен был быть мирный договор, который фиксировал бы итоги войны. Но Уверительный акт создавался для другой цели: документ намекает шведской стороне, кого надо избрать наследником. Если изберете наследником шведского престола принца Адольфа Фредерика, регента герцогства Гольштейн, епископа Любекского, то Елизавета возвратит Швеции Финляндию. Этот документ Елизавета впоследствии подписала. Не такой, конечно, это документ, который Нолькен испрашивал у Елизаветы в 1740 году в обмен на денежные субсидии. В силу обстоятельств Елизавета возвращала шведам не Прибалтику, но Финляндию. Перехитрила.

Еще в ходе переговоров русские военачальники советовали ей Финляндию не отдавать, но создать на ее территории независимое государство либо вообще присоединить к империи. Глупые, они не знали, на каких условиях делалась национальная русская революция всего за несколько месяцев до того. «Однако тем временем при дворе Елизаветы сформировалась партия сторонников Адольфа. Видную роль среди них играли Брюммер (гофмаршал наследника Петра), лейб-медик Лесток, тайный советник Бреверн и др. О таких Румянцев писал в Петербург Бестужеву, что им „в том нужды нет, хотя бы мы и Новгород отдали, только бы его герцог королем избран был. В конце концов кучка иностранцев убедила императрицу уступить шведам"»[62]62
  Там же.


[Закрыть]. Ну вот, как говорится, и приехали. Революцию делали, чтоб скинуть «власть, которую иностранцы захватили над русской нацией». А спустя всего несколько месяцев опять – «кучка иностранцев» в Петербурге верховодит. Эстляндцы – фон Брюммер, фон Бреверн. Ради герцога стараются…

Не успели еще чернила высохнуть на Уверительном акте, как в Швеции созывается риксдаг – съезд народных представителей – именно с целью избрать наследника престола. Сторонники альтернативного кандидата – принца датского – устроили какую-то маловразумительную, но шумную демонстрацию в самом Стокгольме. Накануне заседания риксдага они привели в столицу толпу вооруженных крестьян – митинговать на майдане Норрмальмсторг за своего кандидата… Шведский исторический фольклор отметил опереточность этого мероприятия метким обозначением «Большой даларнской пляски». Официально это событие обычно называют «восстанием в Далекарлии». Войско восставших беспрепятственно прибыло в Стокгольм, где начались погромы и перестрелки. Не то чтобы национальная шведская революция, но что-то похожее. «Уверительный акт» едва успели вовремя привезти в Стокгольм, потому что «далекарлийские крестьяне в числе осьми тысяч ворвались 22 июня в столицу, с тем чтоб провозгласить наследником принца Датского; картечи заставили крестьян разбежаться[63]63
  Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. 21. Текст приводится по сайту: http://www.krotov.info.


[Закрыть]. Не очень, кажется, демократично обошлись в демократической Швеции с волеизъявлением народа.

Парк и строения мызы Фалль (эст. Кейла-Йоа). Современный вид. Апрель 2010 г. Фото автора.

Непонятную роль в этом действе играл один из «голштинских» активистов среднего звена Вильгельм фон Врангель (1695, Ревель – 1774, Ревель), майор шведской армии, вернувшийся с войны после капитуляции Гельсингфорса. Он родился в Эстляндии и владел имением Фалль (эст. Кейла-Йоа), то есть Водопадное, близ Ревеля. Перебравшись по окончании Северной войны в Швецию, он основал там родовую линию шведских баронов Врангель. Поскольку, перефразируя классику, Врангелей всегда много, то этих баронов звали «Врангели из Фалля».

Он был военным советником при этом опереточном войске, но как-то так хитро замешкался в решающий день с выступлением, что дал королю Фредрику возможность сгруппировать свои силы. Его арестовали 22 июня 1743 года и приговорили к «20 дням на хлебе и воде» и пожизенному заключению в Варбергской крепости. Как только «голштинского» кандидата короновали королем шведским, Вильгельма Врангеля незамедлительно помиловали. Он вернулся в Эстонию, и скончался в Ревеле в 1774 году.

Ну вот, на фоне «плясок» с перестрелками 23 июня 1743 года король Фредрик и риксдаг единогласно избрали «коронным наследником» принца Адольфа Фридриха.

Немало содействовал успеху «предприятия» русский эмиссар Клаус Фридрих (он же Николай Андреевич) фон Корф (не путать с Иоганном Альбрехтом Корфом, тогдашним русским посланником в Дании!). Как сказано в биографии барона и кавалера, «Николай Андреевич Корф присутствовал все это время в Королевстве Швеция и непрестанно сообщал Императрице Всероссийской о всех тонкостях сложных переговоров, что позволило в конце концов урегулировать русско-шведские отношения…»[64]64
  Федорченко В. Императорский дом. Выдающиеся сановники. Т. 2. Текст цитируется по сайту: http://www.otechestvo.org.


[Закрыть]. В то время государства не особо скрывали подоплеки свободных выборов и даже простодушно делились сведениями о тех суммах, которые вносили в пользу местных «патриотов» из числа своих клиентов. Елизавета дала на поддержку своего шведского протеже 40 000 рублей. Николай Андреевич Корф должен был этими средствами разумно распорядиться, так как «при сеймах в этой стране много помогают деньги». Вот и все тонкости. Хотя французы давали в 8 раз больше, но Елизавета выставила на кон также Финляндию, она и перевесила. Сделали правильный выбор депутаты – подписала Россия со Швецией уже полноценный мирный договор.

Сразу после выборов граф Аксель фон Левен, губернатор шведской Померании, двоюродный брат эстляндского губернатора, выехал в Любек пригласить Адольфа Фридриха в Швецию. Елизавета выдала герцогу подъемные 50 000 рублей на дорогу. Довольные результатом стокгольмских выборов, стороны подписали настоящий мирный договор, по которому Финляндию вернули «агрессору». Россия и Швеция объединялись под скипетром одной династии. «Голштинцы» победили. Поддержка Швеции в предстоящей борьбе за Шлезвиг была обеспечена.

Предстояло России ополчиться на Данию за Шлезвиг. Но в самом Петербурге нашлись у Дании доброхоты. Первым из них был канцлер А. Бестужев-Рюмин, тот как раз в это время приобрел неограниченное влияние в международных, да и внутренних делах России. Его влияние сопоставимо с влиянием Александра Меншикова при дворе Екатерины I. Недаром имел он звание канцлера, то есть не просто министра иностранных дел, но как бы первого министра. Деятельность его оценивается по-разному. Многие комментаторы следуют за профессором Соловьевым, который, кажется, из-за одной только русской фамилии канцлера выставляет его русским патриотом, вступившим чуть не в одиночку в борьбу с иностранным влиянием. Другие считают его обычным для XVIII века беспринципным интриганом, который обслуживал весьма небескорыстно для себя лично и за счет России интересы других европейских государств. «Все современники говорили, что Бестужев брал от дипломатов взятки. Теперь мы даже хорошо знаем, от кого именно, и даже более того – знаем, как, жалуясь на беспросветную нужду, канцлер вымогал у них деньги. Тогда многие сановники состояли на содержании иностранных дворов. Но у Бестужева в этом деле был свой простой секрет – он не брал взятки от врагов (французов и пруссаков), а только от друзей (австрийцев и англичан)».[65]65
  Анисимов Е. Канцлер Бестужев-Рюмин, или секрет «бестужевских капель». Дело. 16.9.2002. Текст цитируется по сайту: www.c-cafe.ru.


[Закрыть]

В фаворе у императрицы Елизаветы Бестужев оказался в связи со смутной историей о духовном завещании Екатерины I, которое он будто бы нашел в Киле в бытность посланником в Дании. Завещание закрепляло престолонаследие за дочерьми Петра и Екатерины и за голштинским герцогом. В день коронации Бестужева произвели в графы и кавалеры ордена Андрея Первозванного. Медлительность Бестужева привела к тому, что ареной противоборства Гольштейна с Данией за Шлезвиг силами России стала все та же Швеция. Опасались наступления датской армии на Стокгольм после выборов наследника. Русский галерный флот выступил из Ревеля с десантной пехотой на борту осенью 1743 года. «30 ноября два русских полка, Ростовский и Казанский, имели торжественный вход в Стокгольм с музыкою и распущенными знаменами. Старый король выражал большое удовольствие, и все удивлялись бодрому и военно-храброму виду солдат, которые, несмотря на продолжительное и трудное пребывание на галерах, шли бодро и в хорошем порядке»[66]66
  Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. 21. Текст приводится по сайту: http://www.krotov.info.


[Закрыть]. Ограниченный российский воинский контингент в Швеции зимовал с ноября 1743 под Стокгольмом, и вернулся домой только к лету следующего года. Обошлось без открытой войны с Данией. Шлезвиг остался в руках датчан, российская политика – в руках А. Бестужева. Стало понятно, что при его правлении Шлезвига не вернуть. В борьбе за Шлезвиг наступила интермедия – Гольштейн выиграл только первый акт, и то слишком большими силами. Требовалось утвердиться на завоеванной территории.

Избранный наследником в Швеции голштинский принц Адольф Фридрих вступил на трон в 1751 году и правил 20 лет. Он основал династию, которая правила в Швеции до 1818 года. Голштинская династия правила в России до 1917 года под фамилией Романовы.

Глава 8
Из грязи в графы-2

Растрелли на службе выдвиженцев.

Елизавета мало ездила по стране – разве что в Москву да Киев на богомолье. Тем более показательна ее поездка в Ревель, в столицу своих сторонников в России в 1746 году. Вместе с ней путешествие совершили великий князь и наследник Петр Федорович, его супруга Екатерина, а также дядя Петра герцог Адольф Фридрих, избранный наследником шведского трона. В Ревеле императрица и ее спутники остановились в Екатеринентальском дворце, отремонтированном по такому случаю.

Эстляндцы постарались на славу принять дочь Петра. «На встречу ей выехали верхами Черноголовые, то есть дружина молодых купцов и прикащиков, в голубых кафтанах, палевых куртках и черных с перьями шляпах; они приветствовали ее и сопровождали до Екатериненталя, где стали в шеренгу и после троекратных выстрелов направились назад в город, откуда явились также к приему высоких гостей члены магистрата и большой гильдии. На другой день представлялось съехавшееся в Ревель Эстляндское рыцарство, ландрат фон Штакельберг из Мексгофа обратился к ея величеству, а затем к великому князю и его супруге, с краткими, но прекрасно сочиненными речами. Этому ученому и умному, видавшему свет, господину, вместе с его супругою, которую государыня обняла и облобызала, были оказаны особыя почести»[67]67
  Эце Ф.-Х. Императрица Елизавета Петровна в Ревеле в 1746 г. (Отрывки) / Сообщ. А. А. Чумиков // Русская старина. 1885. Т. 46. № 5. С. 417—420.


[Закрыть]. Не мудрено. Особые почести, конечно, не за пустые речи оказывались. Ученый и умный господин был кузеном барона Эриха Нолькена, от которого Елизавета получила 100 000 золотом для совершения национальной русской революции. В знак благодарности за поддержку эстляндцев в возведении ее на русский трон Елизавета подарила 8000 рублей городу Пернау (Пярну) для постройки каменной церкви. Церковь построили к 1750 году и освятили, естественно, в память святой Елизаветы. Специалисты называют ее уникальной, потому что фасад и шпиль постройки были оформлены в стиле барокко.

Дворецв Екатеринентале (эст. Кадриорге) в Таллине. Современный вид. Июль 2010 г. Фото автора.

Церковь Святой Елизаветы в Пярну. Июль 2010 г. Фото автора.

Барокко в переводе с итальянского означает – «склонный к излишествам». Очень правильное определение. Покуда великий князь Петр Федорович взрослел, тетенька могла вволю насладиться правлением. При Елизавете во многом возобновились нравы двора ее матери, мужем (тайным) русской императрицы из ливонских крестьян становится украинский пастушок (А. Разумовский). Власть и деньги оказались в руках фаворитов. Дочь служанки, Елизавета простодушно тянулась к блеску золота и драгоценностей, и двор ее также. Как нельзя более ее вкусам подходила вычурность барокко, низведенная до аляповатости рококо. Если эпоху царицы Анны в архитектурном отношении можно охарактеризовать как время концептуальных решений, определивших развитие Петербурга на десятилетия, если не на века, то эпоху Елизаветы характеризует создание сооружений, концентрированно выражающих расцвет стиля русского барокко:

масштабность и напыщенность. Придворный архитектор Б. Растрелли принялся по заказу императрицы и ее приближенных наполнять столицу империи и ее окрестности дворцами и постройками, бьющими в глаза кричащей демонстрацией богатства и составляющими ныне костяк петербургской имперской архитектуры. Из них к началу XXI века уцелели:

а) Основная императорская резиденция, так называемый Зимний дворец – четвертый уже по счету со времен Петра. Дворец строился долго и стоил дорого. По некоторым данным, его стоимость составила астрономическую сумму «2 622 020 рублей, 19 и 3/4 копеек»[68]68
  Пыляев М. И. Забытое прошлое окрестностей Петербурга. СПб., 1996. С. 172.


[Закрыть]. Вот эти три четвертых копейки особенно впечатляют. Как в скобках маленькое «б» в названии партии большевиков. Елизавете Петровне не удалось в нем поселиться, поскольку он был еще не отделан к моменту ее кончины.

б) Большой дворец в наследственном загородном имении Царское Село. Елизавета получила Царское Село вместе с Пупковым в 1728 году от Петра II. Там она и жила вдали от двора. Сюда же она приехала после коронации в Москве, и здесь был устроен праздник. Указ о строительстве в Царском Селе дворца, «приличиствующего императрице», подписан в 1744 году. «Растрелли сделал все, чего требовала изысканная роскошь того времени: на одни наружные украшения кариатид до баллюстрады, ваз и статуй на крыше было употреблено шесть пудов, 17 фунтов и два золотника червонного золота. По рассказам современников, прежде, при ярком солнечном сиянии, на дворец с открытыми глазами никак и смотреть было невозможно».[69]69
  Там же. С. 454.


[Закрыть]

Зимний дворец. Начало XIX в.

Фрагмент раззолоченного интерьера в Большом дворце в Царском Селе. Фото любезно предоставлено Дж. Коллманом из Стенфордского ун-та (США).

в) Большой дворец в Петергофе. Б. Растрелли построил его практически заново. «Здешний дворец тогда строился… завтра ломали то, что сделано было сегодня. Дом этот был шесть раз разрушен до основания и вновь выстроен… целы счета на миллион шестьсот тысяч рублей»[70]70
  Екатерина II. Записки. СПб., 1907. С. 120, 121.


[Закрыть]. Всего-то. Елизавета придирчиво требовала максимальной роскоши в оформлении интерьеров. «При утверждении эскизов зал, где предполагалось принимать столичное купечество, она повелела „как можно более вызолотить", пояснив: „Торговые люди ведь любят золото…" Впрочем, и сама государыня обнаружила немалую любовь к роскоши, и в последние свои годы с особенной гордостью подчеркивала, что Петергофский дворец ничем не уступает Версальскому».[71]71
  Авсеенко В. L, Вознесенский А. В. История Санкт-Петербурга. XVIII—XX вв. Текст цитируется по сайту: http://www.peterlife.ru.


[Закрыть]

Большой дворец и фонтаны Петергофа. Июль 2010 г. Фото автора.

Дворец графов Воронцовых на ул. Садовой.

Эстляндские и лифляндские родственники и протеже императрицы получили высокие российские чины. Скавронские составляли ближайшее окружение Елизаветы еще в 1730-х годах и неизбежно оказались облагодетельствованными при ее воцарении. Династия не продолжилась, но среди женской половины Скавронских было немало колоритных фигур. Тот же Гельбиг дает убийственно совершенную в своей лаконичной простоте характеристику дочери кучера Карла: «Анна Карловна вышла замуж за графа Михаила Воронцова, умершего великим канцлером. Она была статс-дамой императрицы Елизаветы и Екатерины II и кавалерственной дамой ордена Св. Екатерины. Эта графиня Воронцова была прелестная женщина, но любила выпить»[72]72
  Гельбиг Г. фон. русские избранники. м., 1999. текст приводится по сайту: mikv1.narod.ru.


[Закрыть] (выделено мной. – С. Г.). Очевидно, и второе поколение графов Скавронских все еще несло на себе отпечаток происхождения из ливонских крестьян. Растрелли возвел в 1757 году для Воронцовых дворец на Садовой улице.

«Последняя Скавронская», урожденая графиня Юлия фон дер Пален, с 1825 года – графиня Самойлова, унаследовала титул и богатство нескольких семейств. Ее дед по отцу, граф Петр фон дер Пален, родился близ Ревеля на мызе Пальмс (эст. Пальмсе). Он был генерал-губернатором Петербурга при императоре Павле и сильно содействовал его свержению. Мать Юлии, урожденная графиня Мария Скавронская, бросила мужа и ребенка и отправилась в Париж. Все те же необузданные излишества относительно «мущин», облагороженные куртуазным воспитанием. Наследственное… Юлия росла в доме своей бабушки графини Екатерины Скавронской и ее второго мужа графа Юлия Помпеевича Литта-Висконти-Арезе, бывшего гроссмейстера Мальтийского ордена и богатейшего вельможи павловского и последующих царствований. Достаточно сказать, что одна из двух мадонн кисти Леонардо в собрании Эрмитажа носит его имя – граф был наследником владетельных герцогов Миланских. Графиня Юлия повадками явно пошла по стопам женщин династии Скавронских, вела экстравагантный образ жизни, жила в свободном браке с художником Карлом Брюлловым, который ее запечатлел на нескольких картинах. «Ей нет соперниц, нет подруг, / красавиц наших бледный круг в ее сиянье исчезает…».[73]73
  Пушкин А. С. красавица.


[Закрыть]

В 1830 году графиня Юлия заказывает проект своей дачи в Графской Славянке Александру Брюллову, тот вошел тогда в архитектурную моду. «Мне дорого иметь архитектором того, кто носит имя Брюллова… И потому я жду Вашего согласия на постройку моего дома и позволю себе тогда прислать Вам все нужные указания. Скульптуру и живопись взяли на себя С. Гальберг и С. Щедрин». Коротко и ясно. И попробуй отказать. Построенная по проекту Александра Брюллова дача графини в Графской Славянке стала центром салонной жизни Петербурга. Будто бы Царское Село опустело, потому что светские львы и дипломаты предпочли ее общество обществу царской семьи. Царь попробовал образумить графиню, чтобы не забывалась. «Какие недоразумения между родственниками?» – парировала графиня. Тогда последовало настоятельное предложение дачу продать.

К. Брюллов. Графиня Самойлова, удаляющаяся с бала.

Предложение царя равносильно приказу, и вскоре дачу выкупил Николай I. Даже название поменяли – Графская стала именоваться Царской Славянкой. Графиня Юлия не унималась: «Скажите императору, что ездили не в Славянку, а к графине Самойловой». Заносчива была. Плохо кончила. Излишества насчет мужчин подвели. Не подумайте чего лишнего – тривиально обобрали поклонники. Дачу разгромили в годы революции. Пропали и Брюллов, и Гальберг, и Щедрин. Царскую Славянку переименовали в поселок с показательным названием Коммунар.

Дом Энгельгардта (бывший Вильбоа), Невский пр., 30. С акварели Садовникова.

Когда Елизавета Петровна пришла к власти, она стремилась облагодетельствовать не только кровных родственников своей матери (Скавронские, Гендриковы, Ефимовские), но и внуков пастора Глюка, вместе с ними она росла и считала их братьями и сестрами.

Сын Никиты Петровича Вильбоа и Елизаветы Глюк Александр Гийом де Вильбоа был прежде всего талантливым военным инженером. В августе 1739 года он зачислен сержантом в лейб-гвардии бомбардирскую роту. Ему было 23 года – староват уже для сержанта. Воцарение Елизаветы поправило положение. В 1744 году – он уже полковник! Пройти за пять лет все чины от сержанта до полковника – это, пожалуй, многовато даже для «времени славного Элизабет». Вот что значит быть «двоюродным братом» императрицы.

Александр Вильбоа был пожалован в камер-юнкеры молодой великой княгини Екатерины: «Во время последних зимних месяцев и частых придворных балов и маскарадов при дворе снова появились двое прежних моих камер-юнкеров, назначенных полковниками в армию, Александр Вильбуа и граф Захар Чернышев; так как они искренне были ко мне привязаны, то я была очень рада их видеть и сообразно с этим приняла их; они, со своей стороны, пользовались каждым случаем, когда могли дать доказательства своего искреннего расположения». Эта обоюдная привязанность великой княгини и камер-юнкеров послужила поводом к тому, что Александра Вильбоа на всякий случай от греха подальше отправили в армию выполнять прямые обязанности офицера.

Он принял участие в Семилетней войне. В битве при Гросс-Егерсдорфе генерал-майора А. Вильбоа ранили (по донесению Апраксина, «генерал-майор Вильбуа хотя и ранен был в голове, однако до окончания всего дела с лошади не сошел»), за отвагу награждается орденом Александра Невского. С воцарением Петра III в феврале 1762 года генерал-поручик Александр Вильбоа был назначен генерал-фельдцейхмейстером, то есть главой артиллерийского ведомства Российской империи и членом Военной коллегии, – ну и, конечно, пополнил ряды клиентов Б. Растрелли. К периоду возвышения относится строительство его репрезентативного особняка на Невском пр., 30, по проекту придворного архитектора. Хозяин, впрочем, недолго наслаждался своим жилищем в центре столицы и в связи со своей вынужденной отставкой в 1766 году продал его князю А. М. Голицыну, а тот в 1799 году продал его купцу-миллионеру М. С. Кусовникову, чья дочь О. М. Кусовникова вышла замуж за полковника В. В. Энгельгардта. Позднее владелецы менялись, но в городскую топонимику здание вошло как «дом Энгельгардта».

В 1765 году Александр Вильбоа вынужден был просить об отставке, официально – по состоянию здоровья от последствий тяжелого ранения («ранен в голове»), фактически потому, что на его место претендовал бывший его подчиненный Григорий Орлов, фаворит императрицы. А. Н. Вильбоа уехал, как было принято говорить, в свои поместья близ Дерпта (Тарту). От досады шпынял там своих крепостных эстонцев, они прозвали его «злым генералом», по-эстонски «kuri kindral». Так и пошло потом название мызы – Куриста да Куриста, в смысле – «злое место». Там он и скончался в 1781 году и был похоронен на кладбище при приходской церкви в Вендене (эст. Вынну). Над могилой возвели склеп, ныне заброшенный, но все равно впечатляет – сразу видно, что не рядовой помещик здесь упокоился.

Часовня на могиле генерала А. Вильбоа. Старое кладбище Вынну. Июль 2010 г. Фото автора.

Портрет графа К. Сиверса.

Клиентом Б. Растрелли оказался и граф Карл фон Сиверс, фаворит императрицы Елизаветы, генерал-аншеф при Петре III, обер-гофмаршал императрицы Екатерины II. Он принадлежал к той ветви голштинских Сиверсов, которые не имели отношения к адмиралу Петру Ивановичу, но самостоятельно выдвинулись при национальной русской императрице, к голштинцам испытывавшей привязанность несказуемую. Биография Карла фон Сиверса представляет собой яркую иллюстрацию русской поговорки «из грязи – в князи», столь часто воплощавшейся в реальности в русской истории XVIII века. Камердинер помещика фон Тизенгаузена из Везенберга (эст. Раквере), он прибыл в Петербург и «за хорошие манеры» через служанок (!) попал ко двору Елизаветы Петровны, тогда опальной великой княжны. По официальной версии, Карл был хорош собой, умен и умел играть на скрипке – что доставило ему место подле Елизаветы «пить утром кофе» (кофешенк Елизаветы, 1735 г.). «Так как он отличался приятною наружностью и притом глядел здоровяком, то постепенно повышался на должностях придворнаго лакея, прислужника за императорским столом, старшего лакея, затем камер-юнкера, камергера и наконец гофмаршала… И вот теперь он проживает в своих великолепных поместьях, одним из первых Русских вельмож»[74]74
  Анекдоты прошлого столетия (извлечение из книг Шерера) / пер. и. в. Шпажинского // русский архив, 1877. кн. 3. вып. 12. С. 375—388.


[Закрыть]. Как делались карьеры!

Вполне вероятно, однако, что его появление при дворе Елизаветы и последующее возвышение не были случайными и сопрягались со способностью быстро выполнять деликатные поручения разного рода. Злые языки утвеждают, что Карл Сиверс доставил энную сумму от эстляндских помещиков для нужд своей покровительницы. Врут, наверное. Впрочем, кофе пить по утрам рядом с принцессой – дорогого стоит. В прямом и переносном смысле. Явно мало одного умения на скрипке играть. После ее восшествия на престол он назначается камер-юнкером к наследнику. Вскоре он успешно выполнил новое деликатное поручение – повидал будущую невесту великого князя и привез ее портрет.

Расположение Екатерины II к Карлу Сиверсу, проявляемое даже после свержения Петра III, объясняется той положительной ролью, которую граф Сиверс сыграл в деле ее обручения с русским великим князем. Карл Сиверс был особенно отличаем русской императрицей Елизаветой, так как женился на госпоже Крузе, внучке голштинского садовника ее сестры.

Ближний круг приближенных царицы составили голштинские дамы разного происхождения. Как сообщает Екатерина II, вся отрасль фрейлинского дела при дворе императрицы Елизаветы находилась под голштинским управлением. Фрейлины ее величества находились «под надзором некоей госпожи Шмидт, жены придворного трубача. Эта Шмидт была финляндка по происхождению, необычайно толстая и массивная; притом бой-баба, всецело сохранившая простой и грубый тон своего первобытного положения. Она, однако, играла роль при дворе и была под непосредственным покровительством старых немецких, финских и шведских камер-фрау императрицы, а следовательно, и гофмаршала Сиверса, который был сам финляндец и женат на дочери г-жи Крузе, сестры одной из первых любимиц»[75]75
  Императрица екатерина II. мемуары. из книги «о величии россии». м., 2003. текст цитируется по сайту: http://az.lib.


[Закрыть]. Был он на самом деле эстляндец голштинского происхождения, но имел поместья также и в Финляндии.

Центральное здание больницы Фореля хранит черты дворца графа «де Сиверса».

Благосклонность к себе всех правителей России от Елизаветы до Екатерины II Карл Сиверс сумел превратить в довольно сушественное состояние. Он владел Красносельской бумажной мануфактурой, имениями Сельцо и Муратове по Нарвской дороге. В 1745 году он произведен в бароны, в 1760 – в графы Священной Римской империи. В 1746 году ему пожалована мыза Вайвара под Нарвой, которую Карл фон Сиверс задумал превратить в столицу своих владений и переименовал в Сиверсгоф. Он приобрел еще с десяток поместий в Эстляндии и Лифляндии, так что все сыновья получили богатое наследство, а дочери – приданое. В 1761 году Б. Растрелли возвел для него дворец на подъезде к Петербургу по Петергофской дороге. Судя по сохранившимся чертежам, это был одноэтажный дом на высоком цоколе и с высоким мезонином. «Здание было возведено в стиле зрелого барокко, со всеми его атрибутами – сложно прорисованными наличниками, картушами, фигурными решетками, декоративной скульптурой и вазами на фасаде»[76]76
  Горбатенко С. Б. петергофская дорога: историко-архитектурный путеводитель. Спб., 2001.


[Закрыть]. Позднее основательно перестроенное здание передается больнице для душевнобольных, известной также как «больница Фореля».

После Второй мировой войны остатки разрушенной больницы вошли в состав главного корпуса Кировского жилгородка. Говорят, от построек XVIII века сохранились только соединительные галереи с колоннами. Кажется, эти колонны и задали основное настроение всего комплекса – такова сила растреллиева архитектурного гения. Нужно обладать достаточно богатой фантазией, чтобы в сталинском ампире середины XX века видеть черты, восходящие к высокому барокко середины века XVIII, но – находят: «Старые каменные дачи-дворцы, как правило, поставленные под обрывом верхней террасы, перестраивались, подвергались разрушениям, те же из них, которые были восстановлены, дают некоторое представление об архитектуре старой петергофской першпективы. В современных границах города это – центральное здание „Кировского городка" на проспекте Стачек (дворец графа де Сиверса, построенный в 1761 году Б. Ф. Растрелли, неоднократно перестраивавшийся)…»[77]77
  Захаров О. Н. аpхитектуpные паноpамы невских беpегов. л., 1984. С. 282.


[Закрыть]. Несомненно одно: колонн хватило, чтобы предотвратить превращение этого петербургского уголка в стандартные новостройки Юго-Запада.